Путешественница

Королевский суд не вызывал его и не предъявлял обвинений, а это многого стоило. Впрочем, Джеффрис ляпнул кому-то о настоящей причине смерти Эллсмира, и это мгновенно сделалось слухом среди слуг. К счастью, это благотворно повлияло на положение Джейми: слуги уважали его и не относились панибратски.

Питался он не в пример хорошо – вовсе не то что в тюрьме; одежда была сносной и не давала замерзнуть; письма, которые удавалось получать из Лаллиброха, содержали утешительные сведения. Значит, можно было не беспокоиться о судьбе домашних.

Неожиданно спокойное течение дней в Хэлуотере стало еще более спокойным: восстановились хорошие отношения с лордом Джоном Греем. Майор честно приезжал в Элуотер каждые три месяца, и Джейми поначалу не находил особого удовольствия в его визитах. Грей был сдержан, вежлив и интересовался исключительно тем, что не выходило за рамки его должностного интереса.

Когда леди Дансени говорила о том, что Джейми может получить свободу, она связывала это с влиянием Грея: «Джонни… лорд Джон Грей довольно влиятельный человек с большим состоянием. Его приемный отец… но это не так важно, как кажется».

Но это было очень важно. Джейми не ошибся, когда считал, что король не имеет отношения к его наказанию: за него замолвил слово лорд Джон Грей. Со стороны майора это вовсе не была месть или особое злорадство – вряд ли он радовался, видя Джейми конюхом, – это была искренняя помощь и рука поддержки. Для осужденного шотландца, принимавшего участие в восстании, нельзя было сделать ничего большего, и Грей пустил в ход все свое влияние, чтобы убедить оставить Джейми в Англии, пусть и в услужении, но не отправлять его в американские колонии. Государственный преступник таким образом получил свет, свежий воздух и – в придачу – лошадей. В сложившихся условиях этого было очень много.

Когда Грей в очередной раз приехал в Хэлуотер, Джейми выждал, чтобы никто не мог им помешать, и тихонько стоял, опершись на изгородь, пока лорд любовался гнедым. Какое-то время оба молчали.

– Ходит королевская пешка, – сказал Джейми негромко, но отчетливо. Он также смотрел на лошадь, ожидая реакции Грея.

Тот удивился этим словам, сказанным будто бы походя, но не обернулся, а только скосил глаза в том направлении, где была изгородь. Но затем он все же повернул и голову, и все тело к Джейми, подойдя к ограде и берясь за нее с другой стороны.

– Королевский конь бьет слона, – произнес он.

Грей говорил с заметной хрипотцой.

Каждый визит майора в Хэлуотер непременно содержал поход на конюшню, где вдали от чужих глаз Грей и Джейми говорили на разнообразные темы. Они нечасто играли в шахматы по памяти, а настоящей доски не было, и все же эти разговоры давали Джейми возможность не чувствовать себя оторванным от мира и закрытым в усадьбе лорда Дансени. В конце концов, это было хорошее развлечение, и скоро визиты майора Грея действительно стали приносить удовольствие обоим.

А еще у Джейми был Уилли.

Лошади Хэлуотера были хороши сами по себе, а в ловких фрэзеровских руках похорошели еще больше. Дедушка Уилли, старый лорд Дансени, усадил малыша на пони, прежде чем тот научился как следует ходить. И он не прогадал: в трехлетнем возрасте Уилли уже ездил верхом сам. Во время этих поездок при нем неотлучно находился конюх Маккензи.

Уилли рос чудесным мальчишкой, смелым, хорошо сложенным, белозубым и очень упрямым. У него не было ни отца, ни матери, могущих его усмирить или, если уж на то пошло, задать трепку или хотя бы просто сделать суровый выговор, и девятый граф Эллсмир, единственный наследник Эллсмира и Хэлуотера, творил что хотел, наводя ужас на слуг и изводя бабушку и дедушку, готовых всячески баловать внука, и молодую тетушку. Но на Маккензи его дерзкие выходки почему-то не распространялись.

