Кристалл времени

У двери я остановился и из предосторожности подергал за ручку. Дверь оказалась заперта, и это немного успокоило и приободрило меня. Новые неприятные сюрпризы были мне ни к чему. Порывшись в карманах, я выудил ключ от номера и открыл дверь. Вошел первым и щелкнул выключателем. Мощная люстра мигом осветила комнату.

Мужика на полу уже не было. Он перебрался на мою кровать и лежал там прямо в обуви. Со стороны его вполне можно было принять за мирно спящего постояльца. Если бы, конечно, не бордовое пятно крови, неровно расплывшееся у него на груди. Оно сразу бросилось мне в глаза и наполнило предательской слабостью мои ноги.

У кровати на полу лежал пистолет. Без сомнения, тот самый, который я перед своим уходом убрал в тумбочку. Только теперь на пистолете был глушитель. Это объясняло, почему мы не слышали звука выстрела, когда поднимались наверх.

Поскольку на пороге я остановился слишком резко, портье налетел на меня сзади, ткнулся мне в спину, вежливо извинился и с язвительной улыбкой поинтересовался, где мой грабитель. Занятый мрачными раздумьями, я машинально отступил в сторону и показал ему мертвеца. Портье взглянул на безжизненное тело, перестал улыбаться, охнул и потерял сознание. Закатив глаза, он беспомощно рухнул на пол.

Испугавшись, что вместо одного, теперь у меня стало два трупа, я опустился подле портье, пощупал у него пульс и убедился, что труп все-таки один. Портье просто находился в глубоком обмороке. Правда, я так и не понял, что больше поразило его: вид убиенного на кровати или то, что постельное белье безнадежно испорчено? А может, он беспокоился за репутацию отеля и за свое собственное место ночного портье?

Как бы то ни было, оставаться здесь было опасно. В голове пронеслась мысль, что надо вызвать и дождаться милицию. Но я тут же отмел это соображение. Кто мне поверит? Слишком невероятной казалась история. Я спускаюсь среди ночи к портье, сообщаю ему, что в мой номер проник вор, он возражает, говоря, что мимо него никто не проходил. Потом мы вдвоем поднимаемся в номер и находим чей-то труп в моей постели. Нетрудно догадаться, что скажет в милиции портье. Всех собак повесят на меня, и прощай так и не спасенный мир. Не удивлюсь, если и отпечатки пальцев на рукояти пистолета окажутся моими.

Разные мысли лихорадочно кружились в голове. Но одна выла пожарной сиреной: «Бежать!» Что я и сделал. Бежал, предварительно протерев носовым платком пистолет и положив его обратно на пол, захватив из ванной свои принадлежности и оставив потерявшего сознание портье в обществе остывающего трупа.

По пути я прихватил со стойки портье гостевую книгу. На ходу отыскал в ней листок со своей фамилией, вырвал его, скомкал и сунул в рот, а книгу выбросил в фойе. Только на улице до меня дошло, насколько это было нелепо. Ведь гостевая книга лежала на стойке, скорее, ради антуража, а мои вводные данные наверняка были занесены в компьютер. При всем желании я не смог бы запихнуть его в рот.

– Вызвать такси? – предупредительно подскочил ко мне дворник, метлой очищавший пространство перед входом.

С трудом дожевав и проглотив проклятый лист из гостевой книги, от такси я гордо отказался.

Первой мыслью было бежать на вокзал, купить билет на ближайший поезд и ехать домой. Ведь дома и стены помогают, там можно успокоиться, хорошенько все обдумать, а там, глядишь, и минует меня карающая длань закона.

Я знал наверняка, что не был ни в чем не виноват, но можно ли это доказать? Стоило только этому сомнению забраться в ворох моих мыслей, как решение ехать на вокзал я решительно отмел. Разве можно ехать домой? Там меня станут искать в первую очередь. Задержат, возбудят уголовное дело, начнут следствие, а оно в нашей стране может длиться годами.

Нет, этот вариант меня совершенно не устраивал. Если все так и произойдет, то потом, даже если мне удастся доказать свою невиновность, репутация будет безнадежно испорчена. Значит, доказывать, что я прав, надо, пребывая на свободе.

Я понятия не имел, как в таких случаях действуют правоохранительные органы, но не сомневался в том, что ориентировку на меня разошлют, в первую очередь, по вокзалам и постам ГИБДД. Значит, надо было не только остаться в столице, но и срочно раствориться в ней. Но как это сделать это в начале шестого утра?

Ответ подсказала яркая реклама. Отбросив сомнения, я нырнул в казино.

Посетителей внутри было немного, но все же достаточно для того, чтобы затеряться в их массе. Финансы не позволяли мне делать крупные ставки, поэтому я наменял в кассе жетонов и устроился играть за автоматом. Играл без всякого азарта, будучи далеким от окружающей меня реальности. Просто время от времени переходил от одного «однорукого бандита» к другому, машинально опускал жетоны в щель и дергал за рычаг. Несколько раз мне везло, и в металлический карман с радующим слух звоном сыпались блестящие жетоны.

Казино повлияло на меня благотворно. Я сумел немного успокоить разгулявшиеся нервы, и теперь мог принимать более обдуманные решения. К утру я проиграл совсем немного, и в девять часов покинул увеселительное заведение. Улица встретила меня новой серостью и новым дождем. Казалось, так будет теперь всегда.

Час спустя я уже был на автовокзале в Выхино. Автобусы до Кашповки ходили через каждые полчаса. Я купил билет на ближайший рейс, и отправился на перрон.

Несмотря на четверг, самый разгар рабочей недели, автобус оказался битком набит какими-то странными на вид людьми, скорее всего дачниками, непонятно зачем ехавшими в такое ненастье за город. Дачный сезон, на мой взгляд, уже должен был завершиться. Впрочем, от садово-огородных будней я всегда был далек. Если ехали люди на дачи, значит, ехали не просто так.

Час спустя я благополучно сошел в Кашповке. Небольшой элитный дачный поселок располагался метрах в двухстах от шоссе, спрятавшись в лесополосе. Отыскать нужный дом было нетрудно. Сын Вяземского оставил довольно точные координаты и даже нарисовал крохотную карту. По распечатке из Интернет-кафе я и ориентировался. Пришлось пройти почти весь поселок, ибо дача Вяземских располагалась на самой окраине, соседствуя с подступавшим к самому забору диким, а не ухоженным, как в поселке, лесом.

Дача оказалась огромной. За высоким глухим забором угадывалась внушительная усадьба, площадью не меньше гектара. Где-то там, в самой глубине, среди вековых, могучих дубов и мачтовых сосен, упиралась острием в небо и коричнево-черепичная крыша дома.

У калитки я обнаружил электрический звонок, несколько раз нажал на кнопку, но ко мне так никто и не вышел. В заборе не было щелей, сквозь которые можно было бы заглянуть внутрь. Но я проделал слишком долгий путь, чтобы теперь просто взять и отступить. Разбежавшись, я взлетел на забор, подтянулся на руках и заглянул во двор. Там царило забвение.

– Что это вы делаете? – остановил меня резкий окрик.

От неожиданности я сорвался с забора. Передо мной, пылая праведным гневом, стояла сухонькая старушка под зонтиком, подчеркнуто-интеллигентного типа, явно из людей старой закалки. Она заметно меня боялась и настороженно следила за каждым моим движением.

– Здравствуйте, – сказал я, поднимаясь с земли и отряхиваясь. – Вы все неправильно поняли. Видите ли, я приехал из провинции, к Вяземским. Хотел передать им привет от старого знакомого.

На старушку мое объяснение не произвело должного впечатления. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она ощупывала меня скептическим взглядом, всем своим видом показывая, что не верит ни единому моему слову. Должно быть, человека из провинции она представляла себе совершенно иным. С косматой гривой волос и густой бородой, например, в лохмотьях и с каменным топором в руках. А тут перед ней стоял вполне прилично одетый молодой человек, пусть и с помятым после бессонной ночи и всего пережитого лицом.

– Вяземских нет, – заявила она таким тоном, будто на самом деле хотела произнести: «Убирайтесь вон!».

– А вы случайно не знаете, как их можно найти? – спросил я. – Хотя бы Михаила.

Услышав знакомое имя, старушка немного смягчилась. Похоже, она перестала принимать меня за мелкого воришку.

– А вы, правда, из провинции? – поинтересовалась она.

Вздохнув, я выудил из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение и протянул ей. Она долго, с видимым пристрастием, изучала мой документ. Потом отдала назад.

– Так вы из газеты, – выдохнула она с сожалением. – Что ж, идемте ко мне. Я вас чаем напою.

От такого предложения я не мог отказаться. За вихрем головокружительных событий я совсем забыл о том, что надо время от времени питаться. И только при упоминании о чае мой желудок радостно-тяжко взвыл, требуя положенное ему по природе.

Жила старушка по соседству. По пути она призналась, что каждое утро пешком обходит поселок, совершая прописанный доктором моцион. А потому многое видит и многое знает.

– Я ведь тоже когда-то была замужем за академиком, – говорила она. – Это был прекраснейший, умнейший человек. Жаль, что он умер молодым. Ему не исполнилось и девяносто четыре…

Звали мою неожиданную собеседницу Анастасия Леопольдовна. Жила она совершенно одна, вдовствовала, доживая в Кашповке свой век и обижаясь на детей, выбившихся давно в люди и крайне редко приезжавших навестить ее.

На плечах Анастасии Леопольдовны лежала забота об огромном деревянном доме, выстроенном, очевидно, еще в тридцатые годы. Несмотря на то, что внешне дом выглядел внушительным и крепким, здесь все же чувствовалось скорое приближение упадка и запустения. Едва я переступил порог, как меня посетила мысль о том, что время здесь течет по-иному. Будто бы оно слилось с древними, потемневшими и кое-где изъеденными жучком стенами, и с невысокой старушкой, доживающей свой век в тихом и мирном одиночестве. Казалось, будто буйная круговерть современной жизни обходит стороной эту обитель прошлого.

Хозяйка заставила меня тщательно вытереть у порога ноги о коврик и тут же разуться, затем предложила тапочки, оставшиеся еще от ее покойного мужа, и проводила меня в ванную комнату. Пока я мыл руки, она терпеливо дожидалась с той стороны двери. Потом проводила меня в кухню. По пути я успел рассмотреть длинную просторную прихожую, украшенную по стенам картинами неизвестных мне мастеров, но в комнаты заглянуть не удалось, так как все двери были плотно закрыты. Следуя за старушкой, я в очередной раз поймал себя на мысли, что сравниваю ее не с хозяйкой дома, а с некой древней и таинственной хранительницей средневекового замка. Ощущение это усиливал мягкий полумрак, царивший в прихожей. Хозяйка не стала зажигать свет, видимо, просто из привычки экономить.

Кухня оказалась под стать всему дому – громадной. Высоченные потолки и стены были отделаны опаленной на огне лакированной ореховой рейкой. В центре кухни стоял длинный стол орехового же дерева, вдоль стены тянулся сделанный когда-то, видимо, на заказ, изящный, но массивный буфет.

– Могу предложить вам только скромное угощение, – извиняющимся тоном сказала старушка. – К сожалению, времена былого достатка давно ушли. Сейчас я существую на пособие для нищих, которое наше государство гордо называет пенсией.

Она ловко накрыла на стол. Скромное угощение показалось мне райским. Мы пили чай из настоящего самовара, растопленного щепками, ели белые, сдобные булки с маслом и крыжовниковым вареньем, и говорили о жизни. К теме Вяземских удалось подойти лишь минут через пятнадцать.

– Вам я могу кое-что о них рассказать, – произнесла Анастасия Леопольдовна. – Вяземские были очень странные люди. Какие-то замкнутые и нелюдимые. Они всегда держались обособленно. Когда мой муж был еще жив, мы еще как-то с ними общались, но после его смерти наши отношения стали натянутыми и не заходили за рамки общения двух не близких соседей. Они вечно что-то творили за этими высокими стенами. Говорят, ставили какие-то эксперименты. Еще мой покойный супруг, Модест Яковлевич, говаривал, что хорошим это не закончится.

– Вы говорите – были, почему? – удивился я. – Разве они умерли?

Старушка испуганно огляделась по сторонам, наклонилась через стол ко мне и зашептала:

– Два дня назад сюда приехали все три сына Вяземского. Такое случалось только в дни самых ответственных опытов. Они работали в научной лаборатории отца, в Москве, а здесь у них устроена частная лаборатория. Старшего Вяземского с ними не было. Сыновья по обыкновению закрылись, а утром исчезли.

– Как исчезли? – не понял я.

– Бес-след-но, – зловеще и раздельно, по слогам, ответила хозяйка. – Я плохо сплю по ночам, и слышала какой-то странный шум, доносившийся со стороны их усадьбы. А утром отправилась к ним, хотела пристыдить, но… Ворота были открыты. Я вошла внутрь и не поверила своим глазам. Дом был пуст. Абсолютно, как будто его только что построили. Не осталось ничего – ни мебели, ни ковров, ни обоев. Даже лампочки исчезли. А главное, неизвестно куда подевались сыновья Вяземского. Не иначе, как сам дьявол призвал их к себе. Знаете, поговаривали, что они работают над созданием машины времени, и не безуспешно…

– То есть вы хотите сказать, что Вяземские исчезли в одну ночь вместе с лабораторией?

– Вы поняли меня совершенно правильно, молодой человек, – склонила чуть вбок голову Анастасия Леопольдовна. – Они исчезли, словно растворились в воздухе. Сначала я подумала, что они отправились в Москву. Пыталась связаться с ними по телефону. У меня записаны телефонные номера всех Вяземских. Но уже два дня не могу до них дозвониться. Звонки все время обрываются короткими гудками, будто занято или испорчен телефон. Тогда я связалась со своей внучатой племянницей, Ритой. Она у меня умница, красавица. Работает лаборанткой в одном закрытом научном учреждении. Видели бы вы ее… Я попросила Риту съездить к Вяземским домой. Понимаете, меня стало одолевать беспокойство. Вдруг на дачу Вяземских забрались грабители или какие-нибудь бандиты? Знаете, их столько развелось. По телевизору каждый день говорят о новых убийствах и похищениях. Вот я и испугалась… Вчера Рита позвонила мне и отругала за то, что я дала ей неправильные адреса. Там, куда она ходила, живут совершенно посторонние люди. Но я не могла ошибиться, молодой человек! Мне восемьдесят семь, но я не жалуюсь на память.

Услышанное поразило меня. Если все, что говорила старушка, верно, то логично было бы предположить, что с семьей Вяземских профессионально разобрались те самые силы, которые уже успели инсценировать самоубийство Радзиевского и всюду преследовали меня. А значит, у меня отныне не оставалось даже потенциальных союзников.

– Я дам вам ключ, – решила вдруг Анастасия Леопольдовна, вставая из-за стола. – Вяземские всегда доверяли мне присматривать за их владениями во время своего отсутствия. Знаете, Кашповка давно стала другой. Теперь тут, в основном, живет городская, приезжая молодежь. Так называемая, «золотая» На мой взгляд, надо было их назвать по-другому. Совершенно невоспитанные и грубые люди, поверьте мне на слово. Слава Богу, здесь они не живут постоянно, а только бывают наездами. Из коренных, так сказать, кашповцев, ученых, которым когда-то государство даровало здесь дачи, остались только Вяземские и я. Между собой мы немного и общались… Сейчас найду вам ключ, он должен быть в шкатулке. Я сама запирала два дня назад двери их дома и ворота… Ага, вот он, держите. Можете сами все осмотреть.

Она принесла ключ, но сопровождать меня отказалась, сославшись на боязнь якобы обитавших там темных сил. Меня никакие темные силы не тревожили. Мне просто было не до них, поэтому я без колебаний взял у нее ключ.

Необъяснимая тревога охватила меня сразу, как только я вошел в ворота. Позже я понял, что вызвала это чувство тишина. Она была здесь тягостная и застоявшаяся, как на кладбище, когда лишь карканье ворон умело и незаметно вписывается в ее печально-траурные кружева.

Я шел по вымощенной декоративным булыжником тропинке, вдоль которой росли куцые голубые ели, резко контрастировавшие со стройными дубами и соснами, росшими по всему двору. Вокруг царствовал живительный, наполненный лесным озоном, воздух. Сам двор, казалось, нес на себе печать забвения, хотя хозяева исчезли всего два дня назад. Тем не менее, несколько аккуратно разбитых цветочных клумб выглядели пожухшими, детские качели уныло пустовали, слабо раскачивался вдали подвешенный к двум деревьям просторный гамак…

На крыльце я некоторое время стоял перед закрытой входной дверью, все никак не решался войти и ловил звуки изнутри. Все ждал, что дверь сама распахнется навстречу. Не дождался и вставил ключ в замочную скважину.

Из прихожей пахнуло застоявшейся затхлостью. Будто дом стоял в запустении не один десяток лет. Я вошел внутрь и в сумеречном свете, падавшем из оставшегося за спиной дверного проема, увидел лишь голые стены. Внутри дом казался огромным. Видимо, сказывалось отсутствие мебели. Я медленно переходил из комнаты в комнату, пугаясь гулкому эху собственных шагов, и везде натыкался на одну и ту же картину. Пугающе одинокие брошенные коробки комнат, зияющие звенящей пустотой глазница окон.

На первом этаже я обнаружил вход в подвал. Спустился туда, освещая путь свечей, которой меня на всякий случай снабдила Анастасия Леопольдовна. Подвал растянулся во весь периметр дома, и был разделен на две неравные части толстой прозрачной стеной из какого-то прочного пластика. Скорее всего, это и была домашняя лаборатория Вяземских. Здесь ставили они свои опыты, может быть, здесь и встретили свой последний день жизни…

Мне стало не по себе. Теперь не оставалось сомнений в том, что Радзиевский и Вяземские попали под пресс какой-то мощной, несокрушимой машины, подмявшей их под себя и размоловшей кости ученых в муку сразу, как только они стали для нее опасны. Но что за силу представляла эта машина? Неужели государство? Или были еще какие-то скрытые механизмы в этой запутанной истории?

Одолеваемый невеселыми мыслями, я вернулся к соседке. Анастасия Леопольдовна поджидала меня во дворе собственного дома, сидя на скамеечке с неизменным зонтиком в руках. Подле нее стояла небольшая дорожная сумка.

– Я собрала вам поесть на дорогу, – сказала она, гораздо более доверительно глядя на меня. – А еще у меня есть к вам огромная просьба. Кое-что я тут собрала для Риты, и хотела просить вас о том, чтобы вы передали это ей. Я объясню вам, как ее найти, а Риту предупрежу о вашем визите по телефону.

Признаться, просьба старушки меня не только удивила, но и обрадовала. Я сам собирался просить ее свести меня с Ритой. Мне хотелось переговорить с ней о Вяземских. Так что предложение Анастасии Леопольдовны оказалось как нельзя кстати.

Старушка торопливо написала в моей записной книжке адрес, нарисовала подробную схему и повторила на прощание:

– Я ей позвоню и предупрежу, что вы приедете. Она будет вас ждать.

Полтора часа спустя я снова брел по улицам Москвы. Судя по адресу, Рита работала в самом центре города. Найти ее закрытое учреждение не составило бы труда и младенцу. Правда, сперва меня одолели сомнения. По указанному адресу вдоль дороги тянулся длинный, глухой и высокий забор, сверху надежно опутанный спиралью колючей проволоки. На крохотной табличке над массивными воротами значилось: «Студия народных промыслов». Но когда я увидел, как надежно «студия» охраняется, у меня отпали всякие сомнения в том, что я пришел не по адресу.

В ожидании окончания рабочего дня я устроился на скамейке под каштаном на противоположной стороне улицы. Судя по всему, ждать оставалось недолго. Рабочий день в учреждении должен был вот-вот закончиться. Единственное, что беспокоило меня, так это то, как выделить в толпе работников «студии» Риту. Описывая ее, Анастасия Леопольдовна то и дело повторяла одно-единственное слово – красивая. Оставалось надеяться на то, что остальные работники «студии» физической красотой не отличались. Впрочем, известно, что для родственников свои дети и внуки всегда самые красивые.

Ровно в пять ворота учреждения распахнулись, и из них вывалила толпа народных промысловиков. Глядя на сухие, подчеркнуто казенные лица, я невольно усмехнулся. Хороша же конспирация. Ну кому в голову придет принять этих заумных людей, явно погруженных в ученые думы, за художников, резчиков по дереву, иконописцев… Но Риту я узнал сразу. Она была слишком хороша, чтобы я мог ошибиться. Анастасия Леопольдовна была права. Эта девушка была невероятно красива.

Сердце мое дрогнуло и затрепетало, когда огненно-рыжие, густыми волнами ниспадавшие на плечи, волосы жарким пламенем вспыхнули в толпе. Она вышла из ворот легкой, стремительной походкой, взглянула на хмурившееся небо, зябко передернула худенькими плечиками под светлым, осенним плащом, и, попрощавшись с кем-то из сослуживцев кивком головы, заторопилась по улице. Немного выждав, я двинулся следом за ней. Слишком близко не подходил, из соображений конспирации. За последние два дня я стал гораздо осторожнее, и уже ничему не верил. Рыжие волосы девушки служили прекрасным ориентиром в толпе прохожих. Они то всплывали, то исчезали в волнах бурлящего людского потока.

Нагнал я ее только у автобусной остановки, убедившись, что за мной нет слежки. Подошел к ней сзади и слегка взял под локоть. Она обернулась, тревожно распахнула веки и отпрянула назад, увидев перед собой совершенно незнакомого человека. В ее больших, изумрудно-бархатистых глазах плеснулся немой недоуменный вопрос, алые губки приоткрылись, но она так ничего и не произнесла. Просто стояла, молчаливо и настороженно глядя на меня. А я все никак не мог ею налюбоваться, не ожидал, что она окажется такой красивой. И не мог подобрать нужных слов, взамен тех, которые твердил по дороге.

– Меня зовут Дмитрий, – прохрипел я, наконец, с трудом совладав с волнением. – Я к вам от Анастасии Леопольдовны.

Услышав это, Рита успокоилась. Черты ее лица неуловимо смягчились, и она стала еще прекраснее. Легкая улыбка тронула ее губы.

– Ах да, бабушка Настя звонила мне, предупреждала, – кивнула она. – Что ж, идемте ко мне, не стоять же на улице. Вот-вот пойдет дождь.

Ее голос был так певуч и мелодичен, что, казалось, от одних звуков его должны расходиться тучи и распускаться цветы. Мы нырнули в автобус, проехали несколько остановок, храня молчание, затем вышли и минут десять шли пешком. Жила она в типовой многоэтажке, на седьмом этаже. Даже в лифте мы не обмолвились ни словом, с трудом выдерживая время, пока подъемный механизм не доставит нас на нужный этаж. Только открыв входную дверь своей квартиры, она сказала:

– Разувайтесь и проходите в гостиную. Чувствуйте себя, как дома.

Она растворилась где-то в глубине квартиры, а я неторопливо выполнил ее указания. Разулся в прихожей, там же на вешалку повесил отсыревшую куртку, посмотрелся в зеркало, с неодобрением отметив излишнюю худобу, вызванную переживаниями, пригладил волосы и, прихватив с собой сумку, прошел в гостиную. Комната не отличалась изысканной роскошью, но обставлена была со вкусом. Вдоль одной стены тянулся широкий диван с бархатной обивкой, по сторонам которого стояли два кресла из того же набора. Перед диваном, на овальном коврике, стоял журнальный столик с вазочкой, из которой торчали три искусственные розы. Напротив возвышалась стенка из светлого дерева: слева крыло с хрусталем, справа – с книгами, посреди место было отдано под теле- и видеоаппаратуру. В углу в большом вазоне стояли еще какие-то длинные, искусственные цветы, в другом – возвышалась этажерка, заставленная фарфоровыми статуэтками животных. На стене, в позолоченной рамке, висел портрет самой Риты. Я остановился у него и невольно залюбовался. Эта девушка словно создана была для того, чтобы с нее писать портреты.

– Это рисовал мой дедушка, – раздался позади меня ее певучий голосок.

Я смущенно хмыкнул и опустился на диван. Рита, переодевшись в легкое, расписное кимоно, вернулась в комнату, открыла бар и вынула из него бутылку красного вина и два бокала. Затем оттуда же появилась коробка с шоколадными конфетами.

– Извините, но в доме почти нет ничего съестного, – смущенно улыбнулась она. – Большую часть времени я провожу на работе. Часто задерживаюсь допоздна, иногда пропадаю там целыми сутками. Это сегодня я ушла пораньше, из-за звонка бабушки…

Я вновь почувствовал себя неловко.

– Муж, наверное, ругает вас за постоянное отсутствие дома? – не найдя ничего лучше, спросил я.

– О, нет, нисколечко, – внезапно развеселилась она. – У меня просто нет мужа, некому на меня ругаться. Ну что же вы, мужчина? Вино ждет вашей руки…

– Вы, наверное, проголодались, – сказал я, аккуратно наполняя бокалы. – Если позволите, у меня в сумке есть кое-какие продукты…

– Но я совершенно не умею готовить.

– Ничего, главное, пустите меня в кухню.

Она вновь залилась звонким смехом и в знак согласия слегка склонила набок голову.

– Но сначала давайте отметим наше знакомство, – произнесла она, первой поднимая бокал.

Потом она проводила меня в кухню. В сумке нашлись сыр, колбаса, консервы, спагетти, огурцы и помидоры, хлеб. Все это я купил по дороге. В отдельном пакетике лежали завернутые мне на дорогу Анастасией Леопольдовной отбивные. Там же находился еще один сверток, предназначавшийся Рите. Я отдел ей его, и занялся приготовлением ужина. Рита показала мне, где какая кухонная утварь у нее находится, и убежала в комнату.