Вирус

Для предотвращения распространения вируса были предприняты все необходимые меры, но это не возымело результатов. Заражаемость столь высока, а ход болезни так скоротечен, что никакая противовирусная, антиретровирусная терапия не способны излечить больного. Всю надежду мы возлагаем на вирусологов, которые неустанно работают над выведением вакцины против этой чумы. Заявляю официально: пока получить лекарство не удалось. Однако работа не прекращается. Сегодня известно, что у некоторых представителей белой расы сохранился иммунитет к заболеванию и разработки ведутся в этом направлении. Правда пока предположительно это генетический фактор, поэтому выработка вакцины невозможна.

Я обращаюсь ко всем правительствам с просьбой принять все возможные меры по спасению выживших, облегчению участи заболевших и достойному погребению почивших. Это наш с вами долг. Я призываю немедленно принять все меры (где эти меры ещё не были приняты) по предотвращению экологической и гуманитарной катастрофы. Необходимо законсервировать все объекты, которые не могут работать автономно, остановить все атомные станции и химические производства, остановить все производства вообще. Правительства стран должны обеспечить в первую очередь своих граждан продовольствием и медицинским обслуживанием. Мы призываем в качестве экстренных мер объявить всё продовольствие общественным достоянием и запретить его продажу. Пища должна раздаваться бесплатно. Государствам следует представить в распоряжение нуждающихся еду из хранилищ.

Каждый человек обязан сделать всё для борьбы с этим злом! Помогайте ближним, помогайте своим соседям и родственникам, помогайте всем, кому нужна помощь. Не оставайтесь равнодушными.

Да поможет нам Бог!

Речь далась генсеку с трудом. На его лбу заблестели капельки пота. Он поспешил уйти с трибуны, и только тут я понял, что он тоже болен! Значит разговор о вакцине, действительно был чушью. В сети писали, что вакцина существует, что она доступна только правящей верхушке и богатеям. Говорили, что определённый круг обезопасил себя, а остальных нужно ликвидировать, чтобы создать «чудный новый мир». Говорили, что это заговор теневого правительства Земли, но теперь мне это казалось бредом… Уж генсеку ООН вакцина должна была перепасть!

Обращение только расстроило меня. Теперь я понял, как ждал хорошей новости, как хотелось, чтобы меня ободрили и сказали, что всё скоро закончится, а взамен этого мне сказали, что всё только впереди.

Чуть позже также транслировалось выступление президента страны, который объявил о том, что единственная атомная электростанция будет законсервирована в связи с тем, что её некому обслуживать. То же ждёт и все заводы и фабрики. Полностью прекратил свою работу общественный транспорт. Президент также объявил, что дома и даже районы, где не осталось выживших, будут полностью отключены от всех коммуникаций. Во избежание пожаров, он призвал не пользоваться нагревательными приборами и тем более не разводить костры. Президент сообщил, что в ближайшее время правительством будет разработан план по перемещению всех выживших в специальные учреждения, образованные в каждом городе, где будут работать все коммуникации, будет оказываться психологическая и медицинская помощь, обеспечиваться бесплатное питание, а люди смогут проявить братскую любовь и помогать друг другу.

Меня от его речей прямо передёрнуло. Когда я представлял это «учреждение», перед моими глазами появлялся всё тот же «концлагерь», который мне довелось посетить. Это было ужасно. Я твёрдо решил, что меня никто не выкурит из моего убежища и тут же разместил соответствующий пост и сети. Его лайкнули только один раз…

На следующий день по телевидению и радио было объявлено, что по нашему району в 8 вечера будет ездить автомобиль для фиксации домов, где не осталось выживших, чтобы отключить их от коммунальных сетей. Соответственно всем, кто остался в живых, следовало у окна поставить лампу.

Лампа на моём окне появилась ещё в 6 часов, чтобы увидели наверняка, чтобы не ошиблись! Когда стемнело, я припал к окну, чтобы посмотреть, сколько ламп будет выставлено в соседних домах. К моему удивлению в доме напротив не было зажжено ни одной лампы. Как и всегда, горел свет в нескольких окнах, и больше ничего! То же самое было и в следующем доме, под окнами которого уже несколько дней лежал труп возле опрокинутой тележки. Впрочем, мне казалось, что лампа светит в угловом окне, хотя мне и не было видно наверняка, потому что дом стоял почти перпендикулярно моему.

