Люди. Звери. Остановки

Всю дорогу назад они ехали практически молча, слушали музыку, изредка перебрасывались какими-то ничего незначащими фразами, настроение испорчено не было, просто было хорошо вот так вот чувствовать друг друга рядом, и зачем собственно что-то говорить. Время ужина уже давно минуло, но есть почему-то не хотелось, просто ехать, просто музыка, просто хорошо. Мосты пролетели только-только, в зеркало было видно, как охрана перегораживает дорогу полосатыми шлагбаумами.

Лена уютно пристроилась на плече и будто задремала, проснулась от ощущения того, что они уже никуда не едут.

– Мы дома, – Лена сонно огляделась вокруг, потом сладко потянулась, закинув руки на затылок. Сколько соблазнительного до неприличия было в этом изгибе! Горячая волна вновь прокатилась у Семёна внутри, он запустил мотор, и авто, жалобно взвизгнув резиной, вылетела на набережную. Он мчался, не разбирая дороги, девушка с немым вопросом взирала на него, в глазах её плясали весёлые чёртики. Резкий поворот бросил машину в какой-то двор-колодец, там было почти свободно и Семён с разгона чуть не врезался в стену. Они даже не сообразили, как оказались на заднем сидении, задыхаясь и путаясь в одежде, наконец начали рвать друг друга на куски.

Старушка подошла к открытому окну, слабые уши ещё улавливали звуки вокруг, правда телефонный звонок пришлось сделать на всю громкость, так что соседи по коммуналке вздрагивали, но что делать, с неудобствами совместного проживания чужих друг другу людей в одной квартире, приходилось мириться. Что-то там внизу происходило. Какая-то незнакомая машина стояла у стены напротив, её покачивало из стороны в сторону, изнутри доносились стоны и завывания. Бабка с минуту оценивала ситуацию, и, поняв, что человеку, который эти звуки издаёт совсем не больно, а скорее наоборот, крикнула в окно:

– Что ж вы делаете, охальники, щас милицию позову, бесстыжие ваши рожи! Находящиеся в машине не слышали и не могли её слышать, да и, если это было так, то вряд ли подобные замечания придали их поведению благопристойность.

«Во выводит, шельма… Лань подзаборная!» – подумала старуха, слушая, как невидимая ей женщина наслаждается сама и даёт возможность какому-то счастливцу насладиться собой… и улыбнулась грустно.

«Не спится тебе, дуре старой» – поругала она себя и зашаркала тапочками на кухню, гнусавя под нос «Помню, как-то я молодушка была…».

Праздников Семён не любил, видимо передалось от отца, тот говорил, что в нашей стране по малейшему поводу пьянка, и не важно, то ли мы в космосе всех опять обогнали, то ли на пушечном лафете везём в мир иной очередного генсека. В постсоветском пространстве праздников стало много больше, смысла в них, платформы и, если хотите, идеологии, не осталось совсем. Но Новый год деть было некуда, а тут ещё какое-то непонятно откуда взявшееся и не понятно кому нужное Рождество. Тоже, блин, истинно русский праздник!

Семён метался по магазинам, наступил уже год следующий, а он, мерзавец, маме так и ничего не подарил и ошибку эту очень хотел исправить к Рождеству. Наконец, после долгих мытарств он понял, что вот именно ЭТО ей понравится и облегчённо выдохнул: «Заверните, пожалуйста! «Настроение сразу пошло вверх, хорошо бы вернуться и не застать её дома, будет как раз время подготовить сюрприз. Мама вернётся, а в спальне у неё горит мягким уютным светом торшер, чего она, действительно, портит зрение вечерами, когда читает под этим тусклым, видавшим виды, бра. По-моему, здорово, думал Семён, паркуясь у парадной, свет в окнах квартиры не горел, отлично, значит дома никого! Подарок Светлане Петровне понравился:

– Спасибо, Сёмочка, что-то такое мне и хотелось, только как-то не собраться, то времени нет, то денег. Дорогой, наверное? Зачем ты, сынок, так тратишься?

– Мамуль, не греши, куда мне ещё тратить, а для тебя… Сама понимаешь… Мать обняла сына, на глаза навернулись слёзы:

– Внуков бы, – чуть слышно произнесла она.

– Нуууу, не начинай, – Семён терпеть не мог этих разговоров, даже намёки, которые проскакивали всё чаще, раздражали его, но сдерживать себя приходилось.

– Так, всё, прекращаем тут сырость разводить, – с наигранной строгостью подытожил он.

– Всё, всё не буду, ужинать пойдём, я перцев нафаршировала, как ты любишь, – мама направилась на кухню.

Звонок в дверь остановил её на полдороги. Кто это может быть, на ночь глядя? Гостей вроде не ждали. На пороге стояла женщина, раньше Семён никогда её не видел.

– Ой, Зиночка, здравствуйте, проходите, – визит явно порадовал хозяйку.

– Вот приехала сестру проведать, Маша всё хворает, летом дочку присылала, сейчас дай-ка, думаю, сама навещу, душа-то болит, Света, родная кровь ведь…

Светлана Петровна понимающе закивала.

– Я, собственно, на минутку. Семён, тут Лена тебе письмо передала, – брови у того удивлённо поползли вверх. Женщина оценивающе смерила парня взглядом и протянула плотный, наглухо запечатанный конверт, надписей на нём никаких не было. Семён сел на диван в своей комнате и долго рассматривал его, всё не решаясь открыть. Что-то подсказывало, что вскрой он его и полетит, покатится сердце в какую-то бездонную пропасть, всё круто и непоправимо изменится… Страшно… В руках была рождественская открытка, обыкновенная такая. «Сёма, с рождеством тебя! Дай тебе бог, что самому хочется. А полянку нашу у озера наверняка занесло снегом, я часто её вспоминаю, и ял этот небось примёрзший где-нибудь стоит. Прости, что я уехала и даже не оставила адреса и телефона. Мы ведь бабы – дуры, давно известно. Мама собиралась к тётке, а я долго себе пальцы выкручивала, чтобы не написать, но не выдержала, как видишь. На работу ещё через четыре дня, шатаюсь тут одна по квартире из угла в угол, есть чем время занять, да как-то… Полянку-то нашу снегом занесло… точно… напрочь. А адрес у меня такой… Целую. Лена.»

Светлана Петровна несмело заглянула в комнату сына, тот не спеша складывал в дорожную сумку какие-то свои вещи.

– Ма, у меня поезд через четыре часа, к понедельнику вернусь, – она нисколько не удивилась сказанному и не стала задавать вопросов.

– Поужинать-то мы всяко успеем, да ведь, Семён? – улыбнулась лукаво.

В спальне уютно горел торшер, Светлана Петровна стояла у окна, наблюдая, как сын садится в трамвай, который идёт до «Василеостровской».

«Успеет до закрытия метро» – подумала она, и вслух, не боясь быть услышанной, повторила, – Внуков бы…

Галочка

Он всегда напоминал мне мушкетёра, хотя видел их я только в кино. Длинные волнистые волосы с проседью почти до плеч, аккуратные усы, не хватало только шляпы с пером и шпаги на боку. Михаил Александрович зашёл в мой кабинет и молча остановился перед столом, в руках у него был лист бумаги.

– Что сие у Вас в руках, сударь? – настроение мне пока никто не испортил.

– Рапорт на отпуск, точнее на все отпуска, которые я ещё не отгулял в этом году, – он сделал паузу, – а потом на пенсию, всё хватит. Стар я уже по области мотаться, жлобов всяких по районам гонять, пусть вон, молодые бегают, тридцать календарей за плечами, да и внуки уже подрастают.

– Ну, твоё желание закон, не могу отказать ветерану оперативно-розыскного движения, – улыбнулся я, кого на район твой ставить только, есть предложения?

– Подумаю, Саныч, скажу позже.

Андрей появился в отделе сравнительно недавно, ещё не совсем привык к этому ритму, к какой-то неспешной постоянной суете и атмосфере перманентного ожидания неизвестных пока событий, которые на его глазах уже не раз за это короткое время переворачивали всё с ног на голову, переносили окончание рабочего дня на неопределённое время, шутя и играючи опрокидывали выходные в напряжённые и порой страшные будни. Я часто замечал его нехорошо изумлённые глаза за стёклами очков, когда прямо на пороге приходилось разворачиваться и лететь неизвестно куда. Хорошо, хотя бы было понятно зачем.

– Ну как тебе у нас? – я вызвал его к себе, – тяжело, может как-то не комфортно или ещё что-то в этом роде? Понимаю, раскрытием убийств ты никогда раньше не занимался. Дело для тебя новое. Осваиваешься? – проявлял я чуть ли не отеческую заботу и стыдился собственного лукавства.

– Я на «земле» работал до этого несколько лет, с лёгкой небрежностью процедил он, – там и не такое бывало.

– Свободен пока, – холодно произнёс я. «Каков наглец», подумал. Но парень мне этот определённо начинал нравиться. На «земле» он работал, гляньте-ка на него. Что вы там делали, на «земле» вашей? Ныкали заявления и строчили «отказные»? Сам это проходил, не вынес оттуда ни знаний, ни умений, ни навыков каких-то полезных, не попал бы опером в убойный отдел, точно бы моя хрупкая психика не выдержала такой безысходности и пришлось бы уволиться, поймал себя на мысли я.

– Район свой курировать отдашь Андрею, – Миша сидел справа от меня за столом для совещаний, Андрей напротив.

– Он сотрудник молодой, район относительно спокойный. Как раз пооботрётся, присмотрится, что к чему, ну, и заодно поймёт некоторые нюансы нашей деятельности.

– Саныч, тогда через неделю там совещание итоговое, мы бы поехали вместе, с руководством познакомлю и, вообще, с кем нужно.

– Не вижу никаких препятствий, – отхлебнул я уже остывшего кофе.

– Ты самое главное не тушуйся, Андрюха, – они мчали по трассе ранним туманным утром. Михаил Александрович удобно расположился на переднем сидении и тоном опытного наставника увещевал своего молодого коллегу:

– Надо съездить в район, посидеть на совещании, болтовню эту послушать, гривой покивать, в общем поставить галочку, понимаешь?

Андрей лихо обошёл большегруз, Миша вжался в сидение.

– Ты эта… как его, поаккуратней немного, всегда гоняешь так? Андрей криво ухмыльнулся и чуть сбавил скорость.

– Так вот, – переведя дух продолжил он, – руководители там адекватные, в прокуратуру сходим. Я тебя представлю всем, кому нужно, что б знали, что у них куратор новый. Если посидеть предложат, рюмку там опрокинуть. Не отказывай. Надо галочку поставить, что б запомнили тебя. Ну, а по работе я тебе объясню всё.

Райотдел милиции являл собой унылое зрелище. Площадка перед зданием давно уже просила нового асфальта, в середине её располагалось углубление, что-то вроде широкой и пологой воронки, залитой грязной водой осенних дождей. Посередине этой лужи плавала дохлая кошка. Обшарпанная двухэтажная бетонная коробка неопределённого землянистого цвета тоже оптимизма не добавляла, то же самое, если не хуже, можно было сказать и о внутреннем убранстве этого дома скорби. Картину дополняла такая же безрадостная серая улица с домами постройки времён сына «Кузькиной матери», с разбитым тротуаром и дорогой в колдобинах.

«Дааа, попал – подумал Андрей, – это ж не место, подлость просто какая-то. Блядство, сифилис и змеи, ни дать ни взять». Он дёрнул сигарету из пачки и грустно закурил.

Совещание началось бодренько. После вступительной речи начальника один за другим на трибуну поднимались руководители различных уровней, кто-то быстро и чётко докладывал о своих грандиозных успехах, в чём была особая стратегия: чем увереннее и быстрее говоришь, тем меньше у слушателей возможности вставить слово или задать неудобный вопрос. Кто-то начинал издавать звуки, больше похожие на блеяния овцы, и такой докладчик, как правило, был обречен на публичное унижение, которое только если не заканчивалось улюлюканьем и бросанием в говорившего гнилыми помидорами.

– Слово предоставляется куратору нашего района от Управления уголовного розыска полковнику милиции Волкову Михаилу Александровичу, – объявили присутствующим.

Миша сделал лицо и попёрся к трибуне. Вещал он ту же ахинею, как и все предыдущие ораторы, к тому ещё было добавлено его природное косноязычие, которое невозможно было вытравить, как армейскую синюю наколку на плече, так, чтобы следа не осталось. Андрей затосковал. Какие «одухотворённые» лица вокруг, сколько в них жизни, злой и весёлой энергии, желания творить, побеждать и проигрывать, верить и ошибаться. Он едва улыбался уголками рта над собственной иронией, глядя осторожно по сторонам, Михаила конечно же никто не слушал, какая-то тётка с жуткой химической завивкой и толстыми яркими губами, склонив голову набок, откровенно спала, никого не стесняясь, Андрей стал прислушиваться – не захрапит ли.

– ….шите представить вам нового куратора района майора милиции Кривцова Андрея Валерьевича, – выхватил издалека Андрей голос Волкова. Он встал и обвёл зал взглядом. На него смотрели сотни две равнодушных глаз.

«Здрасьте», – чуть было не брякнул он, но вовремя спохватился, слегка кивнул головой и уселся на своё место.

Прокурор, уже немолодой степенный мужчина, молча протянул Андрею руку, его лицо ничего не выражало, Андрей смутился и молчал, стоя посреди его просторного кабинета. Не произнеся ни слова, тот подошёл к шкафу, нырнул куда-то руками и поставил на стол початую бутылку коньяка, три рюмки и хрустальную вазочку с конфетами.

– Я как бы за рулём, – слабо запротестовал Андрей, но тут же получил ласковый, но оттого не менее ощутимый тычок в бок от своего старшего товарища.

– Молчи, дурак, я же говорил, что галочку поставить надо, – зашипел он в ухо Андрею и одарил прокурора льстивой улыбкой.

День клонился к вечеру и Михаил Александрович начал проявлять некоторую обеспокоенность, Андрею непонятную, пару раз отходил в сторону и с кем-то что-то живо обсуждал по телефону. На вопрос Андрея, как скоро они поедут обратно, неизменной скороговоркой отвечал: «Погоди, погоди, не торопись». Наконец, Миша плюхнулся на переднее сидение авто и оценивающе посмотрел на Андрея.

– Ну, как тебе район? – спросил он.

– Полное говно. Тухляк какой-то. Тут, наверное, только пьяные колхозники друг за другом с ножами бегают и баб своих вокруг изб с топорами гоняют, – презрительно бросил Андрей.