Двойная жизнь Дианы Фогель

Сквозь завесу дремоты эхом доносятся монотонный голос лектора и убаюкивающие перешептывания студентов. Но стоит занятию подойти к концу, зал взрывается ворохом голосов. Живой будильник срабатывает безупречно: мгновенно отлипаю от столешницы и вяло скидываю немногочисленные тетрадки в рюкзак. Не тороплюсь, потягиваюсь, отходя ото сна, и жду, когда рассеется толпа.

– Доброе утро, – незаметно подбирается ко мне Глеб, когда в зеркало изучаю отпечатки сна на лице.

Он избегает смотреть мне в глаза, а я не сразу вспоминаю о сообщении, которое на эмоциях отправила ему вечером. Уже и думать забыла, что договорилась с ним о встрече в кафе!

– Уже обед, – глядя на часы над кафедрой, сообщаю ему. Небольшая аудитория, в которой еще пять минут назад умещалось около сотни человек, успела опустеть. Даже преподаватель исчез в потоке спешащих на волю студентов.

– Ну, – замявшись, протягивает одногруппник, – ты явно только что проснулась. Поэтому доброе утро.

Заламываю бровь и серьезно гляжу на Глеба. Но в его голосе не сквозит ни нотки осуждения, а я не чую исходящего от Глеба его обычного напора или вчерашней враждебности.

– Я помню о подготовке сегодня, – неуверенно произношу, пряча зеркало обратно в сумку. Глеб ведь поэтому подошел? Боится, что сбегу? – В «Корице». Можем, кстати, вместе пойти.

Он качает головой, прячет руки в карманы черной толстовки. Когда только успел и халат скинуть, и вещи собрать, да еще и меня в лекционке отыскать?

– Если не сложно, давай пойдем по отдельности?

Этот вопрос смущает не только меня, но и самого Глеба. Он выжидающе смотрит, пока медленно прихожу в себя. Как, должно быть, жалко сейчас выгляжу…

– Как хочешь. Скажи только, через сколько встречаемся, – пожимаю плечами и произношу совсем не то, что вертится на языке.

Отчего-то не хочется ссориться с Глебом сегодня. Слишком подавленным он выглядит, разбитым, потухшим. Хотя сама ни капли не лучше: мешки под глазами и полоса поперек лица после сна на парте.

Глеб называет время и спешно исчезает за дверьми опустевшей аудитории, пока в смешанных чувствах смотрю ему вслед.

Почему-то его просьба задела. Мысль, что он меня избегает, решив ограничиться лишь деловыми встречами, кажется возмутительной. Я даже забываю, как сильно Глеб меня раздражает. Уходит на второй план вчерашняя ссора.

Мне просто становится обидно.

* * *

До назначенного Глебом часа остается достаточно времени, чтобы дойти до кафе не спеша, прогулочным шагом. Вся дорога неосознанно уходит на неприятные мысли: то вспоминаю о семье и их глупой обиде на Макса, то об Олеге и его желании заполучить мои костюмы… Но чаще всего в голову идет Глеб.

Даже не замечаю ласковой осенней погоды, что так редка в Питере. Солнце путается в золотой листве, а мои мысли – в воспоминаниях о Глебе.

Одна из причин, почему я ему все-таки написала, – стыд.

Новенький прав. Это мне плевать на все эти отборочные, олимпиады и конкурсы. А для него хирургия может быть тем же, чем для меня является косплей. И даже если я затесалась в кружок не по своей воле, то не имею права рушить чужие мечты.

Но поведение Глеба и его грубые слова по-прежнему зудят в душе занозой. Он сильно задел мои чувства, а от морозного взгляда до сих пор внутри колется иней.

И куда более обидно, что он даже не извинился и выбрал тактику избегания. Я-то думала, мое предложение вместе дойти до кафе подтолкнет его к беседе! Пошла ему навстречу, первая сделала шаг к примирению. И даже не один! А что в итоге? Взгляд в пол и глухой игнор.

Насупившись, шагаю по улице. И чем ближе подхожу к оговоренной «Корице», тем больше набираюсь решимости быть с Глебом серьезной, строгой и колючей. Исключительно деловой.

На террасе перед кафешкой Глеба не оказывается, хотя время уже подстегивает. Недолго потоптавшись перед дверьми заведения, тяжелым шагом вхожу внутрь.

Меня тут же окутывает приятный кофейный аромат. Девушка за стойкой приветливо улыбается, приглашая сделать заказ. Немного смутившись, отвожу смурной взгляд и проношусь вдоль зала туда и обратно. Заглядываю за каждую витиеватую ширму и одно за другим роняю извинения, когда за очередным столиком оказывается не Глеб.

Бариста мне больше не улыбается. Девушка смотрит на меня из-под хмуро опущенных бровей, пока взвинченным ураганчиком проношусь по всем уголкам «Корицы». Однако испытывать терпение персонала или посетителей не входит в мои планы, а все, что хотела, уже узнала.

Из кафе выхожу изрядно помрачневшей. Музыка, играющая внутри, на улице звучит в разы громче. Легкая и жизнерадостная мелодия шестидесятых совсем не вяжется с моим гадким настроением.

Со скрипом выдвигаю стул и сажусь за один из столиков, что стоят на улице. Бросаю рюкзак на соседний стул и, сурово сведя брови, ищу номер Глеба. Он не сильно опаздывает, но душу гложет странное предчувствие. Не хочу допускать мысль, что новенький от меня сбежал. Такое происшествие пусть и избавит от навязанного сотрудничества, но больно ударит по самооценке.

Гудок за гудком ничего не происходит. Нервно долблю пальцами по столу, даже не попадая в такт играющей песне, что раздражает меня еще больше.

– Привет, – наконец звучит знакомый низкий голос.

– Ты где ходишь? – выпаливаю я.

А вместо ответа в ухо стонет очередной гудок…

Недосып играет злую шутку. И когда мне на плечо ложится чья-то рука, чуть не роняю телефон.

– Кому звонишь? – Глеб без эмоций изучает мое озадаченное и побледневшее лицо. А я, потеряв дар речи, смотрю на букет, который он мне протягивает.

– Это что? – неуверенно киваю на связку стебельков, перехваченных белой лентой. Частая мелкая россыпь незабудок цветет пышным нежно-голубым облаком, которое Глеб пытается мне вручить.

– Цветы, – как ребенку, поясняет он.

Изумление, вытеснившее все хмурое настроение, преображает мое лицо. Разглаживается морщинка между бровей, напряженная линия губ становится мягче. Я пораженно хлопаю ресницами, пока вся уверенность и решительность куда-то испаряются.

– Я вижу, что не сено, – напоминаю себе обо всех обидах, что мне причинил Глеб, и выливаю на него остатки язвительности. – Мне-то ты зачем ими в лицо тычешь?

Глеб бесцеремонно садится за стол рядом со мной. Пронзает серьезным и непоколебимым взглядом и вновь предлагает букет:

– Я хотел извиниться, – чуть стушевавшись, признается он. Роняет взор, ерзает на стуле. От напряжения на бледном лице заостряются скулы, за опущенными ресницами теряются льдинки глаз.

Пораженно смотрю на него, не зная, что сказать. Всю дорогу к «Корице» сетовала судьбе на Глеба и зачем-то хотела с ним помириться. А теперь смотрю на новенького, который разве что колено не преклонил, и внутри все переворачивается.

Отторжение и боль мешаются со странной и извращенной нежностью. Дикое чувство – вновь ожившая обида, тесно сплетенная с упоением от чужих сожалений.

Глеб будто пытается залечить раны, которые сам же и нанес. От целебных касаний они зудят, исходят гноем, заставляя переживать старую боль снова и снова… но заживают. Затягиваются в шрамы, не исчезая до конца.

Это чувство пугающе манит, а меня вдруг охватывает странная и нездоровая симпатия.

– За что ты собрался извиняться? – произношу сдавленно и с трепетом замираю в ожидании ответа.

– Начну с самого очевидного…

Однако начать не удается. Едва Глеб открывает рот, все его слова съедает музыка. Песня раскатывается по террасе бодрым мотивом. Строить диалог в такой обстановке оказывается невероятно сложно.

– Пойдем внутрь, – перекрикивает частую барабанную дробь Глеб.

С радостью следую его предложению – от слишком громкой музыки в висках пульсирует боль. Теперь понимаю, почему за столиками на террасе так пустынно и безжизненно!..

Внутри царит атмосфера, которая полна уюта. Зал оформлен в кофейных тонах, под потолком тепло поблескивает млечный путь из белых светодиодов. На деревянных столиках разложены узорчатые тканевые салфетки, на которые так и хочется поставить чашечку ароматного чая…

Когда я заходила сюда в первый раз, была вся на нервах, разыскивая Глеба. Сейчас нервничаю не меньше, но это чувство сильно отличается от тяжелого раздражения, что испытывала еще десять минут назад.

Меня немного трясет, когда Глеб подзывает к одному из столиков и подает руку, чтобы помочь забраться на высокий стул. Пару мгновений глупо смотрю на протянутую ладонь, не зная, как отреагировать, а потом делаю вид, что ничего не заметила, и влезаю за столик сама.

Смущенно отворачиваюсь к окну, выходящему на проспект, и искренне радуюсь, что заняли именно такое место: в случае неловкой ситуации всегда смогу сделать вид, что поглощена наблюдением за прохожими.

– Итак, – Глеб садится напротив и кладет на стол между нами букет. – Диана, я должен тебе очень многое сказать.

Прикладываю все усилия, чтобы не сморщиться, не съежиться от этих слов.

Странное дело. Раньше мне казалось, что между мной и Глебом непреодолимая стена. Сейчас же ощущаю себя голой, потому что чувствую – между нами преград нет.

Неосознанно сутулюсь и втягиваю шею в плечи, стремясь хоть как-то закрыться от него.

Собравшись с мыслями, Глеб говорит:

– Вчера я вел себя как идиот. Мне очень жаль.

Он глядит на свои сцепленные пальцы, роняя эти простые слова. А у меня по коже ползут мурашки.

– Еще скажи, что поймешь, если я тебя не прощу, – подкалываю Глеба, чтобы очнуться от странного помутнения. Еще чуть-чуть… и начну себя по щекам лупить, лишь бы не испытывать дурацкий трепет и нелепое смущение!

– Пойму, конечно. – Глеб доверительно заглядывает мне в лицо. – Но давай по порядку.

Смотрю на него страшными глазами и вжимаюсь в спинку стула:

– По порядку? У тебя что, список заготовлен?

Почти модельные черты лица Глеба чуть заостряются, будто он вот-вот сморщится от боли. Внимательно слежу за метаниями Глеба, когда он снова говорит:

– В общем, извини за вчерашнее. Но есть кое-что еще, – безжизненно выдыхает он. – Я тебя обманул.

В этот момент к нам подходит девушка из персонала. Она удивленно косится на Глеба, потом на меня. Ставит букет незабудок в принесенную наполненную водой вазу и нерешительно предлагает меню. Мы для галочки заказываем по недорогому кофе, а когда девушка удаляется, Глеб выдает:

– Если не хочешь участвовать в отборочных, можешь отказаться.

Чувствую себя персонажем визуальной новеллы, пока мысленно мечусь между вдруг всплывшими репликами: едкое «Спасибо, что разрешил!» или чуткое «А как же ты?». Но героиня-любовница из меня не ахти, поэтому с губ срывается лишь озадаченное:

– Э-э-э…

Глеб игнорирует мой не самый интеллектуальный ответ и продолжает чистосердечное признание:

– Нет никакого правила о «нерушимых командах». Я соврал, сказав, что если откажешься от участия, то вылечу вместе с тобой. На самом деле мне просто дадут другого напарника.

– Ну и чего ты тогда ко мне прицепился, клещ? – немного вспылив, грозно скрещиваю руки на груди. – Пристал ведь…

– Прости, – на выдохе вновь протягивает Глеб. – Я поясню.

Устало прикрываю лицо ладонью, сквозь пальцы гляжу в окно и пожимаю плечами, мол: «Ну, давай! Я слушаю».

– Я перевелся сюда из Новосибирска и никого, ясное дело, из сокурсников толком не знаю. Даже одногруппников до конца по именам еще не выучил.

– Здорово, – откликаюсь замогильным голосом. – А я, когда была маленькая, ходила в школу пешком из соседнего села.

Глеб оторопело косится на меня и не сразу распознает в словах циничный подкол. Когда же до него доходит, что говорю не серьезно, неодобрительно поджимает губы и чуть наклоняет голову:

– Издеваешься?

– Чуть-чуть, – искренне улыбаюсь, почувствовав на губах знакомый привкус собственного яда. Еще немного… и начну шипеть и извиваться.

Глеб закатывает глаза, но прощает колкий выпад.

– Я в первые же дни своего перевода в новый университет помчался в кружок хирургии, чтобы записаться. Знаешь, что я увидел в журнале? В середине августа я оказался не первым, а вторым. После тебя, Фогель Диана.

Безобидно развожу руками. Несколько лет мне успешно удавалось откосить от нежеланного кружка-балласта. То руку сломаю на время отборочных, то в больницу лягу, то в пробке на весь день застряну. Якобы. Вот родители и обеспокоились моей занятостью, в самые ранние сроки сами записали в хирургию.

– Я сразу попросил поставить нас в пару. Потому что кто станет записываться с самого лета? Только человек увлеченный, а значит, серьезный и ответственный.

– Погоди. Ты серьезно, исходя лишь из даты записи, решил, что я гений хирургии? – удивленно заламываю бровь.

– Ну да. И даже если не гений, то явно к этому стремишься.

Прыскаю от смеха, качаю головой. Облокачиваюсь на стол и подпираю лицо ладонью, с интересом глядя на Глеба:

– А после личного знакомства со мной? Неужели ничего не понял?

– А что я должен был понять? – хмурится он. – Ты показалась мне… отстраненной. В чате группы не общаешься, сидишь где-то на отшибе и постоянно ерничаешь. Но разве это говорит об интеллектуальных способностях? К тому же я видел табели успеваемости. У тебя с оценками все очень даже хорошо.

Тот факт, что Глеб чуть ли не дело на меня завел, заставляет вспыхнуть. Щеки горят, но понять, от гнева или смущения, не могу.

– К черту оценки, – бросаю в сердцах. На мой душещипательный призыв оборачивается несколько молодых людей. Прикусываю язык и теперь говорю чуть тише. – Я тебе ведь говорила, что мне побоку на кружок. Неужели посыл был непонятен? Почему не отстал сразу?

Глеб потирает затылок, вымученно склоняет голову. Черточки угольных прядей падают на глаза.

– Думал, ты хочешь от меня отделаться.

– Удивительное решение! – протягиваю приторно.

– Почему-то решил, что считаешь меня недостаточно способным. Хотел доказать, что тоже стремлюсь чего-то добиться.

Быстро меняюсь в лице, притворная улыбка сползает. Брови стягиваются к переносице и чуть подрагивают от удивления.

Нам приносят кофе, но ни я, ни Глеб к напиткам даже не притрагиваемся.

– Стой, – откликаюсь, нервно хохотнув. – То есть ты уцепился за меня, решив, что я звезда хирургии. Потом додумался до того, что страдаю звездной болезнью и поэтому не хочу брать к себе в команду. И взялся доказывать, что сам не хуже меня?

– Если коротко, то да.

– И вся эта ссора вчера… – Не слыша Глеба, окунаюсь в неприятные воспоминания. Обидные слова живо звучат в голове, на плечах горят цепкие касания, в нос будто вновь ударяет резковатый аромат парфюма Глеба…

– Говорю же, я просто хотел доказать, что мне не все равно.

– А теперь извиняешься за это. – Грустно щелкаю ногтем по крохотному голубому цветку. Маленькие лепестки срываются с тонкого стебелька и опадают на стол. – Глеб, ты просто ужасный человек. Ты маньяк.

Пристально смотрю в голубые глаза, в которых плещется сожаление, мечется отчаяние. Глеб бледнеет, на скулах выступают желваки.

– Диан, – осторожно подбирая слова, отзывается он, – я не хочу с тобой ссориться.

Воинственно встречаю его прямой взгляд. Заглянув в морозно-голубые глаза, словно касаюсь чужой души и проваливаюсь в эмоции. Весь пыл тут же испаряется. В груди бушуют жар и смятение.

Глеб будто жонглирует моими чувствами: удивление, гнев, сочувствие.

Шок. Ярость. Симпатия.

Теряюсь. Слова совсем не идут. Вязкий туман окутывает мысли, застилает сознание и забирается даже в самые потаенные его закутки. Бессильно качаю головой, отворачиваюсь к окну в смущении и вдруг встречаюсь взглядом с Аней.

Староста смотрит на меня широко раскрытыми глазами, белеющими на фоне пунцового, вытянувшегося лица. Надя, подруга Ани и наша одногруппница, смотрит на нас через окно с таким же зардевшимся от возмущения лицом.

Обеспокоенно оборачиваюсь на Глеба, зацепив взглядом пышный букет в вазе, и беззвучно, будто рыба, открываю рот. Глеб же приветственно машет девчонкам, замершим посреди улицы, и невинно улыбается.

Бурчу под нос ругательства, видя, как крепко сжимаются у Нади кулаки, когда Аня, всхлипнув, отворачивается. Я успеваю заметить дрожащие губы и выступившие слезы прежде, чем староста кидается на шею подруги. Та ее успокаивает, сердито сверкая глазами в нашу сторону.

– У вас в группе очень дружные девчонки, да? – наивно спрашивает Глеб, все еще улыбаясь Наде, обезумевшей от праведного гнева за подругу.

Хлопаю себя по лбу и тяжело выдыхаю, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях:

– Ты дурак, Глеб.

ГЛАВА 9

Девушка с неоновой вывески

Лицо плачущей Ани стоит перед глазами все время, что провожу с Глебом за подготовкой к отборочным. Смотрю в анатомический атлас, а вместо связок и мышц вижу распухшие и раскрасневшиеся глаза старосты. Читаю вслух латинские термины, а сама представляю, как дрожали губы Ани, когда та плакала, глядя на нас с Глебом.

– Давай повторим ход операции при резекции желудка по Бильрот, – живо предлагает Глеб, когда мы заканчиваем с топографической анатомией. Он откладывает одну книгу и тут же ныряет в другую.

Не поднимая головы от учебников, смотрю на него так, чтобы Глеб не заметил. Хотя он настолько увлечен процессом, что, даже упади на кафешку метеорит, Глеб бы и глазом не моргнул. Разве что пыль со страниц сдул бы, а потом продолжил так же усердно поглощать книги и конспекты строчить.

Даже сейчас, пока смотрю на Глеба, он ни разу не оторвал глаз от строчек текста, не поднял взгляд, чтобы передохнуть.

Он и правда не понимает, что Аня на него запала. Не видит, что, бегая за мной, невольно разбивает сердце ей. Ботан до мозга костей в теле жгучего красавчика – наказание для девчонок, которым не светит ни-че-го, пока на их лоб не транслируются новости хирургии.

– Что-то не так? – Глеб все-таки поднимает глаза, когда я коротко прыскаю.

В голубых топазах – абсолютное спокойствие, которое с удивлением узнаю. Это то же умиротворение, наслаждение самим процессом, какое испытываю, когда рисую эскизы и шью.

– Просто схема забавно получилась, – вру первое, что приходит на ум, и кончиком карандаша указываю на рисунок в тетради.

Чем дольше Глеб смотрит на мое схематичное изображение операции, тем темнее становится его лицо. Поддавшись творческому порыву, карандашом подрисовываю желудку «глаза», чтобы пришитая «бок в бок» кишка походила на грустный изгиб губ.

– Это ты, – провозглашаю гордо, указывая на кислую желудочно-кишечную морду.

Глеб награждает мои старания снисходительной улыбкой, заставляя почувствовать себя ребенком. Точно так улыбалась мама, когда я в детстве лепила ее бюст из пластилина, а позже – когда показывала эскизы одежды и первые не слишком удачные покрои.

Ассоциации не особо приятные. Воспоминания сдавливают изнутри грудную клетку так, что из нее вырывается слабый усталый вздох.

– На сегодня хватит? – Глеб неверно истолковывает мое безрадостное лицо, но то мне только на руку. Киваю с таким страдальческим видом, будто по меньшей мере от корки до корки от руки переписывала все эти толстенные учебники.

Мы сворачиваем нашу переносную библиотеку и выходим из «Корицы» как раз тогда, когда вдоль улицы загораются фонари. Смотрю на них как ребенок, заставший отца, который снимает костюм Деда Мороза, – «не может быть»! Не верю, что даже не заметила, как вместе со страницами книг пролетело время. Мне-то казалось, занятия с Глебом будут той еще мукой…

– Что ж, – протягиваю, с недоумением таращась на экран телефона. Уже девять вечера. Какой кошмар. – Бывай.

– Диана…

– Следующее занятие согласуем потом, ладно? – сказав это, поднимаю ладонь в прощальном жесте и отворачиваюсь, чтобы рвануть к метро. Но ускакать так скоро не выходит.

– Я провожу. – Глеб придерживает мое запястье, но делает это вовсе не требовательно и грубо, а предостерегающе и почти осторожно. Еще бы! После недавнего удивительно, что он вообще не боится меня касаться!

Вспомнив о том, как благодаря Глебу крепко стукнулась головой, морщусь. Глеб же увереннее перехватывает мою руку ниже локтя, а потом и вовсе ловит ладонь.

– Что ты делаешь? – шиплю, едва не ломая от напряжения хрупкие стебельки букета, который сжимаю в другой руке.

– Увожу тебя отсюда, – глядя куда-то поверх моей головы, говорит Глеб тоном, не терпящим возражений. Сначала мне кажется, что такая интонация – моя заслуга, но стоит обернуться – глупая мысль пропадает, а вместе с ней и негодование на Глеба и его смелость.

На веранде «Корицы» за столиком сидит компания парней. На вид – наши ровесники или чуть старше. В них нет ничего особенного – ни выдающейся внешности, ни ауры «крутых ребят». И если бы прямо сейчас они не смеялись, глядя на меня (нет, ну точно на меня!), то я бы в жизни не обратила на них внимания.

– Пойдем. – Глеб тянет меня за руку подальше от «Корицы» и внезапного и липкого внимания незнакомцев.

– Они смотрят на меня, – говорю тихо и из вредности не отвожу взгляд от компании. Надеюсь, что это смутит их, заставит отвернуться, но…

– Эй, Супергерл, где твой костюмчик? Будешь моей спасительницей на ночь? – свистит вслед один из придурков, а мои щеки облизывает жаром гнева.

– Чего он вякнул?!

– Диана, не надо! – Глеб крепче сжимает мою руку, не позволяя вырваться.

– Пусти!

Идиоты заливаются смехом и начинают подначивать: свистят, кричат гадости. Так и хочется подойти и…

– И что ты сделаешь, если отпущу? Подерешься с ними? – взывает к рассудку Глеб. – Диан, они ж пьяные.

– Зато я трезвая. Больше шансов на победу.

Говорю это, но сама чувствую, как меня потихоньку отпускает. Глеб прав, даже если полезу к обидчикам, ничего не добьюсь. Только насмешу их.

– А в каком костюмчике ты будешь прыгать у своего кафе завтра? – не успокаиваются «фанаты».

– Мы придем посмотреть!

– И на камеру снять!

– Для вас фото будут платными, – без намека на улыбку и даже как-то угрожающе выкрикивает Глеб, а затем крепче сжимает мою руку, и мы уходим.

До пешеходного перехода мы идем молча. Погрузившись в мысли, даже забываю, что моя рука все еще лежит в ладони Глеба. Или не забываю… Просто делаю вид. Мне не особо хочется признаваться себе в том, что сегодняшний день оказался слишком тяжелым. Отсутствие Тима, назревшая ссора с Аней, а теперь еще и эти уроды на улице…

– Не ожидала, что ты им что-то скажешь.

– Я тоже не ожидал. – Глеб улыбается краешком губ и украдкой ловит мой взгляд. В этот момент глаза его блестят так ярко, будто под синей толщей океанских вод сверкает сокровище.

Озорная улыбка становится шире, а мое удивление только растет.

– Тихоня и ботан – гроза бандитов? Звучит как сюжет для комикса. – Мы сворачиваем в небольшой проулок, где мои слова звенят еще громче.

– Ага. И моим героическим лозунгом станет: «Ваша дочь будет дома в десять!»

– Ты будешь любимцем многих, – заверяю, авторитетно выпятив губу.

– Так вот к чему нас готовили в начальной школе! – Глеб смеется, ерошит волосы на затылке, впервые за минут десять отпустив мою руку. Только в этот момент, когда кожу больше не греет чужое тепло, а вечерний ветерок кажется слишком холодным, я понимаю, как нелепо себя вела.

Прячу руку в карман ветровки и поддерживаю разговор, чтобы Глеб не заметил моего смятения:

– В смысле «готовили»?

– В начальной школе классная разделила нас по парам так, чтобы каждый мальчик после занятий помогал «своей» девочке нести портфель до дома. Якобы приучала нас к ответственности и уважению противоположного пола.

– Воу. Впервые слышу о таком. Что за экспериментальная программа «вырасти парня своей мечты»?

Только когда слова слетают с губ, понимаю, что прозвучали они как минимум комплиментом. Как максимум – Глеб решит, что я с ним флиртую. И, о да, мой кошмар оживает на глазах. Глеб еще шире расплывается в улыбке.

– И что думаешь? Получилось? – спрашивает он и, не дождавшись ответа, поясняет: – Ну, парень мечты из меня вышел?

Зачатки хорошего настроения погибают, как молодые посевы без воды. Загадочно пожимаю плечами и советую:

– Спроси у наших одногруппниц. Им виднее.

Глеб какое-то время смотрит на меня, а не себе под ноги. В эти секунды чувствую себя так же неуютно, как под фонарями у «Корицы». Глеб первым рушит затянувшееся молчание и при-знается:

– Знаешь, в детстве я даже завидовал девчонкам, которым мы таскали рюкзаки. Не в том смысле, что тоже мечтал о личном носильщике.

– Странно, – хмыкаю под нос, но Глеб не слышит. Продолжает исповедь:

– Им ведь всегда было с кем поговорить. Они чувствовали, что не одни, а потому никто к нашим девчонкам никогда не цеплялся по дороге. Никаких приставал и задир.

И тут у меня будто что-то щелкает в голове. Я даже спотыкаюсь о ступеньку какой-то кафешки и торможу посреди пустой улочки.