Джейми, завидя шаловливое настроение Уилли, всегда прибегал к испытанному средству – обещанию, что больше не будет позволять малышу помогать конюху с лошадьми и возиться на конюшне. Это всегда действовало отрезвляюще на юного графа, но Джейми побаивался, что скоро эти угрозы перестанут иметь действие и что, возможно, следует когда-нибудь прибегнуть к более убедительным методам переубеждения.

Уилли говорил со всеми одинаково вызывающе, и с тетушкой, и со служанками. Когда маленький Джейми Фрэзер говорил так с женщинами, ему немедленно доставалось на орехи от любого находящегося рядом мужчины, благодаря чему он усвоил нехитрые правила поведения в женском обществе. Было бы очень полезно объяснить мальчику, например в пустых яслях, как следует вести себя. Но будучи конюхом, Фрэзер вряд ли мог себе это позволить.

Все же Уилли составлял главную радость в жизни Джейми. Он и конюх Маккензи были неразлейвода. Когда мальчик подрос и уже мог взобраться на большую лошадь, он проводил на конюшне и в особенности с конюхом добрую половину времени, благо там всегда было интересно. Он бесстрашно восседал на телегах, доверху груженных сеном, которое везли с верхних лугов, и влезал на тягловых лошадей, когда те тащили за собой каток, вспахивая горные поля.

Но было кое-что, что могло омрачить жизнь Джейми, более того – что угрожало его существованию в Хэлуотере. Забавно, но это был опять же Уилли.

– Хорошенький мальчик, прямо ангелочек! А как храбро держится в седле! – восторгалась леди Грозир. Она говорила с леди Дансени, а Уилли гордо выставлял себе на обозрение, кружа по лужайке.

Леди Дансени поддержала гостью:

– Да, он души не чает в своем пони, а еще больше в конюхе Маккензи. Так и торчит в конюшне, нам еле удается вытащить его на обед. Он столько времени проводит в конюшне и с лошадьми, что мы шутим, что он уже походит на конюха.

Леди Грозир не было никакого дела до конюха, но теперь она поневоле обратила на него внимание и вскрикнула:

– Да, ваша правда! Плечи Уилли так же развернуты, как и у конюха, и наклон головы такой же… Как занятно!

Похолодевший Джейми склонился перед дамами, почтившими его своим вниманием.

Он всячески пытался не обращать внимания на то, что Уилли с возрастом все больше становится похож на него, Фрэзера, и на то, что не он один замечает это. Толстенький малютка Уилли, лежащий в кроватке, как и все младенцы, не был ни на кого похож, но с годами у него обозначились щеки и подбородок. Носик еще не носил характерных для кого бы то ни было черт, но было заметно, что он скоро сделается фрэзеровским, как и скулы. Глаза синели глубокой синевой глаз Джейми. Они были даже слегка раскосыми – несомненное доказательство сходства физиономий юного графа и его конюха.

Дождавшись, пока все уйдут в дом или по своим делам, Джейми потрогал свое лицо. Неужто так заметно? Мальчонка не рыжий: у него волосы матери – светло-каштановые, с легким золотистым блеском. А что касается огромных торчащих ушей… Джейми не был уверен в том, что его уши не торчат точно так же.

Но он не мог сказать ничего определенного на этот счет: за время, которое он жил в Хэлуотере, у него не было возможности взглянуть на свое отражение, ведь у конюхов не было зеркал, а со служанками он старался не водиться.

Во дворе стояло корыто. Джейми изобразил крайнюю заинтересованность водомеркой, бегавшей по воде, – нужно было остерегаться чужих внимательных глаз, – и стал всматриваться в водную гладь этого импровизированного водоема. Разумеется, это сложно было назвать гладью, ведь поверхность воды бороздили водомерки, плавунцы, к тому же там было полно трухи от сена.

