Путь наверх. Бессмертная

– Валерия? – опешил от неожиданной атаки Великий Инквизитор. – Так сказала же всё королева! Смутьянка из народа, дура безмозглая! Собрала людей с окраины да учинила бунт в столице! Богов статуи порушила, пожары устроила!

– И на тебя с кинжалом бросилась? – Гаркана шагнула к нему, её глаза потемнели от злости. – А ты ристался с ней? Как со мной? А после тоже проучил её, чтоб впредь неповадно было? Как меня тогда, а? Министр говорит, брюхата она? А от министра ли? Или твой урок так впрок ей пошёл, как и мне, а, Инквизитор? – засыпала его вопросами.

Брови Торвальда Лоренцо полезли на лоб от её обвинений, и он чуть не пополам согнулся от безудержного смеха.

– Ох, Гаркана! – он едва говорить мог. – Что в голове твоей, мозги или мякина? Даже с похмелья такое в разум не придёт!

– А я твою голову умную с плеч сейчас отверну! – она, не шутя, полная подлинного гнева, размахнулась для удара, но Инквизитор перехватил её руку, подтянул к себе.

– Пусти! – вырывалась Гаркана. – Погляди только в другую сторону, Торвальд Лоренцо! Исказню лютой смертью и тебя, и бабу твою не пожалею!

– Верю, верю! – хохотал Инквизитор. – Ишь, гроза-молния! Никакая другая женщина мира не нужна мне, глупая! Ты одна в моём сердце! Крепко засела там, хитрая ведьма!

Гаркана фыркнула, отстранилась, пошла вперёд, потом обернулась.

– Есть хочу! – заявила она. – Проголодалась!

– Лепёшку хочешь? – предложил Инквизитор.

– Лепёшку? – она задумалась. – А какую лепёшку? Печёную, аль в масле жареную?

– Ты что, Гаркана, запамятовала? – удивился он. – Ты ж сама те лепёшки вчерась на топлёном масле жарила, сбираясь в дорогу.

– Не хочу жареных! – сморщила нос Гаркана. – Жирные! Мутит от них!

– Так чего печёных не напекла? – пожал плечами Инквизитор. – Были бы печёные!

– Печёных тоже не хочу! – она капризно скривила губки.

– Так чего же ты хочешь? – совсем растерялся Торвальд Лоренцо.

– Малины! – заявила Гаркана.

– Малины? – переспросил Инквизитор.

– Малины! – уверила его подруга.

– Да ты в себе ли, Гаркана? – изумлению правителя Кронии не было предела. – Весна, снега ещё не всюду стаяли, откуда ей быть-то, малине?

– Тогда и не спрашивай! – голос её звучал, как у избалованной маленькой девочки. Она дёрнула плечиком и пошла прочь, вся такая обиженная, гордая.

– Малины, стал быть, твоя душенька желать изволит… – медленно повторил Торвальд Лоренцо.

Гаркана обернулась. Сердитая, губы надула.

– Малины! – сказала. И ножкой топнула для верности.

– Ага, малины, – ещё раз повторил Инквизитор, – малины, значит…

Догнал девушку, схватил в объятия.

– Малины тебе хочется? – расхохотался. – Вот тебе малина! – и горячим поцелуем закрыл её губы.

Гаркана вырывалась, мотала головой, но он держал её крепко, целовал долго, и отпустил лишь тогда, когда она перестала сопротивляться, обняла ответно, мягкой, податливой сделалась.

– Ну? – спросил Инквизитор, отнимая свои губы от её губ. – Хороша малина? Сладкая? Дотерпишь до лета, аль опять какая блажь тебе в голову ступит?

Бес Потанька прыгал вокруг них, хохотал и хлопал в ладоши. Гаркана улыбалась, румянец покрыл её щеки.

– Да ну её, к лешему, малину эту! – счастливо выдохнула она. – Ещё целуй!

Свадебная процессия доехала до пристани быстро. Демира думала до полуночи добраться до острова Форс. Но жители порта никак не хотели отпустить королеву и принцессу в путь, не подняв кубков за здравие их, за счастье и процветание королевства.

Не желая обижать старейшин, Демира и её спутники отправились в трапезную, и покуда отобедали, да поговорили неспешно, уж и смеркаться стало.

В море вышли на закате. Царь Феанор лучшего своего кормчего дал, доставить принцессу, и большой трёхмачтовый фрегат с баллистами на носу и корме, и с двумя дюжинами арбалетчиков.

– Разве уже сейчас мне предстоит вступить в битву с Дагоном? – растерянно спросила Ария, поражённая мощью боевого корабля.

– Нет, дитя, у тебя дни три ещё, или чуть более, – успокоил её магистр, – льды у берегов ещё не стаяли.

Но на море лёд сошёл почти весь, течения там тёплые были, лишь в самые суровые зимы застывало оно, далеко, в сердце своём, прямо над подводным дворцом Дагона. Уж неделя минула, как раскололись льды от грозного рыка пробудившегося Морского Царя, и недолог был час, когда явится он к берегам острова за своей ежегодной данью.

– Иди спать, – Арий Конрад погладил принцессу по плечам, – завтра трудный день у тебя будет. Твоя каюта вся в цветах, жених постарался.

Ария сморщила нос, но видно было – приятно ей внимание царя. Взглянула на чистое небо – легко было кормчему вести к острову корабль, звёзды ясно горели в вышине, указывая дорогу; вдохнула свежий воздух, облизнула солёные губы. Теперь так будет всегда, не терпкие ароматы леса из-за городской стены будут будить её на рассвете, а горький запах моря, его солёный вкус, похожий на слёзы разбившихся надежд.

Ветер сорвал плат с её головы, девушка охнула, не успела подхватить, как улетел уж за борт, упал в воду, и волны благодарно подхватили невольный дар невесты, тотчас же упрятав в свои глубины.

– Как ярко горит Южный Крест в небе! – восхитилась принцесса. – Будто знак, будто то – мой крест, мой рок…

– Иди спать уже! – с лёгким нетерпением повторил магистр. – Ты едва на ногах стоишь!

– Ничего, – Ария сладко зевнула, – не сломаюсь. Доброй ночи тебе, Бессмертный! – она коснулась его плеча, сжала по-дружески, махнула рукою и пошла в свою каюту.

Арий Конрад облегчённо вздохнул. Теперь, когда девчонку спровадил, можно спокойно подождать Демиру. Гребцы и арбалетчики уж давно спали. Сваты, Ливий, все, кто сопровождал в дороге принцессу, третьи сны уж смотрели после сытого обеда да крепкого вина. Лишь одинокий силуэт кормчего, уверенно ведущего фрегат по звёздам, маячил на носу корабля.

Магистр подошёл к борту, перегнулся через перила, взглянул в тёмную воду. Спокойно было море. На рассвете они подойдут к острову. Арий Конрад сел на скрученный моток абордажного троса, запрокинул голову вверх, смотрел на далёкие звёзды в небесной выси, дышал полной грудью. Последние спокойные дни. Скоро, совсем скоро грядёт время больших перемен.

– Доброй ночи тебе, Бессмертный! – услышал он тихий голос.

Королева Руаны, Демира, простоволосая, в подбитой мехом накидке поверх платья, неслышно подошла и села рядом с ним.

Глава третья.

Кто ты, наказанье или милость?

Весенняя ночь щедро рассыпала урожай золотых спелых звёзд по чёрному бархату неба. До них, казалось, рукой достать можно, если встать на нос корабля рядом с кормчим. Снять самую большую и укрепить на фок-мачте, пусть озаряет морякам путь.

– Ты видишь, Демира? – Арий Конрад осторожно положил ей руку на плечо и притянул к себе. Его дыхание касалось её волос. – Вон там. Твоя звезда. Она стала такой яркой, и всё-таки ещё не горит в полную силу.

– А вот твоя, – Королева показала среди россыпи звёзд одну, легко узнаваемую, за которой она наблюдала долгими летними ночами из года в год, утратив надежду, но, не сумев обмануть своё сердце.

– Раньше они не были так близко друг от друга, ты помнишь? – шёпот магистра звучал так низко, что переходил в хрипотцу.

Его губы коснулись виска Демиры, её волос, её щеки. Она не отстранилась, даже, показалось Бессмертному, чуть ближе к нему придвинулась.

Арий Конрад, не смея поверить, что волшебные сны могут сбываться, нерешительно взял в ладони руки Демиры, подтянул её к себе. Она молчала, не противилась. Он видел так близко её лицо, её глаза, полные тихой печали.

Магистр погладил её по щеке, наклонился, почти коснулся губами её губ, но Демира удержала его.

– Я смотрю, не получится у нас поговорить, Арий Конрад, – сказала с улыбкой.

– Наши глаза, наши руки говорят без слов, – Бессмертный опять сделал попытку притянуть её к себе, и опять она удержала его. Мягко, почти бережно.

– Что, Демира? – вскричал магистр. – Что ты хотела сказать мне? Если ты скажешь сейчас, что не будешь со мной, то молчи лучше!

– Тише, Арий Конрад, – её прохладная ладонь закрыла его губы, – кормчего с курса собьёшь.

Она отстранилась, подалась назад, чтобы лучше видеть его. Лицо магистра в лунном свете казалось призрачно-бледным, лишь взгляд кипел расплавленной сталью. Ветер отбрасывал назад его светлые длинные волосы, перехваченные на лбу широким кожаным ремнём, и глаза смотрели хищно, требовательно. Он правду молвил, глаза его сейчас сказали ей больше, чем пламенные признания тогда, в грозовую ночь.

Демира не била словами, не чеканила их, как редкие монеты, сказала спокойно и жёстко:

– Я не буду твоей, Арий Конрад. Силовой перевес за тобой, ты бессмертен, я смертна. Я проиграю, вступив с тобой в бой, но пойми, даже, если ты скрутишь меня насильно, я не стану твоей. Ты получишь лишь моё тело, но не мою душу.

Серые глаза Последнего из Сов распахнулись в изумлении.

– И в мыслях не было проделать это с тобой насильно, Демира, – ответил он, – но придумка занятная!

– Да? – усмехнулась Королева. – Ты так думаешь? – и лишь на краткий миг магистр успел увидеть прошлое её глазами – распалённых вином и похