Бабочки улетают в рай

Иалу смотрел на него с нескрываемым удивлением: он и не предполагал, что у его друга столько всего намешано в голове. Вероятно, дело всё-таки в крови, как ни банально. Сам он считает себя индейцем, однако за последние поколения, с тех пор, как его прадедушка по прозвищу Острый Коготь женился на бледнолицей прабабушке, а мама вышла замуж за папу – сына просто американки и афроамериканца,  едва ли можно причислить их чадо к коренным краснокожим…

Джим выдохнул, как будто сошел с трибуны, закончив, наконец, сей монолог, хлопнул Иалу по плечу:

– Так и быть дружище, иду с тобой!

Внутренний голос не обманул Иалу.

Вопреки опасения Джима, в квартале их встретили вполне миролюбиво. Во всяком случае, с кастетами и пистолетами нападать никто не собирался.

–Эй, парень! – осмелев, окликнул Джим подростка в бейсболке. – Кто здесь у вас самый главный?

– Зачем он вам? – подросток громко хлопнул розовым пузырём жевательной резинки и тут же надул новый.

– Есть одно дело, – уклончиво ответил Джим.

– Самый главный здесь Рой, но никаких дел он с вами разбирать не будет, – снова хлопнув пузырём, уверенно замахал руками подросток.

– Почему не будет?

– Потому что у него дочь смертельно больна, – гордый своей осведомлённостью, торопливо сообщил подросток.

От неожиданности у Джима даже глаза полезли на лоб.

– А ну-ка веди нас, парень к нему, – протянул он подростку купюру. – А это тебе на жвачку.

Рой встретил молодых врачей, как ангелов, спустившихся с небес. Появление любого человека, носящего белый халат, сулило хоть призрачную, но надежду.

Но первая радость отца схлынула довольна быстро: молодые люди были слишком молоды, чтобы помочь его беде, перед которой отступили и хирурги с опытом и именем.

В доме пахло лекарствами, и царила та особая тишина, которая грозит вот-вот взорваться причитаниями и плачем. Рой старался не думать об этом, гнал беспощадные мысли прочь, как назойливых мух. С тех пор как погибла в автокатастрофе жена, Джессика – его единственная родная душа на этом свете…

Девушка была прекрасна, как шоколадная статуя, и даже казалось нелепым, что болезнь посмела коснуться такой красоты.

Чуть раскосые огромные глаза, джунгли восхитительных волос, лианами рассыпавшихся по постели – редчайшая чёрная жемчужина, достойная украсить царскую корону.

– Папа, у нас гости? – удивилась девушка и подняла голову на подушке.

Голос был слаб, а невидящий взгляд пытался нащупать очертания.

– Да, познакомься. Иалу и Джим – молодые нейрохирурги.

Девушка слабо улыбнулась и потеряла сознание.

Отец принялся обмахивать её полотенцем, дрожащими руками потянулся за беспрестанно стоящим на столике нашатырём.

– Она постоянно теряет сознание, – голос Роя дрожал, как и его большие сильные руки.

Джим даже сделал шаг назад, точно боялся, что несчастный отец прочитает в его глазах приговор «безнадёжна».

– Он ещё здесь? – спросила девушка, едва очнувшись.

– Здесь, доченька. И твой отец, и наши новые друзья – мы все здесь, рядом с тобой…

– Я вижу его…

Девушка вытянула руки вперёд, ощупывая пространство перед Иалу. – У него густые чёрные волосы и добрые карие глаза…

– Всё верно, – воспрянул духом отец. – А меня, а меня ты видишь?

– Нет…

Рой снова обречённо выдохнул:

– Никаких улучшений, она просто бредит. Она уже неделю ничего не видит.

– Но она сказала всё правильно, – возразил Джим. – У Иалу чёрные волосы и карие добрые глаза.

– Эх, сынок, сынок, поднял и опустил руку Рой. – Разве ты не видишь, что в этом квартале у всех густые чёрные волосы и карие добрые глаза?

Джим вздохнул.

– Если ты его видишь, хотя бы его одного, скажи нам ещё что-нибудь о нём: во что он одет и какого он роста, – снова появились упрямые искорки надежды во взгляде Роя.

– Он довольно высокий, – медленно, с трудом произнесла Джессика, –  в светло-сером костюме и носит очки.

– Всё верно, – призадумался Рой. – Но почему его ты видишь, а меня, своего отца, – нет?