Смотреть было трудновато, но Джейми увидел главное – Уилли был решительно похож на него. Незадачливый конюх сглотнул, наблюдая, как глотает Джейми, отраженный в воде. Да, у Уилли были те же плечи и та же голова, а глаза… Это были исконно фрэзеровские глаза: такие были у самого Джейми, у Дженни и у их отца Брайана. Пройдет совсем немного времени, и носик мальчика, пока кнопка, сделается прямым, а скулы будут высокими и широкими. Вот тогда-то все раскроется.

Фрэзер отошел от корыта. Он долго раздумывал, глядя на стоящих лошадей в конюшне, но не видел их. Он жил здесь несколько лет, и вот, похоже, пришло время прощаться.

Июльское солнце нещадно пекло, но Джейми Фрэзеру было холодно.

Что ж, нужно в самом деле поговорить с леди Дансени, как она сама предлагала.

Была середина сентября, когда Джон Грей привез в Хэлуотер бумагу, подтверждавшую, что государственный преступник Джеймс Фрэзер прощен. У Джейми уже были какие-никакие деньги, которые можно было потратить на дорогу. Леди Дансени презентовала ему лошадь. Прощание с Хэлуотером почти состоялось – оставалось попрощаться с Уилли, который ничего не знал о готовившемся отъезде его любимого конюха.

– Я уеду завтра. – Джейми усердно рассматривал копыто гнедой и сообщил мальчику эту новость как бы между прочим.

Они подковывали ее, и на полу валялась стружка от ороговелого нароста, который стерли с копыта.

– Куда? В Дервентуотер? Возьмешь меня с собой?

Уильям, виконт Дансени, девятый граф Эллсмир, сидевший на яслях, соскочил с них, оглашая конюшню стуком. Гнедая зафыркала, отпрянув.

– Не нужно так делать, – отметил Джейми неподобающее поведение мальчонки. – Разве ты не видишь, какая Милли нервная? Нельзя ее так пугать.

– Почему нельзя?

– А что ты скажешь, если тебе сделают вот так? Не забоишься?

Джейми ущипнул Уилли где-то над коленом. Тот пискнул от боли и, кажется, понял почему, но тут же спросил:

– А пока тебя не будет, можно я покатаюсь на Милли?

– Нет, – Джейми по десять раз на дню, а то и больше вынужден был отказывать Уилли в его прихотях, когда мальчик хотел слишком многого. – Сколько раз я тебе повторял: она слишком большая.

– А мне хочется, Мак!

– И что же?

– Так оседлай ее! Я хочу!

Девятый граф Эллсмир задрал голову, требуя немедленного выполнения очередной своей прихоти, но Джейми одарил его таким холодным взглядом, что мальчуган стушевался и перестал смотреть вызывающе. Конюх спокойно поставил на пол копыто Милли, спокойно поднялся и посмотрел на Уилли с высоты шести футов четырех дюймов (в Уилли было три фута шесть дюймов), а потом сказал:

– Нет.

– Да! Почему нет? Да! – Мальчишка затопал по сену. – Ты будешь делать то, что я говорю, ты должен!

– Нет, я не буду, потому что я не должен.

– Да, да, ты должен, должен!

– Нет, потому что…

Джейми помолчал, подбирая слова, встряхнул головой и сел на корточки перед Уилли.

– Понимаешь… Я не буду делать то, чего ты хочешь, потому что я уже не конюх. Вот так. Я ведь говорил, что уезжаю. Далеко.

Мальчишка вконец растерялся. Даже веснушки – у него были забавные веснушки – потемнели.

– Как же так… ты не можешь так поступить! Не можешь уехать.

– Так нужно.

– Нет, не нужно!

Граф Эллсмир сжал зубы и стал похож на прапрадедушку со стороны отца. Джейми был крайне рад, что он один знал, как выглядел Саймон Фрэзер, лорд Ловат, иначе обитатели Хэлуотера были бы поражены сходством.