Было страшно. Глубоко внутри я надеялся, что и в моём доме горит не только мой ночник! Я, конечно, не собирался высовываться из окна, а просто позволял себе надеяться.

Ожидание машины несколько затянулось. Я надеялся, что работники заберут труп, портящий вид. В восемь часов машина не появилась. Не появилась она и спустя полчаса. Минуло ещё полчаса, и я совсем отчаялся. Захотелось есть, и я пошёл на кухню вскипятить воды. В это время послышался звук одинокого мотора. Перескакивая на ходу через мебель, я ринулся назад в комнату. На улице, действительно стоял автомобиль, из окон которого смотрели два человека. Когда они посмотрели в мою сторону, я помахал рукой, но мне никто не ответил. Пассажиры сделали какие-то записи, и машина двинулась дальше, объехав тело.

Не знаю, чего ждал, но я оказался расстроенным. Наверное, мне хотелось общения, но это общением никак нельзя было назвать. Впрочем, было приятно увидеть живого человека. Пусть и больного, возможно.

День спустя в доме напротив погасли окна. Улицы ночью стали погружаться в кромешную тьму т.к. отключали не только дома, но и в первую очередь уличное освещение.

Власти настоятельно рекомендовали до минимума сократить потребление электричества после остановки атомной станции. В стране действовало несколько десятков ветряков и три мини-станции на солнечной энергии. Наверное, потребителей осталось так мало, что этого должно было хватить на всех. Я смутно помнил, что экологически чистой энергии в стране было около 10% от общего объёма.

Я послушно выключал днём всё, кроме компьютера. Ночью довольствовался одной светодиодной лампочкой. Нет, не из патриотизма, конечно. Просто в противном случае обещали отключения в шахматном порядке.

Моё одиночество скрашивал в основном Рипер, который иногда умудрялся иронизировать над сложившейся ситуацией. Похожая ситуация была и в других странах. «Зато решилась проблема беженцев и перенаселения!» – выдавал он порцию чёрного юмора за порцией. «Хорошая новость, друзья!» – нам, наконец, удалось остановить уничтожение дождевых лесов Амазонии и убой китов. Ещё из положительных новостей – сведен до минимума выброс в атмосферу углекислого газа».

Глава 3. Тишина в эфире

Ещё через две недели в моих контактах осталось только три друга онлайн. Я стал смотреть телевизор, чтобы хоть там увидеть живых и здоровых людей. Хотя и на голубом экране их становилось всё меньше. Все новости и репортажи касались только вируса и жизни в новых условиях. Больные репортёры общались с больными волонтёрами, которые рассказывали, как противовирусная терапия и благие дела на пользу общества помогают бороться с заболеванием.

Одной из самых острых проблем было нескончаемое число трупов. Их некуда и некому было захоранивать. В итоге власти города смогли организовать санитарную зону только в самом центре возле т.н. лагеря жизни. Лагерь жизни был образован в большом спортивном комплексе, который возвели в минувшем году во время подготовки к олимпиаде. В комплексе, по словам репортёров, были все условия для жизни, и этим уже пользовались около 3 тысяч человек. При этом я к своему удивлению заметил, что люди теперь не особо сторонятся больных. Некоторые ходили в масках, но большинство не предпринимало ничего. Возможно, это был фатализм или отчаяние. Не знаю.

Слава Богу, в Интернете была создана новая социальная сеть «Выжившие одноклассники». Здесь регистрировались все выжившие люди со всего мира. Через неделю после создания, сеть насчитывала уже более 10 миллионов пользователей. Потом это число стало постепенно снижаться, затем опять понемногу росло. Во многих странах коммуникации уже не работали, свет подавался только в правительственные здания и больницы, у людей не было доступа к телефонной связи и глобальной сети.

Общение в сети немного развлекало меня. Было трудно переписываться из-за языкового барьера, но сайт позволял выбирать собеседников из нужной языковой группы.

Одним из первых моих новых друзей был американец под ником JohnBull. Он хвастал тем, что ещё пятнадцать лет назад построил во дворе собственного ранчо большой бункер на случай конца света или ядерной зимы. В бункере были все условия, автономное электроснабжение и система воздухоснабжения, а также годовой запас провианта. Джон уже два месяца со всей семьёй сидел под землёй, ожидая окончания эпидемии. Он в шутку назвал себя NoahXXI (Noah– Ной прим. автора). Я возражал, ему, что он не Ной, потому, что у него было не три сына, а три дочери.

