Леди предпочитают брюнетов 2

Хоть и ожидала его увидеть, считала, что готова к такому повороту событий, целых три дня дала себе на подготовку. Но сейчас было ощущение, словно её стукнули пыльным мешком. В голове пустота, в груди всё дрожит, и накатывают слёзы. Вспомнила, как пришлось сыну правду сказать. Почти год не говорила, а потом он как-то сам спросил. Заметила, что рассматривает фото Дениса. Не одно. У него их оказалось много. Видимо, Аркадий Давидович постарался, Царствие ему небесное.

– А где теперь отец? – вдруг спросил Матвей, когда заметил, что она рядом стоит и тоже в монитор его компьютера смотрит. – Он вернётся, и ты нас познакомишь?

– Нет, сынок. Он не вернётся. Он был военным … И погиб.

От этого воспоминания Маргарите сделалось не по себе. Даже в ушах зашумело. Виски сдавило, как будто вот-вот заболит голова.

– Можно курить? – спросила и поискала глазами пепельницу.

Денис подвинул к ней небольшую, чёрную, какие обычно подают в кафе.

– Когда ты вернулся? – нашлась она, спросив первое, что пришло на ум.

Достала сигарету, подкурила.

– Недавно.

– Про отца знаешь?

– Да, ещё там узнал, когда искал варианты, как сюда приехать.

Денис собрал газеты, подъехал к шкафу и приподнялся, опираясь на здоровую ногу, чтобы положить их на полку.

– Давай, помогу, – Марго порывисто вскочила.

– Не надо! Я сам! – вдруг рявкнул он так, что она отпрянула.

Денис быстро смягчился.

– Извини. Мне надо учиться всё делать самому, чтобы не чувствовать себя беспомощным, когда никого рядом нет. То есть всю жизнь.

Маргарита, смутившись, отвела глаза.

– Почему ты не вернулся в свою квартиру?

– Нельзя. Да и нравится мне эта холостяцкая канура больше, чем те хоромы.

К слову, тут Маргарита ни одной картины подобной тем, что украшали его прежнее жилище, не увидела. Тут вообще всё было иначе: просто и максимально удобно.

– Я ничего о тебе не знала почти. Расскажешь?

Задержал на ней взгляд, глядел молча.

– Денис! – позвала она и повторила свой вопрос.

– Прости. Сентиментальный какой-то стал. И торможу иногда. Да, собственно, и рассказывать нечего.

Он опустил лицо, глядел на свои руки.

– Командиром роты был. На зачистку одного городишки пошли с двумя бойцами. И накрыло нас. Те двое на месте погибли, а мне в спину осколок. За мной ещё двоих послали. И опять обстрел. Оба пацана «двухсотые». А меня потом в плен взяли.

Маргарита с трудом сглотнула ком в горле. Видела, что ему неприятно говорить. По тому, как кадык дёргался, как желваки на скулах ходили.

– Тебя.. пытали? – зачем-то спросила она.

– Пытали, – кивнул Денис. – По рёбрам ногами били, под ногти иглы совали, прижигали окурками. Да много чего делали. Не буду рассказывать. Незачем тебе это знать. Такое видел, что вообще вспоминать не хочу. Как они других убивали на моих глазах. Я однажды после пыток не выдержал, признался, кто я и кто у меня отец. Они меня стали беречь и больше не били. То ли выкуп хотели, то ли на кого-то важного обменять. Даже военврач меня осмотрел. Хороший, кстати, мужик. Сказал, что мой осколок неизвлекаем. Где-то глубоко в тканях засел. Если пытаться вытащить, можно повредить что-то там. Якобы, в моём случае операция будет слишком травматичная. Сам осколок мелкий и жизненно важным органам не мешает, нервы не задевает, сосуды не сдавливает. В общем, здоровью не угрожает. Болит только, зараза.

– Сколько ты там пробыл?

– Не знаю точно. Некоторые дни как в тумане проживал, вообще не осознавал, день или ночь на дворе.

– Нам сообщили, что ты погиб в пожаре.

– Да, был пожар. Я благодаря ему и сбежал. Случайно. Когда обстрел начался и в здание, где нас держали, снаряд попал, такое началось! Там ещё какие-то боеприпасы, что ли, хранились. Или горючее, судя по тому, как вспыхнуло. Погибших и раненых много, всё горит, рушится. Они орут, суетятся.

Денис тоже взял сигарету. Но просто в пальцах крутил, не курил.

– Мне теперь уже в ногу осколок прилетел. Но я всё равно рискнул. Жгутом перетянул, кое-как оттуда вылез. Боли почти не ощущал. На чистом адреналине пёр, куда глаза глядят. В башке одна мысль: надо бежать. Они меня не заметили. Так и ушёл. По лесам прятался. Палку крепкую нашёл, на неё опирался. Одежду украл с бельевой верёвки. Переоделся, форму закопал. По ней бы меня быстро вычислили. Потом идти совсем уже не мог. Хоть рану и перемотал, но когда жгут снял, всё равно кровь сочилась постоянно. Полз по грязи, по воде, по кустам. Ногти до мяса изломаны были. Нижнюю часть тела почти не чувствовал. Волок за собой, только руками мог кое-как передвигать. Временами такая адская боль спину простреливала, что я думал, сдохну или совсем парализует. Дед меня нашёл в лесу. Домой притащил. Я без сознания был. Когда в себя приходил, думал, что уже умер и мне всё мерещится. Даже глаза боялся открыть. Просто лежал и голос его старческий слушал. Он мне ногу чем-то обрабатывал. Антибиотик болючий колол. Мыл меня, бульоном каким-то отпаивал. От антибиотика и обезболивающих сразу легче стало. Немного отдохнул, отлежался, отъелся и начал соображать. На английском и на ломаном русском говорил, делал вид, что я иностранец, наёмник. Потом, когда понял, что дед адекватный, из наших, признался. Он так рад был! Расцеловал меня, прикинь, самогоном стал угощать и салом. Легенды про англичанина мы продолжали придерживаться. А то мало ли. Люди там всякие. В больницу мне нельзя было, там же справки наводить начнут. А нога воспалилась.

Правой ноги не было до колена. Маргарита это сразу увидела, едва в квартиру вошла.

– Наверное, когда по грязи полз, туда инфекция попала. Начало гнить. Мне дед чем только не обрабатывал – без толку. Когда уже совсем почернело, гангрены испугался, вызвал скорую. Мне в тот же день ампутацию и провели. Говорили, что если бы раньше обратился, можно было спасти.

– Как же ты за Россию воевал? – спросила Маргарита. – Ты же всегда Европой восхищался, а тут, по твоим словам, одна нищета.

– Ты не поймёшь.

– Конечно, куда мне.

Он помолчал, а потом тихо произнёс:

– Там ад, Рита, реальный ад на земле. Когда я туда ехал, я понятия не имел, во что ввязываюсь. Не могу тебе всего рассказывать, что там творится. Нельзя тебе такое знать.

– Как же ты смог вернуться?

Денис криво усмехнулся и, наконец, закурил.

– Помогли добрые люди, старые связи и банковские счета, на которых я хранил небольшую финансовую подушку. Опустим подробности. Главное что я здесь. События этого года раскрыли мне сущность многих знакомых. Некоторые, о ком даже и не думал, просто поразили своей гражданской позицией. А некоторые разочаровали. …Ну а ты тут как? Что делала, пока меня не было?

– А я теперь Майорова Маргарита Валерьевна, Денис.

Пауза.

– О как. Не думал, что ты изменишь фамилию, выйдя замуж.

– Поэтому сам никогда не предлагал стать Светловой?

– Ты бы всё равно не согласилась, – в голосе Дениса послышалась затаённая грусть.

Или ей показалось?

– Я тяжёлый человек, – сделал затяжку, и выпустил дым в сторону. – Нам было бы не просто. Так что всё сложилось правильно.

Он отвернул лицо, посмотрел на деревья в окне.

– И всё-таки вы поженились… – тихо вздохнул. – Я был уверен, что этот мальчик – просто развлечение и не более того.

– Не называй моего мужа мальчиком, Денис.

– Прости, я понимаю. Никто не любит правду.

Светлов затушил почти целую сигарету и небрежно бросил в пепельницу.

– Не думала, что такой человек, как ты, с подобным ханжеством способен осуждать других, – пришла её очередь его уколоть.

– Да нет, я не осуждаю, – Денис опустил голову, снова поглядел на свои сцепленные руки, лежавшие на коленях. – Он нормальный парень. За тебя любого разорвать готов. Меня так точно. Что касается человеческих качеств, он, несомненно, превосходит меня. И правильно, что ты его выбрала. Он будет хорошим мужем, даже если ты будешь плохой женой.

Маргариту задела эта его фраза про плохую жену.

– Так а зачем ты меня позвал? – спросила недовольно.

Ну вот опять они пытаются друг друга задеть. Вся радость от того, что он жив, испарилась, и осталось раздражение.

На её вопрос Светлов лишь пожал плечами. Ещё задолго до того суда он собирался отправиться на передовую. Но всё в одну минуту изменилось. Он увидел своего сына! Денис в этом не сомневался. Слишком сильное сходство. И примерный возраст. Мальчику лет тринадцать-четырнадцать. Всё совпадает. Теперь он не мог просто так уехать. Ему жизненно важно было разобраться во всём. Но время поджимало. Все документы уже оформлены, отказаться он не мог.

До того момента, как она сказала ему об аборте, он вообще не задумывался, что мог бы когда-нибудь стать отцом. Не то чтобы не хотел. Просто всерьёз не думал. А когда она эту фразу про аборт бросила, он потом долго успокоиться не мог. Злился на неё за то, что так равнодушно смогла избавиться от ребёнка. Конечно, она говорила, что переживала. Но он не верил. Считал, что она нарочно нагнетает, чтоб он себя виноватым почувствовал. С тех пор мысль о детях прочно засела у него в голове. Как незакрытый гештальт. Захотелось почувствовать, как это, когда ты отец, когда есть кто-то маленький и родной. Возраст что ли подошёл? Или просто его так задело именно то, что Маргарита от него была беременна? Не кто-нибудь, а именно она. Это женщина всегда была для него особенной.

Там, на передовой, всё о ней и о сыне думал. Горько было и стыдно от того, что все эти годы ничего не знал о нём. Она не сказала, значит, не хотела, что б он знал. Значит, не считала его достойным. И он её понимал. Всякий раз, когда думал об этом, ком в горле душил. Про аборт соврала, выходит? Или правда? Значит, ещё один ребёнок мог быть? Однажды он всё узнает. Однажды они поговорят, и он обо всём спросит.

– Тебя хотел увидеть. И сына. Ты… гм… ты извини, что побеспокоил. Я бы тебя не трогал. Не стал бы вообще о себе напоминать, правда. Если бы не… В общем, я сына хочу увидеть.

Она вздрогнула. Хоть и ожидала этой фразы, но как же странно она прозвучала! Сколько в ней всего… Она нещадное количество раз представляла себе, как он узнает о Матвее и как станет спрашивать, почему скрывала. Представляла, как оправдывается, как сама обвиняет. Но в её фантазиях всё это было совершенно иначе, чем сейчас. Там Денис был прежним самоуверенным лощёным красавцем. И там она имела право обвинять, была уверена в своей правоте. А здесь нет. И ещё больше уязвляло то, что он и не спрашивал, почему скрывала, не злился, не устраивал сцен, не требовал отчёта, не стремился сделать её виноватой. Он просто просил. И ещё… Выходит, не будь Матвея, он бы даже не сообщил ей о том, что жив и что вернулся.

– Был бы отец, я бы как-то через него. Но сколько не думал, не прикидывал, без тебя мне никак сына не увидеть. Вот и написал. Я бы не вернулся, если б не он. Там постоянно о нём думал. Отец мне фотку прислал. Я каждый миллиметр её изучил. Распечатать получилось в части, так что везде с собой носил, на груди.

Маргарита ощутила, как глаза наполнились слезами, в носу закололо. Встала, прошлась по комнате, делая вид, что разглядывает обстановку. Не спрашивала, почему он решил, что Матвей его. Глупый вопрос. Это очевидно любому, кто видел их обоих.

– Почему ты мне не звонил и не писал? Почему не попросил фотографию напрямую у меня?

– Думал, ты откажешь. А звонить… Я звонил. Только ты не знала, что это я.

Сейчас она вспомнила о тех звонках. Их было несколько. Первый – где-то через полгода после того, как им сообщили о его гибели. Кто-то позвонил с незнакомого номера и молчал. Она была в командировке. До сих пор помнила, как они с водителем дядей Колей заехали в кафе перекусить. Там было шумно, и когда зазвонил телефон, она ответила, несколько раз сказала в трубку, что ей ничего не слышно и даже на улицу вышла. Но там ничего и не говорили. Следующий звонок был на её день рождения. А в третий раз трубку взял Матвей.

– Мам, тут звонят тебе. Только почему-то молчат.

Когда она подошла, в трубке уже были гудки.

– Звонил. Чтобы голос услышать, убедиться, что всё хорошо. Когда сын трубку взял, не выдержал. Как баба рыдал в подушку. Напился тогда и мечтал сдохнуть. Раньше думал, это что ж у человека в душе должно произойти, чтобы он решился на самоубийство? Даже когда мама умерла, я с ума от горя сходил, но сам на тот свет не хотел. А тут как сломалось что-то. Всё думал, что у меня сын есть, но он обо мне не знает и никогда не узнает. И я ему такой не нужен буду, даже если когда-то мы встретимся. Если б не дед, точно что-нибудь натворил бы с собой. А потом мы с ним поговорили и немного легче стало. Я тогда понял, почему людям после исповеди становится легче. У меня тоже своеобразная исповедь была.

– Да, людям легче говорить о своих проблемах посторонним, – Маргарита задумчиво кивнула. – Но мне кажется, никакие психологи не помогут, если человек реально жить не хочет. Никто не сможет спасти сломленного человека. Я в психологах разочаровалась еще в юности, когда… В общем, не важно.

– Если ты имеешь в виду ту историю, то не старайся меня уколоть. За всё, что сделал, я уже наказан. Я такое пекло на земле видел, что вспомнить страшно. А ночью всё это снова и снова возвращается. Я заново всё переживаю. Оно не отпускает. Рита, этот год, который я провёл в аду, сделал из меня другого человека. Совершенно другого. Для кого-то это всего лишь год, а для меня целая вечность. Я столько всего понял! Понял, зачем надо жить, понял, кого я люблю и как это на самом деле – любить. Понял, как ошибался на счёт отца. Как там Аль Пачино сказал? «Вас оценят, когда вы уйдёте». Вот и я так. Оценил, когда его не стало. А сколько боли причинил тебе… Думаешь, я не осознаю этого? Прошу тебя, давай не будем воевать из-за того, что было больше пятнадцати лет назад.

Маргарита нахмурилась.

– Я понимаю тебя. Но и ты меня пойми, – сказала она. – Да, прошло много времени. Но это ведь не значит, что я должна всё забыть. Это было и от этого никуда не деться, сколько бы лет не прошло и какие бы трагедии мы оба не пережили. Я имею право помнить.

Он опустил голову.

– Конечно, имеешь. Просто хотел, чтобы ты знала. Я осознал свои ошибки. Хорошо, что ты ребёнка сохранила вопреки своей ненависти ко мне. Материнский инстинкт – один из сильнейших. Природа была мудра, когда организовывала основы жизни.

Как же трудно ей было быть твёрдой с ним вот таким. С прежним Денисом ей было легче сражаться. Он никогда не говорил с ней настолько искренне. Сам в инвалидной коляске сидит, а сила от него такая исходит, какая мало у какого здорового мужика есть. Чувствуется в нём энергия, мощь, харизма.

– Вроде не так много времени прошло с нашей последней встречи, но ты изменилась, – заметил Денис.

– Да? Сильно?

– Немного.

– Поправилась? – сокрушённо вымолвила Маргарита.

Она действительно в последнее время забила на тренировки.

– Нет, ещё красивее стала.

Она неожиданно смутилась и ощутила, как кровь к щекам прилила. Что скрывать, ей было очень приятно.

– И всё-таки, почему ты мне не сказал, куда собираешься? – чтобы скрыть смущение, спросила она.

– Я сказал твоему мужу.

– А мне? Лично мне?

– Струсил. Ты тогда такая взвинченная была, и агрессивная, как влюблённая кошка. Зачем оно тебе надо было?

– Ваня мне ничего не передал, – его замечания про влюблённую кошку устыдилась и решила проигнорировать.

– Не удивительно.

– Ты должен был сказать мне правду. Куда едешь и почему.

– Ты тоже должна была сказать мне правду о Матвее, – парировал он.

– Я тебе ничего не должна!

– Вот и я тебе.

– Ну и прекрасно, – она ощутила, что внутри всё клокочет от ярости.

Как же он её взбесил! Надеялась, что хоть теперь они смогут нормально общаться, а он снова за своё! Но уходила, сжимая в руке запасной ключ от его квартиры. Сама взяла незаметно с полочки. Подумала, что если прямо попросит, он не даст.

Домой приехала уже затемно. Пока в прихожей гладила обрадованных возвращением хозяйки животных, вышел Иван. Маргарите сразу бросился в глаза его необычный вид. Вроде бы всё как всегда, но выражение лица, взгляд… Бывает, смотришь на человека, и сразу понимаешь – что-то случилось.

– Привет, Вань.

– Привет, любимая, – он вдруг привлек её к себе и обнял крепко-крепко. – Я так рад, что ты дома.

Так и стояли, обнимаясь посреди прихожей, пока Маргарита не высвободилась.

– Что-то случилось? Ты не болен?

– Нет, всё… хорошо.

– Мама как себя чувствует?

– Нормально. На работе только небольшие проблемы.

– А что там?

– Типография весь тираж листовок Афанасьева запорола. У них какая-то машина поломалась. Или не знаю, что произошло. В общем, мы теперь по срокам не успеваем. Придётся ждать, пока починят. Ну и тиражу хана, а это немалые деньги.

Маргарита небрежно махнула рукой.

– Так ты из-за этого? Я уж испугалась, что с кем-то из близких беда. Ты так выглядишь, будто только с похорон.

Иван промолчал. Маргарита прошла в комнату и бросила взгляд на неразобранный чемодан. Это подождёт. Ей нужно было сказать всё Ване. И она даже не представляла, как он отреагирует.

– Вань, мне нужно с тобой поговорить, – нерешительно обратилась Марго к мужу. – Я тут узнала кое-что…

– Что? – он побледнел.

А может просто освещение так падало.

– Думаю, не правильно было бы от тебя скрывать.

Иван напряжённо молчал, ожидая продолжения.

– Я сегодня была… Я ездила к… В общем, Денис, он жив! И он хочет познакомиться с Матвеем.

Глава 6

У Дениса громко работал телевизор. Он даже не услышал, как она вошла. Застыла в дверях гостиной и наблюдала за ним. А он её не видел. Недовольно щёлкал пультом, комментируя происходящее на экране. Остановился на интервью с каким-то молодым певцом.

– Чё у него за причёска? Устал он, не высыпается, ага. Конечно. Из него, судя по причёске, всю ночь девочку делали!

На другом канале шёл глуповатый ситком и прозвучала шутка про разогретый новогодний холодец, который жена предлагала мужу в качестве супа.

– Винегрет ещё добавь. Борщ будет, – посоветовал героине Денис и переключил.

Маргарита усмехнулась, и Светлов резко обернулся. Вздрогнул. Будто ожидал кого-то другого увидеть. В глазах мелькнуло что-то, похожее на испуг. Но когда понял, кто перед ним, лишь фыркнул.

– Б٭٭٭дь, Рита, ты чего так тихо входишь? А если б я тут порнуху смотрел?

– Это меня бы удивило гораздо меньше, чем молодежный ситком о студентах, – она прошла в гостиную, не дожидаясь приглашения.

– Предупреждать надо, поняла?

– Хорошо.

– Я так и подумал, что это ты ключ взяла. Пришлось новый заказывать.

– Зачем?

– Для медсестры. У неё всегда должен быть ключ на всякий случай.

– Что за медсестра?

– Обычная. Из поликлиники.

Маргарита напряжённо закусила губу. Что это у него за знакомые медсёстры? Но спрашивать больше ничего не стала, а то ещё неправильно трактует её любопытство.

Денис щёлкнул пультом и включил музыкальный канал. Зазвучал популярный в девяностых хит «Крошка моя» [1].

– О, настал тот момент, когда ностальгируешь по этим песням, – заметил Светлов. – И начинаешь понимать родителей. Прям музыкальное колесо Сансары.

«Ты далеко и даже не скучала, но я вернусь, вернусь, чтоб ты узнала,

Что я далеко, я по тебе скучаю…» И на экране замелькали кадры с бегущими по воде солдатами с оружием в руках, огнём, БТРами, взрывами и танцующей на дискотеке девушкой. Денис замолчал, напряжённо глядя в телевизор и тихонько отстукивая ритм песни пультом по подлокотнику кресла.

В прошлый раз после её ухода решил поспать, но сон не шёл. Невозможное что-то в душе творилось. Так разволновался, когда её увидел, что долго не мог в себя прийти. Даже забыл её попросить не распространяться о том, что он вернулся в город.

О любви Денис всерьёз никогда не думал. С каким-то презрением к этому понятию относился. Считал любовь уделом наивных подростков и дураков, ничего не смыслящих в жизни. Своё отношение к Маргарите он интерпретировал иначе. А сейчас увидел её и почувствовал сумасшедшее влечение. А ещё нежность и желание ею любоваться. Любил ли он её тогда, пятнадцать лет назад? Любил. По-своему, грубо, страстно, но сейчас понимал, что любил. Его тянуло к ней, как и много лет назад. Откуда-то появилась стойкая уверенность, что это его женщина. Созданная именно для него, принадлежащая только ему. Это что-то подсознательное, первобытное, сродни инстинктам. Но сейчас он был уже не тем здоровым и красивым мужчиной. Сейчас он способен вызвать лишь жалость, сочувствие, а быть может и отвращение. Поэтому Денис уже жалел, что позвал её. Одно радовало – он сможет увидеть сына, познакомиться, попытаться наладить с ним контакт. Это очень волновало и заставляло сердце биться чаще. Раньше казалось, что после всего пережитого уже ничего не страшно. А выходит – страшно. С сыном увидеться страшно. Маргарита пообещала их познакомить, но чуть позже. Сказала, что ей нужно как-то подготовить Матвея.

Сейчас к её внезапному появлению был не готов. Растерялся. И обрадовался. Если пришла, значит, её, может быть, тянет сюда? Или ей просто жаль его?

– Я хочу съездить в соцзащиту, или куда там положено в таких случаях, – сказала Марго.– Узнать нужно, что тебе полагается. Дай свои документы. Выписки все, заключения врачей.

– Не надо, Рит. Ничего мне не надо. Деньги есть.

– Это понятно. Но вдруг можно добиться, чтоб к тебе соцработника присылали? За продуктами, например, сходить.

– Сейчас есть доставка на дом всего, чего хочешь.

– Денис, почему тебе ничего не нужно? – воскликнула Маргарита. – Они обязаны помогать, ты же воевал! Как будто у этих соцработников что-нибудь переломится, если к тебе будут пару раз в неделю ходить.

– Ну а вдруг хребтина треснет? Ты что, зачем им так рисковать, – отшутился Светлов с деланной небрежностью.

Свои документы он ей так и не дал.

Маргарита не знала, как поступить. Как сказать Матвею правду. Денис очень изменился. Будто отстранился от внешнего мира, казался погружённым в себя, закрытым. Раньше она не верила, что люди способны настолько сильно меняться. Он словно стал старше лет на десять. Нет, стариком не выглядел. Просто взгляд стал другим, между бровями пролегла складка, черты лица заострились. Может, потому что похудел. А может просто узнал, что такое – пережить горечь, боль, потерю.

Маргарита стала приезжать практически каждый день. А ещё часто звонила, чтобы узнать как у него дела. Ване врала, что задержится на работе, потому что у неё ещё одна важная встреча. Или что сразу после работы поедет в спортзал. А сама мчалась на край города к Светлову.

Она и думать забыла о том разговоре насчёт документов, когда через пару дней решила прибраться в квартире Дениса. Раз в неделю приходила домработница, но этого, по мнению Марго, было недостаточно. Светлова отправила на кухню, чтобы не мешал наводить порядок. Поэтому не видела, как он взял её телефон, лежавший на подоконнике. Нашёл папку с фото. Там было много снимков Матвея. И он был. Этот её. Улыбается, накачанный, холёный. Глядя на Ивана, Денис ещё острее ощутил собственную ущербность. Волной накрыло отвращение к самому себе. Раньше Денис был гораздо круче, эффектнее. А теперь от него прежнего мало что осталось. Эти мысли совсем испортили настроение. Он даже не заметил, что Маргарита там, в комнате, почему-то притихла.

Она вытирала пыль с мебели, когда обнаружила паспорт. Открыла. Документ был на имя некого Дмитрия Васильевича Карачарова. А вот фото Дениса и год рождения его же. Кажется, она многого не знает о своём друге детства…

Светлов только успел положить её телефон на место, когда она возникла в дверном проёме.

– Что это? Кто такой Дмитрий Васильевич Карачаров? – показала раскрытый паспорт.

Денис поднял лицо от ноутбука, поглядел с недовольством.

– Это я. Только кто тебе разрешал чужие документы брать? – нахмурился и явно занервничал.

– А куда подевался Светлов Денис Аркадьевич?

– Погиб в плену.

– Денис! – Маргарита была в шоке от своего неожиданного открытия. – Ты же понимаешь, что теперь не сможешь получить никакую помощь от государства, как участник боевых действий? И наследство отца не имеешь права получить?

– Понимаю. Зато и пулю в лоб не получу теперь, которая предназначалась Денису Светлову. А наследство отца Матвею достанется, как подрастёт. Разве плохо?

– Нет, но… Жить всю жизнь под чужим именем, по поддельным документам…

– Они настоящие. Купить новые документы в наше время не проблема, – уверенно сказал он. – Как и любые справки. Думаешь, те, кому я дорожку перешёл, так легко успокоятся? Типа «ой, этот Светлов воюет! Ну и ладно, всё, пацаны, расходимся». Нет! Там такие люди, которые, узнав, что я жив, будут преследовать, пока не прикончат.