Медный Лоб Железный Зуб

– Ты здесь даром не белей,

царь невиданных зверей,

ну, а коль решил нарваться,

то тогда скорее бей!

– Всё, ретивый молодец,

знай, тебе пришёл… конец.

У тебя в башке, как видно,

не мозги, а холодец.

Для начала врежу в глаз.

Раз!

(Отлетел Иван в сторонку,

свет в очах его погас).

Покачай ещё права.

Два!

(Взлетела голова,

И Иван глаза округлил,

как кричащая сова).

– Что, царевич, получил?

Но Иван с остатних сил

губы алые раздвинул

и волчаре возгласил:

– Всё равно не выйдешь в дверь.

Отдышусь и уж теперь

я тебя вгоню по пояс

в этот пол, смердящий зверь!

…

Государев крепок стол,

но в темнице крепче пол,

и Иван едва ли в силах

соблюсти слов протокол.

Ухмыльнулся Медный Лоб,

в пол ногой когтистой – топ!

Воронёный коготь вышиб

огневистых искр сноп.

– Ха-ха-ха! – (Во рту вонизм,

будто там капитализм

разлагается всё время,

не впуская коммунизм!..), –

Я тебя сейчас, Иван,

посажу к себе в карман,

ну, а вечером с грибами…

Тут Иван достал стакан.

…

Был огромен зверь, но всё же

пить стаканами не гоже.

Подослаб, глаза – луп, луп,

пьяненько сверкает зуб,

разухабисто взъерошен

целый год не мытый чуб…

– Так, Иван! Тебя сожру,

прикажу подать сестру!

станет мне женой любимой

иль – невестой топору!

По любому. Всё едино

буду я царём к утру!

– Да гори здесь всё огнём –

не бывать тебе царём!

Да тебе с такою рожей -

не бывать и королём!

А уж – Царь!.. -

Иван запнулся,

точно чем-то поперхнулся.

Что он видит? Что за лица?

Шамахнская царица!

Гибкий стан, златой наряд,

шамаханский этот взгляд…

И в воздушнейших шальварах

одалисок с ней отряд…

Вон ты что! Не божье дело…

На глазах меняет тело!

Волк-царица-молодица –

в кольцах огненных клубится,

и средь огненных колец

вдруг – дородный молодец!

Телом бел, щеками красен,

грозен взгляд его и ясен,

обольстительный коралл

губ – всему лицу финал.

Тело полно, величаво,

выступает будто пава!

Фу ты ну ты ножки гнуты!

Вот уж будет царь на славу…

Шамаханский спрятал взгляд.

В том же золоте наряд.

Весь сверкает! На застёжках

бляшки яркие горят!

Пуговицы… Шесть. Шесть. Шесть…

Столько их, что их не счесть!

Молодец лоснится лоском…

Где же зуб? И где же шерсть?!

Вот вопрос не разъяснённый,

выручай, стакан гранёный!

Бульк да бульк, да кряк да кряк,

супостат с копытцев – бряк!

Повалился прямо на пол,

золотой не сняв пиджак!

…

Снова волк. И шерсть литая,

как кольчуга боевая

вьётся возле самых ног.

Ваня строг, как педагог.

И всё больше злится, злится,

злится так, что сам боится!

Делать дело надо смело…

Только как же подступиться?

Кабы меч

да башку с плеч!…

Только зверя кто стеречь

будет, если здесь оставить, -

в оружейку чтоб побечь?…

Долго думать не годится –

будем саблей обходиться,

небольшой у ней клинок

да замах плеча широк.

– И-эх, – сверкнул булат в подвале,

завизжала сталь по стали…

Волк железный зуб оскалил:

– Ну, здорово ночевали!

Ждать его Иван не стал.

Шмыг! Засов заскрежетал.

Дверь закрыта, тьма зашита…

Только заговор пропал.

Без него большой засов, -

как резинка без трусов.

– Зря я двери отворял!

Зря печать на них ломал!

Горемычная головушка, -

Иван запричитал.

…

Плакать, Ваня, недосуг.

Волк замешкал – видно, сук

подвернулся где-то в дубе –

характерный слышен звук.

Пронадеешься на сук,

дело вновь дойдет до рук.

Так что срочно ноги в руки!

Волку, видно, не до скуки:

с дверью завершит возню,

медный лоб пробьёт броню,

и тогда загнет, Ванюша,

он тебя под букву Ню.

…

Бросился Иван бежать,

надо стражников позвать…

Те в кружалах продолжают

громкой песней глотку рвать,

и в упор не замечают,

что царя хотят свергать.

Крикнул Ваня на бегу:

– Где ты, Чудо?..

Ни «гу-гу».

Видно, где-то на заданье

сыплет яд врагу в рагу.

Это что за государство!

Будто вымерло всё царство!

Ни народу, ни бояр…

лишь измена да коварство!

Коль послы бы помогли,

поклонился б до земли!

И отдал бы им полцарства…

Им – полцарства?..

Всё б смели!

Нет, к послам сейчас бежать –

это только душу рвать…

Хоть бы раз за наше дело

вышли грудью постоять!

Ваня по дворцу летит,

ветер кудри шевелит.

А Железный Зуб в темнице

медным лбом о дверь стучит.

Там клубится, там резвится!..

Распаляет аппетит.

Забежал Иван к Светлане,

та сидит на чемодане,

(Ест вареники в сметане).

Как она могла узнать?

Интуиция, видать!

Он не видит: до Кильдыма

было ей – рукой подать…

– С чемоданом ты как раз

в этот раз – не в бровь, а в глаз:

нам пора с тобой в дорогу

зверь охотится на нас!

Собирайся поскорей

и – за тридевять морей,

остановимся пока что

у знакомых дикарей.

Захвати им пару бус,

да пяток цветных рейтуз:

там на милю нет текстилю,

пусть прикроют свой конфуз!

Постоял Иван понуро…

– Подождёт пока культура,

little time and very bad

поживём без маникюра.

Только нужное клади…

Ну, какие бигуди?!

Ах, Светлана! Брось сметану!

Спрячь землицу на груди. -

Подает он ей мешочек. –

Что же взять ещё, дружочек?

Та жевнула три раза,

к потолку подняв глаза,

– У меня лежит под койкой

в ридикюле бирюза.

А потом пойдем в подвалы

там алмазы и опалы…

– До того ль, сестрица, нам!

– Сорок ваучеров там!

– Кто ж их прячет по подвалам!

Сколько раз твердил я вам!..

Эх!.. Не слушали вы слов…

Ни балов и ни пиров

не видать нам в светлом завтра…

Всё! Остались без штанов!

Ну да что уж там штаны

как медведи-шатуны

побежим теперь по свету,

никому мы не нужны.

6

Три побега у Ивана,

добежит до океана,

а погоня тут, как тут -

в том же самом месте ждут!

Сходу носом прямо в брег,

и срывается побег.

Белы руки окуют,

во дворец назад ведут.

Вслед трофейную Светлану

за собою волокут.

…

Медный Лоб сидит на троне

третий день уже в короне,

вкруг – бояре, а народ –

в окнах стёкла носом жмет.

Здесь не то что – социальный,

а моральный оборот:

кто-то пост занял сакральный,

а отчёту не даёт!

Тут разинешь поневоле

под окном народный рот.

Подошел министр к окну:

– Я просил бы тишину!

– Щас загнёт в ту степь, собака…

– Никуда я не загну!

Всё законно,

всё резонно:

вот бумажка, вот печать.

Что ещё, ядрёна мать?

Ну, какие аргументы

вам ещё предоставлять?

Государь, когда кончался,

честь по чести расписался.

Был в рассудке…Стряпчий был -

честь по чести всё скрепил…

Если очень много чести,

значит что-то не на месте!

В глубине народ бурлит,

с глубины народ кричит:

– Иноземный, знать, шпион

захватил афонин трон!

– Где царевич? Удушили?!

– Нам печати – не резон!

– Да какой он вам шпион?

Он родной со всех сторон,

прокурор – гляди! – божится:

неужели ж брешет он?!

Подозвал министр бояр.

Шапки сняли (валит пар),

крестят лбы перед народом,

верьте, мол, и мал и стар.

– Уважаемый народ!

Урожаю недород

в нашем царстве-государстве

почитай который год…

– Где царе-е-евич!? Удавили?

– Или в речке утопили?..

– Нет пшенички… но, однако,

кушать вам не запретили!

– Ах, вы бесы… вашу мать!

– Нет гороху… Нам опять,

надо думать и считать:

сколько будете сверх планки

минимально получать.

Государь заданье дал,

чтоб народ не голодал!

По народу недоверье:

–Так вот прямо и сказал?

– Православные друзья!

Нам, боярам, врать нельзя:

нас он утром озадачил,

строго пальчиком грозя,

чтобы уровень села

поднимали…

– Бла-бла-бла!

– Чтоб корзина у народа

была репою полна!

Призадумался народ:

счастье прямо в руки прёт…

– Ну… оно, конечно, это…

Если это… Он не врёт?

– Вот те крест!

Чтоб с этих мест

не сойти нам!

МанифестЪ

на шесть лет уже составлен

и программно озаглавлен:

«Пусть народишко поестЪ!»

Было бедных пруд пруди,

а теперя – погоди!

На одиннадцать процентов

лучше будет впереди!

Тут министр:

– И сейчас

он заботится о вас!

Весь навоз вам поменяет

на природный жидкий газ!

Он царём всего три дня,

а в сердце радость у меня!

Глянь, еще Указ готовит,

слово верности храня.

Встал на цыпочки народ,

но росточек не даёт

рассмотреть, как царь на троне

Манифесты выдаёт.

– Нам бы хоть одним глазком…

– Мы готовы хоть ползком

за царём куда угодно,

лишь бы был бы крут лобком.

(Так и лезет «бы» на «бы»,

не уйти нам от судьбы…)

Царь прошёл через палату

весь, как жар сияя златом,

запросто обнял народ -

прямо ручкой за заплату.

– Ну, народ, держи карман, -

и достал большой стакан.

По народу прокатилось:

– Ну и что, что не Иван?

7

Горе горькое горюет

Ваня, сидя у крыльца,

он свою погибель чует:

знать, не долго ждать конца.

Не видать нигде пути,

чтобы жизнь ему спасти:

огородом иль заливом -

в эмиграцию уйти…

Волк ему уже сказал,

демонстрируя оскал,

чтобы он об избавленьи

трансцендентно не мечтал.

– Ты одно, Иван, пойми

и душою всей прими,

что тебе теперь придётся

натурально лечь костьми.

Царствовать мне и владети

повсеместно и везде,

а тебе шипеть в котлете

на большой сковороде.

Глаз напрасно не слези,

мясорубка на мази!

Ох, скользнешь ты фаршем в дырки!

Тормози не тормози…

И ещё один совет:

личного здесь грамма нет,

так что ты не упирайся…

Просто слаб я до котлет!

…

У крыльца сидит Иван,

изогнувши скорбно стан,

для последнего побега

в голове готовит план.

Вот Светлана

в рамках плана

проползает за забор,

и они до океана

мчатся с ней во весь опор!

Вот и дуб у Лукоморья,

вот и кот под дубом тем,

третий день болеет корью -

надоел с той корью всем.

Вот русалки,

словно галки

разместились на ветвях,

ни на грош в глазах смекалки –

лишь смешочки на губах…

Леший бродит стороной…

План какой-то не такой.

Из неволи нет исхода -

хоть об стенку головой!

К океану добежишь,

волнам вторя, поблажишь,

но чтоб парусный корабль

иль хоть плот какой-то – шиш!

И кончается побег

тем, что снова носом в брег!..

Вон булатный ножик точит

незнакомый человек.

Вон костры уже горят,

вон котлы уже кипят,

вон, наверно, мясорубки -

под попонкой дружно в ряд…

…

Тут идёт бычок патлатый,

весь как хиппи волосатый,

зад в навозе, как в колхозе,

неумытый, неприбратый…

– Что, Иванушка, горюешь,

что печалишься-тоскуешь?

– Ах, я бедный рыцарь бледный…

– Так чего ж сидишь, кукуешь!?

– Ничего я не могу,

никуда не убегу.

наше царство-государство

в руки отдано врагу.

Государя он сгубил,

и сестрицу полонил,

а меня он съест на ужин:

лично падла объявил.

– Чёрен день, да светел час:

я пришёл… Спасу я вас!

– Что ты, жалкая скотинка!

Волк нам всем натянет глаз

на одно большое место…

Кто ты?

– Я – твоя невеста!

– Уходи, больной маньяк.

– Ты поверь, что это так.

С виду я бычишка старый,

грязный, точно стеклотара,

но сниму вот эту кожу -

и любому в пору пара.

– Ты и с кожей не пригожий,

а без кожи, с красной рожей,

освежёванный твой труп

будет годен лишь на суп.

Уходи, бычок патлатый,

скоро зверь придет проклятый,

и какой тебе резон

слушать вой его и маты?

– Я!..

– Что «Я»? Да ты блоха

не достойная стиха,

о тебе и говорить-то…

Впрочем, глуп ты без греха.

– Быстро, Ваня, рассудил…

Что ты тут нагородил?

Или ты не знаешь сказок?

Иль инсайд не наступил?

Засияет озаренье

и по Божьему веленью

во дворец меня введёшь,

гордым словом назовёшь.

– Чтоб такие чучела -

да гордость нашего села?

Ты иди проспись в сторонке…

А за мною смерть пришла.

Подошёл мужик чужой

с красно-рыжей бородой

и сказал, чтоб собирался

через часик на убой.

– Ты, дружок, на посошок

выпил бы воды горшок:

в нашем деле очень важно

промывание кишок!

Встал бычок повдоль крыльца,

изменившись весь с лица:

– Неужели смерть ты примешь

от такого подлеца?

Время нам пуститься в путь.

Да сестрицу не забудь!

– Побегу, скажу землицу

пусть повесит вновь на грудь.

Вдалеке какой-то крик.

И Ивана сдуло вмиг.

Вслед ему бычок:

– Возьмите:

шило, мыло и рушник!

…

Бледная сидит Светлана

и взирает на Ивана:

на засратеньком бычишке

им скакать до Океана?

– Не смотри, что он патлат,

да, видать, на ход крылат!

Так помчится, ровно птица…

– Прав, Светлана, старший брат.

А когда на мне жениться

он решится…

– Свят! Свят! Свят!..

– Ах, Ванюша! Будешь рад!

– Слов я не беру назад:

никогда, маньяк лохматый,

будь ты даже конь крылатый,

не бывать тебе со мной,

не бывать моей женой!

Во все время разговора

слушал Медный Лоб с укором

из-за ставни беглецов.

Беглецов и наглецов!

Наглецов и… мертвецов!

– Всех сейчас же под засов!

Тут бычок ногами щёлк!

И остался с носом волк.

Дробно цокают копытца,

будто мчится конный полк.

Волк скривился аж болезный,

впился в губу зуб железный.

Всё… металл его калёный

на сегодня бесполезный.

Посылает Лоб погоню,

сам уже опять на троне

златокудрый и в венце,

с грустной думой на лице:

– Самозванцев задержать,

в тот же миг перевязать,

всех – сюда, и непременно

на дворе освежевать.

Сколько можно, в самом деле,

мне за них переживать?

…

Из колодца вода льётся,

вода чистый леденец,

у колодца народ вьется,

завиваясь в пять колец.

Наш Иван решил напиться,

и народу поклониться.

Увидал его народ:

?????????????????

– Ах, министр… По-ли-глот!

Говорил, что нет Ивана,

а Иван-то вот он вот!

–Ты, Иван, народ прости!

– Мы сошли с тово пути,

на котором ты наметил

нам свободу обрести.

– Знаешь сам: который год

урожаю недород…

Стёр Иван с лица слезинки:

– Ах, ты, бедный мой народ!

8

Незавиден наш бычок

да широк его скачок,

так он мчится чистым полем -

вой турбинный из-под ног!

Ну, какая тут погоня!

Кто его в степи догонит?

Буйным ветром на просторе

ковыли седые клонит.

…

Медный Лоб ни ест, ни пьёт -

целый час погоню ждёт.

Возвращается погоня,

широко открывши рот.

Языки висят до плеч,

неразборчивая речь,

только всхлипы, только вздохи.

Зуб энд Лоб готовит меч.

Те упали на колени

– Государь! Все кони в пене…

– Знать, измена!

– Не в измене

дело. Это все бычок.

– Тот задристанный сморчок?

– Он подлюга! Сразу видно:

маскированный качок!

Там понёсся, там помчался!

Я едва не… -

и признался

старший ловчий, что с бычишкой

облажался, не угнался.

Медный Лоб ногою – топ,

вся погоня – сразу в гроб.

И причем в один вместились:

экономить гробы чтоб.

…

Вот был царь, а вот уж – зверь:

ураганом чёрным в дверь,

рвёт ковыльные ошмётки

буря по полю теперь.

Вот погоня так погоня!

Смерч клубится, воем стонет,

всё живое-неживое

в этой чёрной буре тонет!

Между бурей и землёю

наш бычок летит стрелою.

Он летит, но ясно слышен

лязг и скрежет за спиною.

В этом лязге – смерти жало,

в этом скрежете металла

в поднебесье пасть разверзлась,

трупным смрадом задышала.

Встал бычок и сразу в крик:

– Наземь брось, Иван, рушник!

Посерёдке шильце с мыльцем!

Раз! И гор хребёт возник!

Встал он вдруг, неодолимый,

несверлимый, нерубимый

непилимый, недолбимый…

Встал хрусталь непроходимый.

Волк хватил стекло зубами,

заскрипел по нём когтями,

от пронзительного свиста

дохли птицы над полями!

Всяк, кто пробирался мимо

пепелел, горел без дыма, -

так стекло скрипело мерзко

на зубах невыносимо!

…

Разослав везде гонцов,

Медный Лоб созвал спецов,

чтоб снесли с его дороги

гор кольцо, в конце концов!

– Всех по-царски награжу

и коням дам фуражу.

А не сможете – всех на кол!

Так уж я руковожу.

Чтобы сердцу дать заряд -

колья выстроили в ряд:

– Попрошу не сомневаться -

есть размер под каждый зад.

Вышел парень-великан:

– А я по жизни хулиган,

и не надо мне, в натуре,

шить здесь красный сарафан.

Против слов не погрешу

я любого попишу,

кто предъявит мне предъяву,

что стекло не покрошу!

Кулаками стал садить,

стал башкою гору бить,

звон понесся колокольный,

люди стали лбы крестить.

То он бился-колотился!

То в припадке заходился!

– Я! Да мне! Да вы! Да нам!.. -

В общем, на кол напросился.

– Кто ещё здесь великан

и по жизни хулиган?

кто на видимом примере

хочет свой подправить стан?

Медный Лоб повёл очами

золотыми, как мечами;

все попятились назад,

каждый сжал невольно зад.

– Вижу, больше нет героев.

Вы зачем припёрлись двое?

Или думали, что злато

здесь лежит? Не за горою?

– Мы ребята хоть куда,

Только это… не сюда.

Потому что как-то склизко,

не схватится…

– Ерунда!

Прежде, чем ввязаться в бой -

нужно думать головой.

Языкастым да склизастым

вмиг излечим геморрой!

Во как сердце разошлось!

На людях срывает злость!

Вне сомненья, ему мненье

посторонних – в горло кость!

Вышел тут один засланец,

с виду вроде иностранец:

«Нахэн моль», «я-я», «зер гут»…

А по роже видно – плут!

С чертежами заявился

и буровит баламут:

– Вот он есть большой чьертьёж,

против правда – нье попрьёшь.

Доннер вэттер! Нужны годы…

– Сим же мигом – на правёж.

– Все исполним сей же час!..

Только… Он же не из нас:

всё же прибыл с заграницы.

Гражданин и средний класс…

– Ничего, что гражданин!

Немец он иль армянин:

мы не будем разбираться, -

плетью поперек штанин!

Иноземца повязали.

План скомкали.

Ускакали.

– Кто еще сказать хотел?

Может ты – в очках пострел?

Ты гляжу, какой-то хлипкий…

Или в детстве мел не ел?

– Я закончил институт!

У меня во лбу, вот тут,

столько формул сопромата,

что они что хошь снесут!

Я при помощи тарана,

агрегата, слонокрана

за неделю пробуравлю

вам тоннель хоть до Ирана!

