Сага о Первом всаднике. Время проснуться дракону. Часть 1

– Слушай сестра, а ты человека, который был с ними, разглядела хорошо? – спросила она у Ривы.

– Так… не очень. Он же самый неприметный из них – человек и человек себе! – ответила та.

– У него на лице была татуировка эльмерской династии. Может это сам король Ричард? – задала Эль тот самый, почему-то сильно волнующий ее, вопрос.

– Сестра! Ты меня удивляешь! Совсем уже в пчелке себя плохо чувствовала? Ты что, не видела, как они все просто одеты были? Да и путешествовали, похоже, всего впятером. Короли, знаешь ли, так не ездят! Да и потом вспомни – молодой Эльмерский король, как и большинство мужчин их династии, рыжеволосый, – при этих словах, Рива потрясла перед Эль своей растрепанной красно-сияющей косой. – Не такой, конечно, как мы, но все-таки. А этот парень темненький. Так что это, скорее всего, младший брат короля – вперед кортежа утрепал. Средний-то у них служитель Светлого и так запросто по горам шляться тоже не мог.

От этих простых и понятных доказательств, что виденный ими парень королем точно не является, Эль прям даже как-то воспряла. А на душе у нее при этом стало легко и спокойно. Вот только почему?

Отдохнув, девушки двинулись дальше.

Пока они, пыхтя, сопя и призывая в помощь Темного, преодолевают крутой подъем, думается, надо дать кое какие пояснения – кем эти молодые волшебницы друг другу приходятся.

Сестрами, в прямом смысле этого понятия, они не были. И хотя себя они так и называли, но на самом деле Рива приходилась Эль племянницей и была дочерью ее старшей сестры. Родились они около двадцати зим назад с разницей в несколько дней, одна в Зачарованной Долине, а другая в маленьком приморском городке недалеко от Старого Эльмера. Они даже имя получили одно на двоих – Эльмерива. И имя то было славным, семейным и носила его когда-то их прародительница – Первая Странница Заступница.

Но по стечению обстоятельств, предписанной им Судьбы, росли и воспитывались они вместе, в Долине. И пусть сестрами в прямом понимании этого значения не являлись, но вот лучшими подругами были точно.

Наконец, выбиваясь из последних сил, девушки подобрались к «носатому» уступу. Теперь надо было забрать чуть-чуть вправо – и вот она, маленькая затененная полянка. А в глубине ее, невидимый для простого человеческого глаза, вход в пещеру.

Проход, скрытый магией и зарослями девичьего винограда, провел их вглубь горы – в небольшую полость. А там, на одной из стен, окруженная с двух сторон выбитыми рунами, темнела чуть колышущаяся поверхность. Коснувшись положенных рун и взявшись за руки, так как с силой магии у них после пчелиных эксцессов были проблемы, девушки стали произносить заклинание. Текучая поверхность нехотя задрожала и всколыхнулась, как гладь большой лужи, в которую бросили малюсенький камешек. Девушки не раздумывая, шагнули в нее. С их-то нынешними силенками долго тянуть нельзя – кто ж его знает, когда Око захлопнется.

Ступили они с одной стороны колышущегося марева, а вышли с другой, в почти такую же пещеру, только без глубокого лаза – напротив Ока виднелся выход сразу на улицу. Подобравшись к его краю, девушки осторожно выглянули.

Готовы-то они, конечно, были, что про их проделки узнают. Но, вот что бы их поджидали прямо здесь – возле выхода из пещеры Ока… к этому, оказывается, они были – ну, совсем не готовы!

– Мама! Бабушка Руит! – в один голос воскликнули они и отшатнулись назад.

Поляна перед выходом из пещеры была почти полностью укрыта от солнца раскидистыми ветвями огромного древнего дуба. У ствола его на каменной скамье сидела молодая женщина и спокойно вязала. Рядом с ней, свернувшись клубком, лежал здоровенный рыжий кот. А в траве у ног, развалившись на бочинах, еще двое – один полосатый с белой грудью, а второй трехцветный – и эти размерами со среднюю дворняжку.

Стоило девушкам выглянуть, как котищи подхватились и с громкими мявками понеслись к ним. Вот тебе и аккуратненько посмотрели!

