Кто открыл Антарктиду. Военморы на шестом континенте

Совещание зашушукалось. Вроде бы Коммунистическая партия в лице своих флотских политорганов так никогда не ставила и не ставит этот вопрос. А со слов адмирала Акимова он оказывается таким примитивно понятным всем и каждому, что даже удивительно: почему его никто не ставил раньше? Да и сам недавний начальник штаба Черноморского флота об этом заговорил здесь, в океане, на отдельно взятом океанографическом судне, а не на каком-нибудь общефлотском партийном активе. Почему? Хотя спросить об этом у адмирала никто из присутствующих не решился.

Потом мы увидели, что к предложению Акимова на судне отнеслись по-разному. К сожалению, нашлись и такие, кто не понял или не захотел понять, какие новые возможности использования социалистического соревнования открываются за предложением начальника экспедиции. Но те, кто видел в умной, тонкой, психологически выверенной работе с людьми главное условие результата в любом деле, сумели применить новые рекомендации. И от этого заметно выиграла творческая атмосфера в коллективе.

Походные будни шли своим чередом. И даже сознание того, что впереди ещё месяцы плавания, не оставляло возможности расслабиться хоть на денёк. Все лаборатории и посты работали беспрерывно, ходовая вахта неслась, понятно, круглосуточно. Воскресенье от всех прочих дней отличалось только тем, что утром не было доклада начальнику экспедиции в конференц-зале полным составом походного штаба, а по необходимости в это утро Акимову докладывали отдельные должностные лица в его адмиральском салоне. А ещё в воскресенье можно было перед обедом позагорать и искупаться в бассейне, который заполнялся забортной водой всего на два часа.

Самый же ожидаемый день в длительном плавании – банный. Он был днём отсчёта времени, проведённого в море и оставшегося до возвращения домой. И в дневники записывали, и между собой делились, особенно во второй половине похода: «До Севастополя осталось …надцать бань». И действительно, несколько минут горячего душа приносили желанный отдых, хороший заряд бодрости и попросту возвращали к нормальной цивилизованной жизни. К сожалению, случалось это только один раз в десять дней.

Многие неудобства корабельной жизни в дальнем походе связаны с ограниченностью запасов пресной воды. Чистая питьевая, которая закупается в очередном иностранном порту за «золотые рубли», используется только для приготовления пищи. На различные технические нужды идёт вода, которую «варят» корабельные опреснители. Но пользоваться такой водой тоже дорогое удовольствие: опреснители пожирают большое количество топлива, запас которого тоже лимитирован.

А что такое опреснённая вода? Известно примерно тридцать способов опреснения морской воды. В частности, пресную воду из солёной можно получать путём испарения или дистилляции, вымораживания, использования ионных процессов, экстракции и много ещё как. Однако все способы требуют одинаково больших энергозатрат. К примеру, производство одной тонны пресной воды на мощных береговых опреснителях способом дистилляции стоит примерно один доллар. С уменьшением же габаритов опреснителей для возможности их размещения на судне (а значит, и их мощности) стоимость опреснённой воды очень быстро растёт в обратной пропорции.

Быт в плавании – вещь далеко не второстепенная. Если о нём сказать, что от него зависит многое, значит ничего не сказать. От него зависит главным образом моральная атмосфера в коллективе, которая почти полностью решает успех или неуспех дела, а иногда и судьбы замкнутых в ограниченном пространстве моряков.

Конечно, возможности современных судов несравнимы с теми, которыми располагали моряки на шлюпах, бригах, клиперах. И всё же… Ну вот, скажем, у тебя есть возможность встать под горячий душ один раз в десять дней. А как поддерживать гигиену своего тела в течение этих десяти дней? А как держать в чистоте своё нижнее бельё? А как офицерам держать чистыми форменные кремовые рубашки, которые стираются намного труднее, чем белые? Попробуй появись в кают-компании в несвежей кремовой рубашке. Будешь изгнан с позором – такова вековая офицерская традиция корабельной службы.

