ЛОГИК

ЛОГИК

Алексей Кононов

Корректор Галина Андреева

Литературный редактор Галина Андреева

Художник Сергей Фурнэ

© Алексей Кононов, 2019

ISBN 978-5-4490-2825-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Планета Небо.

Родиться логиком в Пирамиде Золтуса – то еще испытание.

Быть низвергнутым на первый уровень и выжить – везение.

Взять в попутчики заклятого врага и решиться уничтожить самое могущественное создание в Пирамиде – безрассудство, на которое способен только Кира, носящий титул главного убийцы Крестострела.

Однако сначала необходимо добраться до последнего уровня Пирамиды.

…И это, пожалуй, самый извращенный из всех способов самоубийства.

Хотя заклятый враг сказал бы иначе – судьба!

СЕРИЯ «ПЕРЕКРЕСТКИ МИРОВ»

ИНТУИТ

ЛОГИК

ЧЕЛОВЕК

ЛОГИК

глава первая

УБИЙЦА НА ДНЕ

Заказ был простой и хорошо оплачиваемый. Марк – мой секретный работодатель из Склепа – небрежно швырнул бумаги на стол. На трех тоненьких листочках было полное досье на сына начальника цеха.

Бегло просмотрел содержание, выуживая самое ценное: «Калиб, кровь Анцифера. Шестнадцать лет. День Вступления в Силу состоялся. Проживает в четвертой парсе Крестострела на улице Скорлупы Мира. Особая пометка: привилегированный логик. Работает, как и его отец, на заводе по синтезированию пищи, должность – ответственный за работу структурных схем».

Когда берешься за такую работу, скорость и внимательность должны быть развиты на уровне рефлексов – от этого зависят личная репутация и, как следствие, будущие гонорары. Моя репутация всегда на высоте, а потому гонорары неприлично большие.

– Двадцать процентов сверху и половину всей суммы вперед! – потребовал я.

Марк вопросительно уставился на меня. Пришлось пояснить:

– Четвертая парса, особая пометка, высокая должность.

Даже беглого знакомства с досье было достаточно, чтобы понять, что после ликвидации этого пацана проблем не оберешься.

– Кира, ты лукавишь, – он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и спокойно покачивался взад-вперед. – Тебе этот заказ – раз плюнуть. Работы на один день.

– Мне – да, – согласился я. – Но вот неприятности, которые могут догнать днем позже, в стоимость работы не входят.

Марк сделал вид, что смеется. Все они в Склепе только делают вид, что проявляют эмоции, – тут они лучшие во всем Крестостреле. На самом деле это игра, ложь. А Марк – обыкновенный торгаш. Уверен, за этот заказ он получил кругленькую сумму, поэтому двадцать процентов сверху для него сущие пустяки.

– Об этом я как-то не подумал, – признался он, поднимая руки вверх, – сдаюсь.

Затем полез в стол и, достав пустую ячейку-сферу ярко-оранжевого цвета с темными пульсирующими прожилками, наполнил ее Механизмами Времени. – Вот, – сказал он, подтолкнув ячейку ко мне, – остальное получишь после выполнения работы.

Надо признать, принимать оплату от Марка каждый раз доставляло мне истинное удовольствие. Его личные Механизмы Времени всегда были чистые и качественные, не чета Механизмам даже богатых менял и дельцов, а уж тем более завзятых пьяниц и бездельников. У последних они вообще просто мусор.

Из Склепа я вышел в самый разгар дня: полуденное солнце припекало плечи и голову. Поэтому до сумерек успел не торопясь переодеться в рабочий костюм: крепкие и легкие ботинки, местами потертые штаны, майка с высоким воротом и прочный балахон до колен с глубоким капюшоном, хорошо скрывающим лицо ночью. Вся одежда была темного цвета, сшита по прошлогодней моде специально на заказ: имела множество удобных потайных карманов и не стесняла движений. В такой и драться сподручно, и убегать легко. А главное, она полностью скрывала следы Катарсиса на моем теле – три дюжины тонких синих полос. Я, возможно, единственный из трех миллионов жителей Крестострела, кто носит такие отметины. А во всей Пирамиде логиков, перенесших подобное наказание, наверное, единицы, и уж точно они не находятся на самом первом уровне, как я. Четвертый, пятый уровни – там да, еще могут встретиться, но уж точно не здесь.

Синие полосы, как назло, тут же напомнили о своем существовании – разболелись в самый неподходящий момент, чего, если вспомнить, до этого вечером не случалось ни разу. Обычно они давали о себе знать только поутру, когда снилась мать. После таких снов хоть на стенку лезь – боль и гнев просто захлестывают.

Трактир «На Дне», в котором я уже час как сидел, непринужденно болтая с барменом по имени Клоквер, а на самом деле добывая необходимую мне информацию, располагался на улице Кричащих Во Мраке. Улица находилась в самом углу Пирамиды, народ тут не то чтобы сумасшедший, но фанатичный точно. Весь Крестострел утверждал, что это чертом забытое место, и я полностью согласен с всеобщим мнением.

– Ты впервые тут? – спросил бармен, подкручивая жесткие, как проволока, усы.

– А что, заметно? – вполне искренне удивляюсь я и заказываю очередной стакан воды и порцию курительного синтез-табака.

Клоквер, ловким движением вынув из-под стойки колбу с жидкостью, наливает ее содержимое в трубку-испаритель и протягивает мне. Сам же берет – подумать только! – деревянную трубку, лезет в карман за свертком и, развернув его, набивает чашу ароматным табаком.

Я уважительно киваю. Настоящий табак на Пирамиде – дорогое удовольствие для бармена. Единственный способ его заполучить – выкупить на Открытых Балконах Золтуса, и то если прямо с ходу перехватить у патрульных, которые ограбили кого-то в пустоши, далеко от Пирамиды.

Клоквер, шевеля усами на квадратном лице, выпускает клубы горького дыма и, явно довольный произведенным эффектом, доверительно сообщает:

– Безуминки у тебя нет в глазах. Одержимости эволюцией, которая в крови у каждого, кто живет в четвертой парсе. Да ты ее и сам скоро разглядишь в других, коль не местный. На заводе смена кончается, а день сегодня особый. Скоро тут места свободного не найдешь. Так что оставайся.

Мысленно ругаю себя за то, что какой-то бармен так просто вычислил мою непринадлежность к этому району. А он тем временем продолжает:

– Калиб, кровь Анцифера, устраивает праздник в честь своего прошедшего Дня Вступления в Силу. Представление будет особым.

На слове «особым» он делает многозначительный акцент.

Новость будоражит, однако я сохраняю невозмутимую физиономию, лишь слегка добавив ей заинтересованности. Вот это повезло так повезло! Так быстро обнаружить жертву, которая к тому же сама скоро явится! Такого со мной еще не случалось. Настроение от хорошей новости портила только усиливающаяся боль – синие полосы пульсировали все чаще, разливая неприятные ощущения по всему телу.

Легкой заинтересованности вполне хватило, чтобы бармен начал трепать языком об «особом» представлении.

– Калибу отец одну деваху-скиталицу подарил. Ну, чтобы поразвлекся. Сам понимаешь, – подмигивает Клоквер, – что пацанам в этом возрасте надо…

Я с недоверием посмотрел на бармена. День Вступления в Силу приходится на шестнадцатилетие любого логика. Подарить девчонку сыну в этом возрасте, на мой взгляд, полный идиотизм. Да и вообще, дарить одного логика другому, пускай он и скиталец, живущий за пределами Пирамиды, дикость. Ладно был бы интуит плененный, еще куда ни шло!

– Я ведь откуда знаю, – заметив мое недоверие, засуетился Клоквер, – скиталица ему через мою наводку досталась. Есть у меня один знакомый – Хантер, торговец на Открытых Балконах. Так ему эту девчонку патруль принес. Сказали – крепкая, раз столько в Путнике пролежала, что прямо под Пирамидой. А она, видать, пролежала долго: глаза чисто сиреневые стали, даже оттенка песочного нет. Вот так! У меня тут тогда сам Анцифер сидел, раздумывал, чтобы этакое сыну организовать. Ну я и навел. А он мне вот – табак и трубку за это дело, – похвастал бармен.

Теперь понятно, откуда трубка. Ни один бармен себе такого никогда не позволит, даже самый зажиточный.

– А что девчонка, сколько дней в Путнике провалялась? – лениво поинтересовался я, а про себя подумал: и вправду крепкая должна быть, раз глаза утратили песочный оттенок, а она жива осталась.

Путник – зачарованный город, образовавшийся прямиком под Пирамидой. То ли это антигравитационные свойства так воздействуют на пространство под ней, то ли еще что, но только Путник назван Путником, потому что, куда бы ни полетела Пирамида Золтуса, на которой мы все благополучно обитаем, он следует за ней. Само пребывание в этом городе опасно. Порой там можно такое встретить, что с разумом навечно проститься легче легкого. Еще и всю силу, все Механизмы Времени высосет без остатка. В общем, неподготовленные умирают там через три дня, подготовленные – часом позже. А девчонка продержалась явно больше, что просто удивительно.

– Да говорят, что три. А то и три с половиной, – шепотом добавил бармен.

Три. Нет, не может быть, чтобы три. Если бармен не врет насчет сиреневых глаз, там минимум пять. Он-то никогда не видел окоченевший труп пятидневной давности в Путнике, а мне доводилось, правда, давным-давно. Так вот, у того и то радужка имела еще небольшой песочно-желтоватый оттенок. Зрелище не из приятных, зато в память впивается, как клещ в кожу.

Подумать только. И как патруль не прочухал? Девчонка-то, видать, непростая, раз город не смог забрать ее себе полностью. Такую не к торгашам на Балконы Крестострела надо было тащить, а хотя бы на седьмой уровень – к спецам.

Сделав затяжку из трубки-испарителя, задумчиво выдыхаю облако сладкого сизого дыма. Что-то тут не сходится.

– В общем, и дня не прошло, как Анцифер выкупил девчонку у Хантера, – снова заговорил Клоквер. – Сначала выхаживал ее пару дней, есть давал, прислуга раны ей залечивала – уж больно сильно та была исцарапана. А потом живехонькую-здоровехонькую сыну вручил.

От мыслей о том, что он с ней проделывал, меня передернуло. Статус Привилегированного логика дается только за усердие в процессе приобретения силы, после сдачи соответствующего теста. Силу приобретают разными путями, но суть всегда одна – воспитание нечувствительности.

– Уж не знаю, зачем ему это сдалось, но сегодня он Луну сюда приведет. Вон народ уже начал подтягиваться. Через пять минут будет не продохнуть, – пожаловался Клоквер.

Луну…

Он сказал – Луну!

Мысли в голове лихорадочно заметались, воскрешая погребенные под слоем боли воспоминания, а отметины заныли пуще прежнего.

– О, а я ошибся – ты все-таки местный! Вон и у тебя безуминка в глазах поселилась. Быстро четвертая парса народ под себя подминает. Ну, представление сейчас начнется, а ты, я вижу, хочешь посмотреть, – Клоквер захохотал металлическим смехом и удалился. Заметил, что мне уже не до него.

Я остался наедине со своей безуминкой, а может, уже и не безуминкой, а настоящим полноценным БЕЗУМИЕМ. Оно довольно часто посещает меня, причем случается это обычно по утрам. Но чтобы вот так, посреди вечера, – впервые в жизни. Ну да, именно безумие. Как еще назвать то состояние, в котором я просыпаюсь вот уже восемь лет после очередного сна о матери?

Четверть часа спустя мое нутро, пытающееся побороть боль, уже содрогается от мелкой ритмичной тряски. Терпеть меня научили с малых лет, а потому мало кто из окружающих мог заметить, что с логиком, тихо-мирно покуривающим испаритель, что-то неладно.

Сказать, что народу собралось много, значит ничего не сказать. За крошечный отрезок времени они налетели сюда, как оборотни на свежее мясо. Появился и Калиб с девчонкой. Та была явно старше его лет, может, на пять или шесть. Темноволосая, худая как щепка, со смуглой кожей и широко распахнутыми глазами. Стояла рядом смирно, не пытаясь вырваться и убежать. И правильно, что не пыталась. Умная. Эти быстро догонят, да так, что подняться потом с асфальта не получится.

Между тем Калиб встал у своего стола, явно собираясь что-то сообщить присутствующим. Луна искоса взглянула на него. Всего на секунду, на мгновение, но во взгляде ясно читалось желание, чтобы все твари в пустоши отдирали по куску от этого малолетнего ублюдка, пока он не сдохнет, корчась в муках.

Приглядевшись, можно было понять причину ненависти, которая была более чем очевидна: на теле девчонки виднелись следы многочисленных побоев. Самые глубокие раны были наскоро залечены – явно для того, чтобы было куда вновь приложить силу. За то время, пока она находилась в подчинении Калиба, ей досталось по максимуму.

– Логики! – торжественно заговорил Калиб. – Сегодня вы сделаете очередной шаг на своем пути к эволюции. Благодаря отцу у меня есть возможность усовершенствовать свою способность НЕ ЧУВСТВОВАТЬ, и я готов поделиться с вами.

Пораскинув мозгами, начинаю понимать, зачем он притащил сюда девчонку. Уверен, она тоже это знает. Последнее, что может сделать Калиб в своем стремлении стать совершенным логиком, способным не чувствовать абсолютно ничего, это устроить массовую драку с изнасилованием, а в финале – публичную казнь. Сегодня он к ней и пальцем не притронется, сегодня он —наблюдатель, истребляющий в себе любые возможные зачатки жалости. Венец творения эволюции логиков. Само совершенство. Тщеславная, гордая падаль. Все в этом баре – падаль.

– Именно в подобной тренировке заключается наше развитие. Это закономерно, это – эволюция. Кто такие логики? – он выдержал эффектную паузу и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это те, кто в состоянии осознать суть любого движения или процесса. Те, кто способен благодаря осознанию им управлять.

Калиб перевел взгляд на Луну, стоящую рядом, и сделал пасс рукой. Девчонку отшвырнуло в центр зала, попутно она сшибла своим телом несколько столов и стульев, которые под восторженные возгласы толпы с грохотом разлетелись в стороны.

– Вам всем известно, что сила понимать суть любых процессов заложена в нас природой, – продолжал он. – Наш внутренний сосуд вмещает сотни тысяч частиц Механизмов Времени. Это не просто разменная монета, на которую можно здесь, в великой Пирамиде Золтуса, купить что хочешь. Это ресурс, который мы расходуем, чтобы созидать. И внутренний сосуд тем больше, а частицы Механизмов Времени тем чище, чем меньше мы чувствуем. Потому что чувства и эмоции – прямая противоположность логике вещей и осознанию сути движения.

Калиб говорил как по учебнику. Все логики знают эти прописные истины. Каждый давно усвоил, почему закипает вода в чайнике, почему река течет в определенном направлении, почему движется время. И каждый из логиков в зависимости от объема внутреннего сосуда и качества частиц Механизмов Времени, которые в нем находятся, может обернуть любой из этих процессов вспять. Вода в чайнике заледенеет, река замрет на месте, а время замедлится до одного-единственного бесконечно долгого момента. Объем и качество вырабатываемых частиц зависят от усердных тренировок логика. Такие эмоции, как сопереживание, жалость, гнев, любовь, ненависть и другие, неизбежно перевешивают чашу весов в сторону его бессилия, а вот воспитание в себе невосприимчивости, отрешенности от чувств, другими словами, нечувствительности к окружающему миру – прямой путь к могуществу. Но путь этот многообразный. Есть тысяча возможностей обрести силу. Калиб и жители четвертой парсы выбрали способ причинения боли и игнорирования чужих страданий. И непростительно далеко в нем продвинулись.

– Сегодня, – наконец сказал он, – мы разделим с вами очередной урок. Встанем на ступень выше. Обретем долю могущества, положенного нам от рождения.

С этими словами он указал на Луну. Та уже поднялась и стояла на ногах.

Думал, все кости себе переломала, а она в очередной раз удивила… Все сильнее убеждаюсь, что девчонка не должна была тут оказаться.

– Примите свой урок! Возьмите эту женщину и с помощью нее получите законную силу. Таковы правила Крестострела, таков закон эволюции Пирамиды Золтуса! – на этой высокой ноте Калиб закончил и, после того как все уставились на Луну, медленно сел, продолжая зорко следить за происходящим.

Среди собравшегося сброда были и уже подвыпившие, и просто безумные логики, готовые к самым решительным действиям. Первые добровольцы нашлись мгновенно.

Превозмогая уже не на шутку разыгравшуюся боль, я поднялся со стула и отошел от барной стойки, чтобы не терять из виду свою жертву и выбрать подходящий момент. Шумиха была мне на руку: пока все заняты девчонкой, мой нож успеет пройтись по шее Калиба, не привлекая ничьего внимания.

Однако то, что произошло дальше, не входило в мои планы…

Это случилось в тот момент, когда бутылка, зажатая в чьей-то твердой руке, разбилась о край стола, превратившись в острую стеклянную розу. Бугай с пришибленной рожей, похрустывая костяшками пальцев, разминал кисть для ударов, два других с не менее отталкивающими физиономиями на ходу расстегивали ремни с тяжелыми бляхами, сбрасывая ненужные, по их глубокому убеждению, штаны.

Это случилось в тот момент, когда наблюдавшая за всем этим Луна рассмеялась. Да так громко, что надвигающаяся на нее толпа сначала замерла от неожиданности и лишь спустя секунду двинулась дальше. Луна плакала, понимая, что сейчас умрет в страшных муках, и одновременно смеялась, потому что глупость логиков была настолько очевидной, что не могла не вызвать смеха: они свято верили, что, причиняя страдания другим, поступают во благо.

Это видели она, я и… Луна.

Мира не стало.

Миг. Мгновение. Бесконечность… Одно всегда следует за другим. Память всегда хранит воспоминания. Какими бы они ни были. А это видение – словно живое создание – само приходит каждую ночь. Когда сумерки становятся густой, непроглядной осязаемой чернотой. Это видение – единственное живое из всего, что у меня осталось. Оно хранит фрагмент времени более чем восьмилетней давности, и фрагмент этот всегда один и тот же:

«На лице, шее, руках, ногах и животе Луны отчетливо видны синие тонкие полосы. Луна была наказана, но за что? – я гадаю об этом всякий раз, когда вижу следы наказания – очищающего Катарсиса. Луна сама выбрала такой способ очищения, а позже его выбрал и я.

Луна стоит на сырой земле, облаченная в серый боевой балахон. Лязг мечей и шепот все разрушающих на своем пути слов окружают ее как вихрь.

Луна стоит посреди поля битвы и плачет, однако улыбка не сходит с ее лица. «Она что, счастлива?!» – недоумеваю я, не в силах поверить мыслям, посмевшим родиться в моем собственном сознании. А затем кристально чистый меч молнией проносится по ее шее. Кажется, я слышу хруст позвонков, отделившаяся голова гулко ударяется о землю и откатывается в сторону, путаясь в собственных русых волосах. От меча исходит красный пар. Густая кровь мгновенно испаряется, не оставляя следов на лезвии.

Это была моя мать… Луна – так ее звали. Интуит, убивший ее, впивается своими ледяными глазами в мои. Злость закипает у меня внутри. И продолжает кипеть еще долго после того, как я открываю свои глаза в мире».

Мир вокруг мертв. Он замер в бесконечной, крохотной единице времени. Существо, которым я стал, понимает, что Кира не так уж и далеко – всего-то на дне. Этот новый я – на самом деле чистейший логик, сознание которого погружено в багровый туман боли и неописуемого гнева, и только глубоко-глубоко под всевозможными слоями ощущений находится прежний Кира. Невозможно описать это состояние. И я, и логик, и тот Кира, который был в мире секунду назад, до видения, – одно целое. Просто сейчас посредством логика всем управляют гнев и боль, а Кира, то есть я, наблюдает.

Еще никто во всем Крестостреле не смог заморозить время в радиусе сотни метров. Впрочем, на таком пространстве его никто не смог заморозить даже на шестом уровне Пирамиды. Сотни глаз испуганно наблюдают за происходящим.

Боль от синих полос послужила проводником, и я смог почувствовать мысли Луны: она надеялась, что кто-то пришел и спасение рядом, но быстро поняла, что надежда ложная, – это просто логик остановил время.

Наблюдая за происходящим как бы со стороны, я осознавал, что мое тело медленно движется среди живых статуй, хотя всем остальным казалось, будто между ними мечется неуловимая тень — их зрение было неспособно уследить за скоростью моего перемещения. Таково колдовство, останавливающее время.

Логик, в которого перевоплотилось мое естество, приблизился к столу, за которым сидел Калиб. Сейчас совершенно понятно, что он все-таки чувствовал, даже больше: он превратился в один большой воняющий мочой страх.

Нож медленно прочертил линию смерти на его глотке.

В последней волне ярости, самой сильной и безумной, Кира, то есть я, перестал осознавать, что происходит. Гнев захлестнул окончательно, отгораживая от внешнего мира. Но память вернется, потом. Так всегда бывает.

Орудуя холодным черным клинком, за пару мгновений логик перерезал глоток больше, чем за все время пребывания на основном уровне Пирамиды. Первыми пали те, кто был ближе всего к Луне. Живы остались, наверное, только случайно зашедшие сюда посетители. И бармен. Этот низкорослый старик тоже был цел и невредим.

Сознание – штука сложная. Особенно когда тебя не на шутку вырубает по причинам, не поддающимся обычному разумному объяснению. После таких вот обстоятельств оно возвращается не постепенно, а наоборот – стремительно. Как если бутылку с газированной водой резко встряхнуть, не открывая крышку, и когда содержимое уже вспенилось до предела – крышку резко срывает, и все встает на свои места практически мгновенно. Пшик! И готово.

– Уже пришел в себя? – спрашивает Луна.

Оглядываюсь. Мы около какого-то дерева. Вокруг издающие необычный запах кусты. Вдалеке слышится шум транспорта.

Парк, догадываюсь я. Где-то в четвертой парсе, скорее всего, в районе улицы Небесных Тел, недалеко от Открытых Балконов.

– Вопрос в том, откуда я шел, – с трудом выговариваю я, пытаясь оторвать тяжелую голову от земли.

– Ну, скажем, не шел, а я тебя тащила. После того, что произошло в трактире, не мудрено свалиться в обмороке.

Последнее, что я помнил, это ощущение холодной от ворожбы рукоятки кинжала и кровь, очень много крови… Да, такого со мной еще не случалось.

Интересно, а скольких…

– Да почти всех, – с лёгкостью читая мои мысли, без тени сожаления о пролитой чужой крови сообщает Луна.

Медленно поворачиваю голову к ней. Луна улыбается. Ну, точно, не простая она скиталица: хладнокровие в таком объеме образуется только после событий, которые и в страшном сне не приснятся. Например, после войны с интуитами.

– Я, вообще-то, не сторонник бессмысленных жертв, просто… – я замолкаю и после легкой запинки договариваю: – Просто так получилось.

– Просто этих тварей следовало наказать, – жестко произносит она уже без улыбки, а потом спрашивает: – А что с тобой случилось?

– Вспомнил одного интуита.

– И поэтому разозлился?! – Она явно насмехалась надо мной. Ну еще бы! Тот, кто не способен отгородиться от такой примитивной эмоции… в общем, жалкое зрелище.

Однако мне не стыдно. Стыд, кстати, тоже проявление слабости. Потому я просто отвечаю:

– Да. Надеюсь, он еще жив.

– Логик, который хочет, чтобы интуит был жив… Поразительно! – восторгается Луна.

– Мне бы хотелось убить его собственными руками. Поэтому – да. Я надеюсь, что он жив. Жаль, что война закончилась, – говорю я.

Луна тут же мрачнеет и заметно напрягается. То ли я ее испугал, то ли слова о войне.

– Не волнуйся, я больше не потеряю себя. Сильные приступы посещают меня редко, но зато после них легче живется. Правда, этот был просто запредельным. Кстати, за нами никто не следил, когда ты уводила меня из трактира?

– Никто, – тут же отвечает она. Но, подумав, добавляет: – Хотя, один странный тип все-таки был, правда, он не показался опасным. Просто стоял и смотрел. Или даже ждал. Я сначала испугалась: он так пялился на нас и был похож скорее на статую, чем на живое существо.

Луна произносит это «на нас» с некоторым сомнением.

– Как он выглядел? – спрашиваю я.

– Очень высокий. Более двух метров точно, настоящий верзила, – говорит она, глядя куда-то вверх. – В черно-красном балахоне. На рукавах символы: множество маленьких белых крестов, расположенных в ряд. Такие кресты обычно бывают на могилах. Не нарисованные, конечно, а настоящие.

– Падальщик.

Я совершенно точно уверен, что это был Падальщик. Только вот слишком скоро он тут оказался. Не бывает такого, чтобы подчищалы появлялись столь быстро. Просто не успевают. Вариант «проходил случайно мимо» отпадает. Они не проходят ни «случайно», ни «мимо», потому что находятся постоянно в Склепе. Только по вызову.