Тридцать один. Часть I. Ученик

– Именно так, – холодно сообщил Евлампий. – Вам повезло.

Архивариус улыбнулся.

– Я знал, – прошептал он. – Верил.

– Во что? – не понял голем.

Мровкуб нерешительно оглядел меня.

– Вы спасли мне жизнь, я могу вам довериться, – вымолвил он. – Ещё никому не говорил. Боялся.

Короткие фразы в его устах, звучали словно плевки.

– Два года назад я проснулся среди ночи из-за кошмара…

– Нам лучше дядю догнать, – тревожно произнёс я, глядя на дальнюю часть поляны.

Оливье пропал из виду.

– Вы можете договорить по дороге, – согласился голем.

Я помог архивариусу подняться.

– Кто на вас напал? – спросил Евлампий.

– Не знаю, – виновато пробормотал Мровкуб. – К сожалению, я не разглядел нападавших, но как говорили жители, приграничных с Отдельным, миров: «Их приближение вселяло ужас».

– Почему вы их тварями назвали? – не понял я.

– А как ещё назвать столь жутких существ? – задумчиво протянул бывший архивариус. – Как говорил один из редких левиафанов браконьерам: «Я так испугался, что незамедлительно бросился вслед за вами». Вылезти не получилось. Я не мог протиснуть в дверь даже руки.

– Как же вы выбрались? – удивился голем.

– Неловко признаваться, но в моём спасении не только ваша заслуга, юноша. Как говорил тридцать четвёртый претендент на престол, став королём: «Усилия пропали бы даром, если бы меня не подтолкнули в спину».

– Как? – поразился я.

– Совершенно не представляю, юноша. Как говорят бурлаки в Подгорном царстве: «Они толкали, мы тянули – вот как-то вместе и получилось».

– Поспешим! – перебил я.

Всё равно половину того, что он несёт, не понимаю, а дядя того и гляди растворится в незнакомом мире. Хорошо ещё примятая трава не расправилась. Надо догонять быстрее.

– Вы хотели нам что-то рассказать, – напомнил голем.

– Да? – удивился архивариус и задумался. – Чудак-архимаг! – воскликнул он. – Как говорил смотритель гильдии алхимиков в суде: «Я расскажу свой секрет, чтобы не давил на душу».

Стараясь не слушать, я впился в следы Оливье. Нужны мне эти секреты, сбежать бы подальше пока кости целы. Ох, чую неладное. Гроза идёт – уже суставы ломит!

– Давным-давно мне снился сад, заросший одуванчиками. Увядшая, пепельно-серая трава. Опалённые огнем цветы. Изогнутый корень, обвитый плющом.

– Безусловно, странный сон, – согласился Евлампий, напряженно оглядываясь по сторонам.

– Сад на ступенях гигантской лестницы, спускающейся к морю. Ветер толкал меня и семена вниз. Я упал на каменную террасу.

– Удивительно, – пробурчал голем.

– Очень, – закивал архивариус. – В камере пропал пол, и я провалился в келью над архивом.

– Вы проснулись, господин? – разочаровался Евлампий.

– И да, и нет, – кивнул Мровкуб. – Сел на кровати и вытер испарину со лба. Всегда держу на тумбочке набор платков, – смущенно добавил он. – Но я был не один.

Мы лезли через заросли вглубь поляны, и впереди мелькнула дядина спина. Я облегченно вздохнул и прибавил шагу, но с висящим на мне архивариусом особо не разбежишься.

– Такой сморщенный, как морской огурец на солнце, – кривясь протянул архивариус. – Такой вонючий, как тролличьи ноги, – он поморщился. – А жуткий, как поглотитель с бодуна. Сидит главное в старом драном кресле, а будто на хрустальном троне. Маска такая потрескавшаяся, как пятка старого дракона. А шуба, как шкура у…

– Волка, – подсказал я, ради шутки.

