Демоны брельского двора

Тот заплатил им, продав дворец Арно, и поселил его в Торене. Однако же принц время от времени исхитрялся удирать в город и устраивать попойки, во время одной из которых и спалил Игорный квартал. Потом приключилось ферштенбреттское сватовство, в результате которого они едва унесли ноги с земли воинственных потомков древних римеров, чуть не околев от холода в северных лесах. На обратном пути они завернули Лигорию: принцу непременно нужно было взглянуть на принцессу Этель – его «будущую невесту», поскольку, вот незадача, любовь всей своей жизни он совершенно не помнил. Там их в очередной раз едва не прирезали, а потом не сгноили в каменном мешке. В последние годы Меченый вспоминал эту авантюру почти с теплотой, однако в те времена он несколько иначе смотрел на вещи. Он не отличался ни чрезмерно живым воображением, ни излишней впечатлительностью, однако перед глазами его постоянно проигрывалась сцена, в которой он сообщает Эрнотону, что его сын и наследник брельского престола схвачен стражей королевы Гизеллы и брошен в темницу, либо прирезан в подворотне каким-то отрепьем. В следующем видении его уже разрывали конями на площади святой Марсалы. Хвала Создателю, их похождения удалось скрыть от короля. Меченый был почти счастлив, оказавшись в родном Пратте.

Арно же был назначен комендантом крепости в Мирелле Наместнику провинции было строжайше наказано следить за тем, чтобы ни один ростовщик не дал принцу денег в долг. Тот, однако же, очень быстро обзавелся друзьями и повторил свой старый трюк. Правда, уже больше так не транжирил, скорее всего потому, что было некуда. Последние месяцев восемь, по донесениям, его королевское высочество вело себя исключительно благонравно: вставало с рассветом, обходило посты, отстаивало службу в храме, питалось солдатской похлебкой и раздавало жалованье сирым и убогим. В карты не играло, на дуэлях не дралось, почтенных горожан до сердечного приступа не доводило, девиц не портило. По вечерам читало трактаты и жития пророков. Оставалось только дождаться, когда у него прорастут ангельские крылья. Отец расчувствовался и разрешил отпрыску вернуться в столицу.

Внизу послышался шум отодвигаемой мебели и шаги. Игроки расходились. Сид Рохас продолжал стоять на галерее, вглядываясь в узкую светлую полоску на горизонте. Светало. В саду появились две фигуры и прошли прямо под ним: Далия Эртега и щенок Дамиани. Они остановились у фонтана. Сид не слышал, о чем они говорят, ветер доносил до него лишь обрывки фраз.

Командор смотрел на девушку. Ее успех при дворе можно было назвать ошеломительным. Все говорили только о ней. Ну и еще о безродной танне Нелу. Даже король вчера после приема поинтересовался у него, что он может сказать о девице Эртега. Красивая и на альду Монтеро очень похожа, ответил Меченый, а так вроде бы девица как девица, что про нее скажешь, он ее и увидел-то в первый раз на этом приеме (о встрече в парке он предпочел умолчать). «Однако ты слышал, как она уделала Дамиани? Как ей только удалось уговорить Ресмеля?», не унимался король. Рохас был вынужден признаться, что это первое, о чем он услышал по возвращении. Девица, по всей видимости, не промах, нехотя проговорил он, поняв, что король от него не отстанет, и знает толк в удачных стратегиях. Однако, чему удивляться, подобные мелкие хищницы при любом дворе не редкость. Эрнотон задумался и после некоторой паузы объявил, что он определил ее во фрейлины принцессы Мелины. «Надеюсь, она научит ее не только кичиться умом, но и пользоваться им». По мнению Сида, идея была несколько сомнительной. Король, похоже, тоже не испытывал уверенности в верности своего решения, потому приказал ему приглядывать за ней.

