Демон из Стеклянной Башни

Старый автобус, скрипя, ухая и выплевывая из выхлопной трубы несметные клубы едкого черного дыма, тяжело отъехал от остановки, оставив Йенса в полном одиночестве, один на один и со своим поручением, и со своими угрызениями совести. Улица перед городским архивом была совершенно пустынна. И это неудивительно, ведь здание архива находилось на самой окраине города, на загородном шоссе, ведущем на Канзас-Сити. Жилые дома остались далеко за пределами видимости, и лишь мимолетно пролетающие машины напоминали о том, что цивилизация где-то рядом.

Серое с красным унылое здание архива, весьма большое по размерам, было построено из местного гранита. И, несмотря на то, что являлось новостройкой, было выполнено в стиле а-ля вашингтонский Капитолий, чтобы своей мрачностью и тяжеловесностью напоминать всем окружающим о величии и, одновременно, секретности и закрытости тех материалов, которые были сокрыты за его стенами.

Порог секретности начался для Йенса уже возле входной двери, сразу же за тем, как он поднялся по высоким трехуровневым каменным ступеням, широко раскинувшимся прямо перед зданием архива. Суровый мужской голос робота-охранника предложил ему сначала приложить свой полицейский жетон к одному из сенсорных окошек справа от бронированной двери. Затем, через пару минут, когда автоматика проверила данные жетона и сличила их с полицейской базой данных, уже любезнее, предложил Николасу приложить свой именной допуск к работе с личными данными к другому сенсору, располагавшемуся справа от первого. Йенс спокойно выслушал все инструкции автоматического охранника, выполнил все его распоряжения и снова принялся ждать. Еще через несколько минут, он услышал внутри двери глухой металлический щелчок, после которого огромная пуленепробиваемая и взрывоустойчивая махина чуть-чуть приоткрылась, безмолвно приглашая посетителя самому открыть ее полностью и пройти внутрь.

Холл, как и ожидал Йенс, был невероятно огромен, в нем невыносимо пахло сыростью с примесью чего-то сладкого, может быть шоколада. Стены и пол были облицованы серым мрамором, причем пол был еще и до блеска отполирован. На стенах по всему периметру располагались огромные псевдоколонны из того же мрамора, в очередной раз подчеркивающие величие и одновременно мрачность этого казенного здания. Под высоким сводом потолка тускло мерцали светодиодные лампочки, периодически менявшие свой цвет, от светло-голубого, до ядовито-фиолетового. Но, несмотря на эти цветоизменения, общий цветовой фон в холле оставался прежним, потому что все лампочки меняли свои цвета синхронно, но каждый раз при смене общее количество лампочек, светивших тем или иным оттенком, оставалось одинаковым. Причем самих лампочек было ровно столько, чтобы обеспечить в помещении легкий полумрак, сквозь который было видно все, правда, словно бы в тумане. И это очень мешало. На противоположной от входной двери стене находилось гигантского размера прямоугольное сверху-вниз информационное табло, на котором красной разметкой светилась карта самого архива, а под ней такими же красными буквами и цифрами светились названия всех отделов архива и, что самое главное, красовалась поправка к Конституции США Санди-Вендика от 20** года о неприкосновенности личности и защите конфиденциальной информации каждого добропорядочного гражданина. Поверх табло висел плакат с оптимистической надписью: «Сохраним историю Вурджвилля для будущих поколений!». Прямо под всей этой тяжеловесной конструкцией располагалась большая дубовая стойка, которая, тем не менее, по сравнению с информационным табло выглядела просто миниатюрной. По ее центру располагалось высоченное кресло тронного вида, на котором восседала, по другому и не скажешь, маленькая тщедушная фигурка той самой китаянки, с которой Николас только что беседовал по телефону. По левую сторону от стойки располагался небольшой отгороженный закуток с кучей вешалок, на которых одиноко висели вразнобой парочка пальто и несколько разномастных курток различной длины, из чего Николас сделал вывод, что это архивный гардероб, хотя специальных табличек нигде не было видно. Больше в холле ничего не было. Абсолютно ничего, даже стульев и столов для посетителей, и от этого помещение холла казалось еще больше громоздким, а стойка и закуток еще мельче.

Чтобы подойти к стойке, где сидела миссис Ван, Йенсу пришлось отмерить своими невероятно прямыми ходулями добрых три десятка метров (холл был действительно огромен).

– Добрый день, миссис Ван, – поздоровался Николас. – Я Николас Йенс, младший инспектор юстиции, я звонил вам сегодня.

Он протянул хозяйке стойки свой именной допуск.

– Здравствуйте, мистер Йенс, – голос китаянки был неприветлив и сух. – Сейчас я провожу вас.

Она взяла карточку, внимательно изучила ее содержимое, покрутила ее в руках, повертела и нехотя вернула хозяину.

На вид миссис Ван было около пятидесяти лет. Невысокого, не более пяти футов, роста, невероятно сухая, до болезненности, с черными с проседью волосами, забранными в аккуратную коковку и скрепленными изящной спицей с фигуркой дракона. При ходьбе женщина заметно прихрамывала на правую ногу и была вынуждена пользоваться тростью. Да, да, именно тростью, причем мужской. Почему миссис Ван не использовала простой медицинский костыль, осталось для Йенса загадкой. Каждый ее шаг, каждый ее стук тростью гулким эхом отражался от стен безмерного холла.

– Молодой человек, можете раздеться в нашем служебном гардеробе – также сухо предложила миссис Ван, указывая на тот самый закуток с вешалками.

Йенс не преминул воспользоваться советом китаянки, поскольку в архиве было действительно жарко и очень душно. За те несколько минут, которые Николас провел здесь, он уже изрядно вспотел, тело под одеждой ужасно чесалось. Мгновенно юркнув за перегородку, младший инспектор юстиции быстро, хотя и весьма неуклюже с виду, стянул с себя синтепоновую куртку, длинный узкий шарф и кепку. Тут же повесил все свое добро на свободную вешалку, коих было превеликое множество, и вышмыгнул из закутка. Скорым шагом он принялся нагонять свою провожатую.

Миссис Ван уже стояла перед очередной высоченной бронированной дверью, с панелью датчиков сбоку. Войдя в холл, Николас даже и не заметил эту громадину, находившуюся на противоположной от входной двери стене, в левом дальнем углу.

Китаянка, поджавши свои тонкие губы в линию, с укоризной посматривала в сторону Николаса, когда тот спешно подходил к ней, давая тем самым ему понять, что время не резиновое, а если он собирается здесь хоть что-нибудь выяснить, да разузнать, то надобно было поторапливаться.

Подойдя к бронедвери, Йенс тихонечко понурил голову, снова почувствовав острый приступ угрызения совести от того, что сегодня выходной рабочий день для сотрудников архива может существенно затянуться. На то, что и ему сегодняшним вечером придется вкалывать сверх нормы, Николас не обращал абсолютно никакого внимания. К этому он уже привык за недолгую карьеру в отделе уголовного преследования, но напрягать других людей, видеть их косые, полные ненависти и яда взгляды, всем нутром ощущать их злобу, это было выше его сил. Даже, не то, чтобы ему было жалко этих людей. Ему, по большому счету, было на это наплевать. И только ощущение всеобщей ненависти совершенно посторонних людей, обращенное лично в его, Йенса, адрес, приводили Николаса в жуткий, неописуемый, прямо животный ужас и теснило в маленькой совести младшего инспектора и наплевательское отношение к людям, и пренебрежение чужими интересами.

Миссис Ван, загораживая своим телом от Йенса светящуюся цифровую панель сбоку от бронедвери, над чем-то колдовала, всячески при этом причмокивая и бубня себе что-то поднос, не то заклинания, не то просто какую-то веселую песенку на китайском языке. Слов Йенс разобрать не мог, поэтому все то время, что китаянка провозилась с кодом двери, простоял, разглядывая пустой холл, блестящий пол у себя под ногами. Но особенно ему приглянулись светодиодные лампочки под сводом, так загадочно менявшие свои оттенки. Николас стоял слева сбоку и чуть позади миссис Ван и внимательно наблюдал за всеми действиями китаянки. Свою трость, архивариус, повесила на левый локоть. И, несмотря на то, что трость явно мешала женщине работать с кнопками на дисплее, она ни на минуту не расставалась со своим орудием. Поначалу Николас хотел предложить миссис Ван подержать ее увесистую трость, но, потом, понял, что она ни за что на свете не согласится на его помощь и принялся просто ждать. Вскоре дверь в хранилище распахнула свои объятия, пропуская посетителей внутрь еще более темного, и еще более огромного, чем холл, помещения.

Да, помещение было действительно монументальным. Причем, высота потолков была такой же, как и в холле, возвышаясь куполом ввысь. А вот пол был намного ниже уровня порога входной двери, и чтобы добраться до одной единственной в помещении рабочей кабины для посетителей, необходимо было преодолеть сначала небольшую квадратную площадку, вымощенную черным мрамором с прожилками, сразу же за дверью и почти десять ступенек, выполненных из того же мрамора. Входная дверь располагалась в левом углу хранилища, поэтому две стороны площадки примыкали к стенам, а с двух других ниспадали мраморные ступени. Само помещение хранилища было разделено на две неравные части параллельно располагавшейся к двери стеклянной перегородкой, причем меньшая часть, находящаяся между перегородкой и входной дверью, была предназначена для посетителей, а большая часть – была вместилищем сверхмощного нейронного компьютера, центра обработки данных всех горожан Вурджвилля и гостей города. Стены и пол помещения были обшиты звукопоглощающим материалом светло-коричневого цвета, поэтому, когда Николас и миссис Ван вошли в хранилище и закрыли за собой тяжеленую дверь, звуки их шагов и, особенно, ударов трости миссис Ван по мраморным ступеням не вызывали здесь каких-либо эхоподобных явлений. Да и вообще, даже человеческий голос в хранилище звучал как-то по особенному, слегка приглушенно. Поначалу, Йенс подумал, что у него заложило уши, но постепенно привык к новому ощущению звукопередачи.

В хранилище было действительно темнее, чем в холле. И дело здесь было не только в том, что в отсеке для посетителей было намного меньше светодиодных лампочек, также меняющих оттенки освещения. Их яркость была искусственно еще более приглушена, чем в холле. В хранилище также ужасно пахло сыростью, но здесь, в отличие от холла, к этому запаху примешивался едкий запах жженой пластмассы и проводов.

Войдя в хранилище, Николас посмотрел сквозь стеклянную перегородку, за которой находился мозговой центр всего городского архива. Его нейронные соединения, трудившиеся без устали и день, и ночь, перегоняя килотонны битов и байтов, соединяя маленькие элементы информации в огромные блоки и закидывая их в сокровенные уголки искусственного интеллекта, мигали разноцветными огоньками, будто ночные мотыльки порхали с цветка на цветок. Вся информация из всех городских служб и ведомств, словно бы, по невидимому трубопроводу, стекалась сюда и обрабатывалась нейронным суперкомпьютером. Все ненужное и второстепенное тут же отсекалось еще на приеме, более важная информация дополнительно обрабатывалась и группировалась по особым и различным критериям. Но это вовсе не означало, что первоначально отсеченные данные бесследно и безжалостно уничтожались. Ни в коем случае. Ни одна крупица той информации, что попадала в городской архив, не пропадала даром. Все тщательно просеивалось и оседало в «аппендиците». Так работники архива называли самые дальние и труднодоступные закоулки суперкомпьютера. И в случае запроса тут же «выплевывалась» на огромный плоский монитор внутри кабины.

Миссис Ван, молча проводила Йенса до полупрозрачной кабины, застекленной лишь с трех сторон. На месте четвертой была пустота, отсутствовала даже дверца. Только потом Николас понял, почему кабина не была полностью изолирована. После нескольких часов работы с архивными данными, когда нейронная махина с каждой секундой пригоняла все новые и новые порции информации, ни на мгновение не останавливаясь, температура в кабине вырастала до нетерпимой, почти удушающей. И это несмотря на два огромных кондиционера внутри кабины. Поэтому отсутствие стенки и двери значительно снижало температуру, и позволяло посетителям доработать до конца.

Миссис Ван, проводив Йенса до кабины и настроив ему монитор, устроилась поудобнее неподалеку (оказалось, что между кабиной и стеклянной перегородкой стояло кресло) и стала изображать, будто она спит. Полупрозрачные стенки кабины позволили Николасу рассмотреть китаянку, сидевшую в кресле, получше и отчетливо заметить, что она вовсе не спит.

«Долг превыше всего. Даже поспать спокойно не дают» – хмыкнул Йенс и постарался полностью сосредоточиться на работе, хотя по-прежнему считал, что все это пустая затея.

Пред взором Николаса всплыл гигантский контур клавиатуры, содержавший наравне с вполне обычными кнопками множеством непонятных кнопок, на которых были изображены какие-то затейливые узоры, графики и аббревиатуры, смысл которых он так и не смог понять, даже проработав за монитором несколько часов. Поэтому младший инспектор постарался не использовать эти загадочные кнопки, обходясь знакомыми, привычными для любого пользователя компьютером, клавишами.

Немного попривыкнув к необычной раскладке, Йенс принялся работать своими длинными крючковатыми пальцами, выстукивая по клавишам, формулируя запросы, аналогичные тем, что задавал полицейскому архиву. Но данные, которые выводились на огромный монитор здесь, были куда объемнее, чем в участке. Здесь были фамилии сотен врачей и людей, имевших хоть какое-то отношение к традиционной медицине. Еще больше было людей, косвенно связанных с хирургией, и имевших дело с медицинскими опытами. Это были и ветеринары, и генные инженеры, и робототехники, и еще бог весть какие-то профессии, о существовании которых Николас и представления не имел до сегодняшнего дня. В файлах была почти вся информация об этих людях, во всех мельчайших подробностях, о которых Йенс и мечтать не мог.

Несмотря на всё быстродействие архивного суперкомпьютера, ему понадобилось достаточно много времени, чтобы отработать все запросы младшего инспектора юстиции. Наконец-то, почти через два с лишним часа, два неимоверно долгих часа, Николас, взмыленный, измученный от невыносимой и удушающей жары, царившей в кабинке, почти выдохшийся от нервного напряжения, уже слегка подслеповатый от нереально яркого монитора, дождался последнего файла, «извергнутого» из недр нейронного супермонстра, в котором содержались сведения о людях, имеющих любое отношение к хирургическим опытам. Но, это была только середина работы. Теперь же было необходимо перелопатить весь этот материал и отыскать в нем данные обо всех этих гражданах, которые могли находиться в предполагаемое время совершения преступления в Вурджвилле.

И снова закипела работа. И вновь Николас застучал своими несуразно длинными пальцами по клавишам контура, задавая архивному компьютеру новые задачки, на которые желал получить ответы. И машина затарахтела. Огоньки по нейронам за стеклянной перегородкой снова забегали быстрее и ярче. И все началось сначала – файл за файлом. Только на этот раз исходных данных, с которыми ему пришлось работать, было куда меньше, чем вначале сеанса, поэтому «архив» справился куда быстрее. Словно старатель перемывает груду песка, оставляя лишь золотые песчинки, так и суперкомпьютер просеял терабайты данных, оставив в сухом остатке лишь имена, фамилии и регистрационные данные всех граждан, имеющих медицинское и около медицинское образование, и находившихся в предполагаемый момент похищения тела Милтона в городе. На все про все у архивного центра обработки данных ушел еще примерно час работы.

За время нахождения Николаса за монитором, все его конечности ужасно затекли, мышцы невыносимо ныли, его мучила жажда, неимоверно хотелось пить (он в который раз отругал себя за то, что не прихватил с собой хотя бы маленькую бутылочку минералки). Йенс встал, вышел из кабины. Любоваться работой почти живого архивного организма он уже не хотел, насытившись его видами, время от времени поглядывая на него во время работы сквозь полупрозрачную стену кабины. Он просто решил пройтись и размять застоявшиеся мышцы и сухожилия, а, заодно, и «разбудить» миссис Ван. Вся информация, которую накопал Йенс, была выведена архивом в электронном виде и хранилась теперь в буфере обмена. Теперь наступал самый сложный период работы – работа головой. А этого Йенс никогда не любил. Ну не складывались у него отношения с интеллектуальным трудом. Не мог он долго корпеть над бумагами, выявлять видимые и невидимые параллели, строить всевозможные схемы, догадки, давать ответы на все возникающие вопросы. Не его это было, не его. Вот сидеть в засаде, участвовать в погоне, ловить преступников, рисковать жизнью – это да, работа в удовольствие, хоть и рисковая. Тем не менее, сегодня комиссар поручил ему выполнить именно мозговую работенку и облажаться Йенс не имел никакого права. Поэтому, побродив вокруг кабинки для посетителей и понаблюдав за «спящей» миссис Ван, Николас решил вступить в новую фазу обработки данных.

Николас решительно направился к креслу миссис Ван, благо все его члены хорошо размялись, хотя в ногах еще отчетливо ощущалось покалывание. Китаянка по-прежнему сидела в кресле, откинув спинку, и изображала из себя, ну очень плохо, спящего человека. Младший инспектор не стал скрывать своего раздражения происходящим фарсом и, подойдя вплотную к креслу миссис Ван, гаркнул.

– Мне необходимо распечатать данные.

Миссис Ван продолжала играть свою нелегкую роль до конца. Она, пораженная внезапностью и резким тоном своего собеседника, судорожно открыла глаза, охнула, запричитала что-то на китайском языке. Потом, будто бы сообразив, что происходит, перешла на английский язык.

– Молодой человек, что вы себе позволяете? – даже неподготовленному человеку сразу стало бы понятно, что женщина попросту изображает из себя разбуженного и встревоженного человека, на самом деле таковым не являясь. Затем, внимательно взглянув в лицо Йенсу и поняв, что инспектор оценил ее плохое актерское мастерство по достоинству и не захотел бы в дальнейшем приходить на спектакли с ее участием, приняла свой обычный повседневный вид, с которым и встречала Николаса в холле.

– Что вы хотите? Извините меня, но я не расслышала вашего вопроса – миссис Ван опять принялась растягивать слова, чем снова взбесила Йенса.

– Мне надо распечатать полученную здесь информацию – повторил вопрос Николас. – На бумаге.

– Я поняла, что не на папирусе – пробубнила себе под нос китаянка, кряхтя и сопя, поднимаясь с кресла.

Было заметно, что она тоже засиделась в своем кожаном гнезде и все ее сочленения также изрядно затекли. Миссис Ван, прихватив с собой трость, демонстративно отвернулась от Йенса и принялась прохаживаться вдоль стеклянной перегородки, отделяющей зал для посетителей от мозгового центра архива, как совсем недавно разминался и сам Николас. Сделав небольшой променад по хранилищу, миссис Ван, прихрамывая и постукивая тростью, вернулась к младшему инспектору Йенсу, стоявшему как вкопанный все это время на месте и завороженно наблюдавшему за всеми телодвижениями китаянки. Миссис Ван приблизившись к Николасу, тем не менее, не остановилась возле него, а только буркнула ему, чтобы он следовал за ней, и прямиком отправилась к кабинке для посетителей. Йенс покорно засеменил следом.

Архивариус, по-хозяйски, вошла в кабинку и деловито уселась за огромный монитор. Из-за того, что кабинка была очень маленького размера, места внутри для Николаса уже не осталось, поэтому ему пришлось просто встать в пустой проем, выполнявший роль двери, и наблюдать за стремительной работой пожилой женщины. Та же, в свою очередь, действительно работала со знанием дела, ее пальцы буквально порхали по клавишам и Николас увидел, что миссис Ван свободно пользуется непонятными ему клавишами со всевозможными рисунками, графиками и аббревиатурами.

«Вот что значит опыт и сноровка» – с завистью подумал Йенс. Его задело за живое, что за все три с лишним часа работы за монитором, он так и не догадался о предназначении этих загадочных кнопок, ну хотя бы одной из них.

Через три минуты, женщина сползла с капитанского мостика кабинки и, как показалось младшему инспектору, еще больше хромая и тяжелее опираясь на трость, проковыляла наружу.

– Все. Я распечатала архивные данные.

– Но где же документы? Что-то я их нигде не вижу – удивился Йенс. Он не слышал ни звука работающего принтера, ни шуршания листков выплевываемой бумаги.

– В соседней комнате, где же еще – фыркнула миссис Ван, весьма недовольная такой несообразительностью посетителя, да еще к тому же и полицейского – человека, обличенного властью. В ее тоне явно слышалась критика в адрес собеседника, не знающего, что вся информация, распечатываемая из архивного компьютера, попадает сначала на стол директора архива. Тот, внимательно ознакомившись с содержимым документов, скрепляет все листы и ставит свою визу на первой странице. И только потом, при положительном решении вопроса директором архива, эти данные передаются посетителям.

Именно это и втолковала миссис Ван. Назидательно, обстоятельно, с чувством собственного превосходства над нерадивым соперником. Хорошенечко вправив молодому, неопытному посетителю мозги, миссис Ван заковыляла к мраморным ступеням, ведущим к выходу. Николас, теперь уже осведомленный о работе архива, тут же сообразил, что она направилась к директору архива за его документами, и решил помочь бедной женщине. Чувство вины за испорченный сотрудникам архива субботний вечер, буравчиком застряло в мозгу Йенса и с каждой затянувшейся минутой проникало в сознание все глубже и глубже, создавая буквально физическую боль.

– Миссис Ван, давайте я сам схожу к директору за документами. У меня получится быстрее. А вы посидите пока на своем стульчике, поспите – Николас догнал женщину, остановив ее прямо возле ступенек, и попытался улыбнуться архивариусу, но улыбка получилась какая-то неестественная, кривая.

Миссис Ван остановилась, взглянула на Йенса снизу вверх. В ее взгляде читались нотки назидательного педагога, смотрящего на своего ученика, так и не освоившего преподаваемый им предмет. Несколько секунд она, молча, ядовито сверлила полицейского взглядом. Затем, видимо отчаявшись вернуться сегодня вовремя домой и оттого никуда не торопясь, миссис Ван снова принялась доходчиво объяснять несмышленышу, что в кабинет директора архива имеет доступ исключительно сотрудник архива, а за копиями документов, вообще, только архивариус, точнее сказать, сама миссис Ван.

Николас стоял как вкопанный, выслушивая наставления китаянки, которая, излив очередную словесную тираду о правилах ведения делопроизводства в городском архиве, потихоньку принялась отсчитывать ступеньку за ступенькой вверх, поднимаясь ко входной бронедвери. Йенс остался в хранилище один, после того, как за спиной миссис Ван защелкнулась стальная махина. Ему уже ничего не оставалось, как вернуться в полупрозрачную кабинку, сесть в кресло и уныло ждать, когда вернется китаянка и принесет ему распечатанные из архивного центра бумаги. Духота в кабинке немного спала (кондиционеры, без устали охлаждавшие нейронный суперкомпьютер архива, неплохо справлялись со своей работой), но Николасу все же пришлось расстегнуть пару верхних пуговиц своей рубашки, чтобы те его не задушили. Воротник рубашки был насквозь промокшим, отчего на шее Николаса уже набилась приличного размера кровоточащая рана, от попадания в которую капелек пота, ужасно щипало. В глазах рябило, перед глазами мелькала какая-то зеленая точка, мышцы по всему телу невыносимо ныли, да и голова начинала побаливать.

Минута тянулась за минутой в ожидании миссис Ван с распечатками. Йенс сквозь полупрозрачную стену кабинки и стеклянную перегородку в помещении, наблюдал работу мозгового центра архива без всякого интереса, просто так, по привычке. А там все было по-прежнему – цветные огоньки то начинали судорожно бегать по нейронам суперкомпьютера, то, наоборот, словно бы замирали, застыв на своем определенном месте.

«Видно, обрабатывает очередную порцию поступившей информации» – безучастно подумал Николас, когда в очередной раз клетки супермозга заискрились и по ним забегали цветные огоньки.

По ощущению Йенса прошло не меньше получаса, прежде чем бронедверь снова бесшумно распахнулась и на пороге возникла тщедушная фигурка миссис Ван, в руках которой была тонюсенькая пачка бумаги.

Николас безвольно сполз с кресла в кабинке и также вяло направился навстречу китаянки, чтобы взять у нее документы. Однако, миссис Ван снова отказалась от его помощи и проковыляла к кабинке, самостоятельно неся весь ворох распечаток. Затем, волшебным жестом, она откуда-то из-под стола извлекла какой-то журнал, раскрыла его на нужной страничке и предложила Йенсу расписаться в получении копий архивным данных. Младший инспектор юстиции, также без особого энтузиазма, взял из рук миссис Ван шариковую ручку и расписался в двух местах в журнале. После всей этой бумажной волокиты, в руках Николаса оказалась целая книга – все листы распечаток были аккуратно сшиты капроновыми нитками, а на первой странице красовалась прямоугольная синяя печать архива, внутри которой располагалась витиеватая подпись директора архива.