Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3

Корпус выступил еще до рассвета и следовал, по данному повелению, к деревне Предель. В тоже время Николаю Мартьяновичу предписано было с одним полком казаков и двумя эскадронами Лубенского гусарского полка осмотреть позицию при дер. Предель и узнать о дальнейшем назначении корпуса. По прибытии в сел. Мейзельвиц, встретил он офицера, посланного от начальника главного штаба с повелением, что, по вновь сделанной диспозиции, корпус Милорадовича должен был идти не в Предель, но к Цейцу. Это движение казалось тогда необходимо нужным, ибо получено было известие, что один неприятельский корпус обратился из Наумбурга прямо к Цейцу, и потому Милорадовичу предписано было, находясь при этом местечке, наблюдать Наумбургскую дорогу, и если появится на ней неприятель, принять все меры для его удержания. Получив такое повеление, Сипягин немедленно отправил квартирмейстерских офицеров в Цейц, а сам остался в Мейзельвице, ожидая прибытия Милорадовича.

Хотя наши разъезды нигде не открыли движений неприятеля к Цейцу, – потому что известие о них было неосновательно, – но граф Милорадович, – после многих совещаний с подчиненными ему генералами, – двинулся к этому местечку, и здесь, в 15-ти верстах от поля сражения, оберегал левое крыло нашей армии, в знаменитый день первой битвы за свободу народов, данной Александром на земле Германской. Таким образом, Сипягин лишен был случая участвовать в этих подвигах наших войск, которых пылкое стремление не могут изобразить никакие слова[19]. Но вслед за этим наступил ряд подвигов Сипягина, цепь его славных дел. Апреля 21-го началось отступление наше от Люцена к Бауцену. Милорадович составлял арриергард армии, и две недели сражаясь почти ежедневно с наполеоновскими маршалами, а иногда и с самим Императором Французов, покрыл себя лаврами. Сипягин являлся самым ревностным помощником Михаила Андреевича, и труды, им понесенные в течение этих дней, поистине, были велики. Он первый являлся на поле битвы, последний оставлял его; дни проводил в беспрерывном бою, ночи на аванпостах, наблюдая неприятеля на пистолетный от него выстрел; под градом пуль и картечи разъезжал он по рядам, отдавая приказания, точные и благоразумные, как на простом маневре; все сподвижники отдавали единогласно хвалу его деетельности, присутствию духа, благоразумию и храбрости.

Бессонница и заботы были для него обыкновенным тогда делом, и к Сипягину можно применить стихи, – отнесенные за это время к Милорадовичу:

«Светило дня и звезды ночиГероя видят на коне».

23-го апреля был жаркий бой. Вице-король Италийский, пользуясь превосходством своих сил, стремился овладеть пространством, отделявшим нас от пруссаков, и захватить Вальдгейм, где сходятся дороги. Милорадович, быстрым расположением войск, уничтожил это намерение. Наши, неся неприятеля на плечах, делали все, что только могут делать храбрые солдаты, имеющие благоразумного и обожаемого генерала. Некоторые баталионы несколько раз пролагали себе путь штыками, сквозь колонны, отрывавшие у них дорогу. Сам Михаил Андреевич так часто появлялся во всех местах сражения, что казалось он был везде. Начальник его штаба, – по словам очевидца[20], – не выезжал из под пуль и с таким же хладнокровием распоряжал движениями войск в огне, как бы в покойной комнате. Наконец, неуступчивость арриергарда остановила французов версты за две от сел. Вальдгейма.

От этого места, 24-го, по дороге к Носсену, – при деревне Атсдорф и 25-го – у самаго Носсена, на пути к Вильздруфу и у последнего города происходили жаркие, по 10 и более часов продолжавшиеся бои, в которых Сипягин также принимал деетельное участие.

Между прочим, в последний день неприятель, показывая вид, что хочет обойти Носсен слева, куда потянулись две сильные его колонны, вдруг, переменяя направление, двинулся прямо к городу. Здесь находились баталион Елецкого пехотного полка и два орудия, а егерская бригада генерала Пиллера долженствовала их подкреплять; но бригада эта уже выступила из своего места и не могла подать помощи баталиону, который принужден был чрез то отступить в беспорядке, подвергаясь опасности быть окруженным неприятелем и потерять артиллерию. Проезжая в то время от правого нашего крыла к Носсену и видя опасность, угрожавшую баталиону, Николай Мартьянович известил о том генерала Юзефовича, бывшего с Харьковским драгунским полком не в дальнем расстоянии на правом крыле. Юзефович, поспешно прибыв к этому месту, остановил неприятеля и дал способ баталиону собраться и отступить в порядке; но когда бы неприятель имел в то время хотя малую часть конницы, то непременно баталиону этому долженствовало бы погибнуть[21].

Таким образом, арриергард, – говорит Сипягин, – беспрестанно сражаясь с неприятелем, не допустил его беспокоить союзную армию во время отступления и дал ей средства без всякого помешательства переправиться чрез Эльбу. Этим самым арриергард совершенно исполнил возложенную на него обязанность, и отступая от несравненно сильнейшего неприятеля, не только не претерпел большого урона, но, отражая всегда его, взял в плен несколько офицеров и рядовых[22].

Неприятель, как в таких обстоятельствах и должно, напирал с силою и быстротою. Но не было ни одного удобнаго перелеска, из которого не встречали бы его скрытые батареи, и не осталось ни одной выгодной высоты, за которую бы не происходило кровавого спора[23]. Даже более, везде, где позволяла возможность, арриергард, показывая вид, что имеят гораздо более войск, нежели сколько в самом деле у него находилось, угрожал крыльям французов и делал движения, обнаруживавшие намерения на них напасть[24]. Впрочем, французы имели слишком большой перевес в числе войск, и, пользуясь им, обходили беспрестанно фланги наши. Войска Наполеона темнелись по краям горизонта, и арриергард, сражаясь повсюду отчаянно, не мог и не должен был нигде удерживаться долго[25]. Однако, вообще движения наши производились в таком порядке, и так удачно были распоряжаемы, что неприятель, при всем превосходстве сил своих, не осмелился предпринять ничего решительного).

Таким образом, 26-го, Сипягин, вместе с Милорадовичем, достиг снова столицы Саксонии, или, лучше сказать, Нейштадта, ибо едва успели наши сжечь мосты в Мейсене и Старом Дрездене, как французы ворвались в них, и половина столицы, в одно мгновение, наполнилась неприятелем. В это время одна только Эльба разделяла враждовавшие войска. Перестрелка гремела с обеих берегов реки. На нашей стороне пули жужжали, как пчелы; везде носилась смерть; можно было быть убитым у окна, переходя из улицы в улицу, сидя в кругу мирного семейства. Сипягин подвергался очевидной опасности, ибо дом, в котором стоял Милорадович, находился на самом берегу.

27-го наш герой был в жарком сражении арриергарда, которое началось тем, что французы, под прикрытием сильного картечного огня с бастиона, на их стороне находившагося, нося фашины и доски к пролому большого моста, показывали вид, будто хотят переправляться в город, и до тех пор толпились на мосту, пока несколько удачных наших выстрелов не смели их дочиста. Но это была ложная переправа. В самом же деле Наполеон, подвинув армию свою за 4 версты влево, приказал ей переправляться в глазах своих, под покровительством великого множества пушек, которым унизан был высокий в том месте берег. Часть нашего небольшого арриергарда оставлена была в городе, а другая, – вместе с Сипягиным, – сопротивлялась многочисленным войскам Наполеона. Неприятель засыпал наших бомбами, гранатами и картечью. Наша артиллерия, с своей стороны, действовала искусно и удачно, а войска дрались с неимоверною храбростию. Оторванные руки и ноги во множестве валялись на берегу, и многие офицеры и нижние чины, лишась рук и ног, не хотели выходить из сражения, поощряя других своим примером. Целый день, – с первых лучей зари до позднего вечера, – кипел кровопролитный бой, и Сипягин был постоянно в самом жестоком огне. Но Наполеон не переправлялся. Наутро 28-го наш арриергард, покрывший себя славою в глазах почти всех французских войск, бывших на берегах Эльбы, оставил их с тем, чтобы следовать за большею своею армиею, которая была уже на пути в Лузацию.

29-го французы, с великими силами, начали снова теснить отовсюду наших, и Сипягин опять дрался целый день, имея под командою особый отряд в 3000 человек. Вопреки всем своим усилиям, неприятель продвигался вперед только на такое пространство, какое Милорадович, по довольном защищении, за благо рассуждал ему уступать: стрелки французские в великом множестве, как ртуть, растекаясь в густоте леса, обходили наши фланги и нередко заставляли даже резервы вступать в дело. Но они останавливались при первой полянке: русский штык в поле тогда был страшен этим храбрым стрелкам из-за кустов.

При отступлении от Бишефс-Верды, неустрашимый Сипягин, – как его называл участник дела[26],– несколько замедлил в этом городке, и в то время, когда уже все войска наши из него выступили, был отрезан толпою ворвавшихся французов. Две колонны пустили батальный огонь: он был в дожде пуль – и остался невредим[27].

Арриергард остановился за 4 версты от Бишефс-Верды, где провел 1-е и 2-е мая. Таким образом, со времени выступления из Дрездена, в целые пять дней, неприятель, несмотря на огромное превосходство в силах, едва мог отодвинуть нас, и то постепенно, только на 28 верст; следовательно наши уступали ему не более пяти верст в сутки… Притом арриергард продолжал иметь самый малый урон в людях и во множестве тесных проходов, по самым трудным дорогам, с 21-го апреля не потерял ни одной повозки из своих обозов. По этому можно судить, сколь искусно наши пользовались местоположением, сколь храбро сражались и с каким мужеством отражали все усилия неприятеля. Такой арриергард, доставляя всевозможные выгоды, время и спокойствие армии, которую он отстаивает грудью, приобретает полную ее благодарность и, обращая на себя все внимание неприятеля, по всей справедливости, заслуживает почетное место в воинских летописях. Сипягину, как начальнику штаба таких войск, принадлежит значительная часть славы этих дней. В то же время, от утра до вечера, находясь в пылу битв, он проводил ночи за письменным столом

3-го мая происходило сильное дело при деревне Рот-Наус-тиц, вблизи Бауцена. Уступая превосходному числу неприятеля, арриергард, сражаясь за каждый шаг земли, медленно отступал к городу, пред которым и расположился на биваках. Сипягин в этот день командовал двумя егерскими полками и отрядом казаков.

С 8-го по 12-е число, – целые четыре дня, – наш герой снова был в самых жарких сражениях; ад, совсеми своими огненными бурями, свирепствовал около его; голод, бессонье, усталость – были уделом в эти дни войск арриергарда. 8-го и 9-го происходило генеральное сражение под Бауценом. В первый день, когда Сипягин, вместе с Милорадовичем, находился еще в городе, французы двинулись штурмовать и обходить его и вскоре открылся сильный перекрестный огонь. Ядра и гранаты посыпались, как самый сильный град, и не было места, где бы не падали первые, не разрывало последних. Не смотря на это, арриергард отступал медленно и в обыкновенном порядке. Около половины дня ядра начали доставать до того места, где стоял сам Государь. «Вперед!» – закричал Милорадович, узнав об этом, и во всю прыть своего коня поскакал к самым передним колоннам, миновал картечные выстрелы и очутился в пулях стрелков. Присутствие любимого генерала имело магическое действие. Войска арриергарда, у которых пыль и порох запеклась па лицах, которые едва стояли на ногах от усталости, вдруг оживились как бы новою силою. Раненые возвращались и становились в ряды; цепи стрелков, перегоняя одна другую, с криком «ура!» бежали вперед; артиллерия подкрепляла их. Бауцен можно б было взять штурмом; но это не входило в предначертания и граф велел остановиться. С длинным султаном на шляпе, окруженный штабом и конвоем, долго разъезжал Милорадович под страшным свинцовым и чугунным дождем и сражение кипело в одном месте. «Стойте крепко! – кричал граф солдатам, – Государь на вас смотрит!» Наши стояли и неприятель не мог выиграть ни аршина земли. Около трех часов сражение начало угасать. Но в вечеру большие колонны французов засинели на левом нашем фланге. Там, в горах, стоял корпус принца Виртембергскаго; Милорадович послал к нему несколько полков в подкрепление и, между тем, растянул по всем противолежащим холмам свои войска. Произошло самое жаркое дело, прекратившееся только ночью. Сражавшиеся с обеих сторон от усталости попадали на землю, так близко, что одна только темнота разделяла их. Кусок хлеба был тогда великою драгоценностию, даже для офицеров штаба Милорадовича.

Сипягин возвратился к посту графа почти в полночь, – «пробыв все время в обыкновенном своем месте – у стрелков на левом фланге и в горах[28]». Он в этот день уцелел только чудесным образом: шапка, обе полы и грудь его сюртука были прострелены; сверток бумаги, бывшей у него в боковом кармане, сберег ему жизнь – он получил только контузию.

На другой день Сипягин снова со славою участвовал в блистательных подвигах левого фланга нашей армии, командуемого Милорадовичем, – действия которого могут и счесться отрывком Бородинской битвы.

В начавшемся вслед за Бауценским сражением новом отступлении, Милорадовичу поручен был опять арриергард. 10-го мая – Сипягин находился в кровопролитном сражении под Рейхенбахом, в котором, – почти в течение 16-ти часов сряду, – три сильные корпуса, при личном присутствии Наполеона, дрались против нас; но арриергард, не смотря на стремительное наступление свежих войск, на жестокий огонь многочисленной артиллерии, на быстрое движение колонн, беспрестанно обходивших фланги, выдерживал успешно нападения и остановил французов в 6-ти верстах от Герлица, вопреки всем их усилиям занять этот город.

В эти три дня Сипягин, – как и сам Милорадович и все чины штаба его, – не сходили с лошадей каждый день слишком по 12-ти часов, находясь в постоянном огне.

11-го наш герой был в упорном деле между Герлицом и Лаубаном, а 12-го при самом Лаубане. Отсюда Милорадович, у которого глаза совсем опухли от трудов и бессонницы, поехал в главную квартиру, где Государь милостиво приглашал его провести несколько дней в покое. С графом был и Сипягин. Таким образом, после 20-ти дневного пребывания под ядрами, очутился он при Императорской квартире, где все было спокойно и где бури авангарда слышались только издали.

«Немудрено было заболеть и графу! – пишет офицер его штаба[29].– Он каждые сутки переменял по 6-ти лошадей и каждая доходила под ним до крайней усталости. Один он казалось не уставал. Случалось, что, разослав всех нас, он сам исправлял должность адъютанта, отдавая изустно приказания полкам. Он был везде сам.

Туда только разве не ездил, куда отправлял за себя полковника Сипягина; ибо там шло все хорошо!»

20-го мая Николай Мартьянович назначен начальником Штаба резервных войск; а 25-го мая заключено было Пошвицкое перемирие и наш герой, чувствуя ослабление своего здоровья, отправился на Теплицкие воды, где оставался до возобновления военных действий. Они начались в первых днях августа. Сипягин явился к Милорадовичу. По-прежнему исполняя при нем должность начальника штаба, он участвовал в сражениях 14-го и 15-го августа под Дрезденом, и 17-го и 18-го под Кульмом, – окончившихся совершенным истреблением корпуса Вандама, – в ряду битв, ознаменованных со стороны Русских доблестными подвигами, которых не исказят ни зависть, ни злоба. В эти памятные дни Сипягин подтвердил свою славу в армии и бриллиантовые знаки к ордену Св. Анны 2-го класса и чин генерал-майора, в который Николай Мартьянович пожалован 15-го сентября[30], были наградами ему за новые отличия.

Потом наш герой, опять вместе с Милорадовичем, деетельно участвовал в знаменитой трехдневной «битве народов» под Лейпцигом, 4-го, 6-го и 7-го октября. Наконец, когда в 1814 году победныя знамена Александра развеелись за Рейном, Сипягин сражался: 2-го марта— при Арсисе, – где была последняя встреча Благословенного с Наполеоном, и в знаменитый день 18-го марта – под стенами Парижа, – командуя особым отрядом.

Свидетель распорядительности Николая Мартьяновича, Император Александр назначил его, 2-го апреля, своим генерал-адъютантом и пожаловал ему орден Св. Георгия 3-го класса. Почти все союзные монархи украсили Сипягина орденами: император Австрийский наградил его орденом Марии Терезии меньшего креста и Св. Леопольда 2-го класса; король прусский – «Красного орла» 2-го класса, «за заслуги», и «Железнаго креста»; король баварский – военным Св. Максимилиана; король французский – Св. Лудовика и король Шведский – «Меча» 1-го класса.

По возвращении гвардии в Россию, Сипягин был назначен, 1-го сентября[31], начальником Штаба Гвардейскаго Корпуса и пять лет неусыпно заботился о приведении его в отличное устройство. Между первыми мерами, принятыми Николаем Мартьяновичем, было составление «Общества Любителей Военных Наук» или «Общества Военных Людей», заведение при Штабе отборной Военной Библиотеки[32] и учреждение типографии, литографии и арсенала.

Военном Журнале, – издававшемся при Гвардейском Штабе, – под непосредственным участием Николая Мартьяновича, – в 1817, 1818 и в начале 1819 годов. Вообще этот журнал богат важными и любопытными статьями, между которыми есть многие, относящияся к теории военного дела и к истории войны с Наполеоном – принадлежащие перу самого начальника Штаба.

В первой книжке журнала, Николай Мартьянович писал: «Зная, сколь занимательно должно быть для соотечественников наших верное описание военных действий 1812 и 1813 годов, я обязанностию считаю сообщить им все те по сему предмету сведения, которые по званию моему в декабре 1812 года начальника Штаба авангардных, а в 1813 году арриергардных войск, собрать я мог. Описание сие, составленное из подлинных сведений, полученных мною от разных корпусов наших и союзных армий, заключает в себе достопамятный и полный славы для Россиян период времени от декабря 1812 и 1813 год. Предваряю читателей, что единственное достоинство предпринятаго мною труда есть точность и верность описуемых происшествий и желание представить соотечественникам моим военные действия в настоящем их виде, а не так, как иностранные журналы их описывали, где к удивлению встречал я не только большие недостатки, но даже непростительные в движениях и действиях войск ошибки. Для большей ясности читателям, разделив описываемые мною военные действия на 10 записок*, я намерен помещать ежемесячно по одной из них с картами движений и планами сражении в Журнале, издаваемом при Главном Штабе Гвардейскаго Корпуса. Много сочту себя награжденным, если записки сии будут способствовать хотя несколько тому, кто возьмет на себя историческое описание всей прошедшей войны».

В то же время Николай Мартьянович объявил, что «имея немало сведений, касающихся до военных действий 1814 года», он готов и их сообщить соотечественникам, коль скоро удастся ему пополнить их недостающими еще сведениями, для составления полного описания блистательнаго похода в 1814 году.

Мысль составить историю достопамятной войны много занимала нашего героя в это время и после. Тщательно сообщал он материалы, но не успел привести их в порядок, когда смерть его застигла.

Сверх того, в 1817 году, Сипягин для сохранения в памяти великих боев, ознаменовавших незабвенные 1812, 1813 и 1814 годы, поручил одному излучших портретных живописцев написать, под руководством своим, 8 картин. Внимание знатоков к этим произведениям отечественного художника и желание многих особ иметь копии с них, побудили Николая Мартьяновича, – тогда же, – позволить налитографировать их, с тем, чтобы вырученные от продажи деньги поступили в пользу Военной Библиотеки Гвардейского Штаба.

Наконец, Николай Мартьянович, – «подобно Вобану, неутомимому в усердии к пользе общей» – как выразился один из его биографов[33] – занимался и сочинениями, касательно различных отраслей управления государственного. Некоторые из этих бумаг представляемы были Александру I, и собственноручные отметки Его Величества свидетельствуют, с каким вниманием Государь читал их.

В начале 1819 года завел он при Штабе школу для обучения нижних чинов корпуса чтению, письму и арифметике, по методе взаимного обучения. Блистательные успехи этого училища[34] удостоились внимания Благословенного Государя, и были поводом к учреждению таких же школ при всех гвардейских полках. Сверх того, им были заведены при Штабе училища фехтовальное и берейторское. Государь наградил такую прекрасную деетельность Сипягина: Высочайшим благоволением, объявленным 7-го декабря 1816 года, «за приведение в порядок и устройство Гвардейского Штаба», и орденом Св. Анны 1-й степени.

Сверх исполнения прямых обязанностей своей должности, Николай Мартьянович был также деетельным членом Комитета 18-го августа 1814 года, – что ныне Комитет о раненых, – которым назначен в самый день учреждения этого прекрасного установления.

По возвращении гвардии в Россию, после первого Парижского мира, командиром корпуса был назначен Милорадович, который начальствовал им до половины 1818 года, – когда был сделан С.-Петербургским военным генерал-губернатором. Расставаясь с избранными войсками, воспитанник Суворова, любимец солдат, писал своему начальнику штаба, от 20-го августа 1818 года, следующее[35]:

«Милостивый Государь

Николай Мартьянович!

Приступая по Высочайшей воле к новому назначению, а посему оставляя командование Гвардейским Корпусом, я вменяю себе в приятнейшую обязанность засвидетельствовать искреннюю благодарность всем сослуживцам и сотрудникам моим. В сем случае по всей справедливости полная признательность моя должна относиться, прежде всех, к Вашему Превосходительству. В походах, прославленных знаменитыми успехами в течение 1812, 1813 и 1814 годов, и в особенности в делах арриергардных, равно как и в мирное время, вы были моим лучшим помощником и ревностнейшим сотрудником, которому я не мог отказать в полной доверенности моей.

Да послужат немногие строки сии изъяснением должной благодарности Вам, и удостоверением в искренней приязни и в том почтении, с которым имею честь быть и пр.».

Чрез полгода после этого письма, и Сипягин оставил гвардейский корпус, будучи назначен начальником 6-й пехотной дивизии, стоявшей сначала в Ярославле, а потом в Моршанске, и принадлежавшей ко 2-му пехотному корпусу. В этой новой должности Николай Мартьянович продолжал отличаться усердием по службе, неутомимою деетельностию, беспрерывным стремлением к усовершенствованию всех частей вверенных ему войск, которые довел до самаго блестящего состояния. Полки 6-й пехотной дивизии отличались совершенством на всех смотрах и маневрах. В мирное время опытный генерал, он умел соединять в себе дарования искусного военного человека с доблестями гражданина. Войска, вверенные его командованию, по единогласному свидетельству, как местных начальств, так и обывателей, отличались примерною дисциплиною и служили последним пособием в их сельских занятиях. Готовя солдат своих к успехам на войне, он устремлял всю деетельность свою на улучшение их состояния, не щадя своего имущества. В Ярославле устроены им казармы и госпиталь с великолепною церковью на собственное иждивение. Для вступающих в военную службу небогатых дворян Николай Мартьянович завел род школы юнкеров и подпрапорщиков, собирая, по зимам, в свою дивизионную квартиру, этих молодых людей для учебных занятий. Знакомясь с ними, Сипягин поощрял их к наукам, приглашал к своему столу и во всем отечески заботился об них. Много хороших офицеров, при этом образовавшихся, благословляют его память.

Для успешного обучения нижних чинов, Сипягин в это время издал особую книгу: «Наставление егерю, выбранное из правил обучения цельной стрельбе и правил рассыпного строя; с некоторыми прибавлениями, составленными генерал-адъютантом Сипягиным» (Спб.,1820, в 12)[36].

Монаршие благоволения сопровождали эти новые труды Николая Мартьяновича. Они были объявлены: а) 5-го сентября 1819 года «за доведение и исправное состояние полков 6-й пехотной дивизии»; б) 3-го февраля 1820 года «за исправность, в коей найдены, при осмотре, в 1819 году, полки и артиллерии роты 6-й пехотной дивизии»; в) 16-го августа «за отличное стреляние в цель, произведенное полками той же дивизии», и г) 7-го апреля 1822 года «за исправность и устройство, найденные при осмотре, в 1821 году, 6-й пехотной дивизии».

В последних днях августа и в первых сентября 1824 года Благословенный Государь удостоил своим смотром и маневрами 2-й пехотный корпус, собранный под Пензою. 6-я дивизия, вместе с прочими войсками, удостоилась Всемилостивейшего одобрения, и Сипягину объявлены Высочайшие благоволения в Высочайших приказах 1-го, 2-го и 3-го сентября: а) «за отличный порядок и устройство полков 6-й пехотной дивизии, чистоту и правильность во всех движениях и точное исполнение данных приказаний, найденное при Высочайших Его Императорского Величества смотру 31-го августа и маневре 1-го сентября»; б) «за отличную чистоту и опрятность, найденную при Высочайшем присутствии в разводе 2-го сентября баталиона Невского пехотного полка и приметный успех при стрелянии в цель стрелками» и в) «за найденный на маневре, произведенном 3-го сентября, по данной Его Величеством на месте диспозиции, превосходнейший порядок по всем частям, правильность в движениях, точность и сообразное предположенной цели исполнение приказаний». Вообще за эти дни Николаю Мартьяновичу, вместе с другими генералами и полковыми командирами, Государь лично «в самых лестных и милостивых выражениях» изъявил Монаршее благоволение и благодарность за отличныя исправность и устройство войск, – даже более Его Величество всем виденным был столь доволен, что, став посреди войск, изволил сказать, что Он желал бы благодарить каждого лично[37]. 12-го декабря этого года Николай Мартьянович