Полная версия
Растяпа. Не прошедшие горнило
Тома стерпела мой грубый натиск, моей похабщине улыбнулась, и я почувствовал прилив прекрасного настроения, отправляясь за глупостью, возведенную в степень.
Разговоры про любовниц я заводил, чтобы жену потравить. В том, что я не способен на измену, не сомневался. Я мог поболтать о сексе и женщинах, посмотреть на стриптиз, раз уж такое показывают, но изменить жене – никогда в жизни! Я был весьма щепетилен в таких делах, обладая обостренным чувством чести и собственного достоинства. Объяснял любопытным очень просто – изменять жене, себя унижать: неужто где-то есть женщина лучше моей?
Сейчас понятно, беременность и все такое. Но после родов я собирался Томе объяснить, что интимная близость это совсем не повинность, а великая радость и наслаждение. В том, что это не получилось в медовый месяц винил исключительно ее мать – сумасшедшую старую ведьму. Меня просто выбило из колеи сосуществование рядом с ней. После того как Тома поймет это, ей нужно объяснить, что секс это не гостинец, которым угощают послушного мальчика, это взаимное желание, от которого и появляется любовь. А не наоборот, как про то пишут в книгах.
Мы выехали затемно из Южноуральска на автобусе. И теперь, удобно устроившись в кресле, смотрел с искренним изумлением, как лучи восходящего солнца искрятся на снеговых барханах казахской степи.
– Смотри, как здорово!
– А ты не хотел ехать. Странно слышать, однако, как кабинетный работник нахваливает красоты природы.
– Боюсь, ты плохо меня знаешь.
– Видимо потому, что нам выпало нелегкое время, – сухо намекнула она на мои райкомовские передряги. – У нас не было возможности узнать друг друга как следует.
Я взглянул на нее:
– Теперь мы достаточно узнали друг о друге?
– Еще будут трудности, – нахмурилась Тома.
– Может быть, но это неважно – в итоге мы все равно муж и жена.
– Временами ты меня поражаешь своими философскими замечаниями.
– Между прочим, в нас много общего – и ты, и я делали себя сами, начиная с того как вилку держать, и кончая тем, как вести себя в светском обществе.
– Жизнь и социум – прекрасные учителя, а я всегда была прилежной ученицей.
– В одном, конечно, ты маху дала – в половом вопросе.
– Просто я всегда считала, что у вас, мужчин, одна извилина в этом вопросе… Скажешь нет?
– Скажу – да! У мужчин ум ясный и мысли прямые – где? кого? и как? Вы же, женщины, вечно ходите вокруг да около, находя тысячу причин своим нелогичным поступкам и только потом соглашаетесь.
– Это ты сам придумал или вычитал где?
– У меня два диплома о высшем образовании – пора уже кончать читать и учиться, пора начинать писать и учить. Впрочем, еще бы одну науку я освоил вместе с тобой – как мне стать добрым мужем, а тебе хорошей женой.
– Дыши глубже и не напрягайся – тогда все получится.
После этого диалога я сидел, погруженный в думы о своем прошлом, настоящем и будущем. Неизвестно почему везде присутствовала Тома. Впрочем, если подумать, то…. В прошлом – потому, что начал осознавать: взрослая жизнь только теперь началась. В настоящем – потому, что не знал, как лучше себя с ней вести. И в будущем – потому, что страшно боялся ее потерять.
Иногда мне казалось, что наши отношения улучшаются. Но такие моменты неизбежно проходили, и очень быстро – стоит только теще напиться.
Да еще интимный вопрос был проблемой. Только круглый идиот вроде меня будет сидеть и ждать от жены приглашения – мол, возьми меня поскорей, дорогой. Мужчина сам должен настаивать на выполнении супружеских обязанностей. Я ведь почти с ума сходил, ожидая такого приглашения от Томы – ну, когда было можно. И, похоже, мне пришлось бы ждать вечность. Никто бы на моем месте такого дурака не стал валять – подол на морду, и… терпи, жена, коли не нравится.
Я не правильно веду себя с Томой. Если позволить ей устанавливать правила игры, то мне лучше спать одному и завести любовницу….
До самого Комсомольска продолжался внутренний монолог. Здесь мы вышли на мороз проветриться и покурить. Голова рассталась с мрачными мыслями – наступил момент необычного облегчения. Подсаживая жену на ступеньку автобуса, я смотрел на нее со смешанным чувством уважения и восхищения.