Это было странно, но даже в «Выживших одноклассниках» люди умудрялись грызться из-за политики, национальности, религии и других вопросов.

Так всё опостылело, что я иногда мог только слушать Рипера. Но и это продолжалось не долго. В самом конце августа Рипер провёл свой последний эфир. В самом конце программы «злой юмор» он вдруг заявил: «Спасибо всем тем, кто был со мной всё это время. Вы помогали мне не чувствовать себя одиноким и ненужным. Спасибо всем, кто писал мне, поддерживал. Мне очень жаль, но наступило время прощаться. Я ещё чувствую себя сносно, но хуже с каждым днём. Я не хочу, чтобы вы уходили вместе со мной. Я прощаюсь с вами со злым юмором и бодрым голосом. Я помещу всю библиотеку в плейлист, чтобы после меня осталась музыка. Так что канал Reaper SA будет в эфире, пока у меня не вырубят свет или инет, но я думаю переименовать его в простое R.I.P (R.I.P. – rest in peace (англ.) – покойся с миром – традиционная надпись на надгробиях – прим. автора). На этом всё. Всем пока! Не кашляйте! С вами был Рипер и до встречи на небесах!».

Моё сердце сжалось, а на глазах выступили слёзы. Я улёгся на диван, поджав ноги и обхватив колени. В комнате стоял полумрак, шумели куллеры системного блока. Я тихо плакал, не в силах взять себя в руки. Было такое чувство, словно потерял самого близкого человека. Наверное, просто привык к нему.

Так я остался один. Нет, были, конечно, ещё люди в телевизоре, в компьютере, но они были мне чужими. Я не знал их, у нас не было никаких совместных интересов, кроме желания выжить. Почему-то это не особо объединяло. Кроме того, и эти «друзья» продолжали исчезать каждый день. Это очень давило и печалило. Казалось, что находиться в этой одиночной камере просто невыносимо. Временами я начинал метаться, как тигр в клетке.

Третьего сентября впервые выключили электричество. Когда это случилось, я замер на месте. На моём компьютере играла музыка, одиноко горела энергосберегающая лампочка, и вдруг всё стихло. Комната погрузилась в полумрак, а в ушах тут же зазвенела тишина. У меня заколотилось сердце.

Без света было не выжить. Газ был отключен давно, поэтому готовить еду и кипятить воду приходилось на электрической плите. Без света я почти гарантировано подхватил бы вирус…

У меня в доме даже не было свечей. Я воспользовался фонариком на айфоне, чтобы не оставаться в темноте. Что делать дальше было непонятно. Как загнанный зверь я ждал милости от загонщиков. Благо свет вскоре загорелся вновь.

С того времени электричество стали вырубать регулярно. Потом вообще оно появлялось только на несколько часов в день, но мне этого хватало, чтобы зарядить телефон, посидеть в Интернете и вскипятить воды.

Жить в одной и той же комнате было всё труднее и труднее. Моя жизнь за какие-то 4 месяца совершенно изменилась. Раньше в ней был огонёк, клубы, выпивка, друзья, с которыми можно было шутить идиотские шутки, та же работа. Да, хотя бы и работа! А теперь я представлял жалкое зрелище – лохматый, обрюзгший мужик в заношенной вонючей одежде.

Также разительно изменился и город: улицы, на которых вчера было не протолкнуться, где машины гудели в пробках, где ходили и сорили люди, теперь были пусты. Не было ни доставки пиццы, ни круглосуточных аптек, ни уличных художников, ни попрошаек, ни мойщиков окон, ни паркуристов, ни полицейских. Люди просто взяли и исчезли, а вместе с ними и все атрибуты цивилизации. Коллапс.

При этом я знал, что я не один, что где-то есть ещё люди, до которых вирус ещё не добрался, а значит, наверняка ведётся работа по изготовлению вакцины. Страх заболеть был сильнее страха одиночества или голодной смерти. Поэтому-то я не выходил из квартиры, поэтому не ел, когда не было электричества, чтобы прокипятить нужное количество воды, которая была наверняка заразна, т.к. очистные сооружения, скорее всего, не работали.

Но мир без людей был совсем другим. Всё, что было раньше привычным, сегодня приходилось добывать с большим трудом. Я чувствовал, что остаюсь один на один со всеми трудностями новой жизни. Смешно даже звучит «новой жизни»! Слишком много позитива в этом словосочетании для описания моего существования.

Конечно же я думал! Размышлял о том, что будет завтра, когда совсем отключится электричество, когда закончатся запасы еды или когда прекратят подачу воды. Так, или иначе, мне нужно будет выйти отсюда и ехать в этот центр спасения.

Однажды ночью, когда вновь выключили свет, и всё затихло в моём огромном доме, меня разбудил страшный вой собак на улице. Я продрал глаза и подошёл к окну. Небо над западной частью города было окрашено алым. Где-то там, неподалёку бушевал пожар. Я даже мог рассмотреть облака дыма и гари, взмывавшие вверх клубами. Не давая себе в этом отчёт, я укусил себя за большой палец правой руки, да так и остался стоять, сжимая костяшку зубами, словно это помогало думать.

Если огонь будет двигаться сюда, то спастись можно будет только бегством. Рассчитывать на то, что пожар будет кем-то затушен, не приходилось. Я соображал: что лучше, остаться тут и молиться о том, чтобы огонь не пожрал весь мой дом со мною в придачу, или уже бежать на улицу, уповая на то, что не подхвачу вирус. В любом случае внизу меня ждала моя машинка, которая должна была передвигаться быстрее пожара, не смотря на свой солидный возраст. Посматривая на зарево, от волнения я даже переступал с ноги на ногу. До меня дошло, что машина может просто не завестись после нескольких месяцев простоя. Это был вполне возможный вариант.

Поборов здравый смысл, я подошёл к телефону и поднял трубку. Послышался гудок, и это уже обнадёживало. По номеру пожарной службы, никто не отвечал. То же самое и в мэрии. Бесполезно.

Я вернулся к окну. Пейзаж не менялся. Это означало, что огонь, по крайней мере, не разрастается и не идёт в мою сторону. Мне не оставалось ничего, кроме как сидеть перед окном и любоваться зловещими отблесками пожара. Цугцванг.

***

Когда наутро пошёл дождь, я вздохнул свободно. На месте пожара поднимался столб дыма и пара. Конечно, никто ничего не тушил. Некому и незачем.

Электричество появилось только к десяти часам утра. Тут же на плиту был поставлен ковшик воды и включен телевизор. К моему удивлению ни один канал не показывал. Возможно, телевышка была повреждена пожаром, или была отключена от питания в связи с высоким потреблением электричества. Оставалось лишь догадываться.

Вода в металлическом ковше закипела. Я бросил в неё лапшу быстрого приготовления и приправы из пакетиков, подождал, пока всё это прокипело ещё несколько минут, и только после этого, снял ковш с плитки. Есть я стал прямо из него. Этот ковшик у меня был для приготовления еды. Ещё один – для кипячения воды и заварки чая или кофе. Посуда не мылась, т.к. использовать водопроводную воду было рискованно.

С ковшом в руках я сел к компьютеру, открыл несколько пустых социальных сетей. Никто мне не писал, никому я не был нужен. На «Выживших одноклассниках» шёл вялый трёп про будни выживших и бездействие правительства.

7 сентября зарядили дожди, словно они ждали, пока выгорит полгорода, чтобы окропить закопченные руины. Потоки воды шли по улицам, неся с собой мусор и всякую дрянь. Видимо сливы и коллекторы были завалены, а расчищать их было некому, вот воде и некуда было деваться. Она наполняла подвалы, подземные коммуникации, переходы.

Я сидел с чашкой кофе у монитора и переписывался с одной женщиной из Австрии. Её звали Мэдхен. Вообще было удивительно видеть в сети женщину. Давно ведь было подмечено, что женщины от новой чумы умирали первыми. Впрочем, кто мог гарантировать, что это не сбрендивший мужик, решивший виртуально «сменить пол», чтобы привлекать больше внимания.

Не успел я спросить, как там Альпы, как свет, моргнув один раз, вырубился. Я чертыхнулся и завертелся на стуле. Бывало так, что свет включали уже через несколько минут. Но не в этот раз.

Я прождал электричество весь день, кутаясь в махровый халат на диване, но подачу так и не возобновили. Меня захватила апатия. Не хотелось вставать и делать что-то. Наконец, когда совсем стемнело, чувство голода возобладало. Пересилив себя, я встал и открыл маленькую банку тушёной телятины. Поев в свете айфона, я подошёл к окну, но на улице была кромешная тьма. Ко всему прочему фонарь освещал комнату, так что в стекле виднелось лишь моя бородатая физиономия.

«Чёрт бы побрал всё это! – вырвалось у меня. – Зачем я выжил?! Чтобы так прозябать? Без моего прошлого жизнь потеряла все краски и всякий смысл.

Плюхнувшись на диван, я зарылся в гору старого барахла, которым укрывался ночью. В не отапливаемом, брошенном доме, продуваемом всеми ветрами, было довольно прохладно, не смотря на то, что было лишь начало осени.

Свет не появился и утром, и только тогда во мне стали гнездиться сомнения, а дадут ли электричество вообще? Мне не хотелось есть. Холодные консервы казались несъедобными. Я не мог вскипятить себе воды, чтобы попить и приготовить еду. Положение моё было катастрофическим.

Утром следующего дня я проснулся рано и даже не сразу понял, что произошло. Повернувшись на бок, я смотрел на компьютер. Меня знобило, и только тут дошло – у меня была температура!

Испугавшись одной этой мысли, я подскочил. В висках застучало. Поморщившись, я встал и достал из шкафчика в ванной термометр. Минутное измерение показало неутешительный результат – 37,8 градусов.

Внутри всё похолодело и затряслось от страха. Пришёл и мой черёд! Значит, мне осталось совсем немного. С ослабевшим организмом вирус мог справиться за какую-то неделю.

Значит, всё было напрасно: все переживания и старания, закупорка квартиры, кипячение воды и прочие издевательства над собой. Я заплакал без всяких угрызений совести.

Делать было нечего. Я понимал, что нужно было ехать в этот лагерь спасения, но надежды у меня не было. Я выпил две таблетки аспирина и упал на диван, не в силах заставить себя сделать хоть что-то. Было так горько и противно, что всё окончательно потеряло смысл.

Меня грела только одна мысль, что за то время, пока я хоронился в своей конуре, было изобретено лекарство от вируса. Это заставило меня подняться, ведь если лекарство было разработано, то мне нужно было начать его приём как можно быстрее. После аспирина состояние моё немного улучшилось, я оделся потеплее, стал заматывать лицо шарфом, но потом отбросил его в сторону. К чему уже он был нужен?

После трёх месяцев, дверь моей квартиры отворилась со скрипом, который можно было принять за звук удивления. Я выглянул в тёмный подъезд. Там было очень тихо и темно. Ни звука. Дверь в соседнюю квартиру была распахнута настежь. Видимо соседи в спешке покидали свои роскошные апартаменты. Оба замка на моей двери были аккуратно закрыты, хотя в этом, по-видимому, не было нужды. Привычка.

Спускался в подземный гараж я очень медленно и тихо, прислушиваясь к каждому своему шагу, который гулко отзывался по всем площадкам.

В гараже было ещё темнее, пришлось зажечь фонарь. Тут меня ждал ещё один неприятный сюрприз – весь гараж был по щиколотку заполнен водой. Возможно, прорвало коммуникации, или просто просочилась дождевая вода. При первом же шаге, мои туфли заполнились холодной водой и отяжелели. Снова подниматься наверх, чтобы сменить обувь я посчитал глупым, так что пришлось хлюпать в промокшей обуви до своей машины. Я про себя решил, что если машина не заведётся, то вернусь поменять обувь. Однако, возвращаться не пришлось на третий раз, когда почти мёртвый аккумулятор отправлял стартеру последний заряд энергии, мотор заурчал. Через несколько минут на ноги стал дуть приятный тёплый воздух. Хоть что-то меня сегодня порадовало. В гараже было очень много машин. Видимо большинство соседей моих так никуда и не уехало. Я включил фары, затем плеер и простоял ещё минут десять, пока салон основательно не прогрелся.

Медленно, словно новичок, я вырулил из гаража на улицу. Раздумывая, какой дорогой мне поехать, я увидел неподалёку справа останки, которые портили мне вид из окна, и повернул налево.

Поездка по пустынным улицам принесла мне смешанные чувства. С одной стороны было страшно. Ведь я оставался совсем один, без помощи и без шансов на спасение. Но с другой стороны было интересно наблюдать за этими последствиями апокалипсиса. Я начинал ощущать себя сталкером, героем компьютерной игры, который охотится за артефактами, в опасных походах по зоне.

Я ехал медленно. Во-первых, на улицах повсеместно стояли брошенные машины, валялись какие-то вещи, местами на глаза попадались обезображенные трупы. Во-вторых, я смотрел на последствия отсутствия людей. Прошло всего несколько месяцев, а природа уже наступала. Дороги были заметены листвой и мусором, на обочинах и на тротуаре сквозь брусчатку проросли травы. Кто бы мог подумать, что отсутствие человека скажется так скоро.

Витрины супермаркетов, магазинов и аптек, предусмотрительно закрытые хозяевами были разбиты. Внутри царил полный разгром. Практически все полки были пусты. Товары, которые не забрали люди, были разбросаны по полу. Здесь успели похозяйничать и животные.

Кое-где на улицах стояли брошенные машины с открытыми дверьми, многие из них были помяты – видимо были брошены хозяевами на пути «Валькирий». Однако везде, кроме одного проулка, мне удалось проехать без труда. Несмотря на все катаклизмы, я старался ехать аккуратно, чтобы не помять и не поцарапать свою машину.

Через десять минут пути показались дома, опалённые недавним пожаром. Перед глазами возникли страшные картины. Все здания, без исключения, были повреждены, стены почти везде до основания были покрыты сажей и копотью, стёкла в окнах полопались, рамы выгорели, крыши на деревянных перекрытиях провалились, как и межэтажные перекрытия. Пожар не пожалел ничего: сгорели все деревья, лавочки, мусорные баки и машины. Ехать по этому району было куда сложнее: дорога была засыпана обломками черепицы и шифера, стёклами и головёшками, но другой дороги в центр не было.

Площадь пожара была колоссальной, я ехал квартал за кварталом, и за это время мне на глаза попалось только несколько домов, чудом уцелевших от огня.

При этом нигде не было видно ни одного человека. Город вымер. Оставалась одна надежда – лагерь жизни.

Ещё через несколько минут пути я оказался в т.н. санитарной зоне. Увы, она тоже пострадала от огня. По мере приближения к стадиону, мои надежды таяли на глазах. Здесь всё было также в запустении. Я вырулил на площадь перед стадионом и остановился. Здесь посреди стоянки со сгоревшими машинами стоял пожарный автомобиль. Он был цел, но открытые двери и размотанные шланги свидетельствовали о том, что люди бросили и его.

Большой корпус «А» спортивного комплекса был полностью уничтожен огнём. Правда, сам стадион стоял нетронутый. Я выглянул из машины, пытаясь понять, начался ли пожар здесь и уже потом перекинулся на соседние кварталы, либо он шёл сюда с запада, и пожарным удалось остановить его здесь.

Подъехав ближе к блоку «А», я вышел из машины и осмотрелся. Ничто не говорило о том, что здесь установлен лагерь выживших. Было тихо, как у меня дома, только лёгкий ветерок нарушал общее безмолвие. «Хорошо, что есть хоть ветерок! – подумал я. – Всё не Лангольеры!»

Главный вход в здание был повреждён, так что я зашёл внутрь с торца. Ни души. В воздухе стоял запах гари. «Эй! – позвал я. – Есть кто живой?». В коридорах на полу валялись упаковки из-под лекарств, бинты, мусор, стояли медицинские кушетки и кресла-каталки.

Видимо на первом этаже были оборудованы процедурные комнаты и кабинеты для персонала. Здесь не было ни души. «Люди!» – кричал я уже во весь голос. Никто не отзывался. Идти в сгоревшую часть здания смысла не было. Вместо этого, найдя лестницу, я стал подниматься наверх. На втором этаже были жилые комнатки. Здесь стоял смрад, который не перебивала даже гарь. В коридоре, прямо возле лестницы лежал труп женщины в белом халате. Я прикрыл нос и рот платком, в животе похолодело. Нет, она не умерла от ожогов или удушья. Её измождённое тело лежало возле сестринского поста, который она не покинула до самой смерти. Тут я перестал кричать, уже опасаясь того, что кто-то отзовётся. В каждой из комнат меня ждал ужаснейший «сюрприз» – мёртвые пациенты. Несчастные лежали на кушетках, на полу – везде. Я быстро вернулся к лестнице и, сделав две шага наверх, остановился. «Есть кто-нибудь живой?» – крикнул я, сложив ладони рупором. Мой крик эхом отозвался на пустых этажах здания. Я бегом вернулся вниз и стал обшаривать все кабинеты врачей в поисках заветной склянки с надписью «Панацея».