А зачем нам собака?

А теперь появилась возможность выходить с немолодым соседским Пифом. Во время наших совместных прогулок он иногда останавливался и грустно смотрел в сторону подъезда. Я не могла понять причину его плохого настроения, ведь гулять так здорово! Сейчас я понимаю, что, наверное, Пифу не нравился темп нашей прогулки или маршрут, а может быть, он просто скучал по своей хозяйке.

Пиф ее просто обожал. Мне запомнилась картина, повторявшаяся изо дня в день. Пожилая эффектная дама каждое утро, стоя в халатике перед зеркалом в коридоре, сооружала на голове замысловатый пучок с помощью шпилек и небольшого приспособления из накладных волос. Хотя навык был отработан годами, на это уходило минут десять. Все десять минут Пиф стоял сзади и медленно и равномерно лизал ей икры ног снизу вверх. Вероятно, пес догадывался о пользе ежедневного массажа. И делал он это с большим достоинством.

Маленький Пиф всегда выглядел довольно респектабельным, может быть потому, что он никогда не торопился. И еще: хотя обитал песик только на полу, а не на кресле или диване, он всегда требовал соблюдения определенной дистанции. Дело в том, что Пиф не переносил, когда посторонние ставили свои ноги рядом с ним, а посторонними для него являлись все, кроме хозяйки. Нельзя было именно стоять. Присесть на корточках рядом – пожалуйста, погладить или просто пройти мимо – тоже нормально. Но вот остановиться так, что перед мордочкой «французика» оказались бы чьи-то ноги – это не допускалось. Если кто-то забывал или не знал об этой особенности, то мог быть наказан резким броском с рычанием и коротким, не очень сильным укусом в ту самую посягнувшую на жизненное пространство ногу.

Считалось, что у Пифа плохой аппетит. Наверное, это было не совсем так, ведь он всегда съедал всё, что полагалось. Просто прием пищи сопровождался определенным ритуалом. Ему ежедневно предлагалось отварное мясо или докторская колбаса, порезанные на мелкие кусочки и разложенные на белом чистом листе бумаги. Кстати, осталось так и непонятно, почему на бумаге, а не на блюдечке, например, или не в специальной собачьей миске. Пес подходил к листу с «нарезкой» и долго с удовольствием обнюхивал еду. Потом, тяжело вздохнув, отходил куда-нибудь в сторону и укладывался так, чтобы иметь лист с мясом перед глазами. И так он лежал долго – несколько часов, иногда подходя и проверяя еду. Лежал до тех пор, пока тонкие кусочки мяса или колбасы не начинали слегка подсыхать и загибаться. Тут пес и приступал к обеду. Он предпочитал слегка подвяленное мясо.

Его хозяйка всегда считала, что песик голодает, а может быть, просто искала для себя развлечение и потому довольно часто дополняла собачий рацион хлебом с маслом. Это делалось так. Отрезанный кусок белого хлеба без корочки густо намазывался сливочным маслом, потом его клали на блюдечко и добавляли немного молока. Когда молоко впитывалось, хлеб нарезали на маленькие кубики. Собачку усаживали на стул, хозяйка садилась сбоку и ловко засовывала первый кубик прямо в пасть. В десяти случаях из десяти кусочек тут же вылетал из собачьей пасти по крутой параболе, ветви которой направлены вниз, и падал на пол. Точно так же пес поступал еще с пятью-шестью ломтиками, которые настойчивая хозяйка продолжала засовывать ему в рот. Но вот, наконец, еда распробована, и песик начинает жадно заглатывать все оставшиеся кусочки. Потом его спускают со стула, и он доедает с пола все, что выплюнул в начале трапезы. Вот такое представление я регулярно видела на нашей кухне. По-моему, все участники получали от него удовольствие. И зрители тоже.

Вообще, если в доме обитает собака, обстановка всегда становится теплее. Лишний раз, взглянув на животное, можно улыбнуться и просто немного расслабиться, подумав о чем-то хорошем.

Птицы тоже могут стать отдушиной для человека. Соседка, например, любила приходить в нашу комнату и подолгу слушать рассказы Петруши. А когда она подходила ближе, попугай придвигался к ней и замирал в ожидании ее слов.

Получается, что со старой коммунальной квартирой у меня связано очень много хороших воспоминаний. Возможно, потому что там я провела детство и запомнилось только приятное. Но и на самом деле я не могу вспомнить каких-то плохих моментов. Соседей у нас было мало – всего одна семья. Жили мы с ними дружно. Даже старались ужинать на кухне в одно и то же время. Каждая семья за своим столом, но все равно вместе, так веселее.

А еще всегда лучшее с обоих столов доставалось детям. Если у нас был сегодняшний суп, а у соседки вчерашний, то ее дочка ела наш суп, и наоборот. Это как-то естественно получалось. И еще мне нравилось, что в квартире всегда кто-то присутствовал. Не чувствовалось одиночества.

У нас даже имелся общий телевизор в холле, и мы все вместе смотрели какие-нибудь фильмы, КВНы, хоккей. Там же дети крутили диафильмы и устраивали кукольные спектакли. А еще там было красиво. Стоял диван и небольшой столик. Соседи какое-то время жили в Гонконге и привезли китайские фонарики и всякую другую недорогую ерунду, отчего наш большой холл казался прекрасным местом для вечерних посиделок.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. И вот мы переехали в новую отдельную квартиру. Меня это событие совсем не обрадовало, ведь школу я менять не собиралась, и приходилось ездить далеко, а еще привыкать к неожиданно тихой обстановке квартиры без соседей, находящейся в спальном районе.

И тут опять встал вопрос о собаке, поскольку попугаев теперь мне было недостаточно.

Кнопка

С Кнопкой мы были хорошо знакомы задолго до того, как она стала нашей, поскольку родная сестра моей бабушки тоже любила собак.

Но начать нужно опять с птиц. Сестра бабушки с давних пор увлекалась канарейками. Наличие в ее доме маленькой желтой птички было чем-то само собой разумеющимся. Канарейки иногда сменялись по естественным причинам, эстафетной палочкой передавая друг другу такое типичное для птиц имя – Семён. И каждая птица поражала вокальным талантом – умением петь красиво, очень громко и бесконечно долго.

К совместной жизни с канарейкой и ее способностям нужна привычка. Я в этом убедилась.

Помню, как изредка в детстве я ночевала в гостях у бабушкиной сестры на 3-й Парковой улице. В этом царстве старых, советской закалки, вещей спать мне почти не приходилось. Когда спускалась ночь и стихали последние вечерние разговоры, в доме начинали солировать звуки, которые в обычное время казались незаметными. Ночной концерт состоял из нескольких частей.

Открывал программу большой округлый холодильник, величественно занимавший значительную часть спальни. Стоило лишь на минуту погрузиться в дремоту, как он всеми силами стремился разбудить спящего. Начинал без предупреждения сосредоточенно греметь, слегка подпрыгивая и аккомпанируя себе трехлитровыми банками, в достатке хранившимися в его необъятной белой утробе. Отыграв продолжительную партию и слегка утомившись от музыкальных упражнений, он внезапно с треском переставал громыхать, оставляя после себя оглушительную тишину.

Тут я впадала в опасное заблуждение: вот он, счастливый миг, когда можно наконец уснуть. Но внезапно раздавался таинственный и жуткий скрежет. Так звучали первые аккорды часов с боем. Невероятно медленно, с паузами, звонко и громко они играли несложный мотив, а потом отбивали нужное количество часов или, что особенно обидно, били всего один раз, возвещая, что прошло полчаса после боя. Всегда оставалось сомнение: может быть, это час ночи. И казалось естественным подождать в наступившем покое еще полчаса для выяснения…

К сожалению, концерт после боя часов не заканчивался. Прямо под окнами дома пролегали рельсы. Трамваи следовали по расписанию почти до утра, проезжая совсем рядом и внезапно освещая комнату ярким светом. Казалось, вагон сейчас въедет в спальню, и стекла подтверждали это опасение, жалобно звеня.

Вот так проводила я ночь в гостях, пережидая трамваи, медленно подсчитывая отбитое часами время, несколько раз вставая и переставляя банки в холодильнике, чтобы они не задевали друг друга. Под утро ощущалась сильная усталость от шума и бессонницы. Казалось, никакие звуки уже не способны побороть дремоту, но тут с первыми лучами солнца просыпался Семён. Птица радостно оживляла утро чистым голоском, стараясь вложить в это приветствие всю свою маленькую душу. Песня начиналась неуверенно, с легкого пощёлкивания, потом быстро разливалась высокой трелью и, наконец, переходила в дивные и оглушительные рулады, иногда внезапно обрываясь и возобновляясь с новой силой. Тут уже точно не думалось о сне.

Но на Семёна, такого симпатичного и удивительного, невозможно было сердиться. По жердочкам он скакал четко и точно, купался в небольшой кружечке весьма сдержанно, не разливая воду вокруг себя. И почему-то из его клетки никогда не вылетали клубы шелухи от зерен. Такая, по сравнению с попугаями, опрятная и утонченная птица.

Бабушкина сестра за Семёном хорошо ухаживала. По крайней мере, клетку она ему чистила рано утром, еще до завтрака. Часто меняла воду и следила, чтобы травка всегда была свежая, чтобы сахар и яблоко регулярно обновлялись. За это он платил звонкой песней. И эта идиллия на моей памяти продолжалась всегда.

А однажды летом обе бабушки поехали в гости на Украину – в городок под названием Носовка. Там они прожили примерно месяц, и вернулась бабушкина сестра с крошечным щеночком. Очень собачка ей понравилась, не смогла оставить, привезла в Москву. Мы отправились посмотреть. Это оказалась маленькая толстенькая девочка черно-подпалого цвета местных украинских кровей. Сначала было непонятно, что из этого комочка вырастет. Но то, что получилось, вполне соответствовало вкусу бабушек. Нечто похожее на лайку в миниатюре. По крайней мере, у нее имелся отличный пушистый воротник и хвост пальмой.

Назвали собачку Кнопкой. Стала она расти понемножку, никому не причиняя хлопот. Послушная, спокойная, но в то же время сообразительная. Никто с ней ничем не занимался, никто ее ничему не учил. Разве только лапку она умела давать. И еще она отлично «служила». То есть сидела ровненько на задних лапках, сложив передние на животе, причем она могла так сидеть часами. Ей самой нравилось это упражнение. Короткие передние лапки она прижимала к себе, чтобы не перевешивали. Пользовалась этим приемчиком, чтобы деликатно попросить о чем-нибудь. Например, она очень любила сахар, конфеты, печенье. Точно так же Кнопка просилась на диван.

Залезть сама она в принципе могла, ей это и не запрещалось, но она всегда из деликатности спрашивала, разрешат ли… А заодно получала помощь, ведь всем казалось, что такой маленькой собачке трудно залезать самой, и ее кто-нибудь подсаживал. На диване она вела себя тоже вполне достойно – занимала совсем немного места и придавала интерьеру уютный вид.

Кнопкин дворняжечий ум проявлялся и в отношении к посторонним. Она всегда бурно реагировала на новых людей: неприятно и довольно агрессивно лаяла, если человек приходил в дом впервые. Когда ей говорили: «Перестань, это свои», – она затихала, отходила в сторонку и молча наблюдала. Снова она начинала беспокоиться, когда этот человек собирался уходить. Особенно ей не нравилось, если он сам брался за ручку двери, а тем более прикасался к хозяйским вещам. Этого она очень не любила, и казалось, вот-вот бросится.

Когда же человек приходил в дом во второй раз, все менялось. Даже если этот второй раз наступал не скоро. Кнопка никогда никого не забывала. Во второй приход она уже не лаяла, а просто стояла в сторонке, помахивая хвостом, с довольной улыбкой на мордочке, как бы говоря: «Я тебя узнала, ты свой, в общем-то». Если ее подзывали, она приближалась, разрешала себя погладить.

Если же человек начинал заходить часто, она всем видом давала понять, что радуется: весело суетилась, потихоньку подпрыгивая. И когда человек переходил в ее понимании на этот уровень, то он уже неизменно оставался «своим», даже если не появлялся целый год.

В общем, людей Кнопка изучала с интересом и вниманием, была спокойной и приятной собакой. Небольшие стоячие ушки, коротенькие подпалистые лапки. Повторюсь, сначала она принадлежала не нам и только жила летом на даче в том же доме, но со стороны бабушкиной сестры, а вход у них был с другого крыльца, ближе к калитке. Чаще всего она лежала на большом старинном круглом деревянном кресле или на скамейке под сливой. Но довольно часто она заходила к нам в гости, помахивая хвостиком и рассчитывая получить кусочек печенья, ведь она понимала, что ей все рады.

Но это летом. А зимой мы с ней редко виделись. Так прошли три года Кнопкиной жизни.

Однажды бабушкина сестра сильно заболела и слегла. Вскоре ее не стало. Неожиданно выяснилось, что эта милая маленькая собачонка никому больше в их семье не нужна – ни мужу, ни дочери, ни внуку, ни тем более зятю, который, оказывается, все годы жизни Кнопки в семье с трудом выносил ее присутствие. Меры готовились самые крайние.

И моя бабушка, конечно, поехала забирать собаку. Это оказалось очень просто: как только достали сумку для перевозки на дачу, Кнопка сама в нее залезла.

Так Кнопка переехала к нам. Было это поздней осенью. Поскольку нас всех она хорошо знала, то адаптировалась довольно быстро. У нее появились свои любимые уголки в квартире: здесь она любила лежать, там прятала кусочки печенья и охраняла их. Это смотрелось смешно. Вдруг добрая Кнопка начинала рычать на всех проходящих мимо. Что такое? Оказывается, не доела сушку или печенье и лежит, охраняет. Чаще всего такое бывало, когда ей давали слишком крупные куски. Она любила мелко покрошенное угощение.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.