Тома заметила мой взгляд и удивилась.
– Что-то произошло в туалете?
– Ага. Я влюбился в свою жену.
– Ты, возможно, и твердолобый, но честный человек, – она слегка улыбнулась. – Честность – хорошая черта в мужчине.
– Я рад, что у меня есть хотя бы одна хорошая черта. Тома…
– Что?
– Я очень рад тому, что ты стала моей женой.
– Я могу сказать тебе то же самое.
– Правда?
– Почему нет?
Наконец, Кустанай – типичный советский город.
Мы исходили его вдоль и поперек, нашли и купили то, что хотела Тома. Мы добрались до вокзала и стали ждать поезд Алма-Ата – Москва. Он будет в Увелке в половине второго ночи. Мы еле держались на ногах.
– Блин, Тома, ты не умеешь жить с наслаждением – вечно до изнеможения, вечно до последнего издыхания. Так ли они нам нужны, эти чашки и блюдца?
– Почти всю жизнь я прожила с озлобленной на жизнь женщиной, которая только и говорила о моей ответственности перед ней, моих обязанностях и долге. Ты, пожалуйста, не начинай.
Я чуть зубами не заскрипел.
– Я как раз об обратном. Нельзя жить, зажимая себя. Сдается мне, когда ты проводишь в последний путь свою ненормальную матушку, тут же займешь ее место и начнешь пить, со словами – я долго терпела! Она растила тебя с единственной целью – использовать. И использует на все сто!
Тома горько усмехнулась:
– А разве ты на мне женился с другой целью?
Почувствовал, еще немного и я взорвусь.
– Мы оба женились по расчету – ты хотела ребенка, я выполнял задание партии. Но ведь жить нам, и воспитывать нашего ребенка тоже нам. Так давай будем жить дружно – в любви и согласии.
– Мы уже обсуждали эту тему не раз и ни к чему не пришли. Оставим ее – я смертельно устала.
Мне, сбитому с толку таким поворотом и не успевшему излить все накопившееся негодование, осталось только молчать и ругаться про себя.
Опять я все сделал неправильно. Вроде бы наметился какой-то контакт в ходе поездки, а я умудрился порвать эту тоненькую ниточку своим необузданным темпераментом.
Если быть честным с самим собой, то нужно признаться, что кроме себя винить мне некого. Да, в конце дня я повел себя отвратительно – устал, не сдержался… И беда в том, что теперь не знаю, как исправить ситуацию. Попытался представить себе что-то из области фантастики – как жена умоляет меня о близости с ней.
Уже в поезде, примостившись в углу плацкарты, Тома сказала:
– Завтра я угощу тебя чаем с травами, а стол накрою этим сервизом.
Сказала и прикрыла глаза.
А меня озарило – она неловко себя чувствует. Никогда прежде она не начинала разговора после ссоры. И я почувствовал себя неуютно, так как не знал, что в ответ сказать. Но ответа не ждали. Просто Тома выполнила поставленную задачу и отметила галочкой.
Ну, а мне спасибо.
– Пожалуйста, – буркнул я. – Обращайтесь!
Противоположности. Мы – естественные противоположности. Если существует одно, обязательно должно быть и другое. В природе все стремится к равновесию.
Когда все треволнения поездки были позади, а мы в постели, Тома еще раз сказала:
– Спасибо, тебе.
– Не забудь об этом, когда придет время, и ты сможешь расплачиваться за мои услуги. Согласись, я честно заработал твою ласку.
Тома согласилась и скоро уснула.
А вот у понятливой жены, думал я, пытаясь заснуть, такие долги не копятся.
Мне моя теща иногда казалась злой колдуньей – ей, богу! Ну а я, понятно, прекрасный принц. А Тома моя – заколдованная принцесса. Используя свою колдовскую мощь и принцессу-заложницу, эта домашняя Гингема решила подавить во мне любовь к жизни и прочие инстинкты. Кажется, добилась успеха. Хотя, кто знает? Может быть, они подавлены лишь на время? – пути судьбы часто сложны для понимания. Жизнь могла выбрать и другой сценарий, заставив стать мужем женщины старше и хитрее меня.
Но затем, что происходит на самом деле, стоит скрытая логика. Мы называем это судьбою, но в реальности это лишь поддающееся расчету взаимодействие различных сил, установленных свыше, и ровным счетом ничего больше. Все находится в движении, и действие сил можно предсказать, основываясь на событиях, которые происходят, либо самим ставить условия их взаимодействия.
