Страсть умеет лгать

Голова у бабули тряслась, руки тоже ходили ходуном, и пришлось придерживать стакан, чтобы не облить ее.

– Явилась! – грохнула позади сестра. – Нагулялась! Ты хоть денег в дом принесла или за спасибо всем бомжам даешь? Я одна за вас всех работаю, сидите на моей шее! Это вы меня на панель толкнули, обе!

– Не спорь с ней, – шепнула бабушка, приходя в себя. Но губы у нее были еще синие.

– Заткнись, – не поворачиваясь, бросила я сестре через плечо. Прекрасные семейные отношения. Вступать с ней в споры, пытаться достучаться до ее разумы было бесполезно. Ларка с пятнадцати лет, как ушла из дома, так и не вернулась в человеческое состояние. – Ба, давай скорую вызовем.

– Нет, нет, не надо, – схватила она меня за руку, – мне уже лучше. Не впервой, Машенька.

Я достала из тумбочки рядом с ее кроватью тонометр и надела манжету ей на руку.

Сестра замолчала. Не из милосердия, сочувствия или каких-то иных гуманных причин, нет. Понимала, что врач скорой – это официальный свидетель.

– Между прочим, я тебе сто раз звонила, – буркнула она, – ты даже трубку не брала! Что, влом с сестрой поговорить?

– Ни одного звонка от тебя не было, я проверяла. Ты что, решила бабушку в могилу согнать?

– Машенька, – прошептала ба. – Она Димочку отдает на усыновление.

– Что? – я развернулась на сто восемьдесят, обратив, наконец, взгляд на эту конченную стерву.

Она была очень красива. Конечно, если принять за канон красоты ботоксных барби с надутыми губами. Платиновые волосы, уложенные крупными локонами, глаза с яркими линзами цвета морской волны, точеный носик, пухлые розовые губы уточкой. Злость её уродовала до неузнаваемости. Сейчас передо мной стояла фурия.

– То! – выплюнула Ларка. – Нашлись добрые люди. И операцию моему калеке оплатят, и мне полтора миллиона отступных дадут. Студию куплю, мне пока хватит. Глаза бы мои вас больше не видели!

У меня перехватило горло. Какие полтора миллиона отступных? Так не делается! Уж я-то все изучила о процессе усыновления, когда обдумывала, как спасти племянника от его никчемной матери и ее стиля жизни. Увы, чтобы оградить его от всей этой ежедневной грязи, мне нужна была стабильная зарплата, полноценная семья и хорошая квартира с достаточной для жизни семьи площадью. Ничего из этого у меня не было даже в перспективе.

– Кто они? – с хрипом выдохнула.

– Не твое дело! Всё уже на мази, бумаги подписаны, деньги получу, как только мальчишку им привезу. А эта старая сука, – она бросила зверский взгляд на вытиравшую слезы бабушку, – вцепилась как бульдог, повисла на мне, вещи не отдавала, куртку мне порвала! – Лара скривилась и отряхнула рукав совершенно целой куртки. – Таксист, дерьмо, не дождался и уехал. А эти… которые приемные… уже звонили и ждут! Да я и без вещей им Димку отдам, нахрен им это рванье застиранное!

– Лара, подожди, какие бумаги? Покажи.

– Ага, щаз! Во, видела? – горе-мать покрутила перед моим носом кукиш, сложенный из сверкающих стразами огромных гелевых ногтей. – Ничего тебе не покажу! И ни копейки вы обе не получите!

Я по ее наглым вытаращенным глазам видела, что сестра лжет. Нет у нее никакого договора. Нет. И передача ребенка в приемную семью вот так, в девять вечера, не делается, а происходит в рабочее время, в присутствии чинуш из органов опеки. Тем более, когда ребенок – инвалид. Да там куча бумаг только по оформлению на другое лицо пенсии за инвалидность!

– Что за бред? – Я села на свой старый продавленный диван, потерла виски. – Никто не продает и не покупает детей, Лара!

– И продают, и покупают, наивняшка. Всё законно, официально, опека не придерется. Его берет семейная пара. Бездетная, богатая, им наследник нужен. Димка хоть и урод, а красивый и умный, в меня пошел.

– Богатые не будут брать инвалида на усыновление.

– Много ты знаешь! Короче, я пошла. Димка! Ползи сюда, паршивец! – завопила на весь дом сестра и повернулась к двери.

– Стой! – Я взвилась, схватила ее за отворот куртки. Сейчас точно порву, если дернется. – Не делай этого, Лара. Я… я уже нашла работу, у нас будут деньги на операцию для Димы.

– Врешь! – припечатала она, пытаясь вырвать куртку из моей хватки. – А даже если и не врешь, то когда еще эти деньги будут! Мой урод раньше сдохнет! Он каждый день мучался, пока ты за наш счет в Москве развлекалась, и сейчас мучается, а ты шляешься где попало и уже три месяца заливаешь нам, что работу ищешь! Думаешь, я не знаю, почему ты хочешь его на операцию везти в какие-то америки, как будто здесь ничего нельзя сделать? Я все поняла про тебя, моль хитровыделанная. Ты решила сама денег на нем заработать, решила сама его продать на ор… – она резко осеклась, покрутила кистью руки, подбирая подходящее слово, и промычала: – на опеку…

– Что ты сказала? – я взяла ее за плечи и встряхнула.

– Ларочка, о чем ты говоришь?! – всхлипнула в ужасе ба.

– Не верю я ей, вот о чем! – рыкнула Ларка, выворачиваясь из моих рук. – Короче, всё решено. У меня будут деньги уже завтра. У ребенка будет нормальная полноценная семья, здоровый позвоночник, сильные ножки и светлое будущее. А вы обе не имеете на него никаких прав. Я – его мать! Как захочу, так и сделаю. Ясно? Отцепись от меня, Машка, по-хорошему говорю. А то так вмажу, что станешь, наконец, красивая. С фингалом по собеседованиям ходить будешь.

Я отпустила ее и вытащила из кармана жакета телефон. Предупредила спокойно и сухо:

– Я звоню в полицию. Там разберутся, что за купля-продажа детей.

– В поли-и-ицию?! – заржала она. – Звони! Там все свои, прикормленные. Тебе жить надоело? Смотри, шепну слово крышакам, от тебя мокрого места не останется. А мальчики еще и развлекутся напоследок. Ты ведь, подозреваю, все еще девственница в свои двадцать три. Вот они порадуются!

– Лара! – шокированно всплеснула руками ба.

Я набрала номер и поднесла телефон к уху. Но сестра подскочила, ловко вывернула мне руку до хруста и, забрав мой мобильник, отбежала к двери и сбросила звонок. Спрятала руку с телефоном за спину. Знает, что драться с ней не полезу. Не на глазах ребенка, который слышит каждое слово.

– В общем так, овцы, – Лариса отступила еще на шаг в коридор. – Время уже позднее, ребенку спать надо. Даю вам время до завтрашнего вечера. Если не достанете мне срочняком пять миллионов, Димку больше не увидите.

– Ларочка, но как же, откуда нам… – пролепетала ба.

– Плевать, откуда, – вызверилось на нее это чудовище. – Давно могли бы найти способ, как мамкину квартиру из-под ареста вывести и продать. Нашли же вы способ, как ее сдавать втихую. Вот и думайте. Вы обе – бабы с почти высшим образованием, расшеперьте свои хваленые мозги. Чао!

– Мой мобильник! – напомнила я, уже внутренне приготовившись, что придется ловить, когда сестра швырнет его об стену.

Но Лара меня удивила. Подошла, сунула мне телефон в карман и пробормотала:

– Ладно, прости. И ты, бабуш, прости, что на тебя наорала. Достало все просто. И опять у меня язвы выскочили, от работы меня временно отстранили, лечиться надо. А тут такой случай. Полтора миллиона за полный отказ от родительских прав, фиг ли ушами хлопать.

“На органы,” – припомнила я оборванную фразу. По спине пополз ледяной озноб. Не верю я в добреньких бездетных миллионеров. С их деньгами они себе нормального ребенка выберут и усыновят. Или суррогатную мать купят. Никто не будет возиться с калекой, тем более, стопроцентный результат даже американский специалист не гарантировал.

А вот вариант, что на Лару, с пятнадцати лет вращавшуюся в криминальной среде, вышли черные хирурги – гораздо правдоподобнее. И ведь эта дрянь, доставшаяся мне в сестры, не признается в чудовищном замысле. Как спасти Димушу от его собственной горе-матери? Надо было раньше в опеку написать! Сейчас уже поздно.

Сестра сложила губы трубочкой, почмокала сочувственно:

– Что задумалась, Манечка? Тебе и надо-то всего посетить пять контор микрозаймов, и будут пять миллионов в кармане. Я тебе давно говорю. Ну, или почку продай. Или себя откупори. Правда, тебе и пяти сотен не дадут, страшила. Хотя… если тебя накрасить да приодеть… Хочешь, организую аукцион в интернете?

Внутри меня все задрожало от бешенства. Хотелось послать ее, но бесполезно: во всех местах она уже побывала, даже там, что мне и в кошмарах не снилось, ее ничем не проймешь. И я не должна уподобляться ей, – напомнила я себе. Но не удержалась, процедила сквозь зубы:

– Освободи нашу комнату от своего присутствия, Лара.

Она расхохоталась и ушла, хлопнув дверью.

Я вышла следом, убедилась, что сестра, даже не подумав, где сейчас ее сын, отправилась в свою комнату, заперлась и включила там телевизор, вывернув громкость до максимума. Бедные соседи. Правда, мне на миг показалось, Лара говорит с кем-то по мобильнику, но я не стала прислушиваться и отправилась на кухню за ребенком.

Димка сидел под столом, и в руке у него была зажата недоеденная печенюшка. Он посмотрел на меня огромными перепуганными глазами.

– Выходи, юнга, шторм закончился, – я помогла ему выбраться из укрытия. Обняла и прижала к себе крепко-крепко. – Не отдам тебя никому, даже не думай. Верь мне.

– Верю, – прошептал мой золотокудрый ангелочек. – Можно я сегодня буду спать на твоем диване?

– Конечно. Мы его разложим и представим, что это плот, плывущий по звездной реке, – и прошептала ему на ушко. – Мы уплывем отсюда, хорошо?

Дима глянул печальным взглядом взрослого, повидавшего жизнь и мудрого мужчины и солидно кивнул.

Я одной рукой держала прилепившегося ко мне мальчишку, а другой наливала воду для бабушки.

Мысли в голове скакали как бешеные кузнечики и даже затоптали полк тараканов. Те не выдержали конкуренции и сдохли. В первую очередь пала моя привычка относиться к младшей сестре как к младшей и беззащитной рыбке, которую я когда-то защищала во дворе и школе, несмотря на все ее пакости и манипуляции. Акула выросла и хочет жрать. Всегда и только жрать.

Во вторую очередь пал бастион “Мой дом – моя крепость”. Это не дом, это пороховая бочка. Здесь давно не безопасно, даже если не принимать во внимание, что с такой жизнью сестра неминуемо заразит нас всех какой-нибудь гадостью, начиная с герпеса и заканчивая непотребными “язвами”. У нас с бабушкой даже посуда под замком. И я уже привыкла все свои документы и деньги носить с собой, а на ночь запирать дверь на защелку, чтобы Ларка не стащила мой паспорт и не набрала кредитов. Бабушка по той же причине держит документы у соседки, Клавдии Петровны.

Надо забрать бумаги и бежать, пока не поздно. Лара обычно спит до полудня, не услышит. Это кстати, что чемодан и рюкзачок с Димкиными вещами так и остались неразложенными. Правда, Ларка может обвинить меня в похищении ребенка, но у меня есть оправдание: я спасаю малыша от заразной и опасной женщины низкой социальной ответственности. И все соседи будут на моей стороне.

Да. Решено.

– Мишель, – громко прошептала бабушка, когда мы с племянником вернулись в нашу комнату.

По моему первому имени она обращалась ко мне только наедине и только в самых серьезных случаях. Например, когда написала мне, чтобы я взяла академический отпуск и немедленно возвращалась в наш Урюпинск, потому что Диме стало хуже, а у нее уже нет здоровья таскать на себе пятилетнего ребенка.

– Все в порядке, она заперлась в своей комнате, – успокоила я, подав заплаканной женщине стакан с водой. – Накапай себе лекарство, я диван расправлю.

– Позже, все позже, дорогая. Нам надо поговорить. Димочка, почитай пока книжку, ты же умеешь. Вслух читай.

– Хорошо, – послушно, даже слегка заторможенно кивнул мальчик. Поднял с пола первую попавшуюся книгу, потом вторую, третью и со всей стопкой уселся на мой диван.

Ба вздохнула, словно только сейчас увидела разгром, но махнула рукой и показала мне на детский стульчик рядом с ее креслом.

– Присядь, – она поморщилась и потерла двумя пальцами грудь в области сердца. – Я должна тебе кое-в чем признаться, пока твоя ужасная сестра нас не слышит.

Можно подумать, это я ее такой воспитала. У нас с ней всего два года разницы.

Я начала было прибирать раскиданные вещи, но после такой прелюдии остановилась и села рядом с бабушкой, приобняв ее за колени и со страхом вглядываясь в любимое лицо, прекрасное даже в старости. Собственно, ее шестьдесят лет – разве это старость в современном мире?

Анна Афанасьевна в свое время была потрясающей красавицей, могла бы сделать карьеру в модельной сфере, но в СССР это было совсем непросто, индустрии красоты тогда не существовало, конкурсов красавиц не проводилось, секса не было… В общем, бабушка, с ее внешними данными не хуже чем у ее кумира Софи Лорен, сразу после школы выскочила замуж за вертолетчика, который таскал ее за собой по всему Союзу, безумно ревновал к каждому столбу и всячески портил жизнь.

В итоге их дочь и моя мама Анжелика толком нигде не училась, каждый год переводилась из школы в школу, если, конечно, в очередной дыре существовала школа. Но зато потом, вырвавшись из дома, поступила в училище на актерское мастерство . Ей прочили огромный успех. Мама унаследовала бабушкину внешность, как и моя сестра Лариса. Не повезло только тете Маше и мне, названной в ее сомнительную “честь”.

Надеюсь, признание бабушки не относится к ее здоровью. Если еще и ей потребуется операция, я свихнусь!

Она долго молчала, перебирая мои волосы и собираясь с духом. И с каждой минутой рвалась еще одна ниточка, державшая моей сердце в груди. Еще чуть-чуть, и оно оборвется в бездну.

– Ба, что случилось-то? – не выдержала я. – Не томи!

– Надеюсь, ты меня простишь, моя девочка… – прошептала она. – Так вот, Мишель. У нас есть деньги. Много.

– Что? – вскинула я голову. – Как это?

– Все просто. Московская квартира твоей матери была записана на тебя как на единственную наследницу. А Лариса сразу после рождения была прописана здесь, она к той квартире никаким боком, к счастью. Я, как твой опекун, продала ее через пять лет после исчезновения твоей матери, сразу же, как Анжелику по закону признали погибшей. На правах твоего опекуна я положила деньги в банк. К счастью, тогда еще не следили так строго за правами детей и можно было договориться за небольшую мзду… Мы все эти годы жили на банковские проценты, а я говорила вам, что квартира арестована, и я договорилась ее неофициально сдавать.

Я поверить не могла своим ушам! У нас есть деньги? Строго говоря, у меня? Но… Я покосилась на Диму. Мальчик увлеченно читал про себя, шевеля от усердия губами и водя по странице пальчиком. И шепотом спросила, показав на него взглядом:

– А как же он? Квартира… это же куча денег! То есть, ты давно уже могла помочь ему? Он же от рождения мучается, почти пять лет! Почему же ты…

– Дорогая, ты не понимаешь, – свела брови Анна Афанасьевна. – Во-первых, узнай твоя сестра о деньгах, она бы до них добралась. Ее бандиты пытками вырвали бы их у меня. Да я бы умерла если не от пыток, то от сердечного приступа! Во-вторых, посмотри на него. Чисто ангелочек. Если бы не его увечье, Лара сразу же отдала бы его на усыновление. А с увечьем он никому не был нужен, кроме меня. Никому! Ты поступила в университет и уехала, Ларисе он вообще ненавистен, она счастлива избавиться. А я, как я без него? Даже смотреть на него отрада! Но теперь, когда он подрос и еще больше похорошел, она даже для инвалида нашла усыновителей! Но я его выкуплю!

Усыновителей ли? Но эта страшная мысль уже отошла на второй план под натиском новой чудовищной боли.

Я, словно оглохнув, смотрела на говорившую что-то пожилую женщину, видела, как шевелятся ее сухие, слегка синеватые губы и кончик длинного носа, как дергается морщинистая шея, и уже ничего не слышала. В один миг моя горячо любимая бабушка, вырастившая и воспитавшая меня вместо матери, стала чужой. Посторонней. Стала женщиной, предавшей мое доверие, предавшей нас с Ларкой и, главное, маленького Димку. Она готова была потратить деньги, чтобы “выкупить” правнука, но не оплатить ему операцию… Не понимаю! Не понимаю! Хотелось орать, но горло онемело.

– А денег хватит? Выкупить… – как со стороны услышала я свой хриплый голос. Полногабаритные сталинки в Центральном московском округе всегда были в цене. Сколько же стоила мамина двушка семнадцать лет назад?

– Ах, дорогая… Ты не сердишься? – она попыталась погладить меня по голове, но я увернулась, сделав вид, что поднимаю с пола коробку Диминых красок. – Я всегда знала, что у тебя золотое сердце. Конечно, все эти годы инфляция опережала банковские проценты, но у меня хватило ума сделать валютный вклад. Из него, я брала на наши нужды: на твою учебу, на лекарства для Димы, на лечение моей младшей дочери и твоей тети Марии от алкоголизма, на лечение Лары от венерических…

– Ты каждый год ездила в санаторий на эти деньги, а не по бесплатным профсоюзным путевкам, – догадалась я и пересела подальше на диван.

– Ах, я уже и не помню таких мелких подробностей. Старею. Все может быть. Но несколько тысяч долларов еще точно есть. Хватит, чтобы выкупить Диму. Боже, как же это ужасно звучит! Как всё вообще ужасно! – она вынула белоснежный платочек из кармана элегантного шелкового халатика и промокнула глаза.

Да. Ужасно. Я закрыла глаза и сжала кулаки, чтобы не сорваться и не завыть от отчаянья и тоски. Она точно врет, просто чувствую. Должно остаться больше. И бабушка их почти не тратила. Как Кощей над златом. Санаторий, лекарства – мелочи. Но Димка уже мог бы бегать и счастливо смеяться, а не кричать по ночам от боли в скрюченном тельце! А она… почему в нашей семье все такие эгоистичные твари? Я ведь тоже… с чего-то испугалась за свою шкуру и сделала ноги из единственной конторы, где предлагали нормальные деньги.

Я с трудом расцепила стиснутые зубы и спросила:

– Но ты уже давно не мой опекун, почему я слышу об этом вкладе только сейчас?

– Ах, дорогая, прости, но ты, наверное, забыла, что с тобой происходило пять лет назад. Когда тебе исполнилось восемнадцать, ты все лето была в такой депрессии, что мечтала уйти в монастырь. А скажи я о деньгах, ты ушла бы вместе с ними. Я не могла этого допустить. Как раз Лариса только-только родила Димочку, выяснилось, что у ребенка пожизненная травма… И потом… Я очень обиделась на Анжелику, что она не оставила матери ни копейки на содержание своих отпрысков. А ведь я ее вырастила, выучила! Разве я не имела права на ту квартиру? И разве я плохо распоряжалась этими деньгами?

Плохо распоряжалась. Очень плохо. Сидя на миллионах, ты морила голодом и держала в обносках из секонд хенда “отпрысков” – это слово застряло в груди, как осиновый кол, я едва могла дышать! – родной дочери, из-за чего нас травили в школе насмешками. Ларе нужен был врач и психотерапевт после ее первого мужчины. Сестра не рассказывала подробности, но там всё было кошмарно. И ты, Анна Афанасьевна, не открыла кубышку даже для того, чтобы спасти внучку и прооперировать правнука. Почему? Почему-почему-почему?!

Я молчала, но видимо, все было написано на моем лице, потому что родственница снова схватилась за сердце и жалобно всхлипнула:

– Не делай такое лицо, Мишель! Эти деньги мне и Димочке нужнее. Неужели ты заберешь их у нищей пенсионерки и у ребенка-калеки? Я заменила вам обеим и мать, и отца! Я заменила мать и отца Димочке! Не на мою же социальную пенсию вас всех содержать! Ты не представляешь, как жене офицера сложно найти работу в этих гарнизонах, в глуши, в тайге! А теперь моей ничтожной пенсии даже на квартплату не…

Ее прервал грохот: дверь распахнулась от пинка, и на пороге нарисовалась Лара с торжествующим оскалом. В поднятой руке она держала светившийся смартфон, экраном к нам.

– Я все слышала! Посмотри на свой мобильник, Машка.

Похолодев, я вытащила из кармана свой телефон, разблокировала… По нему шел звонок! От меня – к сестре! Когда же она успела провернуть этот трюк? Наверняка в то время, когда отобрала у меня трубку и потом опустила ее в мой карман. Она уже ловко сделала звонок на свой мобильник. Не семья, а воровской притон!

– Не только слышала, но и записала весь ваш разговор, – Лара потрясла своим мобильником и расхохоталась. – А не зря, не зря я целый спектакль разыграла! Такие тайны всплыли! Ты мошенница и воровка, бабуля. Завтра же я передам запись ментам, сидеть тебе до конца дней за подделку документов и кражу в особо крупном размере.

– Ларочка! – бабушка снова схватилась за сердце. – Что ты такое говоришь?

– А ты родную внучку и правнука грабишь. Деньги на бочку, короче! Это мои деньги. Мамка должна была ту квартиру оставить мне! Просто она дура ветреная, не успела впопыхах. Завтра жду пятнадцать миллионов. Мне, моему сыночку и отступные усыновителям. Не отдашь, будут тебе пытки. Но не волнуйся, мы на твои похороны скинемся. Хотя ты и этого не заслуживаешь. Димчик, ползи к маме. Будут у тебя новые ножки! В лепешку расшибусь, но будут! Иди ко мне, кому сказала!!!

Ребенок втянул в голову в плечи, аккуратно сложил книжки и начал сползать с дивана.

– Он ночует здесь, – я подхватила мальчика на руки, он сразу вцепился в меня и прижался всем телом. – Или ты ни копейки не получишь. Если ты всё слышала, то понимаешь, что я наследница, и больше никому распоряжаться моими деньгами не позволю.

Лара посмотрела исподлобья с такой ненавистью, словно мысленно сворачивала мне шею и топталась на костях, пнула какую-то цветную шмотку, валявшуюся на полу, и процедила:

– Ладно. Сегодня пусть ночует.

Повернулась и вышла, со всей дури хлопнув дверью.

Ненавижу ее. Ненавижу, жалею и чуть-чуть люблю. Если бы можно было содрать все ее душевные коросты, вправить мозги, вылечить так же, как Диму, но… Характер не исправить, а судьбу не излечить.

Из-за грохота я едва расслышала пиликанье смартфона, оповещавшего о новом письме в электронном ящике. Я даже не полезла смотреть, не до внешних связей, когда в доме и душе катастрофа.

Глава 4. Похищение

Через несколько минут, пока мы все трое отходили от оцепенения, послышался стук входной двери и щелчок замка.

Лара ушла? Куда, если она больна, и у нее сегодня не “рабочая” ночь? И надолго ли? И не вернется ли она со своими бандитами, чтобы вытрясти из бабушки деньги?

Я взяла себя в руки. Действовать надо быстро.

– Уходим, немедленно. С собой возьми только самые необходимые лекарства, обувь и пальто. У нас одна минута. Документы у соседки?

Она испуганно кивнула.

Мы собрались в рекордные сроки, по-армейски. Бабушка, прожившая жизнь с военным летчиком, умела делать всё быстро, четко, без суеты. И в первый раз на моей памяти пригодилась ей “больничная сумка” со сменой белья, полотенцем, теплой кофтой, носками, туалетными принадлежностями, которую она всегда держала наготове и при каждом скандале с Ларой грозила вызвать скорую, лечь в больницу и бросить Димку на непутевую мамашу.

Мне не надо было переодеваться, я взяла только сумочку, зарядку для смартфона и лекарства для племянника (то, что Лара их не положила в рюкзачок сына, убедило меня в том, что никаких усыновителей не существовало). Я быстро пересортировала детские вещи и положила в отдельный пакет только сменную одежду, белье и обувь. Собранные сестрой рюкзак и чемодан брать не стала. Сунула Димину куртку бабушке, взяла племянника на руки и, пока она закрывала квартиру, позвонила соседке, молясь всем богам, чтобы она еще не легла спать.

Мироздание услышало. Клавдия Степановна, седенькая, маленькая и сухонькая старушка под семьдесят, открыла быстро, выпустив в коридор густой запах свежей домашней выпечки. Всплеснула руками:

– Что случилось, девочки-мальчики? Опять Крыска довела? – Крыской бабушкины подруги называли между собой Ларису, которую весь подъезд дружно ненавидел за наглость, громкую музыку и скандалы. – Слышали мы, как она…

– Клаша, некогда нам, уж прости, дорогая, – оборвала ее Анна Афанасьевна, опуская ключи в карман серого в синюю клетку осеннего пальто. – Мне нужна папочка, которую я тебе дала на сохранение. Только быстренько.

– Сейчас, сейчас. Да вы пройдите, не стойте на пороге. Ангелочка вашего пирожками свеженькими угощу, только напекла…

Но я отрицательно помотала головой, и бабушка, покосившись на меня, со вздохом отказалась:

– Не до выпечки нам, Клашенька. Неси уже.

Пакет с пирожками нам вынесли вместе с толстой, в ладонь, папкой на завязках. Я сунула всё в “больничный” пакет и, торопливо попрощавшись, ринулась по лестнице вниз. Бабушка с Димкиным рюкзачком на плечах еле поспевала, но пояснений потребовала:

– Маша, почему ты не оставила нас с Димой у Клавдии Степановны? У нее трешка, есть где разместиться гостям, и она знает как с нашим мальчиком обращаться, все-таки бывшая нянечка.

– У соседки вас будут искать в первую очередь.

– И куда же мы тогда?

– В гостиницу.

Почему-то не хотелось говорить в подъезде. Вообще-то я намеревалась зайти сначала к однокласснице Ленке Латуновой, жившей в соседнем доме. Кстати, позвонить бы ей, предупредить, но руки у меня были заняты ребенком и пакетами. Остается надеяться, что она никуда не ушла с тех пор, как я в маршрутке обменялась с ней эсэмэсками, ни в кино, ни на свидание, пользуясь тем, что оба ее родителя достраивают дачу.