Парочка у фонтана пришла в движение. Щенок, по всей видимости, постепенно распалялся и норовил то и дело взять девицу за руку и упасть на колени, отзвуки его голоса были наполнены страстью. Та высвобождала руку и отступала на пару шагов. Ответов ее было уже совсем не слышно, однако Сид, за годы во дворце повидавший немало таких сцен, не сомневался, что общество альда Дамиани уже порядком ее утомило, и она была бы счастлива от него избавиться. В голосе щенка уже зазвучал гнев: очевидно, он обличал предмет своей любви в отсутствии взаимности. Утомившись гневаться, он перешел к мольбам. Затем последовали угрозы: Сид ясно расслышал прозвеневшее «тогда я умру!». Судя по всему, подобная сцена имела место быть не в первый раз, во всяком случае, девчонку она не слишком проняла. Стоило бы прийти на ей выручку, однако командор не двинулся с места, продолжая наблюдать, как Дамиани собственными руками хоронит свои шансы. Демонья матерь, что за идиот? Подобным образом можно вести себя с женщиной только в том случае, когда она уже от тебя без ума, но всячески старается это скрыть. Тут командор подумал, что парень выглядит совершенно свихнувшимся, и есть повод вмешаться и прикончить его под предлогом спасения чести девицы. Момент был самый благоприятный. «Камилла будет в ярости», вздохнул он.

Меченый спустился вниз и медленно двинулся вдоль аллеи. Одна его часть питала тайную надежду, что танне Эртега все же удастся вернуть разгоряченного кавалера в русло светской беседы. Вторая, обуреваемая демонами, была настроена чрезвычайно кровожадно. А нечего ему было писать про тебя дурацкие стишки и ухлестывать за твоей будущей женой, шептали ему демоны. И вообще, они ведь все у тебя в печенках сидят, эти дружки Арно. За будущей женой? Сид на мгновенье удивился, однако вынужден был согласиться. Кто знает, возможно, он и в самом деле женится на ней. В конце концов, когда-то он имел глупость пообещать ей это.

По мере того, как он приближался к фонтану, голоса становились все громче и отчетливой, указывая, что развязка близка. «Оставьте меня!» раздался женский возглас, и в предрассветной мгле мелькнуло молочно-белое плечо. Демоны в душе командора Сида Рохаса по прозвищу Меченый запели литанию…

Рохас, поморщившись, допил кислое пойло и растянулся на соломенном тюфяке, кишащем клопами. Перед его внутренним взором предстало лицо Далии Эртега с двумя шаровыми молниями вместо глаз в тот миг, когда она встала перед ним, заслоняя от него Дамиани. Командор подумал, что он был несправедлив, обозвав ее мелкой хищницей. С определением «мелкая» он, похоже, промахнулся.

8

Альд Дамиани отбросил книжку со скабрезными историями, которую он пытался читать, и в очередной раз отпустил несколько проклятий в адрес Меченого и альды Монтеро. После злополучной дуэли прошло уже несколько дней. Вчера мучавшая его лихорадка спала, и он начал понемногу вставать с постели. Вскоре ожидалось возвращение Арно, и Дамиани не хотел предстать перед ним в столь жалком виде. Позвав слугу, он с его помощью попытался привести себя в порядок, после чего бессильно повалился обратно на кровать.

Каждый день он ждал, что она придет. Ее тень неотступно и незримо преследовала его. Какое-то недолгое время, после того, как она вернула ему имение, он был счастлив думать, что небеса ниспослали ему ангела, дабы спасти его несчастную, погруженную в вечный мрак душу, напоить его иссушенное сердце родниковой водой любви. Быть может, он влюбился в нее с первого дня, когда она он думал, что она вызывает у него лишь презрение и жажду мести. Однако он ощутил себя в ее власти лишь во дворцовом саду, куда он пригласил ее прогуляться исключительно из вежливости – нельзя было позволить себе выглядеть как неблагодарный крестьянин. С этого дня началась его новая жизнь. У него в ушах до сих пор стояло журчание фонтана, отдаленный смех придворных и шелест молодой листвы, в то время, когда она шла рядом с ним, молчаливая и таинственная. Дальше все было как в тумане, он ничего не помнил, им попеременно владели то горячка, то озноб. Она завладела всеми его помыслами и его существом. Легкий взмах ее веера казался ему смерчем, сшибающим его с ног. Шло время, а она оставалась далека, как звезда. Она благосклонно выслушивала поток его горячечного бреда, ласково улыбалась, мурлыкала что-то успокаивающее, предназначенное охладить его и образумить, но и вселить надежду, однако не становилась ближе к нему ни на йоту. Их словно разделяла незримая стена. Страдания его день ото дня становились все сильнее. Теперь она представлялась ему ангелом смерти, сотканным из мрака, частичкой адского пламени, который явилась в мир людей, чтобы сжечь его дотла и вернуться обратно.

Он был возмущен, он пытался бунтовать. В моменты гнева он вновь обретал ясность ума и трезвость суждений. С глаз его словно спадала пелена, и он отчетливо видел, что никакой сверхчеловеческой дивной красоты в этой девушке нет, что она ни в чем не превосходит других придворных дам; что меньше, чем кто-либо она походит на ангела, будь то ангел света или тьмы, что ее помыслы и устремления совершенно заурядны и прозаичны, что она старается добиться прочного положения при дворе, заставить других забыть о своем происхождении и признать себя равной всем прочим, снискать дружбу и благорасположение влиятельных людей и вернуть себе былые почести и привилегии семьи Эртега, а заодно и имущество, разумеется. Ему также становилось совершенно очевидно, что она его вовсе не любит, что он ей нужен лишь как часть свиты, что она приручила его, чтобы похваляться своей победой, а заодно и лишить его возможности вредить ей. Что, наконец, ему нужно просто уехать на какое-то время, и это наваждение рассеется само собой.

Однако каждый раз он никуда не уезжал, и сами собой рассеивались только его припадки смелости и решительности. Когда он смотрел в ее глаза, то чувствовал головокружение, словно смотрел вниз с высоты, и желание броситься вниз. Так манит бездна, так влечет пучина. «Подожди, не покидай меня, – говорила ему бездна, – быть может, я смогу полюбить тебя когда-нибудь. Разве может такое чувство, как твое, не пробудить ответное чувство? Я холодна, одинока и озлоблена, я боюсь любви, я жду того, кого не устрашат неприступные стены моей крепости, того, кто осмелится пойти на штурм, того, кто не убоится летящих в него стрел и низвергаемой кипящей смолы». Каждодневные штурмы раз за разом оканчивались полным провалом, и проводить их было все труднее, ведь теперь за ней, когда она не находилась при принцессе, постоянно кто-то таскался. Кловис клялся себе, что с него хватит, однако стоило ему вновь заглянуть в ее глаза, как его голову вновь заволакивало туманом. «Ну а чего же ты хотел, -шептала ему медово-золотая бездна, – я горда и своенравна, я не потерплю, чтобы меня брали наскоком, словно какую-нибудь горничную. Такие твердыни сдаются только после пристойной осады. Прояви постоянство и терпение, и ты будешь вознагражден».

Он попытался последовать этому совету, но осаждающее войско оказалось истощено и измотано раньше самой крепости. Он подумывал о том, чтобы похитить ее: пару раз ему приходилось прибегать к подобным маневрам, и, оказавшись взаперти, девицы становились куда сговорчивее. Однако бездна вспыхивала и гневно светилась в ответ на эти мысли, категорически не советуя ему даже помышлять о подобном святотатстве, и он в ужасе отрекался от своего замысла.

Он чувствовал, что медленно теряет рассудок. В ту злосчастную ночь ему наконец-то удалось остаться с ней наедине, и он совсем обезумел. Хлипкую плотину, заграждавшую ревущий яростный поток, в который превратилась его душа, смело, и он в исступлении изливал на нее все свои переживания, страдания и муки. Она была потрясена, она дрогнула, она готова была сдаться, но проклятый Меченый все испортил. И все же он победил, как ему казалось: она безрассудно бросилась на его защиту. Однако на следующий день она не пришла его навестить, и в последующие дни так и не появилась. Было понятно, что это не случайность, и что женщина, испытывающая хоть малейший интерес к мужчине, вряд ли станет вести себя подобным образом, однако он ничего не желал понимать и возлагал вину на девичьи легкомысленность, рассеянность и забывчивость, а также желание его посильнее его распалить.

Стук в дверь раздался словно гром в тихой летней ночи. У Кловиса заныло сердце, как и каждый раз, когда кто-то приходил. На этот раз не зря – на пороге стояла Далия Эртега.

– Как вы себя чувствуете, дорогой Кловис? – спросила она каким-то странным тоном, холодным и резким, совершенно диссонирующим с заботливыми словами, и уселась на стул перед его кроватью.

– Вполне сносно, а теперь, когда вы пришли, и вовсе прекрасно. Спасибо, что навестили меня.

Против его воли в голосе его прозвучал упрек.

Она ничего не ответила. Немного помолчав, она принялась пересказывать какие-то дворцовые сплетни, однако в глазах ее горел какой-то мрачный, даже зловещий огонь. Кловис неотрывно смотрел на нее, пытаясь понять, что происходит.

– У вас что-то случилось? – с беспокойством спросил он.

Она удивленно на него посмотрела и пожала плечами. Затем глубоко вздохнула и с усмешкой ответила:

– В некотором роде да. Случилось. Я повздорила с танной Монтеро пару часов назад.

Дамиани вздохнул с некоторым облегчением. Женские дрязги были делом привычным, понятным и безопасным.

– Альда сообщила мне, что я просто грязная безродная севардская шлюха, и мое место в самом дешевом притоне.

– Она так сказала? – вытаращил глаза Кловис. Камилла была довольно вспыльчивой, но чтобы опуститься до оскорблений, приличествующих лишь уличной торговке?

– Да. Хотя, наверное, я сама виновата, – глаза Далии неожиданно весело сверкнули. – Я ей сказала, что заберу у нее командора Рохаса.

– Вы что…? – Кловису показалось, что он ослышался.

– Я указала ей на командора и сказала: «Он будет моим. Я заберу его у вас», – терпеливо пояснила Далия, словно растолковывая что-то тупому ребенку. – Не стоило этого говорить, но кто бы мог подумать, что ее это так расстроит. – Она заметно повеселела. -. Кроме того, я устала от ее колкостей и попыток меня задеть. Может, и в самом деле стоит ее проучить и забрать у нее командора?

– Как можно забрать живого человека? Он же не вещь, – пробормотал Кловис, совершенно растерянный и подавленный.

– Так же как забрала у нее и вас, – фыркнула она. – И уж кому бы возмущаться, да только не вам, уж я-то наслышана о ваших похождениях. Или, может быть, вы уверены, что командор не захочет уйти ко мне? – спросила она с деланным беспокойством.

Кловис, который ни в чем подобном уверен не был, лишь оскорбленно поджал губы.

– Думаю, я вполне во вкусе Рохаса. Впрочем, вряд ли из этой затеи выйдет что-то путное. Лучше заняться добычей покрупнее. Скоро возвращаются принц Арно. И принц Фейне. И королевский бастард. Кроме того, остается еще король, – она говорила неспешно и задумчиво, накручивая на палец длинное жемчужное ожерелье. – Вы бы на кого поставили? Вы так на меня смотрите, как будто я говорю невесть что. Впрочем, вы правы, это очевидно – ставить надо будет на того, кому я больше понравлюсь.

– Как вы можете так со мной? – взорвался Дамиани, оставивший попытки что-либо понять. – Зачем вы мне все это говорите?

Она удивленно вздернула бровь.

– Почему нет? Мы ведь с вами друзья.

– Мы не друзья! Я признался вам в любви и сделал предложение выйти за меня замуж!

– Неужели вы еще на что-то надеетесь? – изумилась она. – Мне казалось, мой ответ очевиден, и нет нужды произносить его вслух.

– Вы надо мной смеетесь. Вам доставляет удовольствие мучить меня, я это ясно вижу. Вы пришли сюда, чтобы поиздеваться над несчастным влюбленным, к тому же раненым, – с горечью бросил он. – Как вы жестоки!

– Дорогой друг, – задушевно произнесла Далия, – если вы попробуете поменьше жалеть себя и побольше – других, вам это только пойдет на пользу, поверьте мне.

Сделав над собой усилие, он сел на кровати, тяжело дыша.

– Я знаю, что вы меня не любите, но я надеялся, что, возможно, однажды, когда вы узнаете меня получше, вы полюбите меня…

– Хорошо, я скажу вам прямо, раз вы не хотите понимать по-другому. Я знаю вас достаточно. И не полюблю никогда.

Он уже не слушал ее, он смотрел ей в глаза, ожидая ответа таящейся в них бездны. Бездна равнодушно молчала, на этот раз не расточая ни уговоров, ни обещаний. «Как же так? – потрясенно вопрошал он ее. – Ты ведь мне говорила, ты мне обещала…». «Ты просто болван, – снизошла до ответа бездна. – Я ничего тебе не обещала. Ты сам все это выдумал. Не впутывай меня в свои дела».

– Нет, вы мне обещали! – выкрикнул он, продолжая диалог с бездной, бесстыдно отрекшейся от своих противоречивых указаний. Девушка вопросительно посмотрела на него; он понимал, что ведет себя как безумец, но ничего не мог с собой поделать. – Вы обещали, что полюбите меня, обещали пусть не словами, но глазами, голосом, улыбкой! Вы мне лгали! Вы… вы использовали меня, чтобы привлечь внимание и добиться успеха при дворе! Вы играли мной! Вы надо мной смеялись! Вы хотели мне отомстить за ту чушь, что я болтал о вас! О, вы не простили меня, верно? Эртега никогда не прощают, не забывают и не знают пощады!

– Наконец-то вы все поняли, – заявила она, поднимаясь. – Что ж, теперь, когда вы знаете, какая я дурная женщина, вам лучше позабыть меня.

– О нет, я вас не забуду! – Его сотрясало бешенство пополам с отчаянием. – Я заставляю вас заплатить за все. Вы любите играть – ну так мы еще сыграем!

– Не советую, альд Дамиани, вы плохой игрок, да и карты у вас никудышные, – засмеялась она и направилась к выходу.

– Я вас уничтожу! – задыхаясь от ощущения собственного бессилия и унижения, бросил он ей вслед. Он чувствовал, что переходит ту черту, когда пора замолчать, чтобы сохранить остатки уважения к себе; где-то в глубине его сознания мелькнула мысль, что завтра его воинственный порыв улетучится, он сильно пожалеет о том, что сейчас наговорил, что ему будет за себя стыдно, однако он не мог остановиться. – Я знаю, чем вы занимались в Арласии – да, я знаю об этом, мой лакей встретил человека, который узнал вас! – До этого момента он не придавал значения росскозням слуги, полагая, что его друг обознался или просто несет околесицу, однако теперь, когда у него неожиданно вырвались эти слова, по ее лицу он понял, что все это правда, – Я всем расскажу это! Никто не захочет даже разговаривать с вами, и даже король вам не поможет! Можете забыть про свои победные планы! Вы просто грязная севардская шлюха, и ваше место в самом дешевом притоне! Будьте вы прокляты!

Она стояла на пороге и молча смотрела сквозь него, словно задумавшись о чем-то. Кловису внезапно стало жарко, он почувствовал, что пот льется с него ручьем. Все внутренности его как будто горели. Он вдруг явственно ощутил в воздухе запах горелой плоти. Он захотел закричать, но горло словно было перехвачено железным обручем. Потом вдруг стало холодно, откуда-то потянуло сыростью и могильным тленом. Его вдруг объял дикий животный ужас, однако он по-прежнему был не в силах произнести ни звука. Внезапно к нему пришло ясное осознание того, что он не переживет эту ночь. Никогда в жизни ему не было так страшно. Он зажмурил глаза, а когда открыл их, то обнаружил прямо перед собой Далию, державшую в руках один из миниатюрных парадных арбалетов, лежавших на столе, которые он собирался подарить своим маленьким племянникам. Она неторопливо достала из колчана стрелу и зарядила арбалет, после чего посмотрела на Кловиса. Во взгляде ее не было ни гнева, ни угрозы – только бесконечная, равнодушная, ледяная пустота.

– Я, возможно, уже и так проклята, – произнесла она, наводя на него арбалет.

9

Амато Мальвораль шел по длинному коридору центральной части дворца, увешанному портретами королей и картинами с батальными битвами, периодически останавливаясь, чтобы рассмотреть одну из них. Он был одним из немногих, кто это делал – обитатели дворца мало интересовались историей и искусством. Торен был практически пуст – на рассвете придворные и министры отправились с королем на трехдневную охоту в замок Мулине, давая возможность слугам отмыть огромную резиденцию. Можно было себе представить, как обрадовался альд дель Мулине перспективе кормить подобную толпу в течение несколько дней. Однако от чести принимать у себя в гостях короля и его свиту уклониться было невозможно, даже если она грозила разорением, чем совершенно беззастенчиво и пользовался августейший монарх. Говорили, что подобное гостевание экономило королевской казне до двадцати тысяч золотых в год.

Далия Эртега, не слишком любившая охоту, в Мулине не поехала. Свою нелюбовь к этому популярному развлечению она объясняла тем, что ей жаль несчастных животных, но хронист давно заметил, что она избегает ездить верхом. Не то чтобы она плохой наездницей, скорее причина крылась в том, что лошади ее побаивались, нервничали и частенько норовили сбросить с себя. Как бы там ни было, она отговорилась недомоганием и собиралась провести несколько дней в доме танны Дуарте. Амато приехал во дворец, чтобы составить ей компанию по дороге. Проходя мимо двери, ведущей в восточное крыло, молодой человек краем глаза заметил какую-то суматоху в примыкающем коридоре. Он остановился и посмотрел внимательнее. У одной из дверей в самом конце коридора собралась толпа горничных, что-то взволнованно обсуждающих. До него доносились обрывки фраз «И он ей говорит, вы мол мне изменили, но я жестоко отомщу за мою поруганную любовь и разбитое сердце… а она ему: не смейте мне грозить, иначе вам конец…и вот, полюбуйтесь, на следующее же утро – да что ты несешь, брехня все это – да как брехня, Венсен своими ушами все слышал, он тут был, пока его хозяин не позвал – да он брехун, твой Венсен, это все знают – надо спросить эту чуму, она наверняка что-то знает – куда же она подевалась, когда она нужна, никогда нет ее …»

С противоположной стороны приближалось несколько гвардейцев. Амато с удивлением увидел в их числе Меченого, которому полагалось быть в Пратте. Хронист, повинуясь какому-то внутреннему чувству, направился к загадочной двери, уже по пути вспомнив, что именно в эту часть дворца поместили раненого альда Дамиани – недалеко от комнаты лекаря – и… кажется, именно в эту комнату.

– Что здесь произошло? – строго осведомился он у одной из горничных, дождавшись, когда гвардейцы зайдут внутрь.

Та всплеснула руками и запричитала:

– Бедный молодой тан, это что же такое деется, а? Ужас-то какой!

Толпа заахала и с новой силой загалдела.

– Тан альд наложил на себя руки, – доверительно сообщила ему другая служанка, крепкая баба лет тридцати пяти, когда он, отчаявшись получить объяснения, попытался прорваться к двери. – Не видать ему следующей жизни, как своих ушей. Теперь демоны будут протыкать его раскаленными прутьями три сотни лет, потом три сотни будут сдирать с него каждый день заново кожу, а к утру она будет нарастать снова, а последние триста лет…

Амато не стал дослушивать, что произойдет с несчастным самоубийцей напоследок, прежде чем душа его воплотится в крысу, лягушку, или еще какую тварь, и решительно двинулся сквозь толпу. Неожиданно женщины расступились, и его буквально внесло в комнату.

Альд полулежал на кровати опершись на стену, держа в руке миниатюрный арбалет, который обычно прятали под плащом. В пустых невидящих глазах, устремленных в потолок, нельзя было прочесть ровным счетом ничего: ни страха, ни боли – может быть, только удивление. Белая рубашка была залита кровью, из груди торчала маленькая, почти незаметная глазу стрела. «Точно в сердце», подумал Амато. На полу валялся скомканный листок бумаги. Крайне мрачный командор, стоявший у кровати, поднял листок, пробежал глазами и усмехнувшись, протянул его хронисту.

– Это по вашей части…

Амато взглянул на листок.

«О бессердечная, надежды и мечты ты одним словом погубила…»

Сонет был ужасным, вполне в духе Дамиани, и Амато не смог удержаться от злорадства.

– Дело ясное, – бросил лейтенант, взглянув на Меченого. – Все из-за этой вертихвостки. Все они одинаковые, эти бабы, хоть девки простые, хоть…

Он не договорил и с горечью сплюнул, нимало не смущаясь присутствием дорогого ковра.

Меченый, по всей видимости, придерживался того же мнения, потому что при этих словах помрачнел еще больше и вместо ответа рявкнул:

– Всем заняться своими делами! И вам тоже, – добавил он Амато, бесцеремонно выхватывая у него из рук сонет. Выходя, хронист обратил внимание еще на один смятый листок на столе, в котором было написано что-то на старо-брельском, кажется, слово «возмездие».

Амато поднялся на верхний этаж дворца, где располагались комнаты, гордо именуемые «покоями фрейлин Ее высочества принцессы Мелины» и среди десятка одинаковых дверей нашла ту, на которой значилось имя. Далии Эртега

Дверь ему открыла сама Далия – очевидно, ее ужасная горничная опять где-то пропадала. Выглядела она так, словно и в самом деле была больна.

– Как я рада видеть вас, дорогой друг, – возвестила она скорбным тоном жреца на похоронах, – добро пожаловать в мои покои.

«Покои» представляли собой довольно большую, но просто отделанную комнату, обстановка которой состояла из кровати, шкафа, сундука стола, пары стульев и зеркала. К ней примыкала другая комната, предназначенная для служанки. Еще одна дверь вела в ванную. Амато прошел внутрь и сел на стул, а девушка без сил повалилась на кровать.