Полная версия
Провокатор
– Даже так?!
С хозяина кабинета мигом слетела невозмутимость. Он даже подобрался, как легавая собака при виде дичи.
– Именно. Поэтому еще раз покорнейше прошу о полной конфиденциальности.
Зубатов поднялся, прошел к двери, приоткрыл ее и дал несколько распоряжений тихим голосом. После чего вернулся, сел в кресло и вежливо предложил приступить к разговору.
– Извольте, начнем по порядку.
С этими словами я выложил перед Сергеем Васильевичем все свое богатство: паспорт, права, кредитные карточки, мультитул, планшет, пару гелевых ручек, портативный лазерный дальномер, склерометр, ключи от машины с брелком-сигналкой, закончив снятыми с руки часами и включенным на аудиозапись смартфоном.
– Что это?
Вместо ответа я протянул ему паспорт:
– Прошу.
Зубатов взял красную книжечку, хмыкнул, увидев написание без «ятя», раскрыл ее… пролистал…
– Это какая-то нелепая шутка.
– Сергей Васильевич, вряд ли для нелепой шутки кто-либо сделал столько странных вещей. Которые к тому же невозможны при вашем развитии техники. Да вот хотя бы это блестящее покрытие страницы или материал карточки…
– Ну, знаете ли! При желании можно и не такое сделать!
– Хорошо, а как вам это? – я нажал кнопку включения планшета.
Вот на этом моменте его, кажется, начало пронимать.
– Хм… Фотография с подсветкой.
– Цветная? Ну ладно…
Покопавшись в файлах, я запустил видео – первый попавшийся ролик.
Зубатов замер и уставился на экран.
– Вот это, – я взял в руку смартфон, – универсальное устройство. При наличии сети работает как телефон, телеграф, доступ ко всемирному хранилищу информации на любом языке, компас и многое другое. Без сети – как ежедневник, устройство записи и воспроизведения звука или изображения, библиотека, фонарь… Перечислять можно долго.
– Сети? – Зубатов вскинулся, услышав знакомое слово, но быстро сообразил, что к агентурной сети оно не относится. – Что за сеть? Вы о чем?
Я мысленно ругнулся. Тороплюсь… тут надо как младенцу все растолковывать.
– В наше время так называется всемирная система информации. В схематичном плане она выглядит, как сеть. Но, если не возражаете, к этому мы перейдем чуть позже. Слишком объемные данные, придется потратить очень много времени на объяснения. Вот, к примеру, один из способов использования сего прибора, – я вызвал приложение, тыкнул кнопку воспроизведения, снова положил смартфон на стол.
Из динамика донеслось:
«– Извольте, начнем по порядку.
– Что это?
– Прошу, – послышался легкий шелест страниц.
– Это какая-то нелепая шутка.
– Сергей Васильевич, вряд ли для нелепой шутки…»
Зубатов недоуменно помотал головой, я выключил воспроизведение.
– Не узнали свой голос? Это в порядке вещей, никто не узнает. У себя в голове мы «звучим» иначе, чем для других. Но продолжим, будьте любезны, возьмите какой-нибудь особенный предмет.
Зубатов, как зачарованный, поднял пресс-папье из настольного письменного прибора, я щелкнул его камерой и, ощущая себя фокусником, продемонстрировал получившийся кадр.
– И это еще не все. Сейчас я передам снимок на планшет… вуаля, можете рассмотреть себя на экране побольше. Если вы считаете, что это подстроено, придумайте любой другой кадр.
Надо сказать, удар начальник охранного отделения держал неплохо. Через пару минут, покрутив мои гаджеты в руках и промочив горло остывшим чаем, взял мультитул.
– А это?
– Универсальный карманный инструмент. Что-то вроде швейцарского ножа, но шире по возможностям. Вот смотрите – это плоскогубцы, это нож и пилка, это отвертки…
– Ну, это может сделать любой слесарь! – он все еще цеплялся за привычную картину бытия.
– Да, но до этого надо еще додуматься! А вот такие винты и такую заточку не делает сейчас никто в мире. Кстати, мы можем их запатентовать и заработать на этом.
Зубатов хмыкнул и вернулся к паспорту.
– Что такое ОВД?
– Отдел внутренних дел, у вас это вроде бы «полицейская часть», если не ошибаюсь. УВД – Управление внутренних дел, более высокая инстанция, ЗАО – Западный административный округ, один из девяти в Москве.
– Российская Федерация?
– Федеративная республика, правопреемница Советского Союза, образованного после развала Российской империи в 1917 году.
– Господи, твоя воля…
Поняв, что его, наконец, пробрало, я решил закрепить успех.
– Да, чтобы покончить с неприятными вопросами… Насколько я помню, вас лет через пять со скандалом уволят…
Зубатов обхватил лоб и с силой провел ладонью по лицу.
– Оставим пока эту тему. Что там было насчет революционеров?
– В ближайшие год-два начнется слияние революционных социалистических групп. В основном выросших из народничества и его идей. В том числе идеи о достижении цели террористическими методами.
– Да, охранное отделение имеет такие сведения.
– Было бы странно не иметь их. Я не помню точно, но вроде бы Евно Азеф уже завербован как агент отделения. Именно он и возглавит боевую организацию. Причем будет работать, что называется, и нашим, и вашим. Какие-то покушения предотвратит, какие-то, наоборот, проведет. Например, успешные покушения на великого князя Сергея Александровича (Зубатов заметно напрягся) или на министра внутренних дел Плеве. Но в целом лет через девять-десять террористы в России будут ежедневно убивать от пяти до пятнадцати человек.
– Сколько??? – полицейский от волнения даже привстал со стула. – Это невозможно!
– К сожалению, так было, – печально вздохнул я. – Причин этому много. Репрессии без реформ неизбежно ведут к пополнению революционных организаций. А желающих умереть героем среди «юношей со взором горящим» всегда хватало. Вы и сами это прекрасно знаете. Мне кажется, что в наших силах сбить эту волну, профилактика всегда эффективнее, чем ликвидация последствий. А последствия, смею вас заверить, гораздо ужаснее, чем десяток смертей в день. Только погибшими Россия за грядущий век потеряет примерно восемьдесят миллионов человек, а это уже две тысячи в день! Так что у меня выбора нет. Я в любом случае буду пытаться что-то делать, поскольку знаю тенденции и причины их возникновения. Но без ваших возможностей толку будет куда меньше.
Вывалив все разом, я испытал немалое облегчение. В конце концов за один день столько на меня одного – это слишком. Пусть теперь у других голова болит.
Зубатов задумался, покрутил в пальцах остро заточенный карандаш, отхлебнул еще чаю, встал и подошел к окну. Постоял у него, рассматривая улицу, вернулся к столу, снова взял в руки мой паспорт, пролистал его…
– Хорошо. Значит, Михаил Дмитриевич?
– Точно так. Михаил Дмитриевич Скамов, 1971 года рождения…
– Сколько вам сейчас лет?
– Сорок девять.
– Сколько???
– Сорок девять.
Зубатов скептически хмыкнул.
– Послушайте, вы не выглядите на сорок девять! От силы лет на тридцать пять – тридцать восемь!
Черт, а я еще считал, что начал стареть…
– Да, у нас больше продолжительность и лучше качество жизни. Мы позже взрослеем и позже стареем. Плюс я всегда выглядел заметно моложе своего возраста. А вообще у нас пятьдесят лет – время расцвета.
Зубатов недоверчиво покачал головой.
– Посмотрите на дату выдачи паспорта – 2016 год. А теперь откройте последнюю страницу. Там написано, в каком возрасте положено его выдавать – сорок пять лет. Если хотите, я еще могу показать фотографии своих ровесников.
– Нет, не стоит… продолжайте.
– Разведен, проживаю… вернее, проживал… или буду проживать, не знаю, как точнее… в Москве, на проспекте Вернадского.
– Это где?
– Это примерно деревни Никулино и Тропарево. Шесть километров или, если вам привычнее, верст, на юго-запад от Воробьевых гор.
– Так далеко?
– Да, громадный город вырос. Пятнадцать миллионов человек, метрополитен на двести пятьдесят станций, небоскребы в сотню этажей…
– Небоскребы?
– Высотные здания, обычно в деловых центрах крупных городов, где крайне дорогая земля.
– Голова кругом идет… – неожиданно признался Зубатов.
– У меня, надо сказать, тоже. Позволю предложить, давайте подумаем о бытовых вещах – еде, ночлеге, одежде… А поговорить о чудесах будущего, я полагаю, у нас будет уйма времени.
К счастью, он мне поверил.
Месяцы после первого разговора с Зубатовым прошли в движухе, когда одно дело цеплялось за другое и все нужно было сразу, при этом нельзя было светить связи с полицией. Спал я по 4–5 часов в сутки, и местные сказали бы, что я ношусь, как оглашенный, но по меркам моего времени это мало отличалось от вполне регулярных авралов в нашей фирме – клиентура случалась капризная и «вводные» поступали в самые неожиданные моменты. Впрочем, на таких вот ситуациях мы здорово наловчились и в организационном, и в расчетном плане.
Устраивать жизнь пришлось с нуля – с поиска жилья и заказа самой обычной одежды, поскольку у меня как-то не вышло прихватить с собой чемодан-другой шмоток. Для начала выяснилось, что тут в качестве нижнего белья юзают кальсоны. С завязками, мать их. А еще тут есть крахмальные воротнички, в которых чувствуешь себя псом в ошейнике. И что крой одежды резко непривычен, не говоря уж о том, что деловой костюм из шерсти тут принято носить даже в жару. Как тут служивые выживают летом в суконных мундирах, вообще не понимаю.
Первое время я сидел практически взаперти на одной из конспиративных квартир, учил немецкий и учился писать заново – да-да, это оказалось очень непросто после стольких-то лет набора и правки любых текстов на компе. Тут о такой роскоши не приходилось и мечтать, нужно было снова нарабатывать почерк, да еще и не ронять чернильные кляксы со стального пера, да еще вовремя вспоминать про те самые фиты и яти – каждая написанная мною страница отнимала поначалу несколько часов. Хорошо хоть в раннем детстве на почте в бабушкином городке еще водились перьевые ручки, которыми я пытался рисовать на бланках – ну, или писать под бабушкиным руководством, пока мы ждали вызовы в кабину междугороднего телефона. Со старым правописанием было хуже, тут приходилось больше читать, добиваясь автоматизма и привыкая к стилю.
Через пару-тройку недель подоспели портновские заказы и меня стало можно выпускать на улицу, не рискуя собрать вокруг толпу зевак (хотя некоторые предметы, типа пристегивающихся крахмальных манишек или подтяжек для носков, вызывали у меня дикое раздражение своей корявостью). Я с горечью вспоминал футболки, куртки и джинсы, не говоря уж о кроссовках – в особенности когда натягивал местные ботинки. Нет, сделаны они были на совесть, но вес и удобство…
Ко второй нашей встрече с Зубатовым я худо-бедно записал, что посчитал нужным сообщить по развитию революционного движения в России и вообще о будущем. Вспомнил-то я заведомо больше, но выкладывать сразу все мне показалось тактически неверным ходом. Так что немножко персоналий, немножко событий с упором на 1905 год и грядущую русско-японскую войну, общие тенденции на демократизацию в Европе, ужасы XX века, научно-техническая революция… Не то чтобы это было прям очень нужно, но мне показалось, что, имея представление о том, куда двинется мир, Зубатов будет лучше понимать мои предложения. Уговорились мы с ним так – никаких обязательств я не подписываю, в документах Охранного отделения не упоминаюсь, работаю «личным оракулом» Сергея Васильевича. Ну и бизнес-партнером по совместительству – мы подали на регистрацию двух десятков патентов в Швейцарии. Вскоре там же должны были окончательно оформить специально создаваемую на паях контору, насчет которой и шла так меня раздражавшая переписка на немецком. Но оно того стоило, наш агент уже успел получить отклики на самые первые патенты и даже продать первые лицензии. Бытовые мелочи, вроде пресловутой жестяной пробки, а подняться на них можно очень неплохо.
Жилье нашлось довольно быстро, что называется, «по случаю» – кто-то из знакомых Зубатова съехал и оставил свободной квартиру в доходном доме баронессы Корф в Леонтьевском переулке за углом от Никитской. Грешным делом, я тогда подумал, что обратное переименование московских улиц в последних годах XX века случилось весьма кстати, а то хорош бы я был со всеми этими «Герцена», «Воровского» и «Калинина» вместо Никитской, Поварской и Воздвиженки.
Забавно, что Зубатов совсем было собрался представить меня домовладелице лично, это бы сразу сняло все вопросы, но я успел придержать его и объяснить, что «конспигация, батенька, конспигация!», как будет говорить, по крайней мере в советских фильмах, будущий вождь мирового пролетариата товарищ Ленин, который пока еще Ульянов. Так что пришлось Сергею Васильевичу искать не связанного с полицией знакомого и просить его об одолжении порекомендовать меня, чтобы не дай бог никто не нарыл, что инженера Скаммо вселил в квартиру сам начальник охранного отделения.
Дом по меркам 1897 года был современнейший – с водопроводом, канализацией, газовым освещением и прочими прелестями «самой передовой техники», которая, естественно, казалась мне архаичной и крайне неудобной. Унитаз с чугунным бачком и медной цепочкой, дровяная плита на кухне, где же вы, где холодильники, микроволновки и кухонные комбайны? Кабинет, спальня, гостиная, комната для прислуги (экономку Марту Шмидт мне «сосватал» управляющий домом), ванная и кухня, почти как у профессора Преображенского. Ну да бог даст – наработаем и на квартиру со смотровой, столовой и библиотекой, как у него, бггг. В общем, устроился я основательно, хоть и недешево, но поначалу квартира оплачивалась «из секретных сумм», выделяемых Зубатову на оплату агентов, содержание конспиративных квартир и прочие оперативные расходы. Причем отчет за них не спрашивали – лишь бы смутьянов ловил. Так и представляю себе, как у нас какому-нибудь начальнику ГУВД выдают сотню миллионов рублей наличкой и вперед на борьбу с преступностью, а? Нет, люди здесь еще неиспорченные, слово свое держат и при всей коррупции рамки видят. В любом случае затраты эти я собирался вернуть, поскольку вскоре должен поступить на службу. Причем я точно знал, где я хочу работать.
Осень 1897 года– Котик, ты куда? – миловидная блондинка сладко потянулась в постели, отчего ночная рубашка сползла и обнажила соблазнительное плечико.
Вот, ей-богу, я когда-нибудь ее прибью за «котика»… бесит до зубовного скрежета. Хотя во всем остальном Варвара меня полностью устраивает. Лет ей около тридцати, ну, насколько я мог судить, сама она, разумеется, на эту тему не распространяется. В восемнадцать лет барышню из семьи русских немцев выдали замуж за преуспевающего адвоката, вернее, присяжного поверенного Малицкого, сильно старше ее, что вполне в нынешних обычаях. Но уже пару лет как муж естественным образом покинул сей мир и Варвара осталась молодой бездетной вдовой, успев до того многажды поездить и в Петербург, и в Крым, покататься и по франциям-богемиям со всякими там Баден-Баденами. Сексапильность высокая, рост выше среднего, образование среднее, вес полусредний, поведение легк… нет, полулегкое, легкий у нее характер.
Предыдущий ее кавалер, офицер Несвижского полка, квартировавшего в Хамовнических казармах, полгода тому влетел то ли в служебные неприятности, то ли в растрату и был отправлен с глаз долой, в Туркестан. А тут и я нарисовался, когда она уже измаялась без мужской ласки. Возможно, были кандидаты и поинтереснее, но американский инженер – это в некотором роде экзотика, и мы проснулись в ее постели уже через неделю после случайного знакомства у моей домовладелицы. Опыт у Варвары кое-какой был, но, главное, она не чуралась экспериментов и все у нас сладилось, в особенности хорошо пошел немецкий язык.
– В контору Бари мне надо быть там к десяти часам, querida.
Забавно, но такие эпитеты на испанском почему-то убойно действовали на всех моих знакомых женщин. Нет, не на французском, а именно на испанском – а я же у нас калифорниец, до Мексики рукой подать, приходится оправдывать.
– Нуу… котик…
Я вздохнул, изобразил движение мысли и категорически отрубил:
– Нет, не могу, никак нельзя опаздывать, буду к вечеру.
Чмокнул Варвару в плечико и убыл на свое будущее место работы – в «Строительную контору инженера Бари». Как только я выяснил, что она уже существует и сидит под таким названием на Мясницкой, другие варианты трудоустройства даже не рассматривал.
Такая целеустремленность объяснялась просто, еще в годы учебы на меня большое впечатление произвела деятельность Владимира Георгиевича Шухова, без преувеличений великого русского инженера, легенды строительного дела. Ажурная башня на Шаболовке, долгие годы бывшая символом «Голубого огонька», дебаркадер Киевского вокзала, первые русские трубопроводы, паровые котлы (стоявшие, кстати, на приснопамятном броненосце «Потемкин»), крекинг нефти, подвесные и мембранные перекрытия – это все Шухов, куда там Эйфелю с его башней и несколькими мостами! Еще студентом я постарался найти и прочитать все, что можно, об этом человеке, а уж когда пришел интернет… Короче, Шухов работал вместе с Бари с конца 1870-х и был главным инженером в этой самой «Строительной конторе».
Поход я готовил тщательно, почти месяц: заказал визитные карточки, по мере сил освежил в памяти расчетные методы, не пожалев для этого заряда планшета, неделю практиковался в вычислениях с немецкой логарифмической линейкой, вспоминал и переносил на бумагу нововведения в строительстве за весь XX век.
На Мясницкую я добрался вовремя. Москва еще совсем невелика и только-только начинала выходить из пределов Камер-Коллежских валов, ставших в итоге Третьим транспортным кольцом. За редчайшими исключениями все нужные мне места расположены внутри Садового, что позволило почти всюду передвигаться пешком. Нахаживал я в день километров по десять-пятнадцать, а то и двадцать, отчего за прошедшие месяцы скинул килограммов восемь-девять и хорошо подтянул общий тонус организма.
Немало помогло и правильное питание. Бог ты мой, какое тут масло! А сметана!!! Вот кладешь кусок в рот и сразу понимаешь, что не вата гидропонная, не мясо на анаболиках и не смесь Е471 с Е232 с добавлением Е336, а настоящая, натуральная еда.
А еще регулярное сидение над записками и попытки восстановить и законспектировать полученные в жизни знания понемногу тренировали память. Ну и засыпать я стал как убитый, в одно касание с подушкой, что неудивительно при таких нагрузках и чистом воздухе. Вообще жизнь в центре города здесь была куда как здоровее, чем в мое время, – в первую очередь из-за того, что местные лошадиные силы были исключительно биологического происхождения. Ну да, навоз, но его были обязаны убирать домовладельцы и дворники, а чистая публика поголовно носила кожаные галоши.
Их-то я и поставил под вешалку в парадном конторы Бари, поднялся по лестнице и попросил доложить о моем приходе.
Приняли меня быстро, минут через пять, что характерно, сам Бари и сам Шухов, я аж обомлел. Оба выглядели вполне стандартно для образованных людей тех лет – хорошие костюмы, бородки и усы, разве что Бари предпочел галстук-бабочку и был заметно более седым, чем его младший коллега и товарищ. Что любопытно, Бари тоже «американец» – успел поработать в США и даже получить там гражданство, потом переехал обратно в Россию уже как «иностранец», что в известной степени облегчало ведение дел с непробиваемой российской бюрократией, – и потому после моего появления приветствовал меня на английском.
– Здравствуйте, Александр Вениаминович, здравствуйте, Владимир Григорьевич, давайте лучше на русском, благо мы все тут русские, – улыбнулся я.
– Простите? Вы – Майкл Скаммо? – с легкой оторопью спросил Бари.
– Да, это американизированная форма, а так Скамов Михаил Дмитриевич, к вашим услугам.
– Однако! И как это вас угораздило стать американцем?
– Ну, угораздило не меня, а моих предков, деды-прадеды служили в Русско-Американской компании. Форт Росс, Калифорния – может, слышали?
– Про русскую Аляску знаю, а вот про русскую Калифорнию – извините, нет.
– Да той Калифорнии было один поселочек и полдесятка ферм в округе, так что ничего удивительного, извиняться совершенно не за что.
– Хорошо, давайте ближе к делу. Как вы стали инженером?
– Я закончил Калифорнийский университет, специализировался по физике и механике, затем недолго работал на Тихоокеанской дороге и около пятнадцати лет в нескольких строительных компаниях, а также в управлении строительства Сан-Франциско.
Дальше последовали вопросы об образовании, с чего вдруг сын русского колониста решил стать американским инженером – я поведал мэтрам свою легенду. Дескать, мой «отец» унаследовал от деда ферму и сумел неплохо развернуться. В 1849 году, когда началась золотая лихорадка, продавал старателям продукты, инструмент и тому подобное, затем организовал свое дело, получил несколько правительственных контрактов во время Гражданской войны и семья вошла, по американскому выражению, в top middle class – верхушку среднего класса. Пару раз, когда я вставлял английские словечки и выражения, Шухов взмахом кисти давал понять, что перевод не нужен.
– Почему вы решили приехать в Россию?
– Здесь, насколько я знаю, мало инженеров, есть где развернуться. Ну и зов предков отчасти, – улыбнулся я.
– У вас есть рекомендательные письма?
– Увы, меня сразу по приезду ограбили, могу предоставить только справку из полиции. – Бари нахмурился. – Как раз сейчас я занимаюсь восстановлением документов, но это не быстро, а я бы не хотел сидеть без дела. Я предлагаю испытать меня, а работать я готов до разрешения этого вопроса хоть техником, ибо понимаю ваши сомнения.
Н-да, так сурово меня не экзаменовали ни разу в жизни. Самый кошмар, что специализации в инженерном деле еще не проявились, местные инженеры были, что называется, широкого, даже широчайшего профиля. Мне в студенческие годы попался в руки «Карманный справочник инженера» за 1903 год, так чего там только не было! Расчет паровозных колес, сопромат, методы устройства дерновых откосов, способы кладки, циркуляр МВД об электрическом освещении, и все это в предельно компактной и четкой форме. Вот и Шухов с его диапазоном – конкретное подтверждение этому, а я продукт узкой специализации, расчетчик. Хорошо хоть в стройотрядах успел поработать, да по нашим объектам помотаться, мало-мало строительство знаю.
В результате двухдневного марафона (поскольку у принимающей стороны и помимо меня дел хватало, за один день не успеть) теорию я «сдал» на «отлично», практические задачи на «хорошо», а вот то, что именовали технологией строительного производства – с трудом на «удовлетворительно». Правда, тут я вылез за счет послезнания – и Бари, и Шухова очень заинтересовали мои рассказки про бетонные конструкции, в особенности про преднапряженный бетон.
А наибольшее впечатление на них произвела такая простая вещь, как железобетонная надоконная перемычка, покамест неизвестная. Еще бы, как грамотные специалисты, они сразу прикинули, насколько это ускорит строительство вместо выкладки из кирпича клинчатых или лучковых недоарок. Бари загорелся вот прям сейчас организовать производство на своем заводе в Симоновой слободе, но я предупредил его, что у меня вот-вот будет патент, а пока лучше отработать технологию и подготовить массовое производство, чтобы сразу застолбить рынок как минимум Московского промрайона.
До Варвары я добрался только на исходе третьего дня, потому как вымотали меня коллеги сверх всякой меры, порой не помогали никакие знания и опыт. Она подулась, но припасенная в предвидении такого поворота коробка шоколадных конфет товарищества «Эйнем» сделала свое дело, и мы отпраздновали мое зачисление в штат конторы Бари инженером бурным сексом.
* * *Втягиваться в профессию я начал одновременно с движением в сторону «передовой молодежи», через которую предполагал выйти на контакт с группами революционеров. Никаких партий еще не было, даже минский междусобойчик, который потом в курсе истории КПСС громко именовали «Первым съездом РСДРП», еще не состоялся, а уж до создания партии социалистов-революционеров было года три-четыре минимум. Потому-то я и пытался внедриться пораньше, чтобы успеть оказать максимальное влияние на самом ответственном, начальном этапе, пока партийные доктрины не закостенели, пока такие знаковые фигуры, как Чернов или Плеханов, еще не делали большого различия между эсдеками и эсерами.
Заводить связи с выходом на известных охранке лиц я Зубатова отговорил ввиду слишком высокого риска сразу же оказаться под подозрением. Подумав, Сергей Васильевич дал мне адреса нескольких частных библиотек «прогрессивного» направления.
Была такая фишка в здешнем обществе: большую личную библиотеку превращали в коммерческое предприятие, когда после уплаты стоимости «абонемента», а по сути страховой и амортизационной суммы, подписчики могли брать книги на дом. Ну и такие библиотеки довольно быстро приобретали ту или иную специализацию, сперва по интересам владельца, а потом все больше и больше по интересам читателей. Интересно, что сам Зубатов «погорел» на библиотеке своей жены, куда активно поперли тогдашние леваки. Мало-помалу от книг они перешли к групповым «собраниям читателей», на чем хозяев и прихватила полиция. Зубатов отбоярился и даже был принят на службу, где и начал делать карьеру, будучи хорошим интуитивным психологом и, судя по результатам, отличным вербовщиком – немало революционеров после многочасовых бесед-чаепитий с этим гением охранки стали агентами полиции. Об этом с гордостью мне поведал он сам, назвав даже пару-тройку фамилий, которые я постарался накрепко запомнить.