– Коли брешешь, мальчуган,

рой тоннель на Магадан,

там таких, как ты учёных…

Не поднимет слонокран!

Бился-бился-колотился,

весь таран позазубрился.

Злился волк стоял в сторонке

и сквозь зубы матерился.

Не помог ни сопромат,

ни очки, ни агрегат.

Что осталось?

Волк смикитил:

русский доблестный солдат!

…

Вот пригнали из кружал

всех, кто ползал и лежал,

даже тех, кто лыко в строку

уж забыл, когда вязал.

– Ну, славяне, за страну!

За родную сторону!

Постарайтесь для Рассеи,

как бывало в старину!

Не жалели вы живот,

вы стояли за народ,

вы, как деды… Гнитесь шведы!

Государев вы оплот!

Надо сердца не иметь

или с детства зачерстветь,

чтоб от слов таких высоких

не запела в теле медь!

Ну, держитесь все подряд!

Где ты, ворог? Где ты, гад?

Где ты, аспид черноликий!

В бой идём не для наград!

Где ты, жуткий василиск?

Сей же миг – удар в мениск,

а потом тебе своротом

междупозвонковый диск!

Не-ет, солдат наш не жесток!

Но не суйся на восток,

и тогда восток предстанет

нежным, как лесной цветок!

– Кто тут деток сиротит?

Кто обидеть норовит?

Мы сейчас ему убавим

агрессивный аппетит!

– Ах ты, доблестный солдат!

Как душою ты богат!

Всех ты любишь без разбору…

В общем – рубим эту гору

в винегрет и в сервелат!

…

Похвала в душе горит!

Звон звенит! Хрусталь хрустит!

Мириадом солнцеликих

брызг во все концы летит…

…

По нутру – не по нутру,

Но тоннель пробит к утру.

Божьим словом, славным матом

да еще родным булатом

искорёженные горы

отступили пред солдатом!

Царь лихой о землю – хлоп!

И опять он – Медный Лоб:

кольца чёрного железа

от ушей до самых стоп.

Пламень рвётся из ноздрей,

землю рвёт броня когтей.

И рванул, порвавши с тыщу

зазевавшихся людей.

Вот ведь так-то распротак!

Хоть тут мордой об косяк!

Толи Родину спасали,

толи только царский флаг?..

И солдаты глядь-поглядь:

что за мать-то перемать?

Что с Рассеей происходит?

Без бутылки – не понять!

…

А бычок меж тем летит,

ветер меж ушей свистит,

хорошо на нём Ивану,

лишь Светлану лихотит.

Может быть, притормозить

да росою оросить?

Белу грудь слегка в корсете

для дыханья приоткрыть?

Вот Светлана говорит:

– Потеряла аппетит,

сердце кружит…

– Не до кружев!

У тебя здоровый вид.

– Может дурнота случиться.

– Будем за морем лечиться!

– А коль…

– Что ж! Придётся мыться,

а рядиться – не годится!

– Я, Иванушка, слаба.

– Жизнь, Светланушка, борьба!

Так и мчатся по простору

На бычке, как два горба.

…

– Что ты скажешь, друг патлатый,

мой товарищ волосатый,

Что там с запада за тучи?

– Это рыщет волк рыскучий!

– Так прибавь тогда и ты!

– От молочной кислоты

мышцы сводит и доводит

боль в ногах до ломоты.

Подвела тебя невеста…

– Не сойти мне больше с места!..

Если ты ещё хоть раз!..

Если что-нибудь про нас!..

И недобро глянул Ваня

На бычка, прищурив глаз.

Потемнело чисто поле,

так темнеют лица в школе

выйдет если вдруг учитель,

приболевший чуть до толе.

Так темнеет быстро злато,

то, что продал воровато

среди гула на вокзале

цыганёнок вам когда-то.

Медный Лоб снарядом Града

мчится, не удержишь гада,

но Иван-то точно знает:

сзада Града нам не надо!

– Выручай скорей бычок,

мой любезный дурачок,

волк зловещий пасть наводит

на решающий щелчок.

Если хочешь… Поцелую

может, я тебя разок.

Хриплое раздалось «Му!» ,

мысль последняя ему -

если в «му» кто понимает –

полюбилась по всему.

«Ладно, пусть всё будет так.