Я думаю, что мы с Томой все переможем, и брак наш станет счастливым.
Ночью (во сне, конечно) Тома спросила меня:
– Как бы ты себя чувствовал, если узнал, что человек, который родил тебя и вырастил, заботился о тебе, при этом лгал?
– Он бы за это здорово поплатился. Хочешь, я убью ее? Ты об этом хотела меня попросить?
Тома была поражена:
– Как мог ты подумать?
А я улыбнулся:
– Я хочу, чтобы ты поняла, что только твоя мать отравляет нам счастье совместной жизни. В каждом слове ее яд сочится. Пока ты с ней и ей внимаешь, ты ни с кем не будешь счастлива. Наш брак обречен, пока ты с ней.
2
Силы логики и предназначения вступили во взаимодействие и привели к завершению того, что мы так долго ждали. Короче, в апреле у нас родилась дочь. Встретились мы с Томой случайно и поженились абы как, но теперь я начинаю думать, что в нашем браке случайностям не было места: малышка была прелестна, как ее мать.
О, упрямая, нелогичная, неразумная женская психология – она повторилась!
Тем не менее, взяв дочку на руки, я с торжественным чувством поклялся жене:
– Мы будем вместе до тех пор, покуда в нас теплится дыхание.
Иногда жизнь проста и бесхитростна, но дети – ее вершина. Это я позже тоже сказал.
Возможно, мы для того и живем, чтобы создавать новую жизнь. Для меня это новая мысль.
Противоположности слились и создали новую жизнь!
Жена скривила губы в усмешке:
– Может, перестанешь себя обременять сложными философскими изысками и займешься делом.
У нее, очевидно, была своя точка зрения на событие. Ее чувства были менее сложными и восторженными – более простыми и приземленными.
Тридцать лет, первый ребенок – врачи очень беспокоились за Тому и отправили ее в Челябинск на сохранение. Там наша Настенька и родилась. Я хотел такси нанять, но отец подсуетился, и мы поехали за новорожденной и ее мамой на его «ЗАЗ-968». Потом трижды дед приобрел внучке в подарок корыто и пожелал счастливой жизни.
Мы первый раз искупали ребенка. Конечно, крику было. Но потом дочь поела и уснула. А мы занялись домашними делами, поделив обязанности – мне пеленки, Томе кормление. Теща давала советы. Оба чувствовали себя усталыми, но бессонные ночи только-только подступали.
Ночью, впервые после долгой разлуки, я обнял жену:
– Скажи, какому попутному ветру я обязан встречи с тобой?
Она улыбнулась мне в ответ:
– Этим счастьем ты обязан рейсовому автобусу Южноуральск – Увелка. Ты что забыл? Никогда не думала, что моя судьба повернется таким образом. Даже если бы я ее знала, никогда не поверила.
– Тома, ты мне очень нужна. Мне кажется, я еще никогда не нуждался так в женщине, как рядом с тобою. Иногда кажется, что меня следует приковать к тебе, а ключ нафик выкинуть.
Я взял в ладонь половинку ее лица и, поглаживая большим пальцем нижнюю губу, внимательно посмотрел ей в глаза:
– Я не всегда принимаю правильные решения. Я понял – быть хорошим мужем очень сложно. Мне казалось, что все обязанности давно распределены и надо только правильно ими пользоваться. Оказывается, это еще не все… Я думаю, что совершил бы ошибку, сказав, что полностью понимаю тебя. Но сейчас я чувствую, что нахожусь в надежных руках. А многие мужчины недооценивают своих жен или, скорее всего, не понимают…
Тома не нашла, что ответить… А может, ей было уже не до меня. Еще мгновение, и она уснула. Ну и хорошо. Я был рад остаться наедине со своими мыслями и обдумать все, что произошло. Я думал о новой жизни, которая тихо посапывает в своей кроватке. Уже было ясно, чьи характер и внешность она унаследовала.
Верно кто-то заметил – будущее входит, чтобы изменить нас изнутри, задолго до того, как произойдет видимая перемена.
Прежде в часы бессонницы я уходил на кухню и курил у открытой форточки, сидя на подоконнике. Теперь подставлял стул и садился у кроватки дочери. Она улыбалась во сне. Мне нравилось наблюдать за ней. Она очень похожа на свою мать, и все в ней настолько близко к совершенству, насколько только возможно. Темные волосы, большие глаза, задорно вздернутый носик… одним словом, в девочку трудно не влюбиться.