– Не нужно, я не дам тебе этого сделать!

– Милорд, ты ведь понимаешь, что больше не можешь распоряжаться мной. Мне нужно уехать, и я сделаю это, хочешь ты этого или нет. – Джейми был настроен решительно и радовался оттого, что может говорить Уилли что хочет.

– Если ты не останешься… – Парнишка не мог быстро выдумать сколько-нибудь серьезной угрозы, поэтому использовал первое грозное оружие, бывшее в его распоряжении. – Если ты не останешься, я перепугаю всех лошадей, буду кричать, визжать и топать, вот!

– Ах ты негодник! Вот попробуй только – ты у меня получишь!

Джейми уже мог не заботиться о том, как воспримут тот или иной его поступок в Хэлуотере, поэтому мог поступать как считал нужным и в самом деле отшлепать избалованного графа. Пуганые породистые лошади были достаточным основанием для телесного наказания.

Маленький граф рассердился, наверное, еще пуще Джейми: пытаясь повлиять на принятое решение, он вдохнул побольше воздуха и понесся по конюшне, визжа изо всех сил.

Гнедая Миллз Флер была недовольна тем, что ее копыта трогали и что-то там делали с ними, а когда паршивец Уилли промчался мимо нее с оглушающим писком, она громко заржала и встала на дыбы.

Другие лошади услышали ее тревожный призыв и также заржали; некоторые били копытами по стойлам. Малец бежал, выкрикивая ругательства – к удивлению Джейми, он знал их предостаточно, – пиная ногами загородки и тем самым еще больше пугая лошадей.

Нельзя было допускать, чтобы переполошилась вся конюшня. Джейми схватил гнедую под уздцы и едва смог вывести ее наружу. К счастью, от этих манипуляций никто не пострадал. Когда Миллз Флер была привязана к изгороди загона, Фрэзер отправился на поиски Уилли.

Тот орал и продолжал бегать по конюшне, не замечая ничего вокруг.

Когда юный граф, в очередной раз пробегая мимо входа, выдал новую порцию ругательств, Джейми легко подхватил его за шиворот – тот брыкался и орал во всю мочь, – поднес к колоде, служившей для подковки лошадей, положил Уилли себе на колени, хорошенько врезал ему несколько раз и рывком поставил на ноги.

– Ненавижу!

Уилли принял вертикальное положение, тяжело дыша. У него было заплаканное лицо; в ярости он сжал кулаки.

– И я не рад тебе, негодник, маленький бастард! – Джейми не выбирал выражений.

Мальчонка покраснел еще больше.

– Нет! Я не бастард! Извинись! Не называй меня так никогда, не имеешь права! И никто не имеет! Я не бастард! Забери свои слова!

Джейми не ожидал такой реакции. Выходит, Уилли был свидетелем какого-то неприятного разговора, и… Он слишком долго пробыл в Хэлуотере, чтобы это прошло бесследно для мальчика.

– Извините, милорд. Я был не прав, мне не следовало говорить этого. Я беру свои слова обратно.

Джейми очень хотел крепко обнять Уилли или хотя бы взять его на руки, но… Но он был конюхом, пускай и бывшим, а мальчик был графом, пускай и юным.

Уилли честно пытался принять вид, хоть отдаленно напоминающий графский: он сдерживал вновь набежавшие слезы и утирал исподволь высыхавшие.

– Милорд, разрешите мне.

Джейми сделал то, что ему давно хотелось: встал перед мальчиком на колени и достал грубый платок, чтобы утереть им нос Уилли. Тот смотрел на него очень грустно.

– Мак, ты совсем никак не можешь остаться?

– Совсем…

Синие-синие глаза Уилли опечалились еще больше. Они так напоминали самого Джейми, что он не стал сдерживаться – в конце концов не все ли равно, увидит их кто-то или нет? – и прижал изо всех сил мальчика к себе. Правильно это было или нет, но малыш хотя бы так получил часть отцовской ласки. Джейми мог приласкать его только так, чтобы ребенок не видел слез отца.

Уилли обнял его и дрожал от сдерживаемых рыданий. Джейми гладил его по голове, по спине и утешал по-гэльски.

Он первый прекратил их трогательную близость, отстраняя мальчонку.

– Идем ко мне. Я хочу подарить тебе кое-что.

Сеновал больше не был единственным прибежищем Фрэзера: он давно жил в каморке у кладовки, принадлежавшей раньше главному конюху Хью, который больше не занимался лошадьми. Там было мало места, но было главное – тепло и возможность побыть одному, когда хотелось.

Скромное убранство комнаты составляли койка, табурет, ночной горшок и небольшой столик, на котором размещались все необходимые предметы: книги, большая тонкая свеча в глиняном подсвечнике и маленькая толстая свечка перед статуэткой Богоматери. Деревянную фигурку Святой Девы прислала Дженни, заказав ее у французских мастеров.

– Зачем здесь эта свечка? – полюбопытствовал мальчик. – Бабушка сказала, что так делают только грязные паписты. Мы не жжем свечей перед языческими образами!

– Выходит, я грязный папист, – ухмыльнулся Джейми. – Но это вовсе не языческий образ, это Дева Мария.

– Да? – Уилли казался заинтересованным. – А зачем жечь свечи перед ней?

Джейми задумался, почесывая буйную шевелюру.

– Ну-у… Для того чтобы помнить, наверное. Когда начинаешь молиться, зажигаешь свечу. А пока читаешь молитву, вспоминаешь тех, кто тебе дорог, кого ты любишь. Свеча горит и будто запоминает тех, кого ты помянул в своей молитве.

– И о ком ты молишься?

Мальчонка походил на воробья после драки – такой же взъерошенный и неприбранный. Но его все еще красные глаза уже горели от любопытства.

– Ой, об очень многих людях, всех сразу и не перечислишь. О тех, кто находится на моей родине, далеко отсюда, и о тех, кто сейчас вдали от дома. О родных, они живут в горах в Шотландии. Там моя сестра и семья. О друзьях. О жене.

Иногда Джейми зажигал свечу, чтобы помянуть юную прекрасную Джиниву, чья жизнь была такой короткой, но, разумеется, Уилли не узнал этого.

Мальчик нахмурился, обдумывая услышанное.

– Но ты ведь не женат!

– Я был женат. И я всегда помню об этом.

Уилли потрогал деревянную фигурку, словно боясь нарушить ее покой и в то же время желая удостовериться в ее силе. Дева Мария была кротка подобно голубке, она ласково протягивала к нему руки.

– Мне тоже хочется делать как ты. Хочу быть грязным папистом! – выпалил юный английский граф.

– Нет, что ты! Разве тебе можно? – Джейми был напуган и растроган этим неожиданным признанием. – Бабушка и тетя сойдут с ума.

– Что, у них тоже пойдет ртом пена? Помнишь бешеную лису, которую ты убил? Будет так, да? – ничтоже сумняшеся спросил малютка.

– Что ж… вполне может быть.

– Я хочу быть папистом! – Уилли уже забыл недавние шалости перед лицом новых. – Я никому не расскажу об этом, правда! Ни бабушке, ни тете Изабель. Мак, прошу тебя! Ну пожалуйста! Мне хочется быть таким, как ты! Я хочу быть похожим на тебя! – канючил мальчик.

Джейми одолели сомнения. Вправе ли он так поступать, не зашел ли он слишком далеко? Не будет ли это для избалованного наследника многочисленных земель всего лишь очередной ничего не стоящей забавой, о которой забывают на следующий день? И все же Уилли был настолько искренен в своих заверениях и Джейми так хотелось подарить ему что-то кроме деревянной лошадки, которую он было приготовил для него, что он решился. Отец Макмюррей говорил им в школе, что верующий мирянин вправе совершить обряд крещения, если случай крайний, а священника нет.