– Серый, грубый мех, – забормотал Мровкуб и довольно вскрикнул, шлёпнув себя по боку. – «Ты прав, настоящая бешеная волчара!» как сказал бы Вишнустанский пастух.

– Шуток не понимаешь, – испугавшись, грубо гаркнул я.

– Немедленно извинись перед магом, – взвился голем.

– Да, по что мне блёклые извинения, – всплеснул руками архивариус. – Тайна же! В меня ткнулась бугристая рука с обкусанным чёрным когтем и повелительно прокаркала.

– Что прокаркал? – уточнил Евлампий.

После волчьей шубы, я тоже вслушивался, правда не отрываясь от спины Оливье.

– Наступит время, когда твою бессмысленную и пустую жизнь наполнит абсолютная мощь хранителя силы! Ты отправишься в путь, а иначе… – Мровкуб задумчиво зажевал губу.

– Это всё, господин?

– Он набросился и полоснул когтями… я проснулся от собственного крика.

– Поторопимся, – подогнал я.

От его истории бросало в дрожь. Отец сотни раз водил меня к шаману. Старик носил волчью шубу, а от его морщинистых рук с загнутыми чёрными ногтями подгибались ноги. Он жёг горькие травы и беспрестанно повторял, что Властелин освободится от проклятия, когда предатель отдаст магическую силу, ненавистник подарит смелость, а наставник откроет истину. Откуда Мровкуб про него узнал?

– Я перетрусил, – признался архивариус.

– Нет заклятий проникающих во сны, даже в гильдии Иллюзий не способны на такое, – подбодрил Евлампий. – А хранители до сих пор снятся чародеям в кошмарах. Этот враг пострашнее поглотителей…

Архивариус расшнуровал балахон и откинул бороду. Его бледную, впалую грудь перечеркивали рваные белесые шрамы.

– Я проснулся в крови, – произнёс он. – Ни одна книга, ни один свиток не дали ответа. Заклятья и знахари так и не залечили шрамов.

– Пожалуйста, пойдёмте, – потянул я за руку.

Безумно хотелось услышать про таинственных хранителей, перещеголявших страшных-престрашных поглотителей, но я боялся упустить Оливье.

– Так не бывает, господин, – неуверенно промямлил голем, разглядывая ужасающие отметины.

Я тащил архивариуса по протоптанной Оливье тропе. Его россказни мне не нравились. Зачем болтать о старых кошмарах? Евлампий опять врёт, во сны есть тайный ход, и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире о нём знают. Надели же на мою цепь голема и вывели в горы пока я спал.

– Бывает! – откликнулся я. – Ритуал за учителя! Я лез наверх, а проснулся в камере…

– Это совершенно другое! – закричал голем. – Ты ничего не понимаешь!

Я хотел возразить, но Евлампий залопотал, как помешанный.

– Господин бывший архивариус магистрата Мровкуб Тридцать Первый. Я сильно извиняюсь за то, что мы постоянно перебиваем и не даем закончить ваш интересный рассказ, господин, – зачастил голем. – Мы не будем прерывать вас, пожалуйста, расскажите историю до конца. Мы почти догнали Оливье, и у нас не много времени, чтобы побеседовать в спокойной обстановке.

Дядин след терялся в колючих кустах, и я заволновался.

– Как говорил ветеран мировой войны: «Я не какой-нибудь пройдоха, чтобы попросту хвастаться старыми шрамами», – пояснил архивариус. – Месяц назад сон повторился. Я стоял на берегу моря у начала лестницы. Накатывали тёмные волны, вгрызаясь в камни у ног. Дул бешеный ветер, приносящий солёные брызги. Самое жуткое, что над головой не было неба. Только чёрная пустота, как в междумирье.

– Что-то мне это напоминает, – тихо промолвил голем.

– Так описывают Отдельный мир, – согласился Мровкуб, – но дело не в этом. Там было то чудище в волчьей шубе. Как сказал один непутёвый маг, напутав с чарами: «Я чуть не скончался от страха». Думал он бросится и в этот раз меня прикончит, но он еле держался на ногах. Под шубой птицы свили гнездо, а вместо маски пылали огромные красные глаза.

Мы добрались до зарослей. Оливье всё-таки потерялся, но рассказ архивариуса меня будто заворожил.

– Ткнув когтем, он приказал торопиться в Изумрудный мир. Иначе, пощады не будет. Я должен был передать Дарвину, что тот, кто доставлял огромную радость, принесёт неволю.

– Вы так и поступили, господин? – спросил Евлампий.

– Да, – еле слышно выдавил архивариус. – Огромные огненные глаза поработили меня. Жуть! Я ни на миг не сомневался, что он вернётся и расправится со мной. Открыл портал на Изумрудный остров и напросился к королю. «Не малых трудов между прочим стоило», как говорили строители Императорского дворца. Только услышав про радость и неволю, Дарвин бросил меня в тюрьму.

– Печально пострадать за кого-то другого, – посочувствовал голем.

– Уж я-то знаю, – вставил я. – А теперь, благодаря кому-то другому, мы ещё и заблудились, и Оливье потеряли.

Меня словно не слышали.

– Вас отправили на Изумрудный остров, чтобы вы встретились с нами? – спросил Евлампий.

– Одуванчиковая поляна! Это же яснее ясного, слуга!

– Всё очень странно, – согласился голем.

– А о чём говорил мой спаситель, вспоминая происшествие в Тринадцатом мире? – задумчиво произнес архивариус.

– Он путает понятия, господин, – начал оправдываться Евлампий. – Простите, блёклые совершенно не разбираются в магической теории.

Невдалеке хрустнула ветка. Я обернулся на звук.

– Когда не обладаешь базовыми знаниями, выводы далеки от идеала.

Я всматривался в заросли, надеясь увидеть зелёный камзол. Меня беспокоил монотонный шелест.

– Как говорят в Черногорской академии: «Только неверные выводы отличают студиозуса от архимага».

Я не сразу понял, что это не шум листьев. Слишком складную мелодию гнал расшевеливший кусты ветер. Памятный мотив бросился на нас вместе с золотой пыльцой. Огромное облако мгновенно облепило.

– Как мы здесь очутились? – удивился архивариус.

Пыльца забивалась под одежду, лезла в рот, нос. Залепляла глаза.

– Берегись! На нас напали! – завопил голем.

Я прикрылся рубахой, но поздно. Золотая пыль проскочила внутрь, погнав волну эйфории. Я взлетел и закружился над одуванчиковой поляной, купаясь в лучах нежного солнца.

– О источник магии, как прекрасен этот мир! – бормотал рядом архивариус.

Глаза щипало, но они не закрывались. Пыль липла к коже, звенела в ушах и искрилась в волосах. Правда, сам видел! Голова кружилась, и я смотрел во все стороны сразу. А вот ноги не слушались и, хотя я махал руками, надеясь набрать высоту, всё равно упал, царапаясь об ветки. Самые приятные прикосновения в жизни, клянусь источником магии. Колючие кусты, подобрев, не рвали мою шкуру, а ласкали её нежными бархатными пальчиками.

Я катался в траве пока не кончились силы, и когда вымотался, ещё долго дёргал руками и ногами.

Как же было хорошо левиафану, а особенно королю Дарвину, если они попали в сладостные сети золотой пыльцы. Прямо зависть берёт! Когда меня подняли и понесли, я даже расстроился. Скоро наслаждению придёт конец. Обидно! Почему, когда мне хорошо, всё заканчивается плохо?

Меня перевернули кверху ногами и облили водой. Намокшая одежда не огорчила, скорее, развеселила. Я хохотал, болезненно хрустя челюстью, пока поток не смыл пыльцу. Тогда навалились усталость и уныние. Влажная рубаха прилипла к телу. В носу запершило от воды, а от кашля заболела голова. Внутри всё скрутило, и представив, что организм может подвести, я, испуганно задёргавшись, разлепил веки и открыл опухшие глаза.

Глава 12. Побеждает сильнейший

Меня вернули на одуванчиковую поляну? Кругом топорщились неизменные белые шапки. Оглядевшись, я передумал. Там из травы не торчало дерево. Мёртвое, корявое, противное до мурашек. Не сразу сообразил, что с ним не так. Тяжко думать, вися вниз головой. Всё перевернутое, да ещё мокрые волосы прилипли к лицу, поди разберись что там торчит. Я встряхнул головой. Небо снизу. Поляна сверху. Дерево бесстыдно тянет голые корни к редким белёсым облакам.

Я ещё раз потряс головой. Это не пыльцовое похмелье. Какие-то орки выкорчевывали дерево из земли и перекувырнули. Ветки с листьями спрятались в почве, а корни упёрлись в небеса.

Брр! Как обряд посвящения в чернокнижники. Ходят слухи, что претендентов выворачивают наизнанку, чтобы посмотрели на свой внутренний мир. А тут кто-то поглумился над природой.

Дерево, как видно, торчало кверху ногами давно. Земля осыпалась, а промеж корней крутился вьюн с тёмно-фиолетовыми цветами.

Я склонил голову, силясь увидеть ноги. Они застыли в двух метрах от земли, в облаке серебряной пыльцы. Собравшись, я отгородился от стучащего в ушах сердца и услышал тихое пение флейты.

Оливье с архивариусом тоже висели перекувырнутые. Дядя тряс мокрым рукавом камзола и бубнил под нос про «нежную любовь» к Фейри Хаусу. Мровкуб не пришел в себя и болтался, как вырезка в мясной лавке.

– Как сознание вернём,

Так, пожалуй, и начнём!

Я обернулся к перевёрнутому дереву. Среди корней сидела фея с бородой. Я вздрогнул от неожиданности. Не думал, что увижу муже-фея. Он хоть и с кадыком, но очень по-фейски чистый, с безупречно уложенными волосами, большими миндалевидными глазами и правильными чертами лица. Даже скрученная косичкой борода, поопрятнее моей причёски.

– Иномирцы, сосредоточьтесь!

Послушать озаботьтесь!

К Душегубу, обратитесь!

С душою проститься решитесь.

От мук избавиться постарайтесь,

Из Фейри Хауса убирайтесь!

Он хлопнул в ладоши.

– Миры до войны докатились.

Со злом мировым не простились.

Надежда покуда осталась,

Не вся ещё растерялась.

Фей снова хлопнул.

– С предателями будем биться,

Чтоб окончательно проститься,

Он задумчиво потеребил бороду.

– Ваши тела опустятся удобрять одуванчики!

Трим-рим, пам-пам, рам-рам, болванчики!

– Протестую! – завопил Евлампий, прежде чем я успел понять смысл сказанного феем. – Мы имеем право знать, за что наказаны!

– У того нет прав,

Кто закон поправ, – равнодушно ответил Душегуб.

– Скажи хотя бы, как? – выплюнув воду, бросил Оливье.

Я завертелся, пытаясь высвободить ногу. Бесполезно!

Рядом застонал архивариус.

– Получит каждое ничтожество! – повеселившим тоном сообщил фей.

– Особенное душегубжество.

Тебя! – он указал холёной рукой на дядю. – Будут кормить до заворота кишок! Тебя! – палец вытянулся в мою сторону. – Голодный ожидает шок!

Ошейник словно ремешок,

Затянет аж до потрошок!

Архивариус распахнул глаза и вытаращив их, крутил головой.

– Тебя особенное ждёт

Во тьму исходную вернёт!

– Почему такая несправедливость? – возмутился я.

– Объективность не равна

Правосудию сполна!

Беспристрастности она –

И совсем уж противна́! – Душегуб склонил голову и улыбнулся.

Крылья за его спиной затрепетали.

– Семь уплыли с этим фей,

Их не видно по сей день!

Это что тебе трофей,

На чужбине гробить фей?

Оливье не удостоил его ответом.

– Тут и вовсе мерзкий путь,

Страшно прошлое вернуть!

Он указал полированным ногтем, на всё ещё ошарашенно озирающегося архивариуса.

– Такое… трямо-ривно,

свету источника противно!

– Как говорил главный королевский егерь: «Не пойму где я, кажется заблудился». Полагаю, это ошибка… – начал архивариус.

– А я? Что я?

– Правосудие для тех,

Кого не покрывает мех!

– Немедленно прекратите эту отвратительную дискриминацию! – закричал голем.

Приятно, когда за тебя заступаются. Особенно, если рот свело от праведного негодования. Остальные достойны кары, а я виноват исключительно в том, что оборотень. Я снова задёргал ногами, правда, с прежним успехом.

– Последнее желание? – выкрикнул Оливье.

– Отставить завывания! – оборвал Душегуб.

Поднявшись над корнями, он расправил крылья. Непрозрачные, серые с красными прожилками. И в три широких взмаха подлетел к нам.

– Здесь умирают желания!

Через тела страдания! – ядовито добавил фей.

И под тонкий свист его крылья почернели, а в нас полетели хлопья сажи. Запахло подгоревшим мясом. Желудок сжался. Ещё немного, и меня стошнит. Даже представлять неохота как это. Меня еще не рвало кверху ногами. Я напряг мышцы и сжался, готовясь к худшему. Но в животе неожиданно забурчало. Так бывает, когда я долго не ем. Поджелудочную тянет и подсасывает. Голова туда-сюда кружится. Этого ещё не хватало! Душегуб выкачал из меня всю энергию. За диким голодом последует превращение. Плечи и руки уже распирало, и я зашипел от боли. Обычно перевоплощение занимает часы, а тут ещё пару минут, и всё – оборотень!

От заклятий у фея удлинились крылья и за ними протянулась пепельная дымка. Рваные клоки серой мглы разрослись на половину одуванчикового поля, заслонив перевёрнутое дерево и небо. Крылья вздрагивали, как в агонии кидая россыпи сажи.

Разобравшись со мной, Душегуб набросился на архивариуса. Тот висел вниз головой и бледное лицо побагровело. Он хватал ртом воздух, жадно сглатывая. В горле скрежетали скребущие друг по другу когти. И хоть меня крючило из-за превращения – всё равно передернуло. Так в междумирье подбирались неведомые твари. Их до умопомрачения боялся Оливье, а меня и вовсе парализовало.

Дядя покосился на Мровкуба и завопил:

– Только не это!

Лицо архивариуса полиловело. Рот так широко распахнулся, что должна была сломаться челюсть и лопнуть щёки.

– Я не ворочусь! – пророкотал Мровкуб изменившимся голосом с чужими интонациями.

Я бы пискнул с испугу, но плечи, руки и грудь так разнесло, что не хватало дыхания. Изменения подбирались к ногам. Скоро дойдёт до шеи. О том, что будет дальше, даже думать не хочется. Я всхлипнул, но архивариуса корёжило так, что не обращать внимания было невозможно.

– Истинная магия! – восторгался голем.

Изо рта Мровкуба высунулся прозрачный шар и надулся больше него самого, загородив тощее тело от фея.

Душегуб взмахнул крыльями и взлетел повыше. На потемневшем лице застыло удивление, быстро сменившееся гневом.

– Смеешь бороться с судьбой?

Призываешь на зримый бой? – закричал он с такой силой, что пришлось закрыть уши руками.

Шея надулась, и чёрная цепь впилась в кожу. Я схватился за ошейник, но только придавил пальцы. Цепь душила, вминая кадык.

– Пускай лицезрят!

В искореженном голосе архивариуса слышались победные нотки.

Внутри прозрачного шара засверкали молнии.

– Что творится? – прошипел я, силясь оттянуть ошейник.

– Пузырь, – восхитился Евлампий, – показывает сотворение заклятий.

– Знаю, – прохрипел я.

Может, я далёк от магии, тем паче от всяких там тонкостей, но что такое пузырь знаю. В академии наставники вешали такие шары на студиозусов, чтобы приглядывать, как те колдуют и указывать на ошибки. А ещё пузырём наказывали! Он болтался над провинившимся, и вся академия потешалась над его невежественной волшбой.

– Обличает мысли во время колдовства студиозусов, а для мага опузырение в бою – унизительно.

– Знаю… – начал я.

С лихвой глотнул унижений в академии.

– Так же постыдно, – не обращая внимания, продолжил Евлампий, – как голые рыцари. Сражаться-то они могут… Только как врагу в глаза смотреть?

Голозадые рыцари хохма ещё та. Волосатые ноги, торчащие из-под панциря, могли бы развеселить, если бы не давивший на горло ошейник. Хотя подсмотреть, что у другого в голове очень интересно. А уж у колдуна! Только волшебники друг друга пузырями не заклинают. Чего они там не видели? Подумал о молнии, получи.

Я долго ждал яркой вспышки, даже забыл про цепь, но бушующая в пузыре гроза, так на поляне и не проявилась.

– Молни пшик, – обиделся я.

– Что? – переспросил голем. – Молния? Её не будет – не воспринимай буквально. Есть огромная книга по толкованию знаков. Не в меру остроумные колдуны называют её пузырялогией. Молния – это огромная, готовая к атаке сила, которая…

Взвыло так, что я оглох. Сжавшись и косясь прищуренными глазами на пузырь, я мечтал исчезнуть. Рванул не он. Зато из пузыря разметало молнии и теперь на их месте бушевали бурые клубы огня. А вот фей пропал. А с ним давящее чувство голода. Дыхание наладилось и превращение отступило. Даже сила, держащая ноги, растаяла. Волшебная пыль облетела и я, вовремя подставив руки, свалился в траву.

Отряхнувшись, я поднялся. В голове ещё звенело.

– Что бахнуло? – будто бы тихо спросил я.

Голем яростно жестикулировал на плече. Разевал, закрывал свою расщелину, но звук не выходил. Тряся головой, я похлопал по ушам. В одном зазвучали вопли:

– …магическая кувалда, никогда такого… У меня зашкалило! Чуть на камни не рассыпался!

– Что бахнуло?

– Архивариус его чистой силой. Потоком, шквалом магической энергии…

Я повернулся. Мровкуб тоже встал. Пузырь взвился над его головой, кривляясь танцующими тенями, воинственно машущими мечами над поверженным врагом.

– Совсем сбрендил, – вздохнул я.

– Это не магия, – крикнул голем. – Он радуется!

Оливье сидел на земле и крутил ус, погруженный в себя.

– Зачем было шар создавать? – задал я, мучивший вопрос.

– О! – воскликнул голем. – Мудрые чары! Заклятие помимо прочего снижает силу колдовства, чтобы студиозусы на тренировках не покалечились.

– Где фей? – захлопал глазами я. – Почему он не лопнет пузырь?

– Уничтожить нельзя! – торжествовал Евлампий. – Заклинание отменит только сотворивший, или оно само развеется, после поединка.

Я оглянулся на перевернутое дерево. Корни тлели, обожженные взрывом чистой магической энергии. Лепестки вьюна пеплом кружились в воздухе. Шапки одуванчиков съежились. Трава пожелтела. Чёрный фей, сложив крылья, ворочался у корней и только поднявшись на колени, кривясь разогнулся.

– Ошейник больше не давит, – с удовольствием массируя шею, порадовался я.

– Выброс чистой энергии разорвал чары… Смотри! – возбужденно закричал голем.

Душегуб передёрнул крыльями и, замахав, взмыл над землёй, поднимая вихри пепла.

– Не туда! – взвизгнул Евлампий. – Его мысли в пузыре!

Я повернулся к шару. Внутри взошёл одуванчик. Выросла завязь. Распустился оранжевый цветок. Закрылся бутон. Засохли лепестки. Продёрнулся белый пух. Созрели, потемнели и уплотнились семечки. Вот бы в жизни так помидоры росли, никто бы бед не знал. А то только одуванчики так самоотверженно прут. Цветок распахнулся, качнув белой головой, и запел голосом Душегуба:

– Замерзает одинокий одуванчик на ветру.

Потерял и кров, и пищу, проиграл свою игру.

На прощание, еле слышно, скажет тихое: умру!

Его тянет ближе, ближе к раскаленному костру!

– Он ещё и разговаривает? – удивился я.

– Он много чего может, – согласился голем.

– Пурум бурум буру. Было плохо поутру, – фыркнул Оливье и пополз прочь.

Прогремевшее над полем заклятье вконец обозлило чёрного фея. Красивое лицо исказилось до неузнаваемости, а крылья разрослись над поляной и, забились, поднимая воздушные вихри. От взмахов взлетели уцелевшие семена одуванчиков и сокрушительной волной покатились на нас.

В пузыре под белыми шапками, кривилось и отчаянно рыдало лицо архивариуса.

– Что за нытьё? – опешил я.

– Фей развеял его магию и ударит… – попытался голем.

Договорить он не успел. Крылья Душегуба завертелись черными смерчами, цунами из белых пушинок выросло до небес и оглушительно шелестя рухнуло на нас.

Я прыгнул на землю, закрыв голову руками. По затылку прокатился шуршащий вал и унёсся прочь. Похолодевшая спина не хотела разгибаться, но любопытство победило, и я высунулся из травы. Туча белых семян облепила архивариуса, накатывая на него шелестящими волнами, а пузырь всё ещё парящий над его головой, показывал бой. Белоснежные крошки с белыми крыльями штурмовали седую крепость. Цеплялись длинными, длиннее их собственных тел, когтями за стены, и из камней сочились пурпурные, сияющие ручейки. Крепость в ответ крючила похожие на рот ворота, и скалила острые шипы на решётке, а набрав воздуха в казематы, неожиданно дунула, разметав пушинки направо и налево.

– В Императорском университете исследований, – задумчиво заметил голем, – полагают что магический поединок проходит в уме волшебников, а мы видим – лишь отражение внутренней битвы.

– Маги дерутся понарошку? – запутался я.

Израненная крепость вырвала из земли каменные ноги и, поднявшись, двинула одной из стен, с остроконечной башней на конце, по алебастровому клину.

– Берегись! – крикнул Евлампий.

Пришлось сигать на землю. Я толком не разглядел угрозы, но над головой проскочил белый от пушинок ветроворот и унёсся ввысь.

Выглянув из травы, я вжал голову в плечи. Одуванчиковый вихрь возвращался, а из-под белоснежных, пушистых шапок торчали тонкие лапы с длинными когтями.

Кажется, я начал разбираться в знаках. Не такие уж они мудрёные, как настаивал голем. Крепость – это архивариус, а когтистые создания – одуванчики. Колдуны, конечно, странные и воображение у них чудно́е, непривычное для блёклого, но без особых неожиданностей.

– Безупречное чарование! – с упоением отметил голем.

Некоторым чем страннее, тем больше нравится.

По пузырялогии выходило, что архивариус отбросил заклятье Душегуба, но одуванчики вернулись и готовили контратаку. Я не знал, куда смотреть. В пузыре, над полем пронёсся архивариус. Не как крепость, а в стариковском обличье. Вместо крыльев к рукам липли семена одуванчиков. Раздуваясь, как паруса, они несли его среди облаков в бесконечную синеву. Изо рта Мровкуба вырывались клубы пара, а кожа на руках и ногах покрылась коркой голубого инея.