bannerbanner
Первый узбек: Героям быть!
Первый узбек: Героям быть!

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 12

Всё остальное было как всегда. Именно так проходил бешик-той в доме Халила совсем недавно, не более полугода тому назад, когда Нигора, жена Саида родила своего первенца Нуриддина. Это был праздник молодой женщины и ребёнка. Сначала бешик обмазали маслом, немного покоптили над дымом арчи, потом насыпали на дно немного сахару – самую малость, потому что, несмотря на то, что дом муллы богатый, сахар оставался одним из самых дорогих продуктов. После этого Зумрад и Динара, бабушки младенца, взяли два альчика. Бросив их в бешик, начали его раскачивать, пытаясь сделать так, чтобы кости поскорей упали в кальтук. При этом они приговаривали «Будь удачлив»! Потом бабушки и другие старшие женщины застлали колыбельку и вручили её Умиде.

Халил всегда благодарил всевышнего, что тот, послав множество испытаний его сыновьям, не посылал никаких серьёзных испытаний его дочерям. Только Ойниса в своё время заставила его сердце сжиматься от горя, но и она теперь лишь радует его стариковское сердце. Умида, совсем не красавица, но умница, вертит своим мужем так же, как и остальные дочки! И кто только их этому научил? В своё время Халил очень опасался, что две жены приведут его дом к расстройству, но случилось так, что его жены живут как родные сёстры. Не подумаешь что соперницы. Хотя какие соперницы. Халил догадывался, что им тоже вертят, но делают это так искусно, что он все поступки считает только своими, а не внушёнными ему его любимыми жёнами.

Зумрад со смехом рассказывала, как они учили Умиду укладывать Джасура в бешик – дочка и так всё хорошо знала, но обычай есть обычай. Сначала Зумрад положила внука в бешик неправильно, и все окружающие наперебой закричали «Неправильно, не так надо ребёнка укладывать»! Халил тоже заулыбался рассказу жены. Это кто неправильно ребёнка в бешик укладывает, его жена? Она родила и вырастила семерых детей? Именно такие моменты при праздновании бешик-тоя и были наиболее запоминающимися и дорогими! Но тогда, после праздника у него было такое благодушное состояние, что он позабыл возблагодарить Всевышнего за подарок судьбы. Вот и случилось несчастье с Ульмасом.

Воспоминания воспоминаниями, но надо как-то решать судьбу сыновей, а сначала надо убедиться, что Ульмас выздоровеет без тяжёлых последствий для себя.


Немного обогнав мужчин, бежал Ядгар, спотыкаясь и выкрикивая что-то своё, весело-удалое и радостное, счастливый тем, что зло наказано. Эх, бола, ты ещё не видел настоящего зла, и не дай Всевышний тебе его увидеть. И как хорошо, что ты можешь радоваться такой малости в жизни! На ходу он выкрикивал глупые детские стишки:


Злой мастер наказан судейской рукой

Рукой справедливой, надёжной такой

Мой славный учитель отмщён оказался

Драчун непотребный наказан остался


Он что-то ещё пытался прибавить, но видимо, последние слова ему так понравились, что он без конца их выкрикивал. В конце-концов Одыл повторил вслед за Ядгаром:

– «Драчун непотребный наказан остался»! Братья, малыш-то прав, мастер оказался не мастером, а гнусным драчуном. И дрался он не как джигит или палван, а как противный шакал. Нападал и бил только тех, кто не мог ему ответить! Скажите, братья, вы же все ремесленники-мастера, как вы наказываете шагирдов? Кто из вас бьет их палками до крови и до потери сознания? Я не припомню в нашей семье такого нарушения обычаев. Да, все наказывают своих учеников, но никого не судили по жалобе за то, что тот едва не убил своего шагирда.

Мужчины дружно кивали, соглашаясь с Одылом.

– Да если я задену шагирда, то могу зашибить несчастного. – Разглядывая свои огромные кулаки, сказал каменотёс Хайдар.

– Поэтому сегодня в чайхане* я буду не только говорить об этом, но и пересказывать рубаи, сочиненное этим пострелёнком. Правда, раньше меня всё это может рассказать сам чайханщик Насрулла, свёкор Ситоры. Хотя лучше меня всё равно никто не расскажет эту историю. Халил, почему ты такой мрачный? – Одыл был готов хоть сейчас бежать в чайхану, но время полуденной молитвы ещё не наступило и чайхана пустая. Быстро прошёл суд. Никто не говорил вслух, но все поняли, что Хафиз Хараши испугался толпы и решил дело по справедливости и без проволочек.

В это время в чайхане кроме чайханщика, заезжих купцов и погонщиков верблюдов никого нет. Им местные дела неинтересны. Хотя с какой стороны посмотреть: поедет купец в другой город, остановится в караван-сарае, расскажет эту историю. Кто-то прислушается: не только у них есть такие жестокие устоды, в других местах они тоже не святые! Поостережётся руки распускать, особенно если в рубаи добавить ещё четыре хлёсткие строчки! Потом на всех базарах масхарабозы их распевать будут!

– Брат, я думаю, что сейчас с Ульмасом? Али не врач, он всего лишь мальчишка. Конечно, сообразительный, да что там говорить, умный мальчишка! Но он ребёнок, ему только-только должно исполниться четырнадцать лет. И если он прав, то, что толку от слепого в семье? И замуж за него никого не отдадут, и детей у него не будет! А как он будет за собой ухаживать? Как есть что-то? Нет, я пока не увижу Ульмаса, не успокоюсь. Конечно, кусок лепёшки и коса* с маставой* всегда будут у него на дастархане*, но захочет ли он сам? Вы все помните, что сделал его отец? То-то!– Окружающие пригорюнились. Конечно, хорошо, что судья принял их сторону, но если Ульмас ослепнет, то пятидесяти таньга на всю жизнь не хватит.

Все заторопились домой, благо до заветной калитки оставалось несколько шагов. Их мужчины почти пробежали. Во дворе, как всегда было людно – женщины и дети занимались своими делами, самые маленькие девочки качались на качелях, под присмотром Салимы и Саиды, двойняшек Саида и Бодам, его старшей жены. Интизора и Юлдуз заливисто хохотали, а близнецы самозабвенно раскачивали качели. Старшим девочкам было уже по девять лет, так что на улицу без присмотра их уже не выпускали, вот малышки и радовались, что их сестрицы с ними играют. Двор поутру был чисто выметен. Свежие лепёшки лежали на дастархане, прикрытые не только полотенцем, а ещё и одеялом, чтобы к обеду не растеряли своей свежести.

Женщины хлопотали возле очага. Завидев вошедших мужчин, младшая сноха Халила Нигора кинулась заваривать свежий чай, пока они будут мыть руки. С кумганом возле лохани уже стояли Саида и Салима: всё, игры закончились и сначала дело. С полотенцами в руках возле двойняшек стояла десятилетняя Лола, младшая дочка Халила от Лайло. Она была похожая на отца как горошина из стручка. Все дети, которых рожала Лайло, были лицом в Халила, видимо сбылось её заветное желание, бесхитростно высказанное в день свадьбы— «Я буду рожать вам девочек и мальчиков, и все они будут похожи на вас».

Но родила она лишь троих детей, и хотя была ещё молода, больше не беременела. Точно так же не было прибавления семейства у Карима. У них с Гульшан было двое детей, не считая Зульфикара, отнятого султаном. О нём в семье редко вспоминали. Младшую дочку родители назвали Интизора, что значит «долгожданная». Уж очень Гульшан и Карим хотели, чтобы у них родилась девочка. Ахмад всё время проводил с отцом и дедом в мастерской и первым его другом был Зураб. Всё было так, как давным-давно мечтали Лайло и Гульшан. Только они мечтали, чтобы их первенцы были друзьями, а не только братьями, но не сложилось. У Али один друг и брат – Ульмас, все остальные могут находиться рядом. С некоторыми он даже разговаривает, но делится своими мыслями и планами с одним Ульмасом.

Прежде чем сесть за дастархан во дворе, Халил и Одыл вошли в дом, где на нескольких курпачах лежал Ульмас. При виде старших он сделал движение, словно хотел встать, но жилистые худые руки Али крепко держали его за плечи и не позволили даже шевельнуться. Отец положил свою мозолистую ладонь на лоб сына и ощутил прохладную кожу. На виске сына билась тугая жилка—тук-тук…

– Что, батыр, победили мы всех дивов*, слава Аллаху! Больше вы к мастеру Санджару не пойдёте. Но Али придётся отработать за унижение устода две луны. Беспокоиться нечего, мастер больше его не то, что палкой – пальцем не тронет! А после того, как ты выздоровеешь и встанешь на ноги, мы втроём отправимся в Бухару. Там найдём вам хорошего учителя, он сделает из вас мастеров. – Ульмас опять попытался поднять голову, но теперь уже Халил силой удержал её на подушке. – Забыл, что наш домашний табиб Али сказал? Шевелиться нельзя, вставать нельзя, а кушать только лёгкую пищу, от которой желчь не разливается.

– Дада-джан, мы действительно поедем в Бухару и будем там учиться? Или вы так Ульмаса успокаиваете? – у Али округлились и без того выпуклые карие глаза. От неожиданного известия и привалившего счастья, на осуществление которого он и не надеялся, в груди сладко заныло. Даже работа у ненавистного мастера в течение двух лун не огорчила его! Эх, если бы брат был здоров и не из-за несчастья они отправились в Бухару, а потому что отец понял, что в Бухаре самые лучшие мастера…

– Да, я так решил. Но это всё произойдёт не раньше, чем через две луны, ближе к лету. Там в медресе* учится ещё один ваш брат Закир. Ему уже двадцать пять лет и осталось учиться ещё несколько лет. Поэтому будем покупать дом, нечего по чужим людям скитаться, да и муж вашей сестрицы Айгуль тоже часто в Бухаре бывает, а ютится по караван-сараям. И с Закиром он до сих пор всего несколько раз виделся, хотя считаются родственниками. Непорядок это. – Давно Халил думал над тем, что делать с Закиром. Наследство от родителей осталось, надо употребить его на окончательное обустройство племянника. Если Ульмаса Халил называл только сыном, то Закира он своим сыном не считал и не называл.

Каждый год Халил посылал или поручал отвезти в Бухару деньги и продукты, потому что содержание от вакфа, выделяемое слушателям медресе, явно не хватало на жизнь. Халил тревожился, что его названный сын там один, без семьи и родных, мыкается среди чужих людей. Жаль, что в Афарикенте нет медресе, а то бы никогда не отправил Закира так далеко от дома. Одыл согласно закивал, правильно кудо решил, у кого голова работает, так это у Халила! Жаль, что он скромный человек, а то бы мог визирем у хана стать, на золоте бы ел, на пуховиках спал!

Но Халил всегда говорил: «Кем угодно обернёшься, к самому себе вернёшься», и никогда не стремился к тому, чтобы прыгнуть выше головы. А если сыновья вбили себе в голову, что будут строить самые высокие и красивые дома во всём Мавераннахре, так Всевышний им в помощь и не уставать никогда! Если судить по старшим сыновьям, не обиженным талантами, то младшие пойдут намного дальше! Халил внимательно наблюдал за Ульмасом, косясь на Али, видит его младший сын или вправду ослеп, как в страхе шептал ему в ухо Ядгар? Ничего не понимая, он помахал перед лицом сына ладонью с растопыренными пальцами, стараясь не сильно колыхать воздух.

– Батюшка, здесь комаров нет, спасибо, что пытаетесь их отогнать. —По непонятной причине Ульмас с детства боялся комаров.

Он спрятал зарождающуюся улыбку в складках круглого лица. Мальчик понял, что беспокоит отца и чего тот боится больше его смерти: слепота почти всегда была концом жизни. Слепой человек не только делать ничего не может, он обуза для семьи. Правду говорили люди или нет, Ульмас точно не знал, хотя разговоры старших слышал. Некоторые нарочно становятся слепыми, чтобы стать муэдзинами*. Для чего идти на такие жертвы, Ульмас не мог понять. Они с Али себе языки стёрли, споря, хотели бы они стать муэдзинами или нет?


– Слава Аллаху, ты видишь! Теперь я спокоен и мы обязательно отправимся в Бухару. Радуйтесь – Санджар-ака должен заплатить пятьдесят таньга за то, что истязал вас с братом. Хотя чему радоваться, это наши деньги возвращаются. И ещё десять на лечение. – Ульмас счастливо захихикал, голова скоро встанет на место, а шестьдесят таньга это такие большие деньги, что на них в Бухаре можно хороший дом построить.

Он взглянул на Али, и они поняли друг друга без слов: они сами построят дом, и никакие мастера им не нужны! Глаза Али засверкали янтарным блеском от сладостного предчувствия самостоятельной работы. Кирпичи они научились делать, когда ещё были несмышлёными малышами. Пока мастер их лупил, они всё-таки чему-то научились, зря лепёшки с катыком* не переводили. А двери и окна отец сделает. В голове у Ульмаса заработала считалка – он прикидывал, сколько кирпичей понадобится на дом из четырёх комнат и гостиной. Да если балахона будет, и ещё мастерская, да зимняя кухня, да ворота… Мысленно они переговаривались, привыкли, но редко кому показывали свою странную способность.

– Али, если дувал делать не из гувалля*, а из сырцового кирпича, то сколько надо будет глины привезти? Сколько она должна пролежать замоченная, чтобы её начать замешивать? – Халил в недоумении посмотрел на ребят, которые увлечённо стали переговариваться, вставляя в свою речь незнакомые слова.

– Эй, болалар, это о чём вы сейчас говорите? – Халилу было не совсем понятно, почему мальчишки забыли о старших.

– Простите, дада-джан, мы считаем, сколько материала и времени уйдёт на то, чтобы построить в Бухаре дом из пяти комнат со всеми необходимыми пристройками, зимней кухней и дувалом. – Беззаботно ответил Али.

– Это как же вы считаете, вы же молчали! А где калам, где бумага? Всё, что вы сейчас говорите невозможно запомнить. – Халил недоверчиво воззрился на ребят.

– Это почему невозможно, ата? Это мастер нам не верил, что мы можем запомнить, сколько кирпичей ушло на первый ряд правой стены, а сколько на второй ряд с левой стороны на постройке дома. Но вы знаете, что мы хорошо запоминаем всё, что делаем. Например, Ульмас до сих пор помнит, сколько гостей было на свадьбе у Ойнисы и Анвар-ака, где они сидели, и в платье какого цвета была старшая матушка. – Али постарался в очередной раз скрыть своё недоумение. Их с Ульмасом всегда удивляло то, что остальные не могут запомнить простые вещи. Они до сих пор не верят тому, что ребята всё запоминают, увидев единожды.

– 

Потому что так никто не делает. – Строго возразил отец.

Братья уже давно перестали спорить и поправлять окружающих, потому что за эти споры полагались щелчки по лбу, а такие наказания им надоело получать ещё в раннем детстве. Теперь они старались при взрослых не начинать серьёзные разговоры. Но радость от переезда в Бухару лишила их обычной осторожности. Али в очередной раз потупил глаза, а потом, слегка кивнув, продолжил:

–Но вы, батюшка, вы всегда нам верили и даже проверять перестали. Это мастер Санджар совсем беспамятный был и злой, он именно за это Ульмаса и бил!

В этом месте Али стал старательно тереть кулаками глаза, хотя плакать совсем не хотелось. Надо было сделать так, чтобы отец позволил самим построить дом в Бухаре и перестал считать их маленькими бездельниками! С братишкой всё хорошо, он уже перестал думать о том, что может остаться слепым! Ульмас не вертел головой, лежал спокойно, даже старался не шевелиться, только глаза его перебегали с отца на брата.

– Ата-джан, поверьте, мы не зря столько лет терпели побои мастера, мы многому научились. Но не тогда, когда мастер что-то строил, а когда мы видели его ошибки. А этих ошибок у него было много. Мы знаем, что площадка под дом должна быть ровная, и если она не ровная, то её необходимо сделать такой. Надо использовать самые лучшие материалы, самый лучший кирпич и раствор. – Ульмас рассудительно выговаривал слова, пытаясь походить на отца, когда тот объяснял заказчику, как сделать работу получше, и побольше выгадать для себя. – Вы же будете находиться рядом с нами и всегда сможете помочь словом, советом и делом. Мы будем самыми молодыми подмастерьями в Бухаре. Мы построим дом от фундамента до крыши! И вы будете нами гордиться, а потом у нас появятся заказы…

Лицо Халила расплылось в невольной улыбке. Он уже из торопливого разговора сыновей понял, что они многое знают, но вот смогут ли построить дом. Замахнуться на серьёзную работу, а на поверку окажется, что это кошачий писк. Он вспомнил, как Карим в восемнадцать лет сделал шкатулку и получил за неё санад* мастера. За такую работу некоторые ремесленники до седых волос не берутся. Халил скупо улыбнулся. Эти помладше, но их двое, они вдвойне нахальнее и упорнее, чем его старшие сыновья. Принесёт ли их упорство счастье в жизни, вот в чём главный вопрос?

Ульмас от нетерпения заёрзал, но Али остановил его, положив руку на плечо:

– Чего тебе, брат? Или ты сейчас пойдёшь раствор месить – мастер Санджар тебя с нетерпением ждёт. Он новую палку приготовил, увесистую! – Ульмас угнездился поудобнее на курпаче и сосредоточенно спросил:

– Али, ты помнишь, как мы у матушки утащили кувшин с молоком и на нём замесили раствор, из которого сделали кирпичи? А если в новом доме так сделать?– Али укоризненно скривился, отрицательно качая головой:

– Да, бола, сильно тебя устод по башке треснул! Это сколько же молока понадобиться, чтобы такую прорву кирпичей сделать? Это хорошо, что мы матушке сказали тогда, что всё молоко с лепёшкой съели, а то она бы нас так наказала!

– Не с лепёшкой, а с пшеном. – Задумчиво шевеля пальцами, ответил Ульмас.

– Точно, с пшеном!

Халил не понимал, что происходит. Это что же такое – его дети не просто помнят всё, что нужно, они помнят и все мелочи, которые с ними случались в жизни! Но почему они решили, что нужно строить дом из пяти комнат, да ещё балахона, и к чему-то зимняя кухня и всё остальное? Нет, сначала надо попить чай, оповестить семью о своём решении отправить мальчиков в Бухару к Закиру, а потом подумать, как всё это аккуратнее сделать. Он встал на ноги, потянулся, ещё раз потрепал Ульмаса по плечу и вышел за порог.

Чайник уже был готов, и Лола терпеливо ждала, когда отец с дедушкой сядут за дастархан, чтобы налить им свежего чая. Заодно послушать, что отец будет говорить о суде. С утра на женской половине разговоры были лишь об этом. Любопытно было, наказали того злого человека, который побил её брата, или на него нет никакой управы? Лола знала, что Ульмас весь в синяках, мальчики от малышей, особенно от девочек ничего не скрывали. Знали, что те и без предупреждения будут молчать.

В десять лет Лола была худая, как хворостина, которой погоняют уток к закрытой заводи на речке. Со временем обещала стать красавицей. Продолговатое лицо с выразительными карими глазами и сросшимися бровями вразлёт привлекали внимание свах уже сейчас. А если говорить о том, что умела делать Лола по хозяйству, то тут она переняла от матери все ухватки по уходу за коровами. Уже сейчас она могла не только почистить корову, но и подоить её, а из молока сделать катык и сузьму*. Нафиса, её тётя по матери, с семи лет учила племянницу всему тому, что должна уметь делать девочка.

Но вот к вышиванию у Лолы не было никаких способностей. Сколько Нафиса не билась, племянница так и не научилась вышивать. Простые стежки сделать могла, но сшить платье, в котором можно выйти на улицу или пойти на свадьбу не сумела бы никогда. Нафиса понимала, что не все одинаково могут доить коров и управляться с иголкой. Сама она теперь в этой работе заменяла Зумрад, большую часть дня сидящую на чарпае*, и не занимавшую свои руки работой. Старшая матушка сильно исхудала, и глаза её стали не такими зоркими, как когда-то.

От Умиды Лола научилась читать и писать, даже сочиняла простенькие стишки. Куда определять девчушку дальше никто не думал. Придёт время, оно покажет, кем та станет – отин-ойи или послушной женой ремесленника? Но если бы отец приказал или мать велела заняться учением, то спорить не стала, да и какая девочка в семье спорит со старшими? Младших братишек и сестрёнок у неё не было, и возилась она только с двоюродными. Поэтому она исподтишка посматривала на мать с недоумением. Почему у родителей, таких молодых и красивых нет больше детишек? Ей бы хотелось понянчиться с маленькими, хоть с братиком, хоть с сестричкой.

От подружек, да и из подслушанных разговоров старших она знала, откуда дети берутся. Это взрослые думают, что дети ничего не понимают и не знают о жизни ничего, а сами языком себе такое позволяют! Умному ребёнку достаточно внимательно присмотреться ко всему, и никаких тайн не останется. Взрослые смешно делают разные намёки, по их разумению понятные только им, перемигиваются, поджимают губы. На самом деле всё ясно и понятно даже совсем глупому человеку. Глупой Лола никогда не была…

Для девочки непонятным было то, что в десять – двенадцать лет девушке ничего не говорят, а в четырнадцать выдают замуж и хотят, чтобы она всё умела делать, в том числе и мужу удовольствие доставлять. Смешные взрослые, очень смешные. Но может быть, они специально притворяются, чтобы дети сами всему научились? Лола давно догадалась, почему тётя Нафиса не выходит замуж и рыдает горючими слезами, когда свахи приходят по её душу. Но почему взрослые делают вид, что не понимают отказов тётушки от замужества, для Лолы было тайной. Если она, совсем маленькая девочка, у которой и месячных очищений ещё нет, догадалась, то куда все остальные смотрят? Наверное, не любят Нафису. Она, Лола, свою тётушку любит. Хотя приходится притворяться, что вышивать не умеет. Да просто не любит сидеть без движений, а вышивать может получше самой Нафисы. Жаль, что в последнее время в сторону тётушки ни одна сваха не смотрит старая она для невесты.

Лола давно догадалась, что Нафиса хочет выйти замуж за Закира. Он живёт в Бухаре. Легко было заметить, как внимательно её тётя слушает обо всех известиях из Бухары. Как-то хола проговорилась, что хочет поехать в столицу посмотреть на тамошнюю жизнь, на новые вышивки. Как же, на Закира она хочет посмотреть, а скорее всего остаться с ним. Но тётушка уже такая старая, почти как матушка. Поэтому Закир женится на молодой, например такой, как Умида. Но кто знает, на ком женятся те, кто учатся в медресе? Они такие умные. Целыми днями сидят на ковриках, слушают своих учителей, а потом заучивают всё наизусть. Но зачем Закиру учить наизусть Коран, он его знал ещё дома. Сама Лола была совсем маленькой, когда старший брат отправился в Бухару. Об этом так часто говорили за дастарханом, что Лола могла сама рассказывать гостям, какую молитву Закир выучил первой…

Наливая чай, и с поклоном передавая пиалы сначала отцу, а потом дедушке Одылу, потом всем строгим дядям, пришедшим с отцом, затем своим старшим братьям, она внимательно прислушивалась к тому, что говорят взрослые. Она первая из обитательниц женской половины узнала, что отец хочет отправить обоих старших братьев в Бухару. Лола быстро поняла, что надо сообщить Нафисе эту новость. Вдруг та придумает какую-нибудь причину, чтобы отправиться вместе с племянниками в далёкое путешествие? Она подозвала близнецов и передала чайник им. Саида и Салима загордились честью наливать полуденный чай старшим в семье.

Лола уже крутилась возле комнаты Нафисы, выполняющей сложный и дорогой заказ, полученный луну тому назад от хакима* Афарикента. Даже не от хакима, потому что заказ был передан из дворца, но через хакима. Лола, всё время следившая за тем, что происходит на мужской и женской половинах дома, хорошо знала, что у султана Искандера появилась новая наложница. Её правитель любит и осыпает подарками. Ханзедар* решила предугадать желание султана и заказать кольца, серьги, перстни, вышитые платки, сюзане, скатерти, куски шёлковой материи разного цвета. Если великий султан выскажет пожелание, он тут же всё получит.

Жене Халила Зумрад, почитаемой за самую искусную вышивальщицу, привезли несколько кусков плотной белой и цветной шёлковой материи, мотки ниток разной толщины и расцветки. Всё это надо было превратить в красивые платки. Заказчик требовал, чтобы узор на платках был особенный, нигде раньше не исполняемый. Нафиса изощрялась, чтобы ни один платок не был похож на другой. Они были не очень большие, всего одно кари по краю. Но Нафиса работала одна и поэтому на домашние заботы – приготовление еды, стирку белья и остальные хлопоты её не отвлекали. Все знали, если работа не будет сделана вовремя, то накажут не Нафису, а Халила, а выгодный заказ уйдёт на сторону.

–Нафиса-апа, позвольте мне кое-что сказать вам? – хитренькая Лола остановилась на пороге комнаты, в которой на курпаче с поджатыми ногами сидела за работой Нафиса. Та кивнула, не отрываясь от подсчёта стежков. – Ата решил отправить Ульмаса и Али в Бухару, там они будут жить вместе с братом Закиром. Они даже дом решили построить. – Строчила без остановки Лола. Она искоса поглядывала на тётушку, что хола* станет делать?

От неожиданности Нафиса вогнала иглу себе в указательный палец, чего не делала со времён ученичества! Она с недоверием посмотрела на племянницу, но поскольку в семье не замечали, чтобы Лола когда-то обманывала или сочиняла истории, то поверила сразу же. Молодая женщина не торопясь развернула готовые платки, сосчитала их, потом взяла в руки заготовки – их оказалось две штуки. Узор ещё не был нанесён, но окантовка платка сделана. Зрение Зумрад позволяло делать такую простую работу. Но вышивать, да тем более шёлком по шёлку она уже не могла. Работы осталось на целую луну, не меньше. А если будут пасмурные дни, то времени уйдёт больше.

На страницу:
4 из 12