Был ли это крайний случай? Как знать. Джейми взял с подоконника кувшин.

Уилли таращил глаза и был серьезен, словно они и правда находились в церкви. Джейми убрал его мягкие волосы с высокого лба, окунул в воду три пальца и вывел ими крестное знамение.

– Нарекаю тебя Уильям Джеймс во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Вода покатилась по носу Уилли, и он смотрел на ее бег, пытаясь поймать ее языком. Это было забавно, и креститель засмеялся.

– А почему Уильям Джеймс? – задал каверзный вопрос новоокрещенный. – Мое полное имя Уильям Кларенс Генри Джордж.

Второе имя ему не нравилось, и он скривился, произнося его.

Джейми принял важный вид.

– Когда человека крестят, его называют по-другому. Вот Джеймс, например, будет твое особое папистское имя. Меня тоже так нарекли при крещении.

– Да? Вот здорово! Теперь я тоже грязный папист, да?

– Выходит, что так.

Джейми снова улыбнулся. Сегодня он все делал, подчиняясь зову сердца, и сейчас он достал из-за пазухи буковые четки.

– Держи. Будешь носить их в память обо мне.

Он надел их на Уилли.

– Только носи так, чтобы никто не видел. И ни в коем случае не говори, как я посвятил тебя в паписты.

– Я буду нем, как могила, – торжественно пообещал мальчик.

Пряча подарок под сорочку, он проверил, чтобы четки были незаметны под тканью, проведя по ним рукой.

– Я рад.

Прощаясь, Джейми взъерошил волосы мальчика. Пускай, он причешется потом.

– Беги, малыш, не то к чаю опоздаешь. Бабушка и тетя будут переживать.

Мальчик уже уходил, когда встал как вкопанный. Вновь расстроенный, он трогал четки, висевшие под сорочкой.

– Ты говорил, чтобы я хранил их как память… А что же я подарю тебе? У меня ничего нет с собой!

Джейми попытался улыбнуться, хотя это далось ему очень тяжело. Казалось, что он не сможет ничего ответить сыну, но он очень тихо проговорил:

– Не бойся, я всегда буду помнить о тебе.

Глава 17

Чудовища

Лох-Несс, август 1968 года

Яркие рыжие волосы на ветру лезли Брианне в глаза, оплетая ее лицо паутиной.

– Вот как выглядит солнце. Мне казалось, что я уже забыла о его существовании. – Она смотрела на небесное светило, вовсю жарившее над Лох-Нессом.

Озеро похищало тепло; над ним всегда веял ветерок, радовавший сейчас Клэр.

– А воздух? Без него я была словно бледная поганка, склизкая и тощая. Вот что значит выползти из душных комнат!

– Наука потеряла в вас замечательных исследовательниц, – заметил улыбающийся Роджер.

Радость переполняла троицу, неделями упорно корпевшую над тюремными архивами. Теперь было ясно, что искать нужно в Ардсмьюире, в его документах. Это была крупная удача: во-первых, круг поисков существенно сузился, во-вторых, архивы этой тюрьмы были прекрасно организованы не в пример другим, в-третьих, они предоставляли исчерпывающую информацию по делу Джейми.

Пятнадцать лет Ардсмьюир служил тюрьмой – довольно немного. Его узники подправили здание и перестроили, а после он сделался гарнизонной крепостью. Заключенные очутились в других местах лишения свободы, но большая их часть попала в колонии Америки, то есть навсегда покинула Шотландию.

– Все равно не понимаю, почему же Фрэзер не попал туда вместе с остальными. Неужели он был такой особенный? – недоумевал Роджер.

