На перепутье миров

–А где я лежу?

–Ты лежишь в другой палате. Вон там, – ее снова отводили, но она появлялась снова.

–Где моя кровать?

–Да нет здесь твоей кровати!

–А где же моя кровать? – у Оли от отчаянья выступали слезы на глазах, – где-то же есть моя кровать? Или нету?

К вечеру она могла «достать» кого угодно и тогда на следующее утро появлялась в чужих палатах с припухшим носом:

–А где я лежу, вы не знаете? …

… -Таблеточки пить, таблеточки! – неизменно звучало в отделении после пересмены.

–Тебе занять очередь? А тебе? – спрашивала у всех Люба Соловьева и торопилась получить лекарства раньше других.

–Нравится пить эти гадости? – Алекс становилось плохо от одной мысли о них.

–Конечно. Потом все становится по барабану. Я уже второй год взаперти сижу, знаешь, как меня все достало?

–Знаю.

–На, – сыпала медсестра в руку Алекс с десяток разнокалиберных, но одинаково «убийственных» психотропных таблеток.

–Не забудь подойти на уколы, – напоминала она.

…Потом, через некоторое время после приема лекарств, в палате неизменно появлялась огромная тучная Галя Караваева и с загадочной улыбкой произносила:

–Тать, таблеточти выпили, теперь пора потурить, – Галя не выговаривала букву «к», и оттого ее речь, и без того глупая и бессмысленная, приобретала какой-то забавно-мультяшный характер.

–Татя, ты уже турила? – подходила она к интеллигентной Кате, – ой, что-то так турить хочется. Мамта вчера сигарет приносила, но я уже все потурила. Теперь мамта тольто вечером придет. Придется до вечера не турить. Да, Татя?

Катя, прищурившись, смотрела на Галку, кажется, не совсем понимая, о чем идет речь.

–Татя, а что это у тебя под подуштой? – однако «добивала» ее Галя, – это не сигареты у тебя там лежат? Тать, если, сигареты, тат ты их там не держи, а то то-нибудь утрадет. Ой, турить надо, турить, а нечего! Да, Тать?

Катя, наконец, понимала, что надо этому тридцатипятилетнему «недорослю» и доставала из пачки сигаретку. Галя радостно бежала курить. Через секунду она возвращалась:

–Ой, уже потурила, еще хочется. Тать, у тебя больше нету сигарет?

Катя давала ей еще, но спустя мгновение, Галка вновь «вырастала» на пороге палаты:

–Турить…

–Да ты их ешь, что ли? Больше не дам!

Галка начинала реветь, потом убегала, под ее тяжелыми шагами полы начинали прогибаться, выть и гудеть, как струны плохо настроенной гитары, а через какое-то время в туалете раздавался звон разбитого стекла.

–Тю, блин, – кричала санитарка, – опять Галька окно разбила! Да что вам жалко ей сигарету дать?

–Да где ж ей наберешься, если она курит через каждую секунду? – возмущались женщины.

–Ну и хрен с вами, – зло резюмировала санитарка, – не я же буду, в конце концов, теперь свою задницу в туалете морозить. А ваших мне не жалко.

–Сидите теперь на унитазе с ветерком! – почему-то радостно добавляла медсестра…

…Алекс внезапно почувствовала, как ее голова «поехала – поплыла». Равновесие держать было трудно, ноги разъезжались в разные стороны, руки функционировали отдельно от туловища, не слушаясь команд «свыше», было тяжело дышать, а сердце выскакивало из груди.

–Е-мое, начинается, – делая глубокие вдохи, чтобы хоть чуть восстановить дыхание, пробормотала Алекс.

Она посмотрела на соседку, но в ее глазах лицо той неожиданно превратилось в отвратительную морду какого-то монстра. Он злобно кривлялся и корчил рожи.

–Ах ты … – сквозь зубы прошипела Алекс и замахнулась, чтобы «проехаться» «зверю» кулаком через все его противное рыло.

–Ты что, Алекс, охренела совсем? – заорало «чудище», – что я тебе сделала?

А Алекс стало казаться, что монстр хихикает над ней и плюется. Она сняла с ноги тапочек и запустила в соседку.

–А-а-а!!! – на крики женщины примчался медперсонал во главе с заведующей отделением.

–Привяжите! – пальцем указала «шефиня» на Алекс и, презрительно окинув взглядом палату, удалилась.

–Несите вязки, зовите мужиков! – тут же «зашуршала» медсестра, – слышали, что сказала заведующая?

Алекс совершенно не понимала происходящего вокруг нее.

–Я тебя убью, убью, убью! – рычала она, и, с силой схватив медичку за халат, начала тянуть. Раздался характерный звук треснувшей материи. Алекс потянула сильнее, и рукав с хрустом оторвался.

–Ах, ты, дрянь! – завизжала медсестра на все отделение, – ты что творишь, ненормальная?

–Убью-у-у-у!!! – а перед глазами Алекс извивалась «огромная гадюка» с распахнутой красной пастью, и женщина, сильно пошатываясь, старалась ее хотя бы стукнуть.

–Ничего себе! Да что она себе позволяет? – возмущению медиков не было предела, но Алекс было все равно, в настоящий момент она находилась в «другом мире», в который ввело ее действие психотропных средств.

–Уроды! – шипела она, безумно вращая вытаращенными глазами, – гады ползучие, исчезните, исчезните! Тьфу! Тьфу!

Потом стала креститься и смачно плевать окружающих:

–Чур, вас! Чур, вас! …

Потом ей стало жарко и больно, перед глазами поплыли расплывчатые круги и туманные картинки: больные с безумными глазами, смеющаяся медсестра с огромным шприцом, тонущий Женька, умирающая мать, Ленка Кошкина с тарелкой…

–Алекс! Алекс! Проснись! – с огромным трудом Алекс раскрыла слипшиеся веки, рукой нащупала медальон, он был там же, на шее и огляделась. Решетки на окнах, грязные шторы, железные кровати, перепуганные женщины в больничных халатах, все, что смогла увидеть Алекс узенькими щелочками глаз, а еще стойкий ужасный запах мочи – подсказали ей, что она находится в наблюдательной палате.

–У меня глаза опухли? – спросила она склонившуюся над ней Лену Кошкину.

–Да, тебя мужики крепко отоварили, потом ты потеряла сознание, а теперь тебя отвязали, так что, вставай, пошли в свою палату.

–А сейчас вечер или утро?

–Сейчас будет обед.

–Сколько часов я здесь пролежала?

–Ха, часов! Да ты здесь второй день. Я тебя кормить приходила, не помнишь?

–И я ела?

–Ела. С закрытыми глазами. Да с жадностью, я думала, ты и пальцы мне откусишь. Ну, хватит, вставай, арест твой закончен.

Алекс попыталась подняться, но сделать это оказалось трудно: голова была тяжеленой и неподъемной, а тело болело, как после серьезной физической встряски.

–О-о-о, как все болит! Меня ногами месили, что ли?

–Всеми частями тела. Ты ведь знаешь, придуркам из мужского крыла только дай возможность кого-то попинать, они не откажутся. Самих санитары дубасят цепями каждый день, вот они на нас и отрываются.

–А что случилась? Почему меня привязали? Я ничего не помню, вернее, помню, что выпила лекарство, потом Галька приходила, потом она стекло разбила в туалете, а потом … потом уже больше ничего не помню.

–Ну, правильно, потом у тебя начались глюки, и ты начала такое творить!

–Что творить?

–Кидаться на людей, медсестре рукав оторвала, плевалась на всех подряд…

–Ужас! …Кто это? – вдруг, увидев промелькнувшую в коридоре кучерявую головку той ночной девушки, спросила Алекс.

–Это Света Пушкина. О ней никто ничего толком не знает. Она молчит.

–Все время?

–Практически да. Ну, может, одно, два слова сказать, но еле слышно, шепотом. А в отделении трепятся, – Лена заговорщицки прикрыла рот рукой и наклонилась поближе, – что она пережила что-то очень страшное, с тех пор замолчала.

–А что интересно?

–Говорят, кто-то из родных умер у нее на глазах страшной смертью или что-то в этом духе …

…Алекс могла спасти его. В тот страшный момент, кроме нее, рядом с отцом никого не было. Она могла, но она не захотела.

–А-а-а, – глаза его в один миг стали стеклянными. Казалось, они уже не видели ни дочери, ни ее комнату, в которую он вошел поздравить ее с совершеннолетием. Отец схватился рукой за сердце и тяжело привалился к стене.

–Дочка, до … – Он задыхался, стонал и хрипел, всеми силами пытаясь вдохнуть побольше воздуха, – скорую, ско …

Алекс перепугалась, но почему-то продолжала стоять, не двигаясь.

–Спаси, дочь, – с надеждой шептал отец, – спа …, – а сам продолжал «каменеть» и медленно опускаться на пол.

Девушка сначала дернулась, чтобы подскочить к телефону, но потом вдруг вспомнила умирающую мать, вспомнила ту страшную ночь, когда та плакала и просила пощады. Но он не пощадил. И она умерла. И теперь он тоже корчился от жуткой боли на полу и хотел, чтобы ему спасли жизнь.

–А ведь она также просила у тебя помощи, – процедила дочь сквозь зубы, – а ты ведь ей не помог.

–Прости, девочка, прости, я ее лю …

–Любил, хочешь сказать? Любил и поэтому убил? – Алекс не могла подобрать слов от волнения, – кто же так любит? Зверская у тебя любовь! Ты никогда ее не любил! Никогда, слышишь?

–Ты и меня не любишь! Ты любишь только себя! – она уже орала и плакала в голос, а лицо ее заливали горькие слезы ненависти и боли, – так умри и ты! Умри! Умри! …

За слезами она не замечала, как отец, лежа на полу, делал последние порывистые вздохи, как агония скрутила в дугу и резко выпрямила обессилевшее тело в неестественную позу. Не слышала, как он едва слышно прошептал свои последние слова:

–Дочка, не стань такой, как я. Будь чище, будь честнее…

Алекс еще долго кричала ему упреки и рыдала, а потом в полной прострации упала рядом с неподвижным телом и лежала, не двигаясь, долго-долго. Она даже не заметила, сколько прошло времени. Когда силы, вернулись к ней, она поняла все то, что произошло недавно в этой комнате.

–Нет! Нет! – горько закричала она, – Нет! Нет! Нет! Вернись! Вернись, папочка! Я больше так не буду! Прости меня, прости! Очнись, очнись, родной! Вернись ко мне! Вернись!

Алекс пыталась трясти бездыханное тело, целовала его неподвижное лицо, гладила по волосам, но отец был недвижим, и застывший его взгляд, полный укора и горечи, был тяжел и страшен.

–Я убила тебя, – голос Алекс становился все тише и безнадежнее, – я убила тебя, я – убийца. И я всегда буду убивать. Зачем мне жить, если от меня нет никому счастья, если от меня нет пользы? А-а-а! Мамочка! Забери меня к себе! Забери меня, мама! А-а-а-а-а-а-а-!…

…На похоронах Алекс не была, потому что в невменяемом состоянии лежала в психиатрической клинике…

…Как не вовремя вспомнились Алекс эти забытые жуткие подробности, ведь обычно она отгоняла неприятные мысли от себя прочь. Не любила плохих воспоминаний и моментов.

И сейчас такой неприятный «момент», в лице изможденной лысой женщины, сидел напротив нее за столом и сверлил взглядом.

–Ты не здесь сидишь, – взгляд больной был непримиримо зол, – уйди отсюда, здесь сидит Люба.

–Ты меня не трогай, пожалуйста. Только не сейчас. Я не советую, – едва сдерживаясь от проклятий, прошипела Алекс.

–Уйди, – словно не слыша ее, громко продолжала «лысуха», – уйди с этого места, а то тебе Люба ка-ак даст! …

В одну секунду перевернутый стол вместе с тарелками, а потом и скамейка с грохотом полетели на больную. Остальные пациентки еле успели разбежаться в разные стороны. Из пробитой головы женщины тут же потекла кровь.

–А-я-яй! У-у-у! А-а-а! – нечеловеческий вопль потряс стены отделения.

–Нет, ты нас уже всех достала! – медсестра была вне себя от злости, – ты хоть один день можешь прожить спокойно?

–Вот, – Алекс демонстративно протянула руки, – сама сдаюсь. Зачтется?

–Не-ет, красавица, – отрицательно помахала головой медсестра, – на привязь ты сегодня не пойдешь! Хватит! Она, похоже, на тебя не действует! Давай на уколы!

–Хоть на Голгофу! Лишь бы не видеть все эти рожи!

И, гордо подняв голову, Алекс отправилась в процедурный кабинет…

…Ночью она проснулась от каких-то непонятных ощущений. Левая рука была недвижима. Женщина не чувствовала ее совсем. Словно у нее не было этой руки. Сначала Алекс подумала, что все происходит во сне, но, оценив обстановку более реально, она поняла, что рука отнялась по-настоящему.

–Вот черт, черт, черт! – Правой рукой она начала поднимать левую, но та плетью падала на кровать. Алекс начала крутить плечом, но плечо двигалось, рука – нет.

«Парализовало!» – мелькнула мысль. Однако поднимать шум было бессмысленно. Никто, ни один человек не придет к ней на помощь. Она это знала наверняка.

–Что делать? Что? – Алекс с огромным усилием стала растирать отнявшуюся руку.

–Вот так, вот так! – почти теряя надежду, шептала она и продолжала тереть: до боли, до стона, до слез.

Минут через пятнадцать появилось ощущение, что в кончики ее пальцев вогнали сотни острейших крохотных игл, это было мучительно больно, но Алекс не прекращала растирание ни на минуту. Еще минуты через три закололо кисть.

–Слава Богу! Слава Богу! – Алекс продолжала тереть до красноты, до жгучей боли. Очень-очень медленно «иголочки» продвигались к локтю. Правая рука от усталости уже еле двигалась, казалось, что и она скоро отнимется, но женщина терла и терла. Теперь она понимала, что волшебное средство найдено, что рука снова будет действовать.

Через полчаса руку закололо до самого плеча, и она начала потихоньку шевелиться. Алекс еле слышно засмеялась, а потом заплакала. Но вовсе не от боли и даже не от радости. Ее «распирала» такая жалость к себе, такое отчаяние «раздирало» ее душу, что не хватало ни эмоций, ни чувств, чтобы выразить это.

«Ну почему я такая несчастливая? – мысленно задавала она вопросы в пространство, – почему у меня все не так, как у людей? Почему я не могу жить так, как все? Господи, за что? За что?»

Свет от лампочки падал ей в лицо и не давал уснуть.

«Почему в психушках никогда не выключают по ночам свет? Разбить ее, что ли?» – Алекс вытерла слезы и попыталась погрузиться в сон, но он не приходил. Она начала считать в уме, но на цифре «три» сбилась и больше, как ни старалась, сосредоточиться не могла. Как назло, через несколько кроватей от ее постели, раздавался ужасный храп. Пронзительный, со свистом. Алекс подняла голову и посмотрела в ту сторону. Храпела толстая бабка с седыми косичками толщиной с мышиный хвост.

«Скинуть тебя, что ли на пол? – подумала Алекс и улыбнулась. Бабуся была такой необхватной и пузатой, что еле помещалась на кровати, куда там ее скидывать? Надо быть Геркулесом, чтобы завалить этакую «глыбу» …

…Взгляд неожиданно переметнулся в угол палаты. Света Пушкина, как и в прошлый раз, не спала. Она снова сидела, укутавшись одеялом до самых глаз, на кровати и, не отрываясь, смотрела в окно. Словно выжидала что-то. Но того страха в ее взоре уже не было. Алекс повернулась к окну и увидела за ним где-то далеко слабое мерцание. На том самом месте, где прошлый раз видела непонятную светящуюся дверь.

«Может, это кто-то фонариком сигналы подает?» – прищурив близорукие глаза, Алекс стала всматриваться вдаль. Ярко-желтая точка продолжала мигать: раз-два, раз-два, раз-два. Потом она слегка увеличилась в размере, и ритм мигания поменялся: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три.

«Точно, какой-то баклан решил над нами, дурачками, подшутить, – улыбнувшись, Алекс достала из-под подушки зажигалку, – ну подожди, сейчас и мы тебе ответим, дорогой!»

И она, протянув руку к окну, начала щелкать в ответ зажигалкой: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три. «Точка» на миг замерла в одном положении, а потом начала быстро приближаться к окну. Алекс от ужаса оцепенела, она почувствовала, как волосы на ее голове становятся дыбом. То, что сейчас происходило на глазах женщины, не граничило с разумом. Она даже не могла опустить зажигалку, а почему-то продолжала бестолково включать и выключать ее. В один миг свет озарил окно, и Алекс увидела темную фигуру, похожую на небольшого осьминога. Его круглая голова покачивалась из стороны в сторону, словно хотела укорить Алекс за не здравое любопытство, а несколько щупалец скользили по стеклу и пытались сквозь него пробраться к дрожащей от страха женщине. Алекс не могла шевельнуть ни одним органом, а только сидела и смотрела на окно. Она не понимала, все ли увиденное ею реальность или что-то от страха дорисовывает фантазия, и не могла произнести ни звука.

–А-а, а-а, а-а, а-а-а-а-а! – вдруг раздалось за спиной Алекс, и тяжелый топот босых ног по полу вернул ей способность к движению. Она оглянулась и увидела, как Света Пушкина промчалась в процедурный кабинет, видимо, за помощью. А через минуту, с тем же воплем, уже летела назад.

–Чего орешь, как резаная? – следом, даже не успев застегнуть халаты, бежали медсестра и санитарка, – что здесь случилось? Ну, хоть бы одна ночь прошла спокойно. Ну, никогда, никогда…

Света резко остановилась, недоуменно поморгала, глядя на окно, потом посмотрела на Алекс, ткнула в нее пальцем и еще громче заорала:

–А-а-а-а-а!

–Так, понятно! Ну как же мы без Сергеевой? Если она всех не разбудит, то это будет нонсенс, – заметно было, как дергается нерв на лице медсестры, – Что тебе еще приспичило?

–Вязать? – А санитарка, кажется, других слов никогда и не знала.

–Да я-то здесь причем? – Алекс поняла, что окончательно начинает лишаться ума от всего этого, – Это вот…

Она повернулась к окну и хотела показать медработникам то, что они видели там с Пушкиной, то там ничего не было. Совершенно ничего. За стеклом стояла темень – «хоть глаз коли». Как будто там никогда ничего не светилось, как будто не было таинственной тени и загадочной двери.

«А может и не светилось? А может и не было ничего? – В недоумении пожала плечами Алекс, – может, это у меня снова глюки? Тогда что было со Светкой? Что-то же она видела? Чего-то же она испугалась?» Посмотрев на Пушкину, она обнаружила, что та уже крепко спит на своей кровати.

«Ну, лярва, – Алекс готова была разорвать ее на части,– ну, попадешься ты мне без свидетелей!»

–Так что, вязать? – повторила вопрос санитарка.

–Не-ет! Она спать не хочет! А если ее привязать, так она может и уснуть! Значит, ее привязывать нельзя!

–А что? На укол? – санитарка томилась «в непонятках».

–Зачем укол? И от укола она может уснуть. А ей спать не хочется! Правда, Алекс? Ты ведь не хочешь спать?

Алекс понимала, что такие разговоры добром для нее не закончатся, поэтому предпочла отмолчаться.

«Будь что будет, – обреченно подумала она, – пусть хоть режут меня, я слова не скажу».

–Вставай, – взгляд медсестры был уверен и тверд, видно было, что она уже придумала наказание, – пойдем за мной…

В туалете она ткнула женщине в руки тряпку и ведро.

–Так, красивая ты наша! До утра «вылизать» весь туалет, чтоб унитазы блестели! Поняла? И не дай Бог тебе пойти в палату без моего разрешения! И не дай Бог тебе уснуть раньше, чем я позволю это сделать! Ты поняла? – заорала она на все отделение, и тут же в наблюдательной палате отозвались несколько голосов:

–Поняла, я тебя спрашиваю?

–А я поняла!

–Я все поняла, Вера Сергеевна!

–Заткнитесь, дуры! – медсестра, кажется, была взбешена не на шутку, поэтому Алекс предпочла повиноваться…

Голова раскалывалась, руки от уколов тряслись, как у параличной. Еле удерживая тряпку, Алекс начала елозить ею полы. Это было трудно, но она все-таки пыталась добросовестно работать. Потом плюнула, села в углу на перевернутое ведро, потеребила рукой уже ставшую ей родной цепочку на шее, которая, как всегда отдавала спокойствием и теплом, и нервно закурила…

Непроизвольно в памяти возник ее малыш. Та самая крохотуля, которую она так хотела и ждала. Она видела его лишь мгновение, потом он перестал дышать.

–Нет, нет, спасите его, спасите! Пожалуйста, я прошу вас! Сделайте хоть что-нибудь! Ну, хоть что-нибудь! – безудержно кричала Алекс, но врачи были бессильны…

…Она любила своего мужа. Наверное, любила. И он, наверное, любил ее. По-своему любил. Они познакомились в психиатрической клинике, когда Алекс было двадцать лет. Оба инвалиды, шизофреники. Оба периодически выходили из этого состояния и были нормальными людьми. Сначала, лежа каждый в своем отделении, они переписывались заочно, потом на воле встретились, месяц повстречались и расписались. Он был добрым и веселым. Но иногда шутил нелепо, по ненормальному…

Чуть больше, чем за месяц до родов, Юрий потащил Алекс на крышу тринадцатого этажа.

–Ты что, Юр, ты же знаешь, что я высоты боюсь!

–А я хочу, чтобы мой сын высоты не боялся, как ты! Сейчас мы это вылечим.

–Я, правда, боюсь! Очень!

–Я буду тебя держать. Неужели ты думаешь, я позволю случиться плохому?

–Ну, пожалуйста, не надо. В другой раз.

–Нет, сейчас. Поверь мне. Я знаю. Это надо сделать сейчас…

Обзор с крыши был хорош, что там говорить. Алекс видела перед собой огромный город, простирающийся далеко вокруг. Были видны парки, трамвайные линии, огромные супермаркеты и маленькие киоски. По улицам бежали крохотные, как муравьи, люди. Куда они спешили в такую рань, одному Богу известно. Беременная женщина с опаской выглядывала вниз, уцепившись за руку мужа.

–Нет, так не пойдет, – засмеялся Юрий, и Алекс с ужасом почувствовала, как ее отрывают от пола, и вот она уже висит в воздухе на высоте в тринадцать этажей от земли.

–Нет, нет! – у женщины сжималось все внутри, она боялась даже вздохнуть, – поставь меня на место, пожалуйста. Я сейчас умру.

–Не умрешь. Это закалит твой организм.

–Нет, только не это, – дрожа, просила она с мольбой.

Юрий, смеясь, не отпускал. Наоборот, то наклонял пониже, то снова поднимал вверх на вытянутых руках. Внезапно Алекс почувствовала острую боль в животе.

–А-а, – простонала она и потеряла сознание…

…Люди в белых халатах куда-то быстро везли ее на каталке. Перед глазами мелькали светло-голубые стены и серые испуганные лица.

–Ничего страшного, – Юрий бежал рядом и с радостной улыбкой пытался успокоить, – все будет хорошо.

Какая-то миловидная женщина-доктор потрогала живот и развела руками: «По моей части здесь ничего нет».

–А что? Аппендицит?

–А вдруг нет? А вдруг разрежем, а она умрет?

–Что делать? Анализы плохие. Наверное, аппендицит.

–Надо спасать. Будем резать?

–Будем.

Все эти слова Алекс слышала почти в бессознательном состоянии, и ничего не воспринимала, даже не могла понять, что происходит.

–Помогите мне, – только шептала она, когда ее везли в операционную.

–Поможем, обязательно поможем, – уверенно говорил хирург.

–Не бойся, девочка, – успокаивал и анестезиолог, вводя наркоз.

– Ты у меня не первая, – улыбался хирург, – Я уже нескольким беременным в большом сроке аппендикс удалил. Некоторые моим именем сыновей назвали. Может, и ты назовешь? Запомни, меня зовут Виктор Степанович. Запомнила? Вик-тор Сте-па-но-вич, – дальше для Алекс все шло, как в замедленном кино…

…Проснулась уже в палате. Болел живот. Алекс подняла простынь. Ее правый бок был заклеен пластырем, из которого торчала тоненькая оранжевая трубочка.

–Алекс, хочешь водички? – спросила женщина напротив.

Интересно, откуда она знает ее имя?

–Мы знакомы?

–Когда тебя привезли, то сразу разбудили и спросили: как зовут? Ты сказала: Алекс, – засмеялась собеседница и подала ей чашку с водой.

–Только много не пей. Глоточек. И, пожалуйста, не говори врачам, а то мне влетит. Пить тебе пока нельзя, а я ведь знаю, как хочется после наркоза.

–Вам тоже удалили аппендикс?

–Да, вчера.

–И вы уже ходите?

–Потихоньку. Несложная операция. Ты тоже завтра встанешь.

–А вы не знаете, как она отразится на беременности?

–Не знаю, это только доктор может сказать.

Но доктор к Алекс не пришел. Ни сегодня, ни завтра, ни месяц спустя. Того доктора, который просил запомнить его имя и назвать им родившегося малыша, она не увидела больше никогда. Вместо него явилась медсестра и сказала:

–Вам по ошибке сделали операцию, но поскольку аппендикс у вас в хорошем состоянии, удалять его не стали. Поэтому трубочку мы вытащим, и вас перевезут в гинекологию. Запомните, что у вас шрам есть, но аппендикс не удален. Если когда-нибудь возникнет подозрение на аппендицит, не забудьте сказать об этом врачам…

– Грузите в машину сначала беременную, а потом покойника, – громко кричала медсестра санитарам, – Покойника раньше вынимать.

–А может, мы их по очереди переправим? – пытался возразить один из санитаров, глядя на несчастное лицо Алекс.

–Еще чего не хватало, два раза машину гонять. Ничего, доедет с покойником.

–Сыночек, – шептала женщина, глядя на ноги умершего человека, лежащие прямо перед ее лицом и с нежностью гладя себя по животу, – потерпи, потерпи, родной мой. Мы это выдержим, мы это обязательно выдержим…

…Рана долго не затягивалась. Алекс не могла подняться ни на второй день, ни на пятый, ни на десятый. Она потихоньку теряла силы и кровь.

–Швы то и дело расходятся, – беспокоились врачи, – Кровь не перестает сочиться. У нее гемоглобин настолько низок, что есть угроза потерять обоих. Срочно нужны доноры.

–Кровь редкая, четвертая, да еще резус отрицательный. Сразу несколько доноров найти будет сложно. Как только попадутся, быстренько делайте анализ на сифилис и вливайте.