Падение

– Да не, я так, чисто спросить.

   Рома и Толик вернулись на занятую ранее стратегическую позицию.

– Ты чё стоишь, как неродной? – прицепился Толик к Эдику. – Иди потанцуй!

– Да я, это… – замялся тот.

   Толик, не дождавшись ответа, накинулся на Юлю:

– А ты чего нахохлилась, как курица?

   Та оторвалась от экрана смартфона и испуганно, снизу вверх воззрилась на него.

– Что?

– Чего нахохлилась, говорю?  – проорал он, наклонившись, ей в ухо.

   Она, видимо, хотела метнуть в него гневно-испепеляющий взгляд, но вместо этого поджала губы и снова уткнулась в экран.

– Чего ты там всё копаешься? – не отставал Толик. – Небось принца ищешь, а?

– Отстань, дурак! – оборвала его подошедшая Настя. Участливо положила руку на плечо Юле:

– Ты как, нормально?

   Та ответила ей благодарным взглядом. Настя повернулась к Роме:

– Оксана в моей комнате.

   Они пошли туда. У входа стоял с бокалом вина в руке и наблюдал за происходящим Володя. Воротник рубашки ровно и аккуратно покоился на круглом вырезе свитера.

– Чего проход загородил? – наехал на него Рома. – Самый широкий, что ли?

– Ты чё усы сбрил, дурик! – аккомпанировал второй скрипкой Толик.

   Володя улыбнулся и чуть посторонился:

– Извини.

   Они пожали ему руки и вошли в комнату.

   Оксана сидела на краю кровати с Катей. Та показывала Оксане эсэмэски от одного парня, который однажды вызвался подвезти её из клуба домой и которого ей удалось охмурить и тонко водить за нос, давая ложные надежды. Они обе хихикали. На кровати, раскинув руки-ноги в неестественной позе, лежал коротко стриженый худощавый паренёк из параллельного класса. Его накрасили, подвели глаза, напомадили. Толик при виде него осклабился и сразу достал смартфон – сфоткать и завтра всем показывать.

   Оксанка при виде них всплеснула руками:

– Какие люди в Голливуде!

   Она подбежала к Роме и чмокнула его в щёку.

– Рада видеть!

– Взаимно.

   Кузнецова подошла к Толе и повисла не нём, обвив руками его шею. У них были странные отношения. Никто никого ни к чему не ревновал. Настя как-то спросила её, что же между ними на самом деле. Катя снисходительно улыбнулась и заявила: “Мы – полиаморы”.

– Пошли танцевать! – Оксана решительно направилась в зал.

– Да кому нужны эти танцы? –  проворчал Рома.

– В натуре, – поддакнул Толя. – Тебе надо, ты и иди!

   Она пожала плечами:

– Как хотите.

   Она вышла из комнаты. Остальные двинулись следом.

– Ты вообще зачем сюда пришёл? – спросила Оксана Рому.

– Так … на людей посмотреть, себя показать.

   Она засмеялась.

– Короче, я поняла: ты просто не умеешь танцевать!

– Ты сама-то как, в форме? – поддел Толя, и в его глазах заплясали весёлые искорки. – Давай, покажи себя во всей красе! 

– А вы?

– А мы будем любоваться в немом восхищении.

– Гляделки не сломай!

   Под «Мало половин» Ольги Бузовой Оксана начала кружиться вокруг себя, ритмично притоптывая ножкой и крутя бёдрами. Её движения были слаженны, уверенны и грациозны. Толик заворожённо смотрел, как плещется вокруг гладких сильных бёдер короткая черная юбка, а под полупрозрачной блузкой бьётся в лифчике, как в силках, молодая полная грудь. Катя начала снимать это захватывающее дух зрелище не смарт. Ещё пара парней остановилась и зааплодировала, улюлюкая.

– Миллион просмотров обеспечен, – прокомментировала Катя, когда подруга остановилась и шутливо раскланялась.

– Киса, у тебя талант, – Толик панибратски приобнял её за талию. –  Ты могла бы зарабатывать этим на жизнь.

– Ерунда. Я всего добьюсь своим умом.

– Ничего себе заява! И кем же ты будешь?

– Депутатом Госдумы.

– Народ, слыхали? Отечество в опасности!

– Слушай, сделай одолжение, отвали? Нырни в унитаз и смойся отсюда.

– Я бы с радостью, но я не настолько жесток, чтобы лишить вас своего общества. Слушай, а владычицей морской ты стать не хочешь?

– Я, наверное, сегодня слишком добрая? – Оксана вопросительно посмотрела на Рому.

   Тот сгрёб дружка за шкварник.

– Поучить его хорошим манерам?

– Ладно, так уж и быть, прощу, – снисходительно наморщила носик Оксана. – Только принеси даме коктейль.

– Слушаюсь и повинуюсь.

   Толик поклонился и ретировался к столу.

– Пора вызывать санитаров, – прокомментировала Оксана.

– И чем же, по-твоему, он болен? – спросила Катя.

– По-моему, у него бешенство. 

– Ничего, я его выдрессирую.

– Это ты свела его с ума, – сказал Рома.

– Ой, я нечаянно! Извините, больше не буду.

   Толик вернулся с подношением. Оксана милостиво приняла из его руки стакан и обхватила сочными, ярко-красными губами соломинку, пригубила.

– Вердикт?

– Сойдёт для провинции.

   Заиграло меланхоличное, горько-сладкое вступление «Отпускаю» Макsим. Оксана потянула Рому за руку:

– Ну что, танцевать-то будешь?

   Он упёрся, многозначительно заглядывая ей в глаза.

– Пойдём лучше где потише. Есть ещё родительская спальня. Там приятный полумрак, тепло, уютно.

– Разбежался, – взгляд Оксаны потемнел и стал ледяным.

– Посмотрите, какие мы сегодня холодные и неприступные! – иронично покачал головой Толик.

   Рома кивнул:

– Ей бы паранджу носить.

   Оксана засмеялась.

– Пойдём!

– В комнату?

– Танцевать!

   Рома нехотя поддался, и они медленно закружились. Она обвила руками его шею и с загадочной улыбкой заглядывала ему в глаза.

   Эдик уныло наблюдал за этим из своего угла. Он устал стоять и присел на широкий подлокотник кресла. Юля посмотрела на него. Он примирительно улыбнулся. Она отодвинулась подальше и снова погрузилась во что-то увлекательное на экране смартфона. Она как будто была рада, что её не замечают. Когда парни заулюлюкали в адрес Оксаны, она на пару секунд оторвалась от экрана и посмотрела на них неодобрительно-испуганно.        Эдик и сам не любил весь этот шум, болтовню, вульгарный смех, громкую музыку. От едкой смеси алкоголя, пота и дешёвых парфюмов у него начала болеть голова. Обычно он не ходил на подобные вечеринки. Но за последние несколько месяцев в нём произошли тектонические сдвиги – столь медленные и постепенные, что в полной мере он осознал и ощутил их, когда они стали необратимыми. Он потерял интерес ко всему, что составляло смысл его жизни. Она просто перестала ему нравиться. Он сам перестал себе нравиться. Он не смог бы внятно объяснить, почему. Он ведь жил абсолютно правильно, его даже можно было назвать примерным. Он хорошо учился, помогал родителям по дому, ходил в музыкалку по классу скрипки (мама мечтала, что он будет играть ей Баха), был вежливым и послушным. Годами он делал, говорил и даже думал то, что от него ожидали. И прекрасно справлялся с этим. Но теперь он чувствовал, что силы его иссякают. Груз надежд и ожиданий, который на него возложили, оказался ему не по силам? Или всё дело в том, что это были чужие надежды, чужие ожидания, а не его собственные – хотя всю жизнь его убеждали в обратном? Да и он сам раньше так считал. Он мог бы и дальше жить в упорядоченном, стерильном мире, где всё просчитано, безопасно и совершенно ясно на годы вперёд. При этой мысли его начинало тошнить. Это было мучительно – как красивая, гармоничная, написанная по всем правилам симфония, сыгранная на расстроенных инструментах. Его жизнь стала напоминать слишком тесный костюм, в котором трудно двигаться и дышать. Он вдруг осознал, как при вспышке молнии, что она может быть совсем другой. Теперь он чувствовал непреодолимое желание стать частью этого свободного, красочного, завораживающего мира. Неожиданно для самого себя он полюбил рок, который раньше, пожалуй, даже ненавидел. Но теперь будто открыл дверь в неведомую прекрасную, загадочную Нарнию и за несколько месяцев переслушал всё, что только попадалось под руку.  Иногда ему казалось, причина его восторга именно в том, что родители эту музыку на дух не переносят – во всяком случае, одна из причин. По мере того, как Эдик открывал эти неизведанные пласты современной культуры, будто воскресала давно умершая и глубоко похороненная часть его самого.

Когда он смотрел на Оксану, он чувствовал то же самое. Годами она была не более чем хорошо знакомым, изученным, скучным и иногда раздражающим предметом окружающей обстановки. Но теперь… каждый раз, смотря на неё, он видел её как будто впервые. Она была яркой и непредсказуемой. Как огонь, который может согреть…но может и обжечь.

   Эдик боялся, что родители его раскусят. Продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. А что ему ещё оставалось делать? Но внутри он чувствовал себя опоясанным взрывчаткой камикадзе, который вот-вот взорвётся сам и уничтожит всё вокруг.

   Из колонок загремела «Девочка, танцуй!». Рома и Оксана прошли мимо него. Она даже не повернула голову в его сторону. Сам он с трудом оторвал от неё взгляд.

   Рядом с ним кто-то зашевелился, и он покосился на Юлю, присутствие которой уже перестал замечать. Такое частенько с ней случалось. Однажды её отметили в классном журнале, как отсутствующую, хотя она просто тихо и незаметно сидела «на камчатке». Сейчас она внимательно за всеми наблюдала, как девица на балу, которую никто не приглашает. Юля почувствовала его взгляд и встретилась с ним глазами.

– Что? – приподняла она брови с лёгким вызовом.

– Почему ты не танцуешь? – спросил он её.

– Ты сам-то чего ворон считаешь? Вон как на Королёву смотришь.

– А на кого мне ещё смотреть? Не на тебя же.

   Она надулась и пошла к столу. Он проследил за ней взглядом. Какой контраст с Оксаной. Та словно светилась изнутри, привлекала всеобщее внимание, и под восхищёнными взглядами её великолепие сверкало ещё ярче. Юля была как чахлое растеньице, получающее мало солнечного света и тепла. Часто она ходила по коридорам как призрак, незаметно и неслышно. А когда она смотрела кому-то в глаза, в её взгляде читалось какое-то просящее выражение. Разговаривала она всегда тихо и словно нехотя. А что я о ней, собственно, знаю? Живёт с суровой, строгой матерью. Где отец, неизвестно. Пару лет назад у неё был нервный срыв, неделю отсиживалась дома. Школьный психолог поставил ей диагноз «расстройство адаптации». У Эдика была привычка наблюдать за людьми – в автобусе, на улице, сидя на скамеечке в парке – пытаясь по внешности, движениям, жестам прочитать их судьбу, жизнь, характер. Он из пары мелких деталей восстанавливал целостную картину, как Кювье скелет ископаемого по одному зубу. Сейчас, смотря на Юлю, он как бы мгновенно прозрел всю её судьбу. Картина получалась безрадостная.

   Антон потягивал коктейль у стола и тоже без особой радости наблюдал за укреплявшимся взаимопониманием Оксаны и Ромы. Собственно, он пришёл сюда ради неё. У них уже кое-что было, хотя она, как и он, не придавала особого значения мимолётным приключениям. Правда, он был не прочь повторить. Но Егорову лучше дорогу не переходить. 

   К столу подошла та самая худенькая смурная блондиночка. Не обращая на него внимание, она начала наливать себе вино в бокал. Он окинул её взглядом. Не то чтобы красотка, но если приодеть, будет даже ничего.

– Эй, привет!

   Она испуганно посмотрела на него, пролив при этом немного вина мимо бокала. На скатерти растеклось небольшое багровое пятно.

– Давно не виделись! Не узнаёшь, что ли?

   Она молча смотрела на него большими, тёмными, расширившимися глазами. Он отвернулся и начал с пренебрежительным видом рассматривать танцующих. Юля почувствовала, как внутри закипело возмущение. Она встала рядом, потягивая вино и не смотря на него, но в ней проснулось неистребимое желание заставить его вновь обратить на неё внимание.

   Наконец, спустя некоторое время он повернул к ней лицо и улыбнулся. Она поневоле улыбнулась в ответ, удивляясь тому, как сильно и быстро вдруг забилось сердце. И как-то сладко заныло в груди.

– Извини, спутал тебя с другой. Когда много знакомых, такое бывает, согласись?

– Не знаю. У меня знакомых немного.

– Мудро с твоей стороны, – он с расслабленным видом отхлебнул из бокала.

– А мы с ней что, похожи?

– С кем?

– С этой твоей знакомой.

– Нет, но обе красивые.

   Она засмеялась и почувствовала, как на щеках загорелся румянец. Он протянул руку.

– Антон.

– Юля.

– Друзья зовут тебя Юлечка?

– Да нет, так и зовут.

– Так какие у тебя планы на вечер, Юля?

-Да особых нету…

– Пошли танцевать, – он потянул её за локоть.

– Знаешь, мне что-то не хочется.

– Да ладно, пошли.

– Не хочу я! – она вырвалась.

   Он пожал плечами и пристроился к одиноко танцевавшей Кузнецовой. Та ободряюще улыбнулась ему.

  Юля вышла на балкон – подумать, прийти в себя. Широкий, с деревянным настилом. Смирновы постарались придать ему вид летней веранды. На металлических перилах красовались подвесные горшки с цветами. По обеим сторонам в углах –  плетёные кресла-качалки. Она села в одно из них.

   Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти на вечеринку. Кстати, маме она соврала, что они с Настей вместе будут готовиться к ЕГЭ. Оказавшись в непривычно шумной и оживлённой обстановке, она почувствовала себя вышедшей из тёмной пещеры на яркий свет после долгого заточения. И вот такой парень обратил на неё внимание. Как Юля ни старалась, она не могла скрыть радость на лице.

   На балкон вышел Володя с сигаретой в левой руке.

– Ты не против, если я тут покурю?

– Нет, это же не мой личный балкон, – она заставила себя принять равнодушно-спокойный вид. –  Чувствуй себя как дома.

   Он опустился в кресло напротив. Достал пачку «Winston».

– Вообще-то я пытаюсь покончить с этой привычкой. Пока она не покончила со мной.

   Юля слабо улыбнулась.

– Завтра опять в школу. Как же хочется наконец выспаться.

– Скоро каникулы, – утешил он её. – Для некоторых конец школы навсегда.

– Но я пойду в десятый. А ты?

– А как же, – фыркнул он. – Хотя, честно говоря, не хочу. Но предки настаивают. И всё за меня заранее продумали – шаг влево-шаг вправо- расстрел.

– И у меня та же история.

– Вот это, – он обвел рукой окружающие высотки, – Построено на месте снесённого исторического района. Кто-то на этом крупно наварился. Помнишь, сколько здесь было старинных красивых зданий?

– Да. Подобное я видела только в Омске, когда ездила к своему дяде на каникулы.

– Тогда ты понимаешь, о чём я. Снесли домик, в котором какое-то время жил Горький и писал то ли «Детство», то ли «Юность».

– Ой, не напоминай. В прошлом году это было худшее, что нам задали читать по литературе. Горьким можно пытать людей.

– Эдик говорил, у Горького есть произведения поинтереснее. Так вот, когда этот домик снесли, люди начали возмущаться. «Не дадим уродовать родной город» и всё такое. А раньше вы где были? И где остальные? Вышла-то всего пара тысяч человек.

   Он умолк и внимательно посмотрел на неё.

– Но то, что построили, тоже очень красиво, – возразила она. – Прогресс не остановить.

– Смотря с какой стороны посмотреть. Некоторые считают, что это регресс.         

   Юля не знала, что ответить. Постепенно темнело, небо наливалось тяжёлой, сумрачной синевой. Окна один за другим зажигались красным, жёлтым, фиолетовым. Над крышами появилась большая звезда – загадочно мерцающий зеленоватый сапфир.

– Это Венера, – проследил за её взглядом Володя. – Она появляется первой и исчезает последней. Поэтому у неё два имени – Вечерняя звезда и Утренняя звезда. И ещё она движется по орбите в сторону, противоположную движению остальных планет.

– Правда? – заворожённо, словно под гипнозом прошептала Юля. Она уже не помнила, когда в последний раз любовалась красотой звёздного неба, и сейчас она просто поразила её. Здесь звёзды казались чуть ли не вдвое крупнее. Они многозначительно, загадочно мерцали, словно пытаясь сообщить ей что-то.

– Я давно не смотрела на звёзды.

– Я с детства. Недавно опять залюбовался, впервые за долгие годы.

– И что?

– Обо что-то споткнулся и полетел носом вперёд. Потом уже смотрел под ноги.

   Она встала и посмотрела «с высоты птичьего помёта» (по меткому выражению Толика) на расстилавшееся внизу благолепие. Гигантский широкий колодец двора. Припаркованные внизу длинными тесными рядами иномарки казались игрушечными. Детская площадка с качелями, металлической горкой, паутинкой, песочницей. На первых этажах домов, гордо, почти надменно возвышающихся над этим уютным ухоженным мирком, расположились: «Магнит», парикмахерская, зал для фитнеса, салон красоты «Глянец». Володя кинул окурок за перила. Красный мигающий огонёк очень долго падал на асфальт. И наконец погас. Человек падал бы быстрее? Она не помнила, влияет ли вес объекта на скорость падения. С физикой она была примерно в тех же отношениях, что и со сверстниками. Как-то она смотрела одну из многочисленных «сенсационных» передач на РЕН-ТВ, и там рассказывали, что в момент сильного стресса искажается ощущение времени. С точки зрения переживающего стресс человека оно растягивается. И падение с большой высоты должно казаться долгим, страшно долгим. Возможно, во время прыжка с парашютом в какой-то момент может показаться, что ты и не падаешь вовсе. Просто зависаешь в воздухе, а внизу, под тобой, расстилается яркий, широкий, безграничный мир. И кажется, что он принадлежит только тебе. Юля на миг представила, что под ней ничего нет, и она со страшной скоростью падает вниз. Голова закружилась, дух захватило. Ощутив слабость в ногах, она вновь опустилась на кресло.

– На самом деле падение с высотного здания не так страшно, как кажется, – сказал Володя, будто прочитал её мысли. –  От страха сердце разрывается на полпути, в момент встречи с землёй человек уже мёртв и не чувствует удара.

– О чем говорите? – бодро вклинился в разговор только что вошедший Эдик.

– О том, что падение с такой большой высоты не так страшно.

– Кажется, что-то подобное написано у Кинга в «Балладе о гибкой пуле».

– А я недавно читала «Кэрри», – сказала Юля.

– Попробуй ещё «Девочку по соседству». По ней вроде фильм сняли. Никакой мистики, никаких монстров, но жуть как страшно. Это не Кинг, другой автор.

   Эдик посмотрел на окончательно потемневшее небо, напоминающее чёрную бархатную ткань с блёстками.

– Некоторые звёзды расположены так далеко, что свет от них идёт до нас миллионы лет, – задумчиво проговорил он. – И хотя мы их видим и восхищаемся их красотой, на самом деле они уже давно угасли.

– Это ты к чему?

– Так, для справки.

   Спокойное течение беседы нарушили Толик и Рома, ввалившиеся с наполовину початой бутылкой вина.

– Вот вы где спрятались, малышня!

   Рома уселся на край парапета, отхлебнул из горла, запрокинув голову, покачнулся.

   Толик схватил его за плечо, помогая восстановить равновесие.

– Свалишься, от асфальта тебя потом отскребать. Наклони корпус вперёд!

– Да плевать. Лучше ярко гореть, чем долго тлеть. Вот Джим Моррисон ничего не боялся. Он на спор прошёл по самому краю крыши небоскрёба. Он говорил: «Ты либо веришь в себя, либо падаешь». Он так и не упал.

– Да, он утонул в ванне.

– Ты прям как Долохов, – заметил Эдик.

– Чего? – нахмурился Рома. – Как кто?

– Ну, знаешь, в «Войне и мире»…

– Ты читал это старьё? Лучше на, глотни-ка.

   Эдик отпил из бутылки, поперхнулся и закашлялся.

– Какой же ты ещё карапуз! Тебе только титьку у мамки сосать, – Рома покачал головой, забирая у него бутылку.

   Толик достал из кармана смартфон. 

 – А у меня есть видео, как парень решил построить из себя крутого руфера, чтобы выпендриться перед своей девушкой. Начал на краю крыши пятиэтажки выделывать акробатические номера, стойку на руках, потерял равновесие и свалился вниз. А она стояла рядом и снимала это в прямом эфире.

   Его обступили. Он показал им этот ролик, потом другой – как пацаны лет десяти тусовались на крыше, двое повздорили, и один, повинуясь минутному импульсу, столкнул другого вниз. Юля смотрела на это, и внутри у неё всё съёжилось от ужаса.

– Ну и дебилы, – покачал головой Рома.

-Ты чё, такие ли ещё случаи бывают! Я недавно читал в Инете, как 14-летний подросток облил своего одноклассника бензином и поджёг. Того доставили в больницу почти полностью обгоревшего.

– Во дают! За что он его так?

– Тот одолжил у него самокат и отказался отдавать обратно.

– А, ну тогда да, заслужил.

3

   В десять выключили музыку, в половине одиннадцатого Настя попросила расходиться. Началась толкучка в прихожей, прощанья, объятия, чмоканья в щёчку.

– Мы с Ромой в «Пирамиду»! – весело прокричал Толик Оксане. – Айда с нами!

– Да надоела эта «Пирамида», – махнула рукой Оксана. Она, кажется, слегка перебрала.

– Что, привыкла по ресторанам с кавалерами шляться?

– Я уже по сто раз везде была. Наш городок стал мне слишком тесен. Душа рвётся в Москву, или хотя бы в Нижний.

-Да Нижний Новгород тоже большая деревня, – поморщился Рома. – Всего-то в два раза больше Державинска. И слишком близко отсюда. Родоки будут туда таскаться каждые выходные.

– Ой, посмотрите, какие мы разборчивые. Ну а ты, моё солнышко? – повернулся Толик к Кате.

 – А я мечтаю переехать в Калифорнию, – лучезарно улыбнулась та.  – В Голливуд. – Да я не об этом спрашиваю, дурёха! Ты с нами идёшь или нет?

– Не-а. Надо выспаться. Не хочу завтра ползать, как сонная муха.

– Понятно, ты собираешься, как всегда, порхать и жужжать над ухом. Ну ты-то хоть с нами? – повернулся Толик к Антону. Тот отрицательно покачал головой.