Именно он изучал список пленных якобитов, отправленных из Ардсмьюира за океан, в Америку. Фрэзера среди них не было, и Роджеру стало не по себе. Неужели он что-то пропустил или не может найти? Или… Джеймс Фрэзер умер в заключении? Как сказать об этом Брианне и ее матери? Но, по счастью, он посмотрел далее и увидел пометку, содержащую сведения о том, что Джейми направлен в Хэлуотер.

– Конечно, особенный! – улыбнулась Клэр. – Но это хорошо, потому что, во-первых, нам легче искать, во-вторых, он страдает… страдал от морской болезни. – Ее оговорку услышали все. – Причем страдал так, что даже такая тихая вода приводила его в ужасное состояние. – Она кивнула на озеро.

– А что насчет тебя? Такое озеро может тебя смутить? – спросил у Брианны парень.

Она отрицательно помотала головой, и ее волосы подхватил ветер.

– Не-е-ет, я – нет. Здесь кованое железо, и никакая ржавчина его не возьмет!

Она игриво постучала по плоскому животу.

Роджер улыбнулся, глядя на ее голое пузо.

– Тогда давай возьмем лодку. У тебя каникулы, времени предостаточно, и можешь делать что хочешь.

– Да? Можно взять? А рыба здесь водится?

Девушка сощурилась, чтобы солнечные блики, отражавшиеся от водной глади, не мешали смотреть на озеро Лох-Несс.

– Ну да. Я сам ловил здесь лососей и угрей. Лодку мы найдем на пристани в Друмнадрохите.

Посетить Друмнадрохит – это была счастливая мысль. День был погожим, а солнце было именно таким, за каким туристы охотятся в августе и сентябре, приезжая в Шотландию. Все шло как нельзя лучше: утром Фиона сготовила сытный завтрак, а в корзинке лежал не менее сытный ленч, к тому же – этому Роджер радовался больше всего – рядом была Брианна Рэндалл. Любуясь ее длинными волосами, парень думал, что в этом лучшем из миров все идет к лучшему.

Он мог без зазрения совести похвастаться своими успехами в том, что касалось поиска Фрэзера. Ради этого пришлось отпрашиваться в колледже, взяв еще один отпуск, и его отпустили со скрипом, но он ни о чем не жалел.

Пометка о высылке Джеймса Фрэзера дала ключ к дальнейшим разысканиям, которые длились еще две недели. Роджер и Брианна даже побывали на выходных в Озерном крае – месте ссылки Фрэзера. Но самое важное ждало их в библиотеке Британского музея. Увидев это, Брианна не сдержалась, отчего читальный зал, где всегда царила чопорная тишина, огласился ее визгом. Находка стоила того, чтобы пройти под ледяными осуждающими взглядами библиотечных работников и читателей.

Королевский акт о помиловании Джеймса Алекса Маккензи Фрэзера за печатью Георга Третьего. Год тысяча семьсот шестьдесят четвертый.

– Чудесно! – Роджер сделал фотокопию акта и теперь пристально изучал ее. – Уже очень близко, осталось совсем немного!

– Близко? – недоуменно отозвалась Брианна. Ее внимание отвлек подъезжающий автобус, и она не стала расспрашивать подробно.

Клэр недоверчиво взглянула на парня, убеждаясь, что он говорит о том, о чем ей подумалось.

Брианна интересовалась поисками, для нее это было забавным приключением, имевшим к ней непосредственное отношение. Она могла надеяться раскрыть тайну своего происхождения и узнать судьбу своего отца, но для ее матери это было жизненно важно. Каменный круг в Крэг-на-Дун в тысяча девятьсот сорок пятом году перенес ее в год тысяча семьсот сорок третий – она провалилась в прошлое. Три года жизни с Джеймсом Фрэзером закончились ее возвращением в тысяча девятьсот сорок восьмой. Итак, после ее таинственного исчезновения здесь, в настоящем, тоже прошло три года.