– Потому что он спасёт меня…

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво посмотрел на Иалу Рой.

– Я видела сегодня сон, в котором я была бабочкой, а он мне заштопал крыло. Ему очень нравится спасать бабочек.

– Что ты такое говоришь… – испугался за рассудок дочери Рой.

– Я верю, я чувствую, я знаю, он и только он сможет меня спасти…

Безоговорочная уверенность девушки придала Иалу такую веру в счастливый исход операции, что он только отчаянно молился, боясь утратить хоть частицу этой снизошедшей на него силы.  Джим пребывал в состоянии какого-то лихорадочного возбуждения, но Иалу не сомневался, что в ответственный момент он будет лучшим ассистентом на земле.

… Отцу ничего не оставалось, кроме как уступить мольбам дочери. Конечно, при других обстоятельствах он никогда не доверил бы жизнь самого близкого человека незнакомому безвестному хирургу, вчерашнему студенту. Но беспредельная уверенность дочери передалась и ему, тем более, что шансов на спасение почти не было: опухоль разрослась стремительно, и её размеры значительно превышали критические. Поэтому он рисковал не жизнью дочери, а одним-двумя последними днями её жизни, правда, в обмен на довольно призрачную надежду на долгие годы здорового счастья.

– Пусть даже день… Сейчас время исчисляется для меня не годами, а мгновениями, как жизнь бабочки, но этой жизни хватает, чтобы принести радость многим, – Рой обхватил голову руками, и не понятно, с кем он вёл спор:  с самом собой или с Иалу и Джимом, подготавливающими аппаратуру к операции в будущем лазерном центре нейрохирургии, где всё необходимое оборудование было завезено ещё с вечера.

Вопреки всем прогнозам, макроаденома была прооперирована успешно, так что Рой мог теперь не одному светилу науки сказать в глаза: «Так значит случай безнадёжный?»

Правда, скептики по-прежнему утверждали, что радоваться рано, и в ближайшие пять лет могут появиться рецидивы. Не уже то, что удалось отвоевать у жизни хотя бы год, было чудом.

Не думала о том, что будет через год, и Джессика. Вернее думала так: всё будет хорошо, ведь он теперь рядом, в нашем квартале.

Через несколько месяцев состояние девушки не только не ухудшилась, но к ней полностью вернулось зрение, и она даже могла подолгу танцевать, не чувствуя усталости, но танцевать не хотелось.

И причиной грусти, Рой знал, отцовское сердце не обманешь, был никто иной, как молодой египтянин. Неужели он и впрямь не замечает (или делает вид?), что девушка от него без ума?

Рой и сам с радостью взял бы его в зятья, не взирая даже на то, что врач – белокожий, зато какие получатся красивые и умные внуки-метисы от такого союза.

Но это были только мечты…

Сколько нью-йоркских парней могли лишь мечтать о его красавице-дочери, а этому – только руку протяни, да думает, похоже, только о своей нейрохирургии.

Об уникальной операции разгласили газеты, о новом медицинском  центре заговорили. Невзирая на отчаянные протесты Иалу и Джима, Рой настоял- таки, что поможет погасить в кратчайшие сроки кредит на открытие центра. Дочери ближайшие годы нужно наблюдение, а в должниках он ходить не привык, и пусть он никогда не сможет сделать ничего такого, что хотя бы отчасти выражало бы степень его благодарности спасителям, уж от такой малости им отказаться стыдно, если, конечно, не хотят его смертельно обидеть.

… Иалу не то, чтобы не замечал, как смотрит на него девушка, но принимал её болезненную влюблённость за восхищение, вызванное благодарностью. Психологическая зависимость пациентов от врачей встречается не так уж редко, не стоит излишне заострять на этом внимания.

Даже сама мысль, что он может явиться причиной чьих-то страданий, была для него невыносима, и упрямо гнал её прочь…

… Вечер плотно укутался в вуаль сумерек, пытаясь остаться романтичным фоном среди топорщащихся каменных зданий, ведь влюблённых полно и в Нью-Йорке, хотя потерять голову гораздо проще где-нибудь в горах, а лучше  –  в приморском одноэтажном посёлке.

Впрочем, Джессика, наверняка, сказала бы «чушь!», так решительно она направлялась лёгкой пружинистой походкой в сторону центра нейрохирургии, где Иалу по своему обыкновению задерживался до глубокой полуночи.

Что ж, сегодня его ждёт сюрприз, который он запомнит надолго!

 В красном шёлковом платье выше колен, очень высокая, гибкая, как пантера, девушка была прекрасна, как сама ночь или египетская богиня Баст.

Заговорщицки улыбаясь, красавица проскользнула в двери медицинского центра.

На несколько секунд она остановилась у входа, так душно нахлынули воспоминания о боли, страхе и как это всё отступило под мягким, ободряющим и идущим из глубины души взглядом Иалу.

– Иалу, – тихо позвала девушка и тут же нахмурилась, вспомнив о новейшей системе видеонаблюдения, которая фиксирует каждый её вздох и решительно тряхнула тщательно расчёсанными длинными кудряшками.

Навстречу ей послышались шаги.

– Джессика? –  удивился Иалу позднему приходу девушки.

– Да, это я, – с вызовом ответила девушка.

– Что-то случилось? – заподозрил неладное Иалу.

– Случилось, и уже давно, – лихорадочно сверкнула глазищами Джессика. – С тех пор, как вы появились в нашем квартале.

Иалу смотрел на обличавшую с недоумением.

Джессика злилась на себя, а ещё больше на Иалу. Благоразумнее было бы провести этот вечер дома, но разрывавшая изнутри лавина настойчиво требовала сделать хоть что-нибудь, и девушка выскользнула из платья, под которым не было ничего, кроме тела без единого изъяна.

– Это  мой тебе подарок. Мне ничего не нужно взамен. Если, конечно, тебе нравится моё тело.

Ирония в голосе Джессики смешивалась с болью, и она передалась Иалу, как по невидимым электрическим проводам. Он не знал, как утешить, что сказать, чтобы она поняла: он не тот, кто сделает её счастливой…

– Джессика, я уже видел ваше тело, и, уверяю, едва ли найдётся мужчина, который усомнится в том, что оно прекрасно.

– И едва ли найдется мужчина, который так спокойно мог бы на него смотреть, как на картину или статую! – вышла из себя Джессика.

– Джессика, я врач…

– Звучит как «я бесплотный ангел», – лицо Джессики исказила нервная усмешка. – И знаете, что я скажу вам, господин доктор, не надо было меня спасать. Меня призвал  Господь, значит, пришло моё время. И открою вам секрет, бабочки не умирают, как кажется смертным. Мы улетаем сразу в рай.

– Джессика, тебя нельзя нервничать…

– Ах, спасибо за заботу, господин доктор! Премного вам благодарна! – Джессика истерично засмеялась. Она была несправедлива, и чувствовала это, но не могла остановится. – Вы заняты таким важным делом, вы спасаете бабочек, простите, человеческие души. Вы само совершенство без недостатков и пороков! Даже смерть вам подвластна! Вы, наверное, возомнили себя Господом Богом, но, Иалу, вы всего лишь второй после Бога!

Заплакав, Джессика бросилась прочь, переступив через сброшенные одежды.

Джим посторонился в дверях, пропуская Джессику.

– Второй после Бога… – друг даже присвистнул, повторив эти слова. – – Вот бы мне девчонка сказала такое…

– Ты хотел бы услышать эти слова от Джессики?

По взгляду друга Иалу понял, что не ошибся.

На столике в углу зазвонил забытый Джимом мобильный, хозяин нажал отбой и спрятал его в карман.

– Зря мы вообще сюда пришли, Иалу… Лучше бы ты договорился тогда с хозяином Вавилонской Башни…

Однако уже на следующий день Джим полностью изменил своё мнение.

36.

Луи Альберт ценил время, проведённое с собой наедине. В эти особые мгновения релаксации он любил поразмыслить о том, что уже успел сделать и о том, что ещё только предстоит.

Он не понимал людей, достигших всего и страдающих от пресыщения. Нет, нет, нет, он не из их числа и никогда не станет похожим на ребёнка, объевшегося клубничного эскимо и заработавшего ангину.

Едва покорив одну гору, он тут же принимался штурмовать новую.

Фильм о птеродактилях вышел на экраны, и хоть актриса в роли профессора смотрелась всё-таки, на взгляд Луи Альберта, малоубедительно, сама картина, а заодно и его главная  героиня стремительно завоёвывают зрительские сердца.

Планируется и продолжение фильма, но больше палеонтолога занимало другое: утром позвонил Симон. Ему удалось вывести самого что ни на есть настоящего детёныша динозавра. Как классифицировать особь и какие создать условия для наиболее благоприятного её развития – в подобных вопросах Симон, конечно, всецело полагается на опыт старшего брата. И он, Луи Альберг, с удовольствием поможет. Уже вечером он будет в Париже.

А пока он не спешил спускаться вниз с последнего этажа Вавилонской башни, где, как он сам в шутку говорил, «витал в облаках».

Но не так, конечно, как неудачники, в одних лишь мечтах. Облака так же реальны, как и он сам. А скоро среди них будут летать самые настоящие ящеры – они с Симоном создадут им все условия для этого. И пусть они пожрут часть обитателей планеты (надо заметить, не лучшую часть) он-то сам наверху, и посмеют ли крылатые детища тронуть своего создателя и его близких?

Луи Альберт самодовольно улыбнулся, в какое-то мгновение ему даже показалось, что первый ящер уже появился вдали и несся вперёд на немыслимой скорости, превращаясь на лету в самолёт… Он был уже был так близко, что Луи Альберт видел обезумевшие от ужаса глаза террориста-смертника…

Здание, сложившееся, как карточный домик, мгновенно окружили спасатели,  полицейские и журналисты…

… Джим не мог оторвать взгляд от экрана телевизора, только судорожно протянул руку к телефону.

– Алло! Сэмми! – голос его чуть дрожал. – Вавилонская Башня… И ещё один небоскрёб, чуть пониже. Два самолёта. Ты уже видел? Какая страшная трагедия… Если бы мы подписали тот контракт, мы были бы сейчас там, если бы были вообще…

37.

Рой закрывал на происходящее глаза так долго, как это только было возможно, но это, последнее, происшествие, это переходит все границы. И это творит ни кто-нибудь, а врач, который сам же говорит, что Джессике нельзя волноваться.

Иалу ожидал предстоящего разговора, даже был уверен, что на следующий день пожалует Рой. Он и сам бы так сделал, если бы был отцом Джессики.

– Иалу, что ты сделал с моей дочерью! – начал Рой с порога без предисловий. – Не думай, что я не знаю, откуда она пришла!

– Рой, не подумай обо мне плохого! Я никогда не позволил бы себе дотронуться до твоей дочери…

Рой покачал головой.

– Никогда не позволил бы… – передразнил молодого друга. – Эх, Иалу, Иалу, до чего ж иногда раздражает твоя правильность… Думаешь, я сам ничего не понимаю… Я даже думал сначала, ты предпочитаешь мальчиков и потому так неразлучен с Джимом. Если бы я не видел, как Джим смотрит на мою дочь… Они были бы замечательной парой, но, к несчастью, она любит тебя. Я говорю «к несчастью», потому что при всём бесконечном моём уважении к тебе, я должен тебе сказать… Да, Иалу, ты прекрасный человек и гениальный хирург, но ты живёшь не сердцем, а рассудком…

Рой поймал, как мячик, удивлённый взгляд Иалу и продолжал:

– Да. Да, это так, хотя, возможно, ты и сам не знаешь об этом. Твоя доброта, твоя самоотверженность – не спонтанные порывы души, ты РЕШИЛ, что должен нести свет. И я не говорю, что это плохо. Иначе ты и не стал бы тем, кто ты есть, ты не спас бы мою дочь. Но Джессика… Джессика живёт порывами и сердцем, и даже если выбирать одним лишь разумом, скажи, разве не будет Джессика прекрасной женой? Она умна, красива, и будет тебе прекрасной помощницей. С ней ты достигнешь любых вершин, скольких людей ты сможешь спасти!.. И, кто знает, может быть, со временем ты тоже полюбишь Джессику, если…

Иалу видел, как трудно даётся каждое слово гордому, а подчас и жесткому человеку, вынужденному по нелепой иронии случая предлагать свою дочь.

– Я очень состоятельный человек, ты сможешь открыть много филиалов…

– Я очень благодарен тебе, Рой, за оказанную мне честь. Твоя дочь прекрасна, и я очень уважаю тебя, но, пойми меня правильно, моей женой может стать ТОЛЬКО женщина с голубыми глазами, и это определено ещё до моего рождения.

Рой недоверчиво хмыкнул:

– Ты хочешь сказать, только «белая»?

– Нет, Рой! Я хочу сказать совсем не это!

– Что ни говори, Иалу, а ты объявленный расист.

– Рой?!!

– Только отъявленный расист может не влюбиться в мою дочь, – упрямо помотал головой Рой.

Как можно не влюбиться в Джессику, не понимал не только Рой, и этот кто-то страшно обрадовался, когда Иалу ему сказал:

– Теперь у тебя будут все шансы стать для Джессики самым главным на земле…

– Как так? – не поверил Джим.

– Я уезжаю из Америки, ты остаёшься за главного  в центре. И за Джессику тоже отвечаешь ты, – Иалу подмигнул и засмеялся.

– Куда ты уезжаешь? – не поверил Джим.

– Мне надоело жить умом, и я планирую жить впредь только сердцем и даже совершать время от времени безумства.

– На счёт безумств я даже не сомневаюсь,  – хмыкнул Джим.

Для начала Иалу решил вернуться в Египет и воплотить свою давнюю мечту…

Однако на родине чуда архитектуры –  пирамид – не нашлось специалиста, который взялся бы за проект плавающего острова. И Иалу решил искать архитектора в других странах…

Повсюду двери легко открывались перед Иалу, только однажды в Греции у входа в монастырь его остановил монах-отшельник.

– Вам сюда нельзя, – предупредил монах. – Это особое место, и если за ворота войдёт мужчина, осквернившийся с женщинами, с ним случится беда.

Ангел обогнал в небе голубя и торопливо примостился на ветку оливы, глядя на стоящих у ворот.

– Он охраняет ворота? – догадался Иалу.

Монах обернулся и снова с изумлением посмотрел на Иалу, пропуская его вглубь монастыря.

Ангел одобрительно махнул крылом.

Но в будни ангелы почему-то предпочитали оставаться невидимыми, или в каждодневных заботах просто не обращаешь на них внимания, зацикливаясь на мелочах.

38.

Эмма, наконец, появилась. Причём, с приятной новостью:

– Тебе букет от поклонника.

Договорились, что она передаст мне цветы в центре, у фонтана.

Элла обрезала челку, ровную, как у первоклассницы, и в каком-то простом джинсовом комбинезоне, с ровным шоколадным загаром и без косметики выглядела совсем девчонкой. Я даже узнала её не сразу.

Сама она, как оказалось, все эти дни, когда никто не мог до неё дозвониться, была в Египте с поклонником из Америки, с которым познакомилась в своём же агентстве. Но не меньше меня интересовало, что же произошло в клубе…

– Будет мне наука на всю оставшуюся жизнь не связываться ни с какими напарницами, – нахмурилась Эмма.

– То есть? – не сразу поняла я. – Ты хочешь сказать, что весь этот фарс с венками устроила Настя?

– Ничего себе фарс! – нервно рассмеялась Эмма. – Я, если честно, и не поняла сразу, откуда ветер дует, пока не объявился собственной персоной её муженёк, а я-то и не знала, что он – бандит.

– Так вроде бы Настя забрала свою часть, и вы решили забыть об этом до лучших времён.

– Я тоже так думала, но почему-то этого ей показалось мало… Но мне уже всё равно… В августе я  выхожу замуж и уезжаю в Канаду. Так что в мыслях я уже в подвенечном…

… Букет прислал Иалу.

Раньше мне дарили в основном желтые розы, и каждый думал, что ужас как оригинален. «Ведь ты же златовласка!», а у меня каждый раз сердце падало вниз: «К разлуке». И вдруг: ярко- красное чудо!..

Розы были огромны, как маленькие деревья, и было непонятно, каким чудом две недели они остаются такими же свежими, как в тот день, когда мне вручила их Эмма.

К букету прилагалось и письмо, самое прекрасное, нежное и страстное письмо в моей жизни. Не буду цитировать, потому что это очень личное, скажу лишь, что Иалу сделал мне предложение. Я была, конечно же, согласна, но жить по-прежнему хотела в России…

39.

… Архитектора звали Джозеппе. Он был ещё очень молод, но очень умён и талантлив.

Но главный талант таких людей в умении жить. Таким людям никогда не бывает скучно наедине с собой, потому что в их головах бесчисленно роятся самые невероятные идеи, и всё хочется воплотить, и везде надо успеть. Кто-то скажет, а что здесь уметь: бери и живи. Собственно говоря, и Джозеппе никогда об этом не задумывался в отличии от меня, например. Просто брал и жил. Вернее, жил и наслаждался. И бесконечно удивлялся, откуда у людей во многих странах пристрастие строить одинаковые или почти одинаковые дома-коробки. Поживёшь в таком годик-другой, и не заметишь, как сам станешь таким же правильным прямоугольным.

Джозеппе в этом смысле повезло. Он родится и вырос в особняке своих предков 16 века недалеко от Турина, в Александрии.

Красота – хорошая привычка. Джозеппе привык к ней с детства, а едва ему исполнилось шестнадцать, вопреки ярым протестам родителей пустился искать себя и, конечно, красоту, по свету, не признавая принципиально турфирм с их доброжелательно-докучливыми гидами. Джозеппе путешествовал один – на поездах, самолётах, автобусах, а чаще – автостопом. Потому что денег удавалось подзаработать на билет не всегда. Страница за страницей мир открывал перед Джозеппе увлекательнейшую книгу странствий.

Вопреки опасениям осёдлых предков, для которых появление в их благочинном семействе этакого бродяжьего духа было полной неожиданностью, Джозеппе умудрился в промежутках между перемещениями по свету закончить, переводясь из университета в университет, архитектурный факультет, причём, с отличием.

По этому поводу дома устроили благочинное торжество. А отец, подняв бокал, произнёс речь, в которой признал, что его старший сын имел полное право на собственный путь, и хоть он и не продолжает семейные традиции, как младший сын, который, как и полагается уважающему себя итальянцу выращивает виноград на земле, питавшей и их далёких предков, тем не менее и старший сын не посрамил их род.

–Зато ты увидел мир во всей красе, – миролюбиво заключил отец. – А это тоже многого стоит. И, надеюсь, ты понял, что нет места на земле великолепнее и уютнее нашей прекрасной Италии.

Отец был, несомненно, прав. Ни дождливый Лондон с его вечно набрякшими облаками, ни сказочник Стокгольм и даже беззаботный повеса Париж не могли сравниться с виноградной родиной его предков.

И всё-таки тщетно надеялся отец, что неугомонный сын его пресытился чужими красотами. Ещё столько неизведанного и даже непостижимого оставалось в этом мире.

К своим двадцати пяти годам Джозеппе был уже зрелым мужчиной, и в профессиональных кругах за ним упрочилась слава фантазёра- новатора, очень лестная для человека творческой профессии, и для архитектора – в частности. В действительности он новатором и был, а фантазёром… Пожалуй, скорее фонтаном идей, которые успевал воплотить раньше, чем они могли бы разлететься брызгами о землю. Вся жизнь его была сплошной воплотившейся мечтой, и сочинять иные мечты не было смысла.

В редкие минуты полного погружения в нирвану Джозеппе любил извлечь из огромного рюкзака, своего верного спутника, небольшой фотоальбом с венецианскими  гондолами на обложке и неспеша перелистывать страницы, хранившие под тонкой прозрачной плёнкой изумительные произведения архитектурного искусства, которые Джозеппе удалось запечатлеть во время странствий. Среди них были дом-рояль в Хауйнань, и дом-слон в Москве и дом-башмак в Пенсильвании… Но всё это Джозеппе считал лишь талантливой архитектурной забавой.

Сам он хотел создать ни больше – ни меньше – Чудо.

… Самое удивительное, что проект плавающего острова у Джозеппе был уже готов и преспокойно дожидался в кожаной клетчатой папке, купленной, кажется, в Шотландии, своего часа вместе с другими такими же гениально-сумасбродными проектами, одним из которых был дом-часы, естественно, с кукушкой, а другой – пятиэтажный дом-аквариум, но Иалу нужен был только остров.

– Это ни какой-нибудь плот с подогревом, а самый настоящий остров, очень прочный, из бетона и вспененного полистирола, со всей прилагающейся инфраструктурой, – нахваливал свой проект итальянец. – Края острова отгорожены, словно бортом,  похожей на естественную возвышенностью, чтобы не вымывался чернозём. Советую взять самый лучший – из центральной части России…

Иалу кивнул:

– Мы прекрасно друг друга понимаем. Не случайно мы оба из Александрии.

Джозеппе засмеялся географическому каламбуру, с наслаждением вдыхая  лавандовый воздух Прованса.

«Жизнь мудрее нас, и сама найдёт всему время и место. А звёздный час – он обязательно, хотите вы того или нет, наступит. Будьте готовы к нему, и будет вам счастье.»

(С сайта «Happy lady’s»)

40.

Иалу позвонил. Его голос – самый восхитительный из всех мужских голосов, которые мне когда-либо довелось слышать. Я не буду даже пытаться выразить словами: «высокий», «низкий», даже «бархатистый баритон» – все эти слова не могут точно передать те нюансы, за которые женщина любит ушами.