Настенька оказалась вполне самодостаточным человечком, которому нет нужды – рядом ли взрослые или где-то шляются. Если все у нее в порядки – сухи пеленки и не мучают жажда с голодом, она с удовольствием гремела погремушками, подвешенными над ней, и при этом гугукала сама с собой.
Она была аккуратна, находчива, изобретательна – каждый день я открывал в ней что-нибудь новое. Но наибольшее уважение вызывали у меня спокойствие и выдержка, с которыми Настенька переносила ежевечерние купания – а, может быть, они ей понравились?
Нет, что ни говори, а ее общество мне нравилось, пожалуй, больше, чем чье-либо другое. Правда, она либо спала, либо молчала в моем присутствии – но даже и это (мне так казалось) доставляло обоим изрядное удовольствие и делало нас ближе друг другу. Само ее присутствие в квартире № 13 дома № 16 по улице Советской, которую я считал личным Адом, скрашивало мое пребывание там.
Думаю, когда моя дочь начнет понимать и разговаривать, нам будет с ней гораздо веселей. К сожалению, дети не могут расти так быстро, как нам бы хотелось.
Дед еще раз появился на своем легендарном «ЗАЗ-968» и привез новый большой ковер, приобретенный по лимитам Совета ветеранов.
– Наш подарок на вашу свадьбу, – был комментарий.
Бабушка дала внучке подержаться за свой палец.
Теща напоила гостей чаем.
– Не понравилась наша дочь твоим родителям, – сказала Тома после их отъезда.
– На твоем месте, я бы приберег суждения для будущего.
Потом вспомнил, как отец плакал пьяными слезами при рождении первого внука – сына Людмилы. Рождение моего первенца было встречено сдержанней. И поправился:
– Может, все дело во мне?
– Именно это я и называю предвидением, интуицией. Как ты собираешься совмещать любовь к своим детям?
– Постом и молитвой, – ответил я. – Вот самый простой и самый честный ответ на твой вопрос.
А теща ехидно рассмеялась.
Оставшись с дочерью наедине и увидев, что она хмурится, попробовал успокоить ее словами:
– Настюш, мы купили билет на поезд в один конец, так что давай наслаждаться поездкой – пока можем.
Рассеянный солнечный свет просачивался сквозь листья кленов у края двора и падал прямоугольником окна на пол в нашей комнате. Весна вступила в свои права.
Еще на смотрины новорожденной приходили старшая сестра Людмила и мой бывший шеф в райкоме партии Кожевников П. И. – пораздельности, конечно.
Я был очень рад, что мне удалось встретиться и поговорить с Пал Иванычем. Потрепаться – вот более подходящее слово. Он заканчивал ВПШ и совсем не собирался возвращаться в район – готовил себе место в обкоме партии. Наша шутливая беседа помогла мне успокоиться и совладать с нервами. А нервничать было отчего. То, как поступили со мной, было верхом несправедливости – так считал и Кожевников. Демина, бывший общий шеф, стала нашей общей вражиной, и немало недобрых слов ей было посвящено. По нашему общему представлению Людмила Александровна в райкоме выполняла функцию зловредного насекомого – на змею, считал Пал Иваныч, она явно не тянула.
Ну, так у Кожевникова и масштабы другие!
После его визита моя душа со страшной силой взалкала свободы. Точнее, тело попросилось на природу, где я не был с начала снеготаяния. Теперь не принадлежал себе и потому отпросился у жены в выходной день, когда теща была трезва, а наша малышка вела себя хорошо.
По дороге к околице заглянул к родителям – прихватил с собой пса Моряка.
Я бежал ровной трусцой напрямик через поле от одного телеграфного столба к другому. Пес носился кругами, лаем выражая восторг жизнью. Отец взял его щенком – теперь это уже был взрослый пес с блестящей густой темной шерстью.
– Рядом, Моряк, рядом, – увещевал я его, завидев общественное стадо.
Похоже, за время, что я не ходил на тренировки нашего футбольного клуба, изрядно подрастерял физическую форму. Дыхание давалось с трудом, а лицо и подмышки покрылись потом.
Моряк по-прежнему бежал впереди, однако через каждые сто метров он останавливался и поджидал меня. Наблюдая за ним, невольно задавался вопросом – как это, сидеть на цепи? Должно быть, скучное занятие. Теперь по себе знаю, хотя зов дикой природы где-то глубоко скрыт в моих хромосомах.
Продолжая бег по лесной дорожке, думал, не отождествляю ли я свою жизнь с собачьей на цепи. Чувствует ли Моряк в будке и на дворе угнетенным и подавленным, как я себя в квартире и комнате? Не снимает ли он свой стресс лаем на прохожих? Может, и мне попробовать в форточку на кого-нибудь гавкнуть или повыть при луне ночью? – глядишь, легче станет.
У заветной лиственницы постоял, прислонившись лбом. Она вибрирует и раскачивается – кажется, энергия космоса через ветки, ствол и корни входит в землю, заряжая ее. И мне немножко зарядки не помешает. Она необходима, чтобы выжить в аду.
Вспомнив о доме, машинально посмотрел на часы – сейчас Настеньку кормят….
Опустившись на корточки, бесцельно палочкой почву поковырял, стараясь сдержать подступившие слезы. Не сумел. Слезы потекли по щекам, и вырвался сдавленный всхлип.
Моряк услышал этот звук и, подбежав, сунул голову на колени – я почесал ему за ухом.
– Ничего-ничего, – пробормотал, – я просто устал.
Пес слегка повел глазами, покосился на меня – его беспокойный взгляд выражал сочувствие.
– Ах, если бы ты умел говорить, – вздохнул я, глядя в желтые глаза зверя, и погладил белое пятнышко на его лбу. – Ты бы мог подсказать, как можно сидеть на цепи, не сходя с ума.
Я не имел в виду карьеру и жизнь вообще – говорил о своем браке, который превратился в буквальную каторгу отношений. Теща, жена, дочь – всем от меня чего-то надо, все от меня чего-то хотят. Не припомню, что и когда я брал у них, чтобы так задолжать.
Моряк, конечно, ничего не понял. Он только поднял мне на колено широкую лапу свою, и это молчаливое сочувствие бессловесной твари заставило всхлипнуть еще раз.
После пробежки на природу на душе было радостно – в благодарность за предоставленные часы отдыха, позабыв о всякой сдержанности, я крепко обнял Тому. Мне хотелось внушить ей мысль, что создав живое существо одно на двоих, мы превратились в единомышленников.
Не знаю, как мать или педагог, Тома сказала такую мысль:
– Ребенок должен купаться в любви.
– На практике как это будет выглядеть?
И Тома ответила:
– Если сердце ничего не подсказывает, попробуй для разнообразия воспользоваться головой.
Как мать Тома была заботлива, внимательна, слишком требовательна в пустяках и капельку бестолкова. Стало быть, нашей малышке повезло… А я терпеть не мог эти ритуальные танцы вокруг истины – трудно сказать, где какая рыба и почем? И пытался себя убедить, что не все так плохо в нашей семье – есть то, ради чего стоит вместе жить. Или кого…. Пусть сейчас тяжело, но если бы мог, с большим любопытством заглянул вперед – лет так на двадцать – и посмотрел, что с нами станется. Но надо прожить эти двадцать лет, чтобы увидеть, что с нами будет.
Выходные заканчивались, и снова надо было впрягаться в шестнадцатичасовой рабочий день. Теща пить не бросила с рождением внучки, как мы надеялись, но перенесла свои пьянки на Бугор к сестре Мусе. Тома не спешила ее забирать оттуда, и ее порой не было по нескольку дней. Жизнь стала сносной, а постоянное ожидание ее возвращения муторным. Я понимал, что отчаяние притаилось где-то рядом и что оно обязательно вернется не сегодня так завтра вместе с пьяной тещей, но пока на душе было просто плохо и муторно, как после пьянки.
Казалось, время обрело способность сжиматься и растягиваться – был бесконечный день на заводе, и была беспокойная ночь дома. Но какой день? Что за ночь? Все будто проходило мимо меня. Тома сказала, что Настенька начала издавать осмысленные звуки – как одобрения или недовольства. Это можно было считать вехой жизни.
Я был уверен, что горе вот-вот обрушится на меня, словно горный обвал. Но время шло, и горе не шло, однако ничего хорошего в этом не было, потому что отсутствие горя порождало чувство вины перед Томой. Она все силы отдает нашему ребенку, а я засыпаю с ним на руках.
С не меньшей силой подействовало осознание того, что для карьеры на АИЗе у меня не было перспектив. Как инженер, я здесь не по профилю, а для общественной работы – изгой.
В конце концов, мне все же удалось справиться с собой. Лучше всего отвлекали от мрачных мыслей монологи с дочерью – я рассказывал ей о житье-бытье своем на работе и дома, а она внимательно слушала. Тома увидела и набросилась на меня:
– Кончай ей голову забивать! – девочке давно пора спать.
– Но ведь не плачет, а слушает.
– Плачет и капризничает, когда ты на работу уезжаешь, а я отдуваюсь.
– Переживает за меня.
Утомленный борьбой с чувством вины перед женой и страхом перед тещей, я начал фантазировать вслух, рассказывая дочери как мы весело с ней заживем, когда она научиться ходить и говорить. Я рассказывал ей о братике, который уже собрался в школу, который умеет читать и писать и не умеет выговаривать букву «р».
– Вы обязательно подружитесь. Он научит тебя в свои игры играть, а ты его – говорить букву «р»…
Настенька ласково улыбалась и кивала головкой, соглашаясь.
Я читал ей стихи Пушкина по памяти.
Вечор ты помнишь? – вьюга злилась,
На синем небе мгла носилась….
А нынче – посмотри в окно….
Настенька послушно поворачивала голову.
Под голубыми небесами
Великолепными коврами
Блестя на солнце, снег лежит…
За окном ярилось солнце, воробьи очумело чирикали, а мальчишки дворовые вместе с девчонками рубились в футбол… Прекрасные поэтические строки не находили отображения. Но дочь не унывала – она из рук рвалась вон и душой была во дворе.
По выходным мы купали дочь вместе с Томой.
– Болтай, болтай, не останавливайся, чтобы не заплакала – потом не утешить.
И я вел речь тоном Баяна-сказителя, уложив крохотное тельце на ладонь.
– Кто это у нас тут могучий такой разнагишался? А? Не ты ли славный богатырь Илья свет Иванович, что прописан в селе Карачарове сиднем на печке?…
Дочь расправляла плечики и сучила ножками, стараясь вырвать у мамы из рук детское мыльце.
– Ну, что ты городишь? Какой богатырь? Она же девочка!
– Василиса Премудрая или Василиса Прекрасная? – кто ты, девица, отзовись.
– Марья Царевна наша Настенька, – встревала Мария Афанасьевна, коршуном кружившая по кухне, и отбивала у меня охоту быть сказителем.
Я умолкал, дочь, не дождавшись сказки, начинала плакать, и чудесная процедура купания быстро сворачивалась.
– Настенька, хочет что-нибудь вкусненького? – пыталась Тома привлечь ее внимание.
Но дочь моя больше кашки и маменькиного молочка любила сказки папочки.
Хотя, конечно, немного утрирую.
На работе я себя уже чувствовал не в пример увереннее первого дня и даже ездил на каре в литейный цех, чтобы к началу второй моей смены контейнеры с заготовками стояли у токарно-копировальных станков. Мне не хватало лишь одного – собственного клейма качества. За качество моих деталей ответственность на себя брал Боря Синицын. Странный какой-то цех – без БТК и контролеров по качеству. Весьма непривычно после «Станкомаша». Но там оборонный заказ и заказчик. А здесь какие-то погремушки из стекла и фарфора!
Проклеймив детали и отправив контейнеры в цех стеклянных изоляторов, зашел в комнату мастеров.
– Доброе утро, Анатолий, – приветствовала белокурая красотка Лариса. – Как вы себя сегодня чувствуете? Дома-то были?
Пожал плечами и сел за свой столик. Ни ее, ни чьи-либо еще подковырки меня давно уже не доставали.
– Вы сегодня уставшим не кажетесь.
– У вас есть предложения интимного плана?
Ну, а как еще с такими разговаривать?
– А вы испытываете ко мне чувства?
– А без чувств никак?
Мне давно хотелось расспросить кого-нибудь сведущего по теме – сколько женщине нельзя заниматься сексом после родов? Месяц, два, три? Год, два года или три? Но не эту же белокурую куклу.
– Никак, – покачала головой Ларчик. – Но если что-то почувствуете ко мне, сразу скажите: я женщина свободная – ломаться не буду.
Было сказано вслух при всех мастерах – в плане, скажем, не обольщения, а пикировки. Николай Иванович впрягся в диалог: