Демон из Стеклянной Башни

Редлифф понял, что разговор на сегодня закончен. Майк всегда подводил черту в разговоре без лишних сантиментов. Видимо, у комиссара накопилось много неотложных дел, либо он хотел что-то хорошенечко обдумать. В любом случае, Дик решил ретироваться и заняться подготовкой к выполнению своего поручения, а затем и к непосредственному его выполнению.

Подходя к входной двери, Редлифф услышал мелодичную трель рабочего телефона на столе комиссара. Майк снял трубку и прорычал:

– Да! Стэмп на проводе!.. А, это ты Стив…. – голос комиссара смягчился, было слышно, как он расслабленно откинулся на спинку кресла и взял телефонный аппарат к себе поближе.

Дальнейшего разговора Дик уже не слышал, поскольку вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Но он сразу же догадался, что Майку звонил сам мэр Вурджвилля – Стивен Раковски. Они с комиссаром были старинными друзьями. Говорят, что дружат они еще со школьной скамьи. Вместе прошли и школу, и колледж, затем и полицейскую академию. Но как ни старались друзья, поступить им вместе удалось только в какую-то второстепенную, зачуханную академию у черта на рогах, на Аляске. Причем, самого Стэмпа неоднократно приглашали к себе две полицейские академии высокого ранга, но Майк также несколько раз отказывался от их предложений, поскольку его закадычный друг Раковски не подходил им всем по своим критериям. После учебы они вместе вернулись в родной город и поступили на службу в отдел уголовного преследования. Однако, Раковски, вовремя смекнув, что служба и защита населения Вурджвилля в полицейском чине это не его и что карьеру в полиции ему построить не удастся, сменил служебный китель на цивильный пиджак и целиком ударился в политику. Уже скоро он прошел путь от мелкого клерка до начальника одного из ведущих департаментов в городской администрации. А через несколько лет Раковски уже занимал ни много ни мало пост вице-мэра Вурджвилля. Ну а дальше сам Бог велел ему баллотироваться на пост мэра города. Что он с успехом и сделал. И, выиграв выборы, заселился в местный «Белый Дом».

Однако, заняв столь высокий пост в Вурджвилле, Раковски не забыл и про своего старого приятеля Стэмпа. И теперь одолевал Майка тем, что просил его выставить свою кандидатуру на выборах на место окружного шерифа. Сперва Стэмп отнекивался, старался сразу же сменить тему разговора, когда речь заходила о выборах и о должности шерифа, пытался всячески отшучиваться, дескать, ему и своего отдела для командования вполне достаточно, зачем ему еще кто-то, или вроде того, что как же отдел-то без него, комиссара, обойдется. Но чем дольше Стивен уговаривал Майка, тем чаще сам Стэмп задумывался над тем, чтобы действительно сменить сферу деятельности. А уж после развода с женой, он окончательно решился выставить свою кандидатуру на пост окружного шерифа. Тогда-то и встал вопрос о преемнике на должность комиссара. Поначалу Майк решил рекомендовать на эту должность Ван Гистона, как самого опытного и достигшего в служебной карьере определенных успехов. Но затем, когда в отдел уголовного преследования пришел молодой и энергичный Редлифф и зарекомендовал себя в качестве ответственного и исполнительного работника, точка зрения Майка изменилась. Он уже не был на сто процентов убежден, что Ван Гистон единственно правильный выбор на место комиссара юстиции и что Редлифф мог бы справиться не хуже. А может быть и лучше.

Окончательно Дик отвоевал себе место фаворита в гонке за комиссарское кресло после того, как рискнул собственной шкурой и остановил особо опасного преступника, пытавшегося застрелить Стэмпа возле дома мелкого уголовника. После того памятного инцидента они с комиссаром очень сблизились друг с другом и их отношения стали больше, чем просто отношения начальника и подчиненного. Кроме того, в свободное от работы время Редлифф помогал Стэмпу в домашних делах, поскольку тому было очень трудно после драматичного развода со своей супругой Розалин. Однако, вся помощь Дика сводилась на нет из-за вечной безалаберности самого Майка, способного всего за один день съесть все приготовленное съестное на несколько дней и разметать по квартире все свои вещи одним разом. Поэтому Редлифф после нескольких тщетных попыток хоть как-то наладить быт комиссара, стал приходить к нему все реже и реже, пока окончательной не передал бразды правления Элеоноре, очередной длительной любовнице Майка. Впрочем, и она уже скоро сдалась в своих попытках привести квартиру Майка в божий вид и появлялась в его жизни только в том случае, если сам Майк ей звонил. Одновременно, и Редлифф, и Элеонора в душе сочувствовали Розалин, бывшей жене Майка, худо-бедно справлявшейся с этой поистине титанической работой.

Выйдя из кабинета комиссара, Дик отправился в кабинет инспекторов весьма веселый и довольный их с Майком разговором. Особенно тем, что после этого самого разговора Майку позвонил Раковски и он знал, что в своей беседе они обязательно снова просмакуют тему с выборами окружного шерифа, и обязательно Майк, в очередной раз, замолвит за него словечко по поводу должности комиссара юстиции. Но в то же самое время Дику вновь припомнились все те страшные, веющие вселенской безысходностью, эмоции, которые он испытал в кабинете комиссара, когда отчетливо понял, что уже скоро Майк покинет их отдел и что уже ему самому придется решать все проблемы, самому. И никто, никто больше не подставит ему свое крепкое плечо, не поддержит мудрым советом и не пожурит в нужное время по-дружески. Да еще и этот проклятый Ван Гистон, будь он неладен, словно гвоздь, торчащий из седушки старого любимого кресла – и выкинуть жалко и сидеть неудобно. Теперь Дику всегда придется быть начеку. И от этого ему снова стало грустно.

Вот с такими смешанными эмоциями младший инспектор юстиции Редлифф открыл дверь кабинета инспекторов и вошел вовнутрь, чтобы как следует подготовиться к выполнению своего поручения.

…

После утренней «летучки» комиссара Джек Винстон постарался вернуться к нормальному распорядку дня и сосредоточиться на текущих делах прежде, чем отправиться в Городской Центр Скорби Вурджвилля. Прежде всего, он включил свой компьютер и открыл нужные ему файлы. До сегодняшнего дня Джек был занят работой по выслеживанию преступной группировки, занимавшейся кражей дорогостоящей бытовой техники из квартир горожан, уехавших на длительное время из города. Особенно их интересовали домашние роботы и аппаратура для 3-D печати. Во-первых, в условиях, когда вся эта техника была еще не по карману многим гражданам Америки, ворованные и очень сильно уцененные они разлетались как горячие пирожки. Во-вторых, запчасти, на которые иногда приходилось разбирать похищенных роботов, именно роботов, потому что в последнее время все собранные в США бытовые роботы оснащались магнитным кодом, по которому, как по автомобильным номерам, можно было сразу же установить место нахождения робота и его законного владельца. При помощи этих кодов можно было запросто вернуть робота обратно хозяину. Но что удивительно, этот магнитный код действовал, только когда робот был целиком в сборе. Но как только его разбирали хотя бы наполовину, код переставал работать. Более того, при запуске магнитного счетчика для выяснения места расположения робота и его магнитного кода, датчики, отвечающие за активизацию магнитного кода, установленные на роботе, начинали попросту врать, каждый раз выдавая новую точку на карте местности, где предположительно находился робот и его новый магнитный код. Все модели роботов с магнитными кодами были, конечно, известны членам группировки, занимавшимся домашними кражами, поэтому они, после похищения таких моделей роботов сразу же их разбирали, прямо в фургоне, а затем по-быстрому «толкали» запчасти скупщикам краденного.

Винстон уже почти докопался до всех членов группы. По крайней мере, он точно установил троих ее участников, хотя сама банда, опять же по предположениям полиции, основанным на донесениях «стукачей» состояла минимум из десяти человек, четко исполнявших свою работу, каждый из которых знал только еще двух членов данной группы. Такая конспирация позволяла, в случае провала некоторых членов банды, остальным её членам быть уверенными, что они останутся вне подозрений, что обеспечит им судебную неприкосновенность. При таких раскладах Винстону надлежало установить сразу всех участников данной преступной группы, чтобы затем произвести операцию по одновременному задержанию их всех и не дать возможности кому-то ускользнуть.

Это дело захватило Джека, он целиком погрузился в него и уже был готов к точному установлению данных всех бандитов и последующей передаче этого дела в суд. А дело-то было нешуточное. На счету банды было несколько десятков эпизодов, а общий ущерб, по мнению специалистов, составлял более двух миллионов долларов. А тут как снег на голову новое дело, да еще такое глупое, никому не нужное поручение в Центре Скорби! Как некстати!

Сказать, что Винстон был недоволен этим заданием комиссара, значит не сказать ничего. Он был просто вне себя. Ну ладно, оторвали от дела, по которому он работал уже несколько недель и был готов к его закрытию, ну ладно, заставили поковыряться в своей голове, чтобы «родить» хоть какую-то рабочую версию. Но всучить такое «тухлое» поручение, на которое, к тому же, надо будет потратить весь остаток дня, поскольку Центр Скорби находился у черта на рогах, это было уже слишком! Ведь эта поездка ничего не даст. Саммервуд сама выяснит у семейного доктора или в клинике причину смерти Милтона. Да и нужно ли это вообще выяснять. Ведь расследуется дело не об убийстве, когда выяснение причины смерти потерпевшего напрямую указывает на то, каким способом он был убит, каким орудием преступления, какие улики стоит искать, что впоследствии может навести на след преступника, а дело об исчезновении трупа. То есть, к моменту похищения потерпевший был уже несколько дней как мертв. Винстон был в бешенстве. Читая на мониторе файлы по делу о «домашних роботах», он честно старался вникнуть в суть информации, которую читал, но сделать это ему никак не удавалось. Каждый раз, когда он только-только нащупывал суть отображенного на экране, его мозг, как по сигналу, возвращал его к теме пропажи трупа Милтона и этому ненавистному поручению.

И можно было бы попробовать, как Йенс, пойти к комиссару, поплакаться ему в жилетку, поныть, может быть, поторчать в его кабинете какое-то время, чтобы изрядно поднадоесть начальству. Но Винстон был не из таких, ему была противна сама мысль о подобном поведении. Это было ниже его достоинства. Лучше так как сейчас. Поскрипеть зубами, про себя пожаловаться на судьбу, поныть, попросить. Но только у себя, внутри, ни к кому не идя и не прося. За продолжительную службу в полиции Джек крепко-накрепко зарубил себе на носу, что ныть и просить – самое последнее дело и ни к чему не приводящее. Никто тебя не поддержит, никакой начальник не изменит своего решения, которое он уже принял и поручил тебе, как бы нелепо оно не выглядело. Ни за что и никогда. Поэтому сейчас инспектор юстиции первого класса Винстон попытался успокоить свои нервы за работой, которую вел вот уже несколько месяцев и знал ее как свои пять пальцев. Но сейчас и это ему не помогало. Он ничего так и не запомнил из того, что только что прочитал, никаких дельных мыслей он тоже не сгенерировал. Тем не менее, он просидел за монитором больше получаса.

Наконец, Джек решил, что сегодня, кроме как пойти в Городской Центр Скорби и там добросовестно исполнить полученное им от комиссара поручение, ему уже ничего не поможет. Он еще какое-то время просидел за компьютером, бездумно потыкал кнопки на клавиатуре, особо не заботясь о том, что из этого получится, ведь сохранять он ничего не собирался.

Затем, собравшись с духом, Винстон нашел в электронном справочнике номер телефона Центра и набрал номер на своем смартфоне. Он выслушал добрый десяток холодных казенных гудков, прежде чем ему ответили.

– Городской Центр Скорби Вурджвилля – раздался приятный женский голос на другом конце провода. – Слушаю Вас.

– Здравствуйте, меня зовут Джек Винстон. Я работаю в полиции, веду расследование дела об исчезновении трупа мистера Теодора Милтона. С кем бы я мог у вас пообщаться по поводу возможных причин смерти мистера Милтона? Кто из вашего медперсонала выезжал на вызов в дом к Милтонам?

– Одну секундочку – деловито отрапортовала девушка из Центра и пропала.

В трубке что-то защелкало, затрещало, а затем Джек услышал уже мужской голос, низким басом поприветствовавший его.

– Здравствуйте. Меня зовут Джек Винстон… – он механически повторил все, что только что выложил девушке-диспетчеру с приятным голоском.

– Да, мистер Винстон, меня зовут Роберт Хильштейн. Это я выезжал домой к Милтонам на предварительную экспертизу тела покойного Теодора Милтона – голос медработника был немного надломлен после того как он узнал цель звонка Винстона. Интонация его голоса приобрела какой-то тусклый, шершавый оттенок.

– Вы сегодня на работе? – задал вопрос Джек.

– Да… Вам ужасно повезло, мистер Винстон, – трагическим голосом пробасил Хильштейн и звучно хмыкнул. – Именно сегодня я на работе. Дежурю.

– Мы могли бы с вами встретиться и поподробнее побеседовать на эту тему?

– Сегодня? – уточнил бас.

– Конечно – подтвердил Джек. – Время очень дорого.

– Хорошо, я жду вас в Центре – обреченно выдохнул Хильштейн.

– Тогда до встречи – буркнул Винстон и дал отбой на трубке.

Затем он выключил компьютер и, прихватив с собой планшетный компьютер последней модели с надкусанным яблоком на обороте (Джек всегда был сторонником современных цифровых технологий, по возможности меняя свои гаджеты на новые каждый раз, когда в свет выходили их усовершенствованные модели. По возможности, он старался полностью перейти на электронное ведение своих записей, отказавшись от использования «бумажек»), отправился на служебную стоянку, где его ждал «безликий» седан от фирмы «Шевроле».

Уже перед самым его выходом, в кабинет инспекторов вплыл сам комиссар Стэмп, как всегда неспешно шагая и без конца теребя полу мундира.

– Так – начал Майк прямо с порога, явно недовольный тем, что все до единого инспектора все еще находились на своих местах. Он даже недовольно скривил лицо, давая этим понять подчиненным, что весьма недоволен таким их фривольным поведением. Но затем, немного смягчившись, продолжил.

– Хорошо, что вы еще не разбрелись. Вернее сказать, это очень плохо, что вы еще не начали работать со своими поручениями и, прямо скажем, плюете на приказы своего начальства. Но, сейчас это даже не совсем плохо. В общем, слушайте меня внимательнее.

Как всегда, когда комиссар говорил что-то значащее для него, он высоко поднимал указательный палец правой руки, как бы говоря тем самым, что его слова очень важны для всех слушателей. Вот и теперь, Майк высоко держал свой указательный палец, привлекая внимание подчиненных.

– Только что мне звонил мэр. Он по каким-то своим каналам разузнал о случившемся сегодняшней ночью преступлении. Мэр очень возмущен этим варварским поступком, по своему кощунству сродни с некрофилией. – Стэмп перекрестился, дабы отвести от себя этот грех. – И он недвусмысленно дал понять, что раскрытие этого дела является самой приоритетной задачей для всего нашего отдела на ближайшие дни. Преступление должно быть раскрыто в самые кратчайшие сроки. Поэтому, прошу всех собравшихся как можно внимательнее и добросовестнее отнестись выполнению полученных поручений. От качества их выполнения зависит весь исход нашего мероприятия.

Весь отдел, как и Редлифф, знали о приятельских отношениях между комиссаром и мэром Раковски и отнеслись к этой новости с легкой долей иронии.

«Как же, по «своим каналам». Знаем мы эти каналы. Сам же и рассказал, да еще, небось, и приукрасил для пущей важности» – почти одновременно подумали инспектора, но все они очень сильно ошибались.

Несмотря на дружеские отношения между Стэмпом и Раковски, никогда комиссар не разглашал служебную тайну. И это было для него законом. Как ни старался в свое время Раковски, будучи еще в должности начальника департамента информации мэрии Вурджвилля, выудить по старой памяти, да по дружбе, необходимые ему сведения относительно громких дел, расследуемых отделом уголовного преследования, ответ был всегда один – никаких комментариев, вся информация находится в отделе по связям с общественностью. В конце концов, всегда упираясь в стену безмолвия, Стивен Раковски сдался и прекратил допытывать Майка по поводу его служебных дел. Но никто, кроме них самих, об этом не знал и не догадывался. Именно поэтому, сейчас в головах молодых полицейских зародились такие неприятные для комиссара мысли. А ведь Майк действительно не знал, откуда Стивену стала известна информация о похищении трупа Милтона.

С чувством выполненного долга, комиссар Стэмп покинул кабинет инспекторов, как обычно, вразвалочку.

Путь Винстону был открыт. Он действительно потерял очень много времени, пока собирался с духом, пока злился на себя и на судьбу, преподнесшую ему такой нежданчик, пока выслушивал монолог комиссара о чрезмерной важности настоящего дела и необходимости раскрыть его в самые короткие сроки. Теперь необходимо было наверстывать упущенное. Поэтому он, выйдя из участка на морозное весеннее солнышко, прибавил ход, направляясь к служебной автостоянке и тщательно обходя свежие лужи на асфальте.

Его красный «шевроле», ни большой, но и ни маленький, ни красивый, но и ни совсем страшный, ни классический, но и не совсем современный, одним словом – безликий, как его называл сам Джек, сутулился на самом краешке стоянки, правой стороной свешиваясь на окраину дороги, словно брошенный пес. Винстон давно хотел поменять машину и купить себе новый, технологически подкованный, и очень красивый «мерседес», о котором он долго мечтал. Так ведь и деньги ведь были, и желание, но он все время откладывал свою затею, никак не решаясь продавать своего верного безликого коня, прослужившему ему верой и правдой добрый десяток лет.

Поудобнее устроившись в водительском кресле (а это, учитывая габариты автомобиля и самого Джека, было сделать непросто) и запустив приятно урчащий двигатель автомобиля, Джек еще немного постоял на стоянке, тщательно обдумывая вопросы, которые было необходимо выяснить в Городском Центре Скорби, попутно выдумывая новые, ответы на которые можно было узнать только там и которые впоследствии могли бы пригодиться при расследовании этого дела.

Наконец, Винстон выехал со стоянки и пустил свою машину по оживленным в этот час субботним улицам и улочкам Вурджвилля, направляясь к Центру Скорби.

Городской Центр Скорби в Вурджвилле был основан около двадцати лет назад взамен городскому кладбищу. Местные власти, после того как выяснилось, что мест на кладбище уже не осталось, провели городской плебисцит, основным вопросом, поставленным в нем на голосование, был вопрос о замене процедуры захоронения усопших в земле на процедуру кремации с последующей установкой небольшой урны с прахом в специально отведенную нишу на Стене Памяти. В связи с тем, что стена была высотой более трех метров, а урны можно было размещать по обе ее стороны, освобождалась значительная площадь земли, что в конечном итоге решало проблему с местами на кладбище. Горожане единогласно поддержали идею городских властей, и в скором времени было построено само здание Центра, а также возведена Стена Памяти, и уже «обжита» новыми «постояльцами». Но, в скором времени, выяснилось, что градообразующее предприятие Вурджвилля по переработке мусора было чрезмерно токсичным и приводило к росту смертности среди жителей городка. Да и урны для праха были немалыми. Поэтому через пять лет пришлось выстраивать новую Стену, по размеру больше первой и тем самым еще на неопределенное время отодвинуть проблему с усопшими.

Примерно около десяти лет назад, наука шагнула вперед и на смену кремации пришла процедура нейтрализации. Суть процесса заключалась в том, что тело умершего не хоронилось в земле и не сжигалось в печи, а при воздействии лазерных лучей просто в буквальном смысле испарялось. Совсем, без остатка, бесследно растворяясь в пространстве и во времени. Вместо урны с прахом родственникам выдавали табличку с данными о покойнике, кто, когда родился, когда умер, которую те самостоятельно обязаны были установить на Стену Памяти. Поскольку прежние две стены были приспособлены для урн с прахом, городским властям ничего не оставалось, как построить новую, со своими особенностями. Таким вот образом, к настоящему моменту на территории Центра Скорби располагались три Стены Памяти, длиной по двести метров каждая.

Кроме того, со временем, когда научные достижения в сфере судебной медицины позволили с помощью специальной техники производить дистанционное сканирование живых организмов, по всей Америке повсеместно стала внедряться процедура нейтрализации, совмещенная с процедурой виртуального вскрытия. По итогам всех процедур, родственникам умершего, кроме таблички с личными данными покойного, стали выдавать и свидетельства об их смерти, в котором указывалась причина смерти нейтрализованного человека. Таким образом, процедура нейтрализации совмещала в себе и процедуру вскрытия трупа для установления причин смерти, и процедуру захоронения тела, и выдачу свидетельства о смерти. Правда, виртуальное вскрытие допускалось только в случае естественной смерти людей. По криминальным трупам процедура вскрытия оставалась прежней. В связи с новой нормой права, при всех подобных ритуальных Центрах в качестве штатных сотрудников появились и люди в белых халатах. Они же первыми и выезжали на некриминальные трупы (о них оповещали органы полиции), предварительно на месте выясняя причины смерти человека. Поэтому в качестве экспертов во все без исключения Центры нейтрализации по всей стране принимались выпускники ведущих медицинских университетов США, окончившие их на уровне не ниже восьмидесяти баллов.

Дорога к муниципальному учреждению для погребения отняла у Винстона добрых полчаса.

Само здание вурджвилльского Центра Скорби было исполнено в соответствующем моменту духе. Это был трехэтажный особняк в стиле позднего постмодернизма, сложенного из унылого серого кирпича, без каких-либо видимых признаков современных технологий, за исключением нескольких спутниковых тарелок, торчащих на крыше, одна из которых была просто нереально больших размеров, да допотопных кондиционеров, нелепо примостившихся на фасаде здания и еще более нелепо замаскированных однообразной и весьма скучной социальной рекламой. Даже ослепительное весеннее солнышко не придавало ему сколь-нибудь радостных ноток. С дороги к Центру вела длинная прямая узкая подъездная дорожка, вымощенная гигантским гранитным булыжником, ужасно неудобным не только для езды, но и просто для пеших прогулок. По-видимому, это было своеобразной задумкой местных архитекторов, которые хотели максимально усилить трагический эффект для всех присутствующих от прощания со своими близкими людьми, когда они в последний раз могут лицезреть покойного, перед тем как тот навсегда покинет этот бренный мир, растворившись в вечности.

Проезжая по этой гладильной доске, Джек всю дорогу чертыхался, вспоминая всех родных и близких всех рабочих, выкладывавших эту адскую тропинку. Его верный «шевроле», каждый раз переваливаясь с одного ухаба на другой, брыкался, пыхтел и скрипел всеми своими железными суставами, напоминая своему владельцу о том, что ему уже немало лет и что он ужасно устал.

Наконец, припарковав свою машину возле входа в Центр, Винстон прямиком направился к массивной железной двери с незамысловатой вывеской, гласившей о том, что «здесь находят свой последний приют все достойные граждане Вурджвилля».

В небольшом и тесном холле Джека встретила та самая девушка с приятным голосом, отвечавшая ему по телефону, которая тут же растянулась в приветственной улыбке. Ее внешний вид все-таки диссонировал с голоском, хотя девушка была довольно миловидной. Узнав, что вошедший мужчина из полицейского участка и желает пообщаться с господином Хильштейном, она в очередной раз широко улыбнулась (а вот улыбка у нее была действительно великолепной) и направила его по нужному адресу, предупредив, однако, что старший медицинский сотрудник Хильштейн сейчас находится на очередном выезде, но скоро должен вернуться и что он предупреждал ее о приходе полицейского.

Маршрут был не близким, ведь фасад здания был лишь шириной угрюмого прямоугольника Центра, а длина здания уходила вглубь двора. Кабинет, где располагались медицинские сотрудники Центра, находился в противоположном от входа конце помещения, да к тому же, на третьем этаже.

По пути к лестнице, располагавшейся тоже в другом конце здания, Винстон прошел мимо поминального зала, где проходила процедура нейтрализации очередного усопшего горожанина. Джек задержался возле входной двери, которая была настежь открыта. Около входа толпилась кучка людей, видимо, дальние родственники или просто хорошие знакомые покойника. Вид у них был хмур и озабочен, но, тем не менее, все они о чем-то негромко беседовали между собой, изредка бросая взгляд внутрь зала. Кто-то из них был искренне опечален потерей дальнего родственника, а может быть своего знакомого. Таковые меньше говорили, больше молчали, стояли, склонив головы. В самом зале народу было гораздо больше, все плакали. Кто открыто, не стесняясь, кто втихую, проглатывая свои соленые слезы и прикрывая лицо платками. Благодаря отменной акустике, присущей только католическим храмам, казалось, что все пространство зала было наполнено скорбью и плачем. Люди навсегда прощались с усопшим, отдавая ему последнюю дань уважения.