Неоправданная ставка

– Меня только что сменил Гром, – удивился Сэмуил.

–Похоже у нашего здоровяка проблемы с кишечником, – хохотнул Карамо, -а ты собрался подать кому-то сигнал? – добавил он увидев в руках товарища зеркало.

– Послушай, Карамо, ты сможешь вести судно, стоя лицом к корме и глядя в зеркало? – спросил Сэм.

– Ещё не приходилось, но можно попробовать, – засмеялся Карамо. Сэмуил повернулся к корме и направил зеркало так, чтобы можно было видеть нос корабля. Карамо последовал его примеру и встал с другой стороны штурвала.

– Непривычно только то, что управление меняется справа налево, но в этом легко разобраться, – веселясь такому необычному способу управления, произнёс канонир, – кажется я понимаю на что ты намекаешь Барракуда. Я тоже много думал над тем как управляется «Святая Бриджитта» и мне кажется, что ты разгадал эту загадку, только зеркал должно быть два.

– И ты это понял? – восхитился Сэмуил, – да, именно два зеркала могут дать необходимый обзор. Карамо! Если это так, то какими же гениальными должны быть люди, создавшие это!

– Ты даже не представляешь, какие новшества есть у тех, кто управляет этим кораблём, – загадочно улыбнулся канонир.

– Но откуда ты это знаешь?

– Возможно и ты скоро узнаешь об этом Барракуда, – ответил Карамо, покачивая головой в подтверждение своих слов.

Предсказания Грома в отношении шторма не сбылись, так как через час с небольшим «Посейдон» вошёл в зону штиля, а ещё через некоторое время корабль погрузился в пелену густого тумана. Пробираться в этих широтах сквозь туман было небезопасно из-за присутствия большого количества рифов и небольших скал, но Карамо уверенно вёл корабль к назначенному месту так, словно хорошо знал эти места.

– По правому борту вижу остров! – закричал дозорный.

Из тумана стали прорисовываться очертания большого острова, отвесные скалы которого, не имея береговой черты уходили под воду.

Гром приказал убрать паруса, бросить якорь и спустить на воду лодку.

Сэмуил спустившись в лодку сел на вёсла и подошёл к корме корабля, откуда по канату спустился Акула Пьер. Отделившись от корабля, лодка вошла в густую завесу тумана, где можно было не опасаться, что кто-то из членов команды сможет разглядеть второго попутчика Барракуды.

– Старайся грести не поднимая брызги, – сказал капитан, когда лодка отдалилась от корабля на четверть кабельтова, – держи левее, за первым скальным откосом, будет пещера.

Сэмуил налёг на вёсла, а он имел хорошие навыки гребли, обучившись с малых лет выдергивать весла из воды практически без брызг, и при этом держать хороший темп. У скал туман был рваным, местами оголяя отвесный каменный шип, глыбой нависающий над головой.

– Запомни это место Сэмуил, на дне под нами лежит не один корабль, благодаря этому каменному шипу – тихо посоветовал Акула Пьер, когда лодка повернула за скалой в огромный зев пещеры. Здесь царил абсолютный штиль, а звук весел теперь отражался под каменными сводами

– Когда сильный туман, а в это время года, он здесь постоянно, этот скальный выступ прячется в дымке, но главное не в этом. Здесь мелко.

Акула замолчал, с интересом поглядывая на своего товарища, зная тягу того к полноте информации.

– Здесь мелко, если мель – это преимущество, значит здесь существует какая-то ловушка, – высказал догадку Сэмуил,

– Ты хорошо мыслишь Барракуда, но логически это вычислить невозможно друг, мой. Я покажу тебе это место на карте, оно отмечено недавно. Суши вёсла.

Сэмуил поднял вёсла, и лодка пройдя несколько метров по инерции, мягко ударил о каменный уступ. Акула зажёг кремневый факел, и шагнул в глубь узкого лаза. Сэмуил последовал следом, и прихватив край швартовочной верёвки лодки, обмотал её вокруг увесистого камня. Постепенно стены грота начали сужаться, пока не превратились в узкий проход, через который пришлось пробираться гусиным шагом согнувшись в три погибели. Через десять метров они оказались в пещере внушительных размеров. Потянуло запахом костра. Пройдя очередной узкий проём меж скал Акула и Сэмуил вошли в другую пещеру в центре которой костёр и сидели четыре человека в одинаковых накидках с накинутыми на голову глубокими капюшонами. Судя по спокойному поведению сидящих у костра, их здесь ждали.

– Мы ждали тебя сутками раньше капитан Пьер, – слегка поклонившись в знак приветствия сказал один из обитателей пещеры, извлекая из-под своего одеяния какой-то свёрток.

– Меня задержали непредвиденные обстоятельства брат Титул, – спокойно ответил Акула Пьер, принимая из рук человека в капюшоне предмет похожий на холщовую сумку.

– Здесь всё что ты просил, – оповестил Титул, – через час начнётся прилив, и нам пора отправляться на корабль, иначе вода затопит проходной грот.

– Сегодня я отправлюсь с вами братья, а ты Барракуда, возвращайся на корабль, – сказал капитан, передавая Хэмпфилу сумку, – передашь Грому он знает, что с этим делать. Возвращайся тем же маршрутом, и помни четыре пистолетных выстрела.

Акула Пьер дружески хлопнул Хэмпфила по плечу, и в сопровождении своих молчаливых спутников, исчез в темном проёме. Сэмуил не теряя времени отправился назад. Когда он вывел лодку из-под пещерного грота, туман уже рассеялся. На небе ярко светила полная луна, и хорошо просматривались паруса стоящего в двух кабельтовых от острова «Посейдона».

Глава ХIХ

ПО ТУ СТОРОНУ РЕАЛЬНОСТИ

В сознании Майкла царил туман. Реальность жила вперемешку с тем миром, который он так любил, на который возлагал все свои надежды, и который так жестоко с ним обошёлся.

В клинике Майкла поместили в отдельную палату, выходящую окнами в сад. По утрам палата заливалась солнечными лучами и наполнялась запахом благоухающих цветов. Через неделю пребывания в клинике Майклу разрешили прогулки в саду, где он с удовольствием проводил большую часть времени.

Наблюдая за своим пациентом, доктор заметил перемены в его настроении. Чем это было вызвано, точному определению не поддавалось, но, как показалось доктору, это было связано с ночными видениями.

Если утром Майкл начинал что-то писать в своей схеме, переданной доктору Эдвардом, то весь день сидел со счастливым лицом. Если же после пробуждения он не подходил к столу и не писал, то целый день находился в угнетённом состоянии. Доктор несколько раз пытался найти хоть какую-нибудь логику в этой схеме, но всякий раз приходил к выводу, что это не поддающийся логическому осмыслению набор символов, знаков, букв. Скорее, все это напоминало какую-то сложную игру, завершения которой не знал даже её создатель. В один из дней доктор увидел следующую картину: Майкл, сидя в саду, раскладывал карты и что-то говорил. Доктор незаметно приблизился и стал слушать.

– Ну вот, Джозеф, мы снова вместе и теперь будем видеться чаще. Пообещай же мне, что не будешь пропадать надолго. Тебя вообще почему-то нет. Я очень редко вижу тебя, но почему? Молчишь?

Произнося свой монолог, он держал в руках Майкл бубновую двойку.

Затем вытащив бубнового короля, торжественно произнёс: – Ваше величество, вы можете на меня целиком положиться. Я всё знаю, но пока не могу помочь вам, хотя кто знает?

Ветка предательски хрустнула под ногами доктора.

Майкл, резко обернувшись на звук, спрятал карты. Он не заметил доктора, но тут же поднялся и пошёл в сторону здания.

Парадоксальным было то, что он так резко среагировал на шум. При том, что раньше не обращал на посторонние звуки никакого внимания. Большую часть суток он спал и находился в своих грёзах, где у него с каждым днём становилось всё больше друзей.

Ни Каролине, ни Эдварду доктор не разрешал встречаться с Майклом в течение двух недель, и только к концу третьей он позвонил Эдварду и попросил приехать.

– Дальнейшее содержание вашего брата в клинике не имеет смысла. Мне кажется сознание может вернуться к нему в любой момент. Я наблюдал за ним и понял, что он сам отказался от внешнего мира, желая пребывать в своих видениях, и вернется к реальности, когда захочет. Вы можете увезти его домой, а я буду навещать вас два-три раза в месяц. Сейчас я поеду с вами, чтобы выбрать для него более удобную обстановку.

***

Когда к Эпштейну приехал Джонни Кобра и рассказал о случившемся, Ричард впал в такую ярость, что даже видавший виды Джонни почувствовал себя неуютно. Эпштейн собрал все самые отвратительные эпитеты, говоря о своём младшем сыне, и только когда немного успокоился и взял себя в руки, смог продолжить разговор с Коброй, который за время бушующего урагана по имени «Ричард», сидел молча глядя в пол.

– Где он сейчас? – после некоторой паузы спросил Эпштейн-старший.

– Он в клинике доктора Морти. Твой старший сын постоянно справляется о его состоянии, и, я думаю, тебе пока нет надобности ехать туда, – как можно мягче произнёс Кобра.

– Ты думаешь, мне нужны твои советы? – снова вспыхнул гневом Эпштейн, – ладно, Джонни, я кажется порядком завёлся, – добавил он успокаиваясь. Если Эдвард находится рядом, я могу быть спокоен. От твоих друзей мне не поступало никаких сведений. Они вообще работают, или получили гонорары и решили раствориться?

– Знаешь, Ричард, что я вынужден сказать тебе? Ты, конечно очень серьёзный землевладелец, и у тебя горе, но это не даёт тебе права повышать на меня голос и сомневаться в компетенции моих ребят. Они профессионалы и знают свою работу. Я свяжусь с ними, и они обязательно созвонятся с тобой. Моя миссия, насколько я понимаю, закончена. Если больше нет вопросов, я, пожалуй, поеду.

– Езжай. Наша сделка закончена. – сухо ответил Эпштейн.

После отъезда Кобры, Ричард долго раздумывал, стоит ли ему поехать навестить сына в клинике, но здравый рассудок возобладал над гневом, и он решил первым делом связаться со старшим сыном.

Каково же было его удивление, когда к дому подъехал автомобиль, и на пороге появились Эдвард, ведущий Майкла под руку, а следом шёл незнакомый мужчина с небольшим саквояжем.

– Здравствуйте, мистер Эпштейн, я доктор Морти, – сказал доктор, – Ваш сын после потрясения находился на лечении в моей клинике, но сейчас кризис миновал, и я решил, что процесс реабилитации будет проходить гораздо быстрее в стенах родного дома.

– У этого негодяя нет дома! – возмутился Эпштейн. – Нет больше семьи, и нет имени! Я лишаю его всего, что он имел! Он совершил невиданную подлость, которой нет прощения, и я больше не хочу его видеть!

– Господин Эпштейн! Я понимаю ваше негодование, и вы вправе дать волю своим чувствам, но в данный момент это не возымеет должного эффекта. Возможно, он слышит ваш голос, но абсолютно ничего не воспринимает. Его мозг находится в состоянии ступора в результате сильного психического потрясения. Делать какие-то прогнозы сейчас достаточно сложно. Возможно это пограничное состояние может пройти, но необходимо время и покой. На всё Божья воля. Я советую поместить Майкла в такое помещение, где он не сможет причинить себе физического вреда. В этом состоянии люди не до конца осознают происходящее и довольно часто пытаются покончить с собой. Уберите все острые предметы, верёвки – в общем, изолируйте его. Я буду приезжать и наблюдать его состояние. И ещё один важный момент: вот этот рисунок должен всегда находиться при нём, – подытожил доктор, протягивая Эпштейну схему Майкла. – Я навещу вас на следующей неделе.

Эдвард сидел рядом с Майклом, держа брата за руку. Майкл видел предметы, но не видел людей, он словно смотрел сквозь человека. Он слышал звуки, но не воспринимал слова, и то чему-то улыбался, то сильно хмурился.

Ричард проводив доктора до дверей, подошёл к сыновьям. Долго молча смотрел на Майкла и, наконец, спросил:

– Майкл, ты слышишь меня?

Майкл никак не отреагировал на его голос, продолжая безучастно смотреть на огонь камина.

– Почему именно ты, Майкл? – с горечью в голосе произнёс Эпштейн и, сев на стул, обхватил голову руками.

– Отец, – нарушил молчание Эдвард, – разреши мне забрать Майкла с собой. Ему нужен уход, ему нужна братская поддержка. Ещё я должен признаться тебе, что в момент игры я был рядом.

– Ты знаешь, Эдвард, что пришлось пройти нам с вашим дедом, прежде чем у нас появились первые деньги? – игнорируя слова сына, начал свой рассказ Ричард. – Ты знаешь о чём я мечтал? Я мечтал о том, что мои дети никогда не будут думать о корочке свежего хлеба. О том, что мои дети будут свято чтить труды своего отца. О том, что моим детям никогда не придётся думать, где и как можно заработать несколько монет, чтобы купить себе книгу, которая во время чтения поможет забыть обо всех трудностях жизни. Я мечтал создать свою империю, и я создал её. Благодаря мне наша семья обрела всё то, что мы имеем сегодня. Благодаря мне, Эдвард! Я никогда не рассказывал вам о том чуде, которое произошло со мной за много лет до того, как вы появились на свет, но сейчас расскажу тебе. Это было именно чудо. Остров Семи ветров, на котором я провёл ночь, подарил мне свои сокровища, а знаешь, почему это произошло? Потому что я хотел изменить свою жизнь. Потому что я верил. Я знал, что однажды это произойдёт. А что было сокровищем, ты знаешь? Сокровищем был птичий помёт, перемешанный с вулканической породой и морским илом. Дерьмо, Эдвард, стало нашим сокровищем. Когда человек хочет что-то изменить, даже дерьмо может помочь ему в этом, главное – знать, как его использовать. Мы с твоим дедом целым месяц возили это драгоценное удобрение, а потом ещё месяц посыпали им наше поле, и чудо, которое я так ждал, произошло. На моего отца смотрели как на душевнобольного, когда он выбивал разрешение на покупку этого крохотного островка, и он приобрёл его. Приобрёл благодаря твоему другому деду, Сандерсу. Он до последнего момента не знал, зачем отец покупает этот скалистый островок, но поверил ему, и был вознаграждён за свою веру. Но почему я, привыкший верить своим родным, так жестоко наказан? Почему, Эдвард? Мой младший сын вот так запросто пошёл в казино и проиграл сумму, которая для нас с отцом являлась фантастическим состоянием. Будь у нас такая сумма, мы бы смогли купить себе несколько плодородных участков и зарабатывать хорошие деньги, собирая урожай. Пот и кровавые мозоли сопровождали меня всё моё детство, потому что я хотел, чтобы моя семья была сыта. Что же сделал мой младший сын? Я мог ожидать любой глупости от Рэма, но я не побоюсь сказать тебе то, что, может быть, причинит тебе боль. Я больше всех из вас верил в Майкла. В моего маленького умницу Майкла, и Майкл, – Ричард прервался, покачиваясь вперёд-назад и обхватив голову руками, – больнее всех ранил моё сердце… больнее всех… – повторил он.

– Отец, – тихо произнёс Эдвард, – отпусти Майкла со мной. Я буду ухаживать за ним, и он поправится.

– Где ты живёшь? – обречённо спросил Ричард.

– Я живу у моего друга, адвоката Стейзи. Это в ста пятидесяти милях отсюда. Он очень хороший человек, и во всём будет помогать мне. Он согласен, чтобы Майкл до полного выздоровления пожил у него. Там чудесная природа. Дом стоит на красивом озере у скальной гряды. Майклу будет хорошо там, отец, отпусти его со мной.

– Хорошо, Эдвард, пусть будет так. Единственное, о чём я хочу просить тебя: звони мне раз в неделю и рассказывай, что у вас происходит.

Эдвард ехал к дому на озере вне себя от счастья. Этот разговор с отцом изменил его отношение к нему. Он впервые почувствовал, что отец действительно очень любит их, и при всей своей порой излишне напускной строгости, искренне переживает за своих сыновей. Впереди была целая жизнь, и Эдвард вдруг понял, что именно сейчас, именно с этой минуты, он полностью контролирует своё завтра. Он сам выбирает дорогу своей судьбы.

***

С момента приезда Майкла в дом Билла Стейзи прошло несколько дней, большую часть которых Майкл провёл в отведённой ему комнате в старой части дома. Высокий сводчатый потолок и толстые стены из тёмно-красного камня в союзе с горящим камином придавали этой комнате некое таинство. Ввиду того, что другого обогрева здесь не было, камин горел большую часть времени. Садовник специально накладывал побольше толстых сырых дров, дабы огонь сохранялся как можно дольше. Майкл долгими часами сидел в плетёном кресле, глядя на огонь, и ход его мысли, угадать было невозможно. Было явным только то, что реальности для него не существунт. Юноша абсолютно не замечал присутствие кого-либо и, даже если переводил взгляд, то скользил глазами по вошедшему также безучастно, как и по любому другому предмету комнатного интерьера.

Из-за апатии ко всему, включая еду, Майкл сильно похудел, и всем постояльцам по очереди приходилось следить за тем, чтобы он хоть иногда принимал пищу. Стейзи договорился с одним городским фармацевтом, который смешивал специальный витаминный раствор, добавляемый в кувшин с водой в комнате Майкла. Попытки вывести его на воздух первое время не имели успехов, потому что Майкл начинал прятаться, находя глухие участки, или ложился на землю и закрывал лицо руками.

В один из солнечных дней садовник Боб в очередной раз вывел его на улицу и повёл к озеру. Глаза юноши приобрели заинтересованный вид, когда он увидел горную гряду отражающуюся в воде, словно перевёрнутая картинка. Майкл сел на берегу и, не отрываясь, смотрел на играющую на солнце водную гладь. В последующие дни он с большой охотой ходил на берег в сопровождении кого-нибудь из обитателей дома и сидел в полюбившемся плетёном кресле многие часы. Когда появилась абсолютная уверенность в том, что Майкл никуда не уйдёт с берега, его стали оставлять одного, лишь периодически поглядывая за его поведением, которое оставалось неизменным все это время.

С наступлением осени пейзаж, окружающий дом Стейзи, приобрёл особые отличительные осенние оттенки. Красно-желто-коричневая листва мягким ковром покрыла озёрные берега, и Майклу очень нравилось слушать её шелест под ногами. Его уже отпускали одного, и юноша самостоятельно гулял по берегу или, закутавшись в тёплый плед, сидел у воды. В один из таких дней, сидя на берегу и слушая шуршание опадающей листвы под дуновениями лёгкого ветерка, Майкл задремал, и его сознание улетело туда, где не существовало никаких границ, и весь мир со всеми таинствами открывался его воспалённому сознанию.

Продолжение следует…