Пришлось выходить…

Молодую женщину, что после кошачьих воплей тоже поднялась со скамьи и направилась к ним, вряд ли кто в здравом уме мог посчитать за маму и тем более за бабушку столь взрослых девиц. Но вот то, что они близкие родственницы – было бы понятно каждому.

У нее, так же как и у девушек, были приметные своей яркостью рыже-красные волосы, правда у нее они были убраны не в расхристанные косички, а в вполне аккуратный и женственный пучок на затылке. Невысоким ростом и хрупкостью сложения эта женщина тоже напоминала сестер. И лицом нежным, подобным формой сердечку. А еще более губами – нижней полной и мягкой, и верхней, более узкой и резной.

Вот только выражения столь похожих лиц были совершенно разные. У женщины – строгое, суровое, но с явной затаившейся смешинкой. А у девиц, конечно же, испуганное и покаянное.

– Ма-ам! Бабу-уль! – в один слившийся блеющий голосок обратились девушки к ней.

Та, не слушая их, просто взялась за подбородок одной и посмотрела ей пристально в лицо. А потом проделала то же самое и со второй мордахой:

– Хороши! Ничего не скажешь! Ума-то что, нет совсем?! Хоть одного на двоих! Разве ж можно в вашем-то возрасте пчелами перекидываться? Не каждый умудренный опытом маг себе это позволяет! Я уж думала вы и Око-то сами не откроете!

Тем временем, не смотря на собственный строгий выговор, она заботливо подхватила девушек под руки и повела к скамье. А усадив, достала из-под нее оплетенную бутыль с холодной водой, вручила каждой по стакану и налила.

– Надеюсь, ты стихию свою не призывала? Хоть на это умишка-то хватило? – спросила она у Ривы.

Та только согласно промычала в стакан, взахлеб глотая воду.

Когда девушки напились, Руит им еще и капелек каких-то накапала. А потом велела подниматься и топать в деревню, на расправу к бабушке Норе. Девушки испуганно переглянулись, но делать-то нечего – обреченно повесив головы, направились, куда было велено. А ведь бабушка Нора это совсем не то, что бабушка Руит – тут дело одним выговором не обойдется.

Коты, полосатый и трехцветный, между тем терлись об ноги и зазывно заглядывали в глаза, просясь на руки.

– Кыш, парни! Они вас, таких кабанчиков, сейчас и от земли-то не оторвут. Неужели не чувствуете, что они совсем без сил? Тогда – медяшка вам цена, таким помощничкам! – пристыдила их Руит.

Коты все поняли и с понурым видом засеменили вперед по тропе.

Дорога до деревни была недлинной – только и пройти-то вдоль лысой скалы, которая содержала в себе и пещеру с Оком, и жилище Темного. Которое теперь, спустя тысячи зим от того времени, что он жил в нем, почиталось обитателями Зачарованной Долины, как храм.

Обогнув скалу, тропа вывела маленькую процессию на край деревенской площади. Теперь по правую руку от них располагалась все таже скала, которую они обходили, но здесь, выдаваясь уступом на площадь, она была облагорожена и резными колоннами обозначала вход в жилище Темного. А по левую руку – дом Главы Первого Рода, то есть бабушки Норы. Далее, по краю площади располагались такие же, как и их, еще шесть домов – круг этот и замыкающие.

Строились сии жилища когда-то для легендарных Странниц, почитающимися теперь в шести королевствах за Святых. Вернее, когда эти женщины еще и Странницами-то не стали, а были всего лишь семью простыми человеческими девушками взятыми Темным в жены, чтоб обучить их магии и породить с ними первых человеческих волшебников.

Так что дома эти и по сей день, построенные божественной волей, возвышались крепкими уверенными стенами. Вот только камень чуть-чуть потемнел… Но спустя тысячезимия эти хоромы, рассчитанные на большую семью, стояли все больше полупустыми. Потому что обитали в них, как правило, только Главы Рода с незамужними и неженатыми родственниками. А все остальные, кто не ушел в Мир, а остался в Долине, давно уж предпочитали жить своими домами, растянув деревню вширь аж на четыре улицы, расходящиеся лучами от той самой площади, что теперь была ее центром.

Вот и у них в родовом жилище кроме бабушки Норы жила Рива да еще сама Эль, в последние два года переселившаяся сюда от родителей.

А бабушка их уже ожидала. Она сидела в кресле возле незажженного по летнему времени камина и выжидательно смотрела на смущенно топчущихся в дверях девушек. А возле нее на приставном столике стояло блюдо с водой, так что было понятно – она в курсе всех их пчелиных перипетий и неудач с магией.

Вот! И что они могли ей сказать, зная это? Только стоять с покаянно опущенной головой и молча ждать неминуемого приговора.

– Значит так, – начала свою грозную отповедь бабушка, – я так понимаю – сказать вам в свое оправдание нечего. Вот и хорошо – похоже, не все мозги растеряли, ютясь по пчелам. А раз так, наказание ваше будет не столь жестким. Во-первых, хлев вы вручную все-таки вычистите. И не далее, как завтра. Во-вторых, магией вам запрещаю пользоваться две десятницы. Только если под моим или материным надзором, чтоб уроков не прерывать. И не хитрить мне – узнаю, строже накажу! А то, что я все равно проведаю, вы прекрасно и так знаете.

– А если… – не выдержала более эмоциональная Рива, попытавшись вклиниться в бабушкин выговор.

Но та прервала ее на полуслове, прекрасно поняв, в чем причина возражений:

– А если свадебный кортеж прибудет раньше этого срока, то значит и венчание пройдет своим чередом, без вашего присутствия. Вот и посмотрим – судьба вам на нем побывать или нет. А теперь кушать и в постель до самого утра. Живо! – прикрикнула она на них.

В общем-то, при последнем высказывании в глазах ее появилась затаенная улыбка, как давеча и у ее дочери, когда та ругала девушек под сенью древнего дуба, но подружки ее не заметили, расстроено переживая сказанное. Вот уж наказала бабушка, так наказала – тут и коровник рядом не стоял!

А на утро, надев на себя самые старые рубахи и юбки, а ножки вдев в крестьянские башмаки на деревянной подошве, девушки отправились в хлев.

В общем-то, им немного повезло, если конечно в таком деле вообще свезти может – на дворе стояло жаркое лето. А это значило, что большинство животных целый день находилось на выгоне, а то, что успевало накопиться за ночь, быстро высыхало. Только одна свинка с поздними поросятами портила им эту менее вонючую и более легкую задачу, возясь вместе со своим выводком в углу хлева.

Девушки оглядели предстоящее поле деятельности, вернее большой сарай, и приуныли.

Как было бы хорошо, чтоб вилы сами подцепляли навоз и нагружали корзину! А потом, когда корзины уже наполнены, то они – корзины эти, опять же сами, рядочком, поплыли бы к яме, что выкопана на конце огорода! А ты только стоишь где-нибудь в теньке на ветерочке, чтоб не сильно навозным духом несло, и слегка так это все дело направляешь. Главное-то, что для такой работы и магии-то много не надо – так, самую чуточку.

Но даже если бы на сегодня у девушек эта самая «чуточка» и насобиралась, то воспользоваться они бы ею не смогли. И пришлось им подтыкать юбки, покрепче ухватывать вилы и как самым что ни на есть простым селянкам браться за дело вручную.

Эль направилась в овечий загон.

Через какое-то время она поняла, что процесс перекладывания содержимого загона в корзину не идет – круглые сухие какахи сыпятся меж зубьев вил, как горох, и складироваться упорно не желают. Так что пришлось ей идти и брать лопату.

А когда она вернулась, посреди хлева стоял отец и с веселой улыбкой обозревал не вполне заметные результаты их труда.

– Что, девоньки мои, трудно вам без магии-то? Но иногда для разнообразия надо попробовать и без нее пожить. Большинство людей как то же справляется? А чтоб нескучно было, я пришел вам помочь, – и после этих слов, подхватив оставленные Эль вилы, направился к загону с маткой и поросятами.

– Альен, а тебя потом бабульки не заругают?!! – воскликнула Рива.

– А когда меня твои бабульки ругали?! – задорно ответил он, и подмигнул девушкам.

« – Конечно, кто ж отца ругать будет? Мама, чей поди, пожурит слегка, что пожалел их – дурех, не дал прочувствовать всю тяжесть безмагической жизни. А бабушка, так та, как обычно, вообще рукой махнет на доброту зятеву».

А отец тем временем аккуратно перенес похрюкивающих поросяток в соседний загон и переманил туда же и маму-свинку. А взявшись за дело, запел.

Сколько Эль себя помнила, он всегда себя так вел – делал то, что считал нужным, не оглядываясь на других, и всегда с веселой песней.

Нудных баллад про старые времена, битвы разные и героев с их подвигами он не любил. А пел все больше задорные и легкие песенки. Про веселого башмачника, который умел делать такие башмаки, которые кто не оденет, так в пляс в них пускается. Про жадного стражника, что стоя на городских воротах брал лишнюю деньгу со всех. А потом, не признав собственного графа, взял и с него, конечно же, поплатившись сразу за свою жадность. И как погнали того по улицам города по указу графа, а горожане, у кого он лишнюю монетку взял, норовили кинуть в него – кто гнилым помидором, кто тухлым яйцом, а кто и камнем.

Вот и сегодня отец затянул песенку про глупую, но добрую цветочницу:

Милая дева продавала цветы

На площади у фонтана

« – Купите! Купите!» – просила она:

« – Я утром их собирала!»

Предложила служке пару,

А он и говорит – дай мне даром,

Я спалю его на огонечке и вымолю тебе дружочка!

Ля-ля-ля, глупа она была и цветочки отдала!

Милая дева продавала цветы

На площади у фонтана

« – Купите! Купите!» – просила она:

« – Я утром их собирала!»

Предложила тетке пару,

А она и говорит – дай мне даром,

Я схожу на могилку к сыну, помяну его красиво!

Ля-ля-ля, добра она была и цветочки отдала!

Милая дева продавала цветы

На площади у фонтана

« – Купите! Купите!» – просила она:

« – Я утром их собирала!»

Предложила торговцу пару,

А он и говорит – дай мне даром,

Я посля приду и ленту тебе подарю!

Ля-ля-ля, глупа она была и цветочки отдала!

Милая дева продавала цветы

На площади у фонтана

« – Купите! Купите!» – просила она:

« – Я утром их собирала!»

Предложила парню пару,

А он и говорит – дай мне даром,      

У меня подружка есть, ухажеров у ней не счесть!

Ля-ля-ля, добра она была и цветочки отдала!

Уже на втором куплете Эль и Рива подхватили легкий мотивчик и стали подпевать. А как отец и говорил – с песней дело и легче и быстрее делается.

А незамысловатая песенка была длинной и в каждой местности ее пели по-разному. Теперь же они вспоминали все когда-то слышанные куплеты да еще парочку придумали сами – по ходу. Собственно, с такими песенками всегда так и случается – кто-то что-то вспоминает, а подзабыв, придумывает свое.

Главное это запев про то, что цветочница отдает разным людям цветы даром, то по доброте своей, то по глупости. И всегда одинаковое окончание, что за ней в это время наблюдает бравый солдат, который сначала хочет взять пригожую девицу замуж, но увидев, как она все раздает, решает, что расточительная жена ему не нужна.

На последнем куплете они все дружно смеялись, не замечая усталости, а вот дело было сделано!

« – С папой так всегда – легко и весело!», – думала Эль, наблюдая как он, возвращая поросяток в родной загон, приговаривает что-то добрым голосом и чешет каждому между ушек.

Она очень любила отца. И если послушать тихий голосок, маленьким «жучком» живущий в ее душе, который она, конечно же, не слушала, то любила она его покрепче матери.

Мама была для нее – ясным солнышком, к которому стремишься и о котором мечтаешь. Но, к сожалению, в жизни Эль был период в котором, как и настоящее солнце, мама была далека и недоступна.

После, когда подросла, взрослым разумом девушка приняла и поняла причины заставившие мать покинуть их с отцом, но тот маленький и гадкий жучок в ее душе, который поселился там в день материного ухода, помимо воли самой Эль, норовил периодически вылезти и напомнить о себе тихим голоском.

А тот день, перевернувший все с ног на голову в ее жизни, Эль не забудет никогда.

Они – мама, папа и она, их маленькая дочь, жили в тихом приморском городке, в часе неспешной езды от Старого Эльмера. Да, еще с ними жил тогда кот. Обычный такой, рыжий – летом облезлый, зимой пушистый и толстый, в общем, какой в каждом доме на их улице имелся. И звали его Барс.

Их маленький городок когда-то образовался рядом с древним еще эльфийским поместьем, и даже свое название взял от нее – Литас, что на староэльфийском языке значило – взморье.

И состоял тот городишка из небольшой площади, где кроме храма Светлого, пожарной вышки и почтовой станции, высились еще с десяток вполне городских особнячков, а вот все остальные дома, вдоль разбегающихся в разные стороны улиц, как только обычными деревенскими коттеджами назвать было и нельзя.

Вот и их домик, в котором они тогда жили, был таким же – небольшим и скромным. Всего-то кухня и общая комната внизу да под самой крышей две спальни – ее и родительская. Но зато вокруг него был чудесный садик с самыми красивыми цветами в округе!

Само древнее поместье легкими воздушными строениями раскинулось чуть в стороне от городка на высоком обрывистом берегу и давно уж принадлежало кому-то из человеческой знати. Кому? Эль, в ее четыре зимы, было совершенно не интересно. А вот то, что недалеко от него располагалась вытесанная прямо в камне обрыва лестница, спускающаяся к самой кромке прибоя – очень даже! Они с мамой часто ходили туда гулять.

Их жизнь в этом тихом сонном городишке была спокойна и упорядочена. Но сказать или подумать так мог только взрослый человек, а для ребенка, которой другой и не знал, она была просто привычной – текущей изо дня в день по накатанной дорожке.

Отец обычно сразу после утренней трапезы уезжал в Эльмер, где, как знала Эль, у него была своя лавка. А они с мамой оставались хозяйничать дома.

Сразу после еды отец шел седлать лошадку, а они с мамочкой выходили на крыльцо его провожать. Папа никогда не уезжал без того чтоб не одарить своих любимых девочек, как он их называл, прощальными поцелуями. Маме доставался поцелуй в губы, а ей, Эльмери, целых два – в обе щечки.

А потом они стояли и махали ему рукой, пока он не скрывался за поворотом, и возвращались в дом к своим «женским» делам. Мама, спросив маленькую Эль какой танец она сегодня предпочитает – сарабанду или павану, отправляла по дому веник «танцевать» в предложенном ритме, а сама бралась за приготовление вечерней трапезы. Малышка же, по мере сил и умений ей помогала. Ну, а Бася, к тому времени напившись молочка, уходил заниматься уже своими делами – кошачьими.

Мамочка у Эльмери была волшебницей, и малышка очень этим гордилась. Но ей почему-то строго-настрого запрещалось об этом говорить с друзьями и подружками. Девочка очень сожалела, но наказ родителей выполняла.

И вот, когда в доме уже было прибрано, а еда на вечер приготовлена, они с мамой отправлялись гулять. Иногда они ходили в поля и луга, раскинувшиеся за городом. Иногда в лес к ручью. А иногда и к морю.

Везде, где бы они ни гуляли, мама собирала и показывала малышке разные травы и растения, говоря, что и ей, когда она вырастит, знания о них пригодятся.

Эльмери было конечно интересно и, как всегда бывает в детстве, очень мечталось побыстрее вырасти и стать такой же, как мама волшебницей. Но короткие детские мыслишки быстро уставали запоминать приметы и различия травок и девочка вскоре начинала утомляться.

Поэтому-то она и любила больше всего гулять у моря. Там растений почти никаких не росло, и мамино внимание принадлежало исключительно дочери. А собирали они только ракушки и красивые камешки, что было уже игрой, а не учебой.

К воде они спускались по той самой древней эльфийской лестнице. Берег в этих местах состоял из гладких обтесанных водой камешков, размером с пол кулачка Эль, и идти по такому пляжу в мелкой шуршащей волне было приятно. А под ногами всегда можно было найти что-нибудь очень интересное и нужное! По крайней мере, по разуменью малышки.

Но в некоторых местах, где высокий берег подступал особенно близко к морю, выдвинув из себя скошенные уступчатые плиты, характер его менялся, и под ногами оказывались не мелкие камешки, а те же самые ребристые пласты, только не острые, как на стене, а сглаженные и обмытые волнами.

Вот в таких местах обычно происходило много интересного! В скошенных ступенях плит часто попадались разные вещи, заброшенные сюда особо резвой волной и застрявшие между камнями. Только обувки разномастной они находили несчетное число! Здесь попадались и деревянные сабо, и заскорузлые кожаные башмаки, и даже, однажды, они нашли очень красивую парчовую дамскую туфельку. А уж посуды деревянной и не счесть! Разной – и самой простой, и резной, и с остатками красочных рисунков. И даже как-то нашли хрустальную заткнутую пробкой бутылку, в которой еще плескалось с полстакана какой-то красненькой водички.

А еще в каменных канавках, как правило, лежали уже не только мелкие голышики, а и вполне увесистые камни – и с два папиных кулака, и с лошадиную голову. И если такой камень можно было приподнять, то они так и делали. А потом заглядывали под него и искали крабов. Эти быстрые тварьки всегда пытались сбежать от них, смешно перебирая ножками, которые торчали выше их головы… или тельца. Малышка все никак не могла уразуметь, как это может быть одним и тем же.

Когда они ловили одного такого, то держа аккуратненько его за голову… то есть за тельце, подсовывали ему в клешню то палочку, то веточку водоросли, а то и прядь волос с маминой косы. А потом, наигравшись, отпускали. Потому что крабики на самом деле были маленькие и жалкие, а уж улепетывали от них, как от страшных чудовищ. И Эль тогда очень веселилась – это как же она, такая крохотная, может кому-то чудовищем казаться!

А после игры с крабами они усаживались на заветный камень, на который еще маме, подобрав юбку, нужно было перенести Эль, и сидя на нем, съедали хлеб с сыром, захваченные из дому, следя за тем, как вокруг них резвятся маленькие рыбки. Эта игра тоже очень нравилась Эльмери. Было весело и интересно смотреть, как рыбки серебристым веером разлетались от них, если она вдруг опускала ножку в воду. И наоборот, «сбегались» в неимоверном количестве, если она кидала туда крошки от хлебушка.

Когда хлебушек был съеден, ими и рыбками, они с мамой принимались рассматривать плывущие мимо кораблики и гадать, откуда те плывут и какой груз везут.

А еще, на том камне мама всегда предлагала поиграть с ветерком. Она вынимала из косы ленту и, взяв ее двумя пальцами за кончик, пускала стелиться по морскому бризу. А Эль должна была, подставив ладошки и прося ветерок послушаться, направлять ленточку или в другую сторону, или закрутиться в спираль, или обвиснуть так, как если бы к ней был привязан камешек.

Уже гораздо позже, много зим спустя, девушка поняла, что таким образом мама знакомила ее, малышку Эльмери, с доставшейся ей стихией.

В тот злосчастный день они тоже ходили к морю. И все было как обычно – и поиск сокровищ, и ловля крабов, и посиделки с серебряными рыбками. Эти последние часы, проведенные с мамой, девушка помнила очень хорошо. Ведь на протяжении многих последующих зим они всплывали в ее сознании снова и снова, доводя до слез. А «добыча» от той прогулки и по сей день в мельчайших деталях стояла перед глазами! Тонкие мамины пальцы перебирают на ладонях Эль розоватую, полупрозрачную, чуть ребристую ракушку, шероховатый зеленый камешек с белыми прожилками и немного попорченную морской водой костяную пробку для бутыли, вырезанную в виде птицы.

А тогда, еще не ведая о грядущем расставании, они веселые возвращались с берега домой. Им и нужно-то было пройти вдоль ограды старого поместья по улице, прилегающей к нему и выходящей на площадь, и оттуда уже свернуть на свою.

На площади они решили зайти в храм, поджечь на жертвенном огне во Славу Создателя тот цветущий тимьян, что мама насобирала на косогоре.

Но, когда они только стали подниматься по широким ступеням, к ним навстречу вышел настоятель и встал у них на пути.

Описать его, в свои четыре зимы, маленькая Эльмери не смогла бы. Все, что приходило тогда ей в голову при взгляде на него – это определение «противный дядька».

А сам «противный дядька» в это время, растопырив руки, загораживал им проход в храм и кричал на маму:

– Не пущу! Не позволю ведьме присутствием своим пачкать благость Дома Светлого! Уходи отсюда! И отродье свое забирай с собой!

Не особо понимая, что происходит, но слыша, как любимую мамочку обзывают ведьмой, Эль, сжав кулачки, выскочила вперед: