Дом Безгласия

– Я скажу им, что это сделал ты.

Слова повергли меня в ужас. Я ожидал чего угодно, только не этого. Например: «Я пришел увести тебя с собой, увести тебя с собой». Или: «Я пришел забрать твою-у ду-у-ушу».

Но что значит «Я скажу им, что это сделал ты»?

– Что именно я сделал? – промямлил я.

Коротышка шагнул вперед. Половицы зловеще скрипнули. Гаскинс наклонился. Если бы он сейчас чихнул, то наверняка заразил бы меня своим вирусом.

– Я сейчас скажу им, что это сделал ты, – лихорадочным шепотом проговорил он, – что ты умолял меня убить твоего друга вместо тебя.

Дрожь пронзила меня с головы до пят. Словно волна пронеслась по телу, буквально лишив дара речи. Я отполз назад, пока не уперся в стену, и натянул одеяло до подбородка, словно оно могло защитить меня. Я был не в силах даже просить пощады.

– Как его зовут? – почти ласково поинтересовался Коротышка, указывая на мирно посапывающего на нижней койке Алехандро.

В ответ я только затряс головой. Грудь сдавило от нехватки кислорода.

– Назови его имя. Назови его имя, не то я убью вас обоих.

Я снова затряс головой.

– Я жду! – Даже произнесенная шепотом, команда больше напоминала звериный рык.

Ужас развязал мне язык.

– Алехандро.

– Алехандро, – повторил Гаскинс, словно пробуя имя на вкус. – А теперь проваливай. – Он отступил на шаг и мотнул головой в направлении двери.

Вместо того чтобы подчиниться и немедленно выполнить приказ, я прохрипел:

– Пожалуйста, не трогай его!

Его следующие слова вновь удивили меня.

– Ты видел меня в лесу. Ты и девчонка. Не вздумай отпираться.

Я кивнул, не зная, какого ответа он ждет.

– Как ты думаешь, стоит тебя сейчас убивать? – проговорил он. – Ты уже все выложил. Ничего, меня не найдут, пацан. Меня даже не смогут увидеть, если я сам не захочу показаться на глаза. Можешь болтать что угодно. Полиции, всем остальным… Однако тебе не простят то, что ты умолял меня убить… – Он указал на нижнюю койку. – Что ты умолял меня убить Алехандро. Теперь проваливай, пацан. Не заставляй меня повторять дважды. Иначе мой нож вырежет на твоем лице улыбку. Красную улыбку, которая никогда не сменится скорбной гримасой.

Глаза наконец привыкли к темноте. Или Гаскинс сдвинулся ближе к окну, откуда сочился жидкий свет. В любом случае теперь я рассмотрел его лучше. Рассмотрел оспины на лице, увидел глаза, пылающие ненавистью и еще каким-то потусторонним огнем. Я уже упоминал низкий рост убийцы, однако в тот момент он казался мне выше потолка, как бы странно это ни звучало. Гигантский монстр, пришедший из сказок.

Он втянул в себя воздух, чтобы снова заговорить. Я поспешно перекинул ноги через край койки. Он успокоился. Я сполз вниз на животе. Когда ступни коснулись пола, меня окатила новая волна ужаса – я стоял спиной к убийце! Тело покрылось мурашками. Я повернулся к Гаскинсу лицом. Не из храбрости – это был целиком и полностью акт трусости.

– Слушай меня, пацан. Вали отсюда и в ближайшие полчаса не возвращайся. Если вздумаешь кому-нибудь рассказать, до рассвета я убью твою мать.

Я тешил себя мыслью, что хоть немного, но помедлил. Что какой-то момент сопротивлялся. На самом же деле, прежде чем Коротышка успел сказать что-либо еще, я бросился к выходу. Позади раздалось шарканье, сдавленный стон; затем словно что-то шмякнулось. Эти звуки доныне проигрываются у меня в голове, стоит только остаться одному в темном и в тихом месте.

Я так и не вернулся в барак и никого не позвал на помощь, пока не понял: прошло уже достаточно времени, чтобы Коротышка успел убить Алехандро.

Достаточно времени, чтобы отрезать ему голову.

Глава 7

Июль 2017 года

1

Будь я поэтом, я описал бы свою жизнь как юдоль мрака: грозовые тучи вверху, острые скалы внизу; я мерзну, волосы промокли, ноги стерты в кровь. (Разумеется, в метафорическом смысле; впрочем, время от времени я чувствовал все это буквально.) Однако я не переставал двигаться вперед. Сквозь тучи всегда просвечивала искра надежды, которая облегчала путь, давала возможность справиться с невзгодами. В юности у меня были родители, братья и сестры, друзья. А после смерти жены в самые тяжелые дни меня поддерживали дети и Андреа.

Надежда была всегда. Всегда на горизонте брезжил свет, даже посреди сплошного мрака.

Пока однажды ночью не исчез мой сын.

После звонка в полицию, сделанного на грани умопомешательства, я погрузился в пучину отчаяния, которую вряд ли смогу описать. Масса телефонных звонков, объявлений о пропаже человека для прессы и полиции, поисковые группы из родных, друзей и совершенно незнакомых людей, слезы… Все это окутывала завеса горя и страха, и я почти не воспринимал окружающий мир.

Жизнь не двигалась более по прямой линии, а петляла по искривленной траектории. Словно бесконечные секунды подъема на американских горках: затянувшееся ожидание верхней точки и затем прыжка в неизведанные глубины.

Каждая секунда длилась вечность; постоянный страх узнать плохие новости навис у нас над головами, и я желал, чтобы мир остановился прежде, чем кто-то принесет мне известие, которое раз и навсегда меня уничтожит. Этот страх плюс стремление найти сына как можно скорее запутало мои отношения со временем, и я буквально сходил с ума. Я не спал и даже едва мог заставить себя присесть.

Мы искали. А что еще оставалось? Мои родители, тетя Эвелин, дядя Джефф, их дети, и целая армия местных жителей. Мы искали.

Время потеряло смысл. Восход и заход солнца перестали для меня существовать; дневной мрак ничем не отличался от ночного. Не стало ни секунд, ни минут, ни часов. Только вязкая трясина под названием «прямо сейчас», вселенная, замершая в подвешенном состоянии, наполненная страхом и тревогой. Ведь что такое прошлое, настоящее и будущее, если пропал сын?

Я не знал, как поступить с младшими детьми. Лгать и вселять тщетные надежды я не мог. Несмотря на протесты родителей, я рассказывал им все, не отпускал от себя, позволял слушать все переговоры и наравне с другими участвовать в поисках. Вдруг это поможет хоть немного сохранить нормальную психику, и им, и мне? Я осознавал, что отчасти лишаю их детской наивности, которую уже нельзя будет вернуть, – даже крошке Логану. Однако этот выбор казался единственно приемлемым.

На третий день после исчезновения Уэсли я шагал через кукурузное поле Фриерсонов. Изумрудно-зеленые стебли доставали почти до плеч. Солнце поднималось в зенит и припекало шею, напоминая, что гигантский огненный шар в девяноста миллионах миль от нас действительно существует. Мне было наплевать, если оно превратится в суперновую звезду – или что там делают небесные тела, когда умирают, – и заберет с собой всех нас, погубит в своем огненном великолепии. И это еще одна из наиболее веселых мыслей, посетивших меня в то утро.

Ближе всех ко мне в шеренге шагала Хейзел. Она тянула шею, оглядывая со всех сторон каждый стебель кукурузы, словно Уэсли и правда мог за ним спрятаться. Ее трогательная старательность едва не разбила то, что осталось от моего сердца. Девочка любила брата и жутко скучала по нему, и я знал – ее юный мозг обрабатывал информацию совсем не так, как мой. Я этого не понимал и не притворялся, что понимаю, однако что-то подсказывало: дочь всерьез ожидает, что Уэсли в любой момент может выскочить и прокричать «Ау!». Она держалась за надежду, о которой я уже и не мечтал.

Я решил что-нибудь сказать и уже открыл рот. Однако в последние два дня любое слово, обращенное к детям, стало рутинной, бесплодной попыткой изобразить чувства, которых я не испытывал. На глаза навернулись слезы, и я поспешно наклонился к дочери и погладил ее по голове, выжав из себя ободряющую улыбку. Что еще я мог сделать? Мы продолжали идти. В воздухе непрерывным саундтреком разносились крики «Уэсли! Уэсли!». Я уже совершенно охрип и не мог произнести ни звука.

– Папа? – окликнула Хейзел.

Я повернулся, чуть-чуть успокоенный ее голосом и радуясь, что дочь, в отличие от меня, может говорить.

– Да, милая?

– Да нет, ничего, – сказала она, снова погрузившись в задумчивость. – Я хотела спросить, в норме ли ты, вот только сама знаю, что нет. А значит, глупо спрашивать.

– Я стараюсь, милая. И я буду в норме, пока ты рядом.

Вы можете подумать, я имел в виду не совсем то. Но эта маленькая девочка действительно была нужна мне как воздух. И после двух дней отчаяния я начал понимать это как никогда. Волна невыносимой любви захлестнула меня, и я заплакал, как ребенок.

– Папочка! – Хейзел бросилась ко мне и раскинула руки. Я опустился на колени и прижал ее к себе, стиснув так, что ребра едва не хрустнули. И она не проявила недовольство, а попыталась ответить таким же крепким объятием. Солнце висело прямо над головами, и наши тени на миг почти исчезли.

– Мы найдем его, – сказала Хейзел, снова выглядя умной не по годам. – Мы найдем его живым и здоровым. Вот увидишь. Может, он просто заблудился.

Не в силах вымолвить ни слова, я кивнул сквозь слезы и двинулся вперед.

2

Мы ничего не обнаружили ни на том кукурузном поле, ни в окаймляющем его лесном массиве, ни на болоте, окружающем лес. До нас донеслись крики других групп – под началом Джеффа и Эвелин, под началом старых друзей, под началом полицейских. И все они сообщали одно и то же.

Ничего.

Ничего.

Никто не мог найти моего мальчика.

3

У меня не сохранились воспоминания о третьих сутках. Утро, день и вечер вполне могли бы поменяться местами; я ничего не заметил бы и не счел это в высшей степени необычным. Какое-то время солнце висело по одну сторону неба, а какое-то по другую. Я помню только момент, когда оно стояло в зените. И потому испытал полный шок, когда мама подошла ко мне и сказала:

– Пришло время ужина.

Мы стояли на краю плантации соевых бобов, только что прочесав болотистый участок леса по другую сторону дороги. Моя одежда пропиталась потом, тиной и грязью.

– Надо же. Почти стемнело, – пробормотал я.

Мама кивнула, явно приободрившись от того, что услышала ответ – я почти целый день всех игнорировал.

– Мы слишком далеко от дома, чтобы приготовить нормальную еду. Давайте зайдем в «Компас», посидим.

Я замотал головой, не дав ей договорить.

– Мама, ни в коем случае. Мы должны использовать остаток светового дня, чтобы… – Я запнулся, не зная, как продолжить, и указал в случайном направлении, в сторону фермы с огромным зернохранилищем, построенным в экостиле, в угоду последним тенденциям, и без отверстий в крыше. – Может, он споткнулся и угодил в канаву? Кто-нибудь знает, кому принадлежит вон та ферма?

Мама подошла ближе и коснулась моего плеча.

– Сынок…

– Мама, всегда трудно…

Она сжала плечо сильнее.

– Сынок…

Озадаченный маминым тоном, я посмотрел ей в глаза. Взгляд был упрям, почти как мой.

– Сейчас мы пойдем и как следует поужинаем. Детям нужно поесть. Мне нужно поесть. И тебе, черт возьми, нужно поесть.

Мама никогда не ругалась, и я опять чуть не расплакался. Грудь сдавили спазмы.

– Иди сюда. – Она обняла меня и тут же отпустила, точно так же, как чуть раньше мы с Хейзел. Я всхлипнул и уронил слезинку ей на плечо. Мама зашептала – любящим голосом, который я всегда недооценивал:

– Ты совсем измучился, Дэвид. Мы все измучились. Мы прочесывали лес до потери сил. Поиск продолжат другие. А твоим детям нужна нормальная обстановка, например семейный ужин. Не говоря уже о том, что всем нам требуется добрая порция еды. Ведь мы можем отдохнуть часок? Идем в «Компас», закажем морепродукты. Дженни, скорее всего, даже денег с нас не возьмет. Идем же!

– Но Уэсли… Как можно сидеть и поглощать вкусную пищу, не зная, что с ним? Вдруг он ранен, или… – Я не смог закончить фразу. А если бы и смог, все равно не закончил бы. – Как мы можем так с ним поступить?

– Он хотел бы знать, что мы сыты. Потому что он нас любит.

Мама взяла меня за руку и улыбнулась сквозь слезы. Я понимал, что она тоже встревожена и измучена и что она сильнее меня. Я вытер глаза и кивнул.

– Хорошо. Один час. А затем продолжим поиски.

Мама со вздохом согласилась с моим условием.

4

Действительно, Дженни и слышать не захотела об оплате. Едва мы вошли, эта почтенная матрона неопределенного возраста бросилась к нам с объятиями и заохала. Она посадила нас за большой стол в глубине зала и настояла, что подаст ужин за счет заведения. Ее муж Эд как раз в этот момент участвовал в поисках.

Я набрал закусок, чувствуя укор совести всякий раз, когда клал в тарелку очередной сочный деликатес – Уэсли любил это кафе, и мы посещали его как минимум дважды в каждый приезд к бабушке. Усевшись за стол, снова подумал, как в ночь исчезновения Уэсли я ходил во сне и проснулся среди деревьев. До сих пор я никому не признался в этом и в душе уверял себя, что два события абсолютно не связаны. Причем смутно ощущал, что нечто подобное уже случалось со мной в юности.

– Лучшие на свете креветки, – объявила Хейзел, указывая на доску с меню. – Хотя я их вообще-то не люблю. – Она выбрала одну из самых сочных, обмакнула в коктейльный соус и, причмокнув от удовольствия, принялась жевать.

– Тогда откуда ты знаешь, что они лучшие на свете? – искренне недоумевая, спросил Мейсон.

– Что ты имеешь в виду?

– Раз ты не любишь креветки, значит, ты не так часто их ешь. И откуда тебе знать, что именно эти креветки лучшие на свете?

– Глупый мальчик, – изрекла Хейзел с непререкаемой уверенностью. – Это всего лишь фигура речи. На самом деле я их очень люблю.

– Я тоже считаю, что они лучшие на свете, – внесла свою лепту мама. – А я не была нигде дальше Флориды.

Шутка влетела Мейсону в одно ухо и тут же вылетела в другое, а вот Хейзел захихикала, одновременно запихивая в рот две креветки. И хотя меня задело, пусть совсем немного, что близкие ведут себя, как будто ничего не случилось, я понимал – альтернатива намного хуже. Что делать, если они расклеятся подобно мне? А мои родители держались ради внуков, хотя отец, несчастный и опустошенный как никогда, уже не мог скрыть отчаяние. Я чувствовал себя так же, однако ел и улыбался, изо всех сил стараясь больше не плакать.

– Что такое креветки? – спросил Логан. Малыш не ел ничего, кроме куриного мяса. Вот и сейчас ухватил в обе руки по кусочку жареного цыпленка, уже испачкав пальцы, и жевал с открытым ртом.

– Это типа рыбы, – ответил Мейсон.

– Рыбы? – удивилась Хейзел. – На рыбу совсем непохоже.

– Ну как же, – вмешалась мама. – И рыбы, и креветки живут в океане. Не путай брата.

Но Хейзел было не так легко переубедить.

– Бабушка, и тигр, и змея живут в джунглях, но они не одно и то же.

От столь оригинальной трактовки мама уронила челюсть, а затем тихо засмеялась.

– С тобой не поспоришь.

Хейзел повернулась к Мейсону.

– Креветки относятся к ракообразным, которые обитают в различных водоемах и дышат жабрами… – Она запнулась, сообразив, что должна была остановиться на слове «ракообразные».

– Ха! – выкрикнул Мейсон. – Жабрами – значит, рыбы!

Хейзел категорично тряхнула головой.

– Нет, это совершенно различные типы живых существ!

– Живут в водоемах, дышат жабрами и не рыбы? – Мейсон выбросил вперед руку, как будто плыл. – А кто же тогда рыбы?

Глаза Хейзел вспыхнули: она придумала идеальную ответную реплику.

– Ты еще скажи, что морской конек – то же самое, что обычный конь! И что на обоих можно сесть верхом и покататься вокруг фермы!

Я с удивлением обнаружил, что откинулся на спинку стула и наслаждаюсь пикировкой детей – а ведь еще пару минут назад было не до того. Не буду преувеличивать – улыбка на моем лице не расцвела, однако я больше не хмурился.

– А как насчет тигровых акул? – спросил я, исключительно чтобы продолжить тему. – У них есть полоски? Не могу вспомнить. Они относятся к рыбам или к кошкам?

– Полагаю, они относятся к семейству китовых, то есть морских млекопитающих, – сообщила мама. Настолько неожиданно, что я рассмеялся, совершенно инстинктивно. Все на меня посмотрели – словно я вздумал напеть какую-нибудь джазовую мелодию.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Перевод Юнны Мориц.

2

Дональд Генри Гаскинс по прозвищу Коротышка – реальное лицо, один из самых жестоких серийных убийц в истории США. Казнен в 1991 году. (Впрочем, персонаж данной книги скорее его альтернативная версия.) Здесь и далее прим. перев.

3

Персонаж кукольного театра.

4

Уильям Шекспир. Имеется в виду отсылка к реплике Полония из трагедии «Гамлет».

5

Прием Геймлиха – процедура первой помощи при попадании посторонних предметов в дыхательные пути. Спасатель выполняет резкое нажатие на нижнюю часть диафрагмы.

6

«Где Уолдо?» (Where’s Waldo?) – цикл иллюстрированных детских книг, в которых нужно найти на картинке определенного человека или вещь.