Рядовой состав, у которого нет кремовых рубашек, а в качестве рабочей формы на корабле он носит так называемую робу – штаны и рубаху навыпуск из плотной кондовой ткани, – давно изобрёл для себя уникальную «стиральную машину». Когда корабль на ходу, моряк привязывает свою грязную робу к шкерту (конец тонкого троса или просто прочная верёвка. – Авт.) и выбрасывает её с кормы за борт в бурлящую кильватерную струю. Работающие винты корабля добросовестно исполняют роль барабана стиральной машины, и через пять минут роба, даже если она была испачкана машинным маслом, абсолютно чистая. Остаётся только прополоскать в пресной воде. Но иногда бывает, что вытаскивать, кроме шкерта, нечего. Чуть зазевался, и роба… досталась акуле.

А для кремовых рубашек офицеров тоже «изобрели» походную «стиральную машину». Она ещё проще, чем для матросской робы. Берём всего три компонента: обычное цинковое ведро, наполняем его наполовину пресной водой и насыпаем туда много-много стирального порошка. В этот суперконцентрированный раствор помещаем кремовую рубашку. Лучше сразу три, потому что ведро, как правило, в дефиците, за ним выстраивается очередь. Иногда его даже приходится «выкупать», понятно, за какую «валюту».

Рубашки помещаются в ведро не для того, чтобы их стирать. Этот удивительно не отстирываемый кремовый материал кто-то когда-то придумал специально для изощрённой пытки офицерского состава в длительном плавании. Три его руками, не три, отжимай, не отжимай – всё равно до полной чистоты не отстираешь. Поэтому рубашки оставляем в этом суперконцентрированном растворе ровно на трое суток. А на четвёртые ты достаёшь их уже из какого-то киселя, в который за эти трое суток превратился твой стиральный раствор. Достаёшь очень скользкими, но… чистыми. Остаётся только прополоскать. И будет тебе счастье, когда высушишь и погладишь. И из кают-компании тебя никто не шуганёт, и на командирский мостик можно подниматься уверенно (к примеру, я имел разрешение находиться на командирском мостике в любое время суток), и самому приятно…

Командам Беллинсгаузена и Лазарева приходилось решать проблемы иные, чем нам. Поскольку баню на парусниках устраивали только при заходе в попутный порт или на какой-нибудь остров, где есть пресная вода, капитан 2 ранга Беллинсгаузен велел служителям бельё менять два раза в неделю и строго следил, чтобы ленящийся часто стирать белье не надел одну и ту же рубаху дважды, «потому как чистота и опрятность много способствуют к сохранению здоровья». А чтобы бельё также стирать два раза в неделю, в среду и в пятницу варили только в одном котле к обеду горох, а вечером кашу с маслом, в другом согревали воду для стирки белья.

Койки положено было мыть два раза в месяц, самые шлюпы и палубу два раза в неделю под парусами, а на якоре ежедневно. Для просушки матросских кубриков и других внутренних помещений в них аккуратно разводили огонь, а когда погода позволяла, обедали и ужинали на верхней палубе – «чтобы в палубах не осталось сырых от кушанья паров и нечистоты». Каждый вечер с 18 до 20 часов в палубах не разрешалось находиться никому – в это время внутренние помещения проветривались.

Для поддержания чистоты рядовые члены экипажа снабжались за казенные деньги по установленной «Описи». К примеру, на одного человека полагалось: постель 1, подушка 1, одеяло 1, простыни 4; комплектов белья льняных 11, фланелевых 7, чулков шерстяных 8 пар; матросских мундиров и фуфаек суконных 4, брюк суконных 2, брюк летних фламскаго полотна 6, рабочих фуфаек канифасных 4, рабочих брюк канифасных 4, шинель серого сукна 1, шапок кожаных теплых 1, шляпа круглая 1; сапогов теплых с сукном внутри 1, сапогов холодных 2, башмаков – 4 пары 13 .

Любопытно, как описывает в своём дневнике распорядок дня и быт на шлюпе «Мирном» мичман П.М. Новосильский.

«2 сентября… (1819 г.) Здесь кстати сказать о нашей морской жизни и препровождении времени. День у нас разделялся на пять вахт, или очередей, а именно: 1-я вахта с полудня до 6 часов, 2-я с 6 часов до полуночи, 3-я с первого до пятого, 4-я с пятого до девятого и 5-я с девятого до полудня.

В 8 часов поутру мы собирались в кают-компанию пить чай. Тут рассказывались новости, если были какие на ночных вахтах. Новости эти были бы не очень понятны для не служивших в морской службе. В 10 часов делали солнечные наблюдения, по которым вычисляли время на шлюпе; сравнивая это время с хронометром, получалась долгота места. Перед полуднем все офицеры являлись на палубу брать секстанами полуденную высоту солнца. Особенный звон колокола “рында” возвещал полдень, после чего каждый спешил вычислять широту места шлюпа в полдень.

В час сходились к обеденному столу, не роскошному, но всегда хорошо приготовленному; капитан Лазарев обедал и пил чай вместе с нами. В кают-компании всякий занимался своим делом; при том у нас была довольно значительная библиотека русских и отчасти иностранных книг; мы наперед условились, кому какие взять книги. Карты решительно изгнаны были на нашем шлюпе – капитан Лазарев не мог терпеть их. Хороший вечер обыкновенно проводили на палубе. Тут начинались забавы матросов; иные, собравшись в кучу, пели песни, другие занимались гимнастическими играми, и день оканчивался приятно 14 ».

В «ревущих» и «неистовых»

На атлантическом маршруте наши пути с Беллинсгаузеном вновь немного разошлись. Мы, не сбавляя ход, направились в первый порт захода для пополнения запасов – Луанду. После заправки топливом и пресной водой в Анголе отряд вновь вернулся на нулевой меридиан и продолжил подниматься в Антарктику именно по нему – вдалеке от «наезженных морских дорог», куда, кроме редких кораблей науки, не забредает ни одно судно. Транспортникам – это лишние мили, поэтому делать им там нечего, а у рыбаков – давно освоенные уловные поля далеко от Гринвича. Но нам именно здесь важно было сделать съёмку рельефа морского дна и провести другие исследования.

Беллинсгаузен после захода на Тенерифе взял курс на Рио-де-Жанейро и пошёл намного западнее нулевого меридиана. Экватор он пересёк успешно, минуя безветренные широты, и через полтора месяца относительно спокойного плавания был уже в Рио. Здесь он задержался на довольно продолжительное время – 22 дня. Понимая, что перед броском в антарктическую неизвестность это крайний тёплый и удобный порт, начальник экспедиции основательно подлатал шлюпы, ещё раз более надёжно укрепил их подводную часть, дал командам вволю отдохнуть и, сколько возможно было, накормил их местным изобилием фруктов для защиты от смертельно опасной в плавании цинги. Ну и самое основное – отправляясь в неизвестность, сделал максимально возможный продуктовый запас. Вот что он записал по этому поводу в своём дневнике.

«20-го привезли на шлюпы все для дальнейшего нашего плавания, а именно: два быка, сорок больших свиней и двадцать поросят, несколько уток и кур; ром и сахарный песок, лимонов, тыквы, лук, чеснок и другую зелень, собственно для служителей потребную 15 ». После солнечного и сытного Рио-де-Жанейро Беллинсгаузен повёл шлюпы курсом строго на юг, в холодные и неизвестные широты. «Мы направили плавание на Юг к острову Георгия, теми путями, где Г. г. Лаперуз, Ванкувер и Колнет искали острова Гранде, обретенные в 1765-м году Антонием де Ларошем в широте южной 45 °. Место сего острова и поныне на картах переменяют 16 ».

Решительно настроившись на отчаянное исследовательское плавание, Беллинсгаузен на следующий день после этой записи положил «Восток» в дрейф и отправил на «Мирный» свой ялик за Лазаревым, его офицерами и священником. На «Востоке» был совершён молебен «о испрошении у Господа Бога благополучного и успешного окончания предлежащего плавания». После чего на случай расставания шлюпов или гибели «Востока» начальник экспедиции передал Лазареву всё причитающееся служителям «Мирного» жалованье, а также «порционные деньги», полученные Беллинсгаузеном в Адмиралтействе. Также лейтенанту Лазареву была дана подробная инструкция о том, как действовать, если непогода разлучит шлюпы в океане.

Отсюда начался антарктический период плавания шлюпов «Восток» и «Мирный» в южных полярных широтах. Запись об этом капитан 2 ранга Беллинсгаузен сделал в своём дневнике 25 ноября 1819 года.

За иллюминаторами ещё проплывало марево тропического зноя, за бортом резвились стаи дельфинов, над самой водой порхали похожие на ласточек летучие рыбки, а в лабораториях гидрометеорологического отряда уже начался анализ ледовой обстановки в Антарктике. Особое внимание было уделено району в точке открытия шестого континента первой русской экспедицией, куда мы должны были подойти. Этим занималась специально созданная группа, которая регулярно принимала и анализировала информацию советского регионального метеорологического центра в Антарктиде – антарктической станции «Молодёжная» и фотоснимки с метеорологических спутников Земли.

По первым полученным данным, проход в точку открытия Антарктиды был закрыт паковым льдом (многолетний морской лёд толщиной более 2 метров в виде обширных ледовых полей. – Авт.). Хотя при тщательном анализе космического снимка у самой кромки шельфового ледника можно было различить полынью. Пройдём по ней или нет? На этот вопрос ещё предстояло ответить, как метеорологам, так и самим командирам океанографических судов.

Новый 1983 год мы встречали в «ревущих» сороковых широтах. Очевидцами немало написано о невероятно жестоких штормах, которыми славятся эти широты Южного полушария. А мы в них вошли при удивительно тихой, солнечной погоде, но уже без тропической жары. Кстати, последний день года уходящего ознаменовался необычным для нас, жителей Северного полушария, явлением. В этот день мы проходили точку, над которой Солнце находилось прямо в зените – склонение на него было равно 90°. Странное, никогда до этого не испытываемое ощущение. Мир вокруг тебя становится каким-то плоским, почти нереальным, потому что нет теней…

В наступившем же 1983 году Солнце для нас стало проходить с востока на запад не с южной стороны, а с северной. Иными словами, если раньше оно светило нам навстречу, то сейчас – в корму. И вообще, внимание Солнцу сейчас уделялось особое. Потому что с каждым днём плавания мы подходили всё ближе и ближе к полюсу солнечной радиации, который находится в Антарктиде. Объясняется это многими условиями. Прежде всего тем, что средняя высота антарктического континента значительно превышает среднюю высоту самого большого и самого высокого материка – Евразии, – равную 960 метрам. Средняя высота Антарктиды составляет более двух километров. Это послужило реальным основанием ещё для одного метафорического названия ледового континента – материк за облаками.

Следовательно, солнечные лучи на пути к поверхности антарктического материка проходят через меньший слой воздуха. К тому же воздух здесь отличается исключительной прозрачностью – в нём нет взвесей, какими богата атмосфера над другими континентами. А рассеяние и поглощение солнечной радиации обусловлено в основном наличием в высоких слоях атмосферы земной пыли и других взвешенных частиц, вызванных активной деятельностью человека. Поэтому и над нашим континентом солнечная радиация различна. К примеру, над большими городами, где запылённость и задымленность атмосферы выше, радиация значительно меньше, чем вдали от этих городов.

Здесь срабатывает и другая зависимость. Подсчитано, что в летние для Южного полушария месяцы – декабре-январе-феврале – количество солнечного тепла, поступающего на поверхность Антарктиды, достигает 30 килокалорий на квадратный сантиметр в месяц. Нигде больше на поверхности Земного шара таких больших сумм месячной радиации не наблюдается. Антарктида получает солнечной энергии больше, чем, к примеру, Африка. Но Африка её поглощает и потому раскаляется. А голубой континент, круглый год покрытый снегами и льдами, большую часть поступающей солнечной энергии (по наблюдениям, до 90 процентов) отражает обратно в космическое пространство.

Эти характеристики имеют значение не только для белого материка. Являясь гигантским накопителем холода, именно этот естественный холодильник и есть основной регулятор климата на нашей планете. Он формирует климат через океанические течения, которые уносят в экваториальные и дальше в северные широты огромные массы воды антарктического циркумполярного течения. Это – течение шириной 900-1000 км вокруг Антарктиды, которое и образует основные границы Южного океана.

Далее океан формирует температурный режим материков через динамику воздушных масс. И мало кто знает, скажем, в Воронежской области или в Крыму, что работающие в Антарктиде метеорологи дают главный исходный материал для того, чтобы можно было узнать, каким будет урожай в текущем году на воронежских чернозёмах, или какой будет зима на Крымском полуострове.

…Недолго мы наслаждались необычно «бархатной» погодой сороковых широт. Скоро зашипел, запенился океан. Как бы предупреждая, что не всё коту масленица – уже вошли в «ревущие» сороковые, а за ними ещё «неистовые» пятидесятые. Однако «Адмирал Владимирский» и «Фаддей Беллинсгаузен» с открытым забралом шли в эту открытую пасть антарктической преисподней, не имея возможности свернуть с маршрута своих героических предков.

На судне стали по-деловому готовиться к сильным штормам и возможному обледенению. Последнее намного опаснее шторма. Обледенение может идти средними темпами – один сантиметр в течение часа на верхней палубе и всех надстройках, быстрыми – три сантиметра за час и очень быстрыми – свыше этого. Очень быстро обледенение идёт, как правило, при температуре воздуха ниже минус 8°С и скорости ветра свыше 15 метров в секунду. При таких условиях лёд нарастает так быстро, что экипаж, поднятый по авралу весь до последнего человека, выбиваясь из сил, не успевает скалывать лёд, и, когда центр тяжести судна смещается выше допустимого, судно делает оверкиль – одномоментно переворачивается вверх килем. Выжить в такой ситуации не удаётся никому…

Предвидя возможное обледенение во время плавания в Антарктике, руководители экспедиции позаботились о том, чтобы ещё в Севастополе для нас был изготовлен специальный инструмент для быстрого скалывания льда. А если такой инструмент есть, тогда уже с большей уверенностью можно было надеяться только на самих себя, свою силу и выносливость.

Не исключалась и другая опасность – встреча со «щенком». Дело в том, что для мореплавания в Антарктике опасны не столько айсберги, сколько эти самые «щенки». Айсберг, даже небольшой величины, чётко высвечивается на экране радиолокатора своей надводной частью или на экране гидролокатора своей подводной частью уже на значительном расстоянии. В конце концов, в светлое время суток его можно увидеть за много миль в бинокль. «Щенок», на сленге полярников, это отколовшаяся от айсберга мало возвышающаяся над водой многотонная глыба льда, не обнаруживаемая никакими приборами и в плохую погоду не видимая в бинокли. Встреча со «щенком» – это гарантированная пробоина в корпусе судна, особенно, если это судно не ледокол.

Поэтому уже при входе в сороковые широты у нас на «Владимирском» начались интенсивные тренировки по борьбе за живучесть. Вначале люди вздрагивали, когда по судну раздавался сигнал аварийной тревоги. Звучали колокола громкого боя и по общесудовой трансляции старший помощник командира капитан 3 ранга Александр Геннадьевич Кудинов возвещал: «Пробоина в районе двадцать третьего шпангоута! Ниже ватерлинии! Носовой аварийной партии приступить к заделыванию пробоины».

Матросы аварийных партий, возглавляемые старшим боцманом Владленом Павловичем Парфёновым и боцманом Николаем Паркаловым, сломя голову неслись в нос судна, на ходу прихватывая клинья, брусья, раздвижные упоры, кувалды – всё, что необходимо для заделывания пробоин. С нижних палуб доносились топот бегущих ног, громыхание аварийного инструмента, громкие команды, доклады и… соответствующий случаю военно-морской мат как признак того, что работы по заделыванию пробоины вступают в свою решающую фазу.

Но наступали моменты, когда мы в своих офицерских каютах переставали быть лишь свидетелями происходящего, а становились его участниками. Тогда команда старпома касалась каждого из нас независимо от времени суток: «…Членам экипажа и экспедиции четвёртой и пятой палуб покинуть помещения! В индивидуальных спасательных средствах прибыть на шлюпочную палубу! Занять свои штатные места в плавсредствах!» И мы с Родинкой за секунды облачались в свою рабочую форму, спасательные жилеты и мчались на шлюпочную палубу к своему штатному баркасу, который уже висел на кран-балках, готовый к спуску за борт, прыгали в него, занимая заранее отведённые каждому из нас индивидуальные места.

«Адмирал Владимирский» имел на своём борту три гидрографических катера, оборудованных довольно вместительными каютами, один рабочий катер открытого типа и четыре моторных баркаса, каждый из которых мог вместить до 50 человек. Кроме того, на шлюпочных палубах находились похожие на небольшие бочонки спасательные плоты. Чтобы их спустить на воду, не требовалось применяемых для других плавсредств кран-балок с электрическими лебёдками. Достаточно нажать на педаль, находящуюся под «бочонком», как он выстреливался за борт. Ещё находясь в воздухе, он, как грецкий орех, раскалывался напополам, при этом открывался клапан газового баллона, и за 30 секунд плоский плот вырастал до размеров маленького спасательного островка, на котором могли разместиться 12 человек.

К тому же каждому из нас был выдан пробковый нагрудник, который необходимо было всегда держать наготове. Такой нагрудник имеет специальный подголовник, не позволяющий за бортом в воде захлебнуться даже потерявшему сознание, и светящуюся лампочку с блоком питания для обнаружения ночью на поверхности моря. Кроме того, мы получили по сигнальному патрону и брикету пищевого концентрата, который мог поддерживать силы оказавшегося наедине с океаном человека почти две недели.

Наверное, так, как проходили наши учения, начиналось бы и реальное бедствие, случись судну получить пробоину от «щенка» или айсберга. Но пока это были только тренировки, которые проводились почти каждые сутки. Люди должны были научиться не просто выполнять команды, а действовать автоматически и максимально точно. Испытывая немалые физические и психологические нагрузки, никто не ныл. В отличие от плавания в средиземноморских или тропических широтах, здесь каждый особенно отчётливо понимал, что цена победы в этой борьбе за живучесть равна цене поражения – это жизнь судна и его экипажа, твоя собственная жизнь.

А поддерживать такое мобилизующее состояние помогали наши бывалые мореманы, которые делились своими невыдуманными историями каждый день после обеда на взлётно-посадочной палубе. Почему именно там? И почему только после обеда? Чтобы ответить на эти вопросы, надо поведать об одной морской традиции.

В длительном плавании возникает парадоксальная ситуация: человек устаёт не потому, что растрачивает физические силы, а наоборот – потому, что недостаточно нагружает свои мышцы. Физиологи подсчитали, что в замкнутом пространстве корабля моряк передвигается примерно в двадцать раз меньше, чем в нормальных условиях на суше. По этой причине у моряков появляются признаки гипокинезии: ухудшается внимание, развивается раздражительность, уменьшаются физическая сила и выносливость, наступают общая слабость и апатия.

Эти изменения через сорок-пятьдесят дней плавания мне пришлось ощутить самому и наблюдать в поведении соплавателей, о чём расскажу позже. Но чтобы подобного не происходило или хотя бы происходило не так заметно для себя и окружающих, надо заставлять себя двигаться как можно больше дополнительно к тому, чего от тебя требуют твои обязанности. И поэтому каждый день после обеда, во время положенного по корабельному распорядку дня послеобеденного отдыха, все свободные от вахт и работ, выбирая самые просторные на верхних палубах места, парами, втроём, вчетвером начинают ходить по кругу довольно быстрым шагом.

В зависимости от конструкции корабля на нём могут быть «большой круг», «средний» и «малый». Когда появляется усталость, шаг замедляется. И вот уже образуются отдельные группы беседующих. Во время таких прогулок, как правило, обсуждают все насущные корабельные проблемы, рассказывают разные байки, порой самые невероятные. И, конечно, – невыдуманные морские истории. Но особенно разрастается круг слушателей, когда кто-то из бывалых делится своим штормовым опытом. Есть же золотое правило: лучше учиться на опыте других, чем на своих ошибках.

Кстати, даже у меня, тогда ещё молодого капитан-лейтенанта, была такая история. Случилось это в Средиземном море во время февральского шторма при пересадке группы офицеров штаба Средиземноморской эскадры с тяжёлого авианесущего крейсера «Киев» на плавбазу «Виктор Котельников». С «Киева» спустили за борт штатный трап, по которому мы спускались до его нижней площадки, а потом, улучив момент, когда подпрыгивающий на высокой волне баркас находился ближе всего к трапу, просто очертя голову прыгали в опять начинающий низвергаться вниз баркас. Прыгали с одной-единственной надеждой, что там нас в любом положении поймают сильные руки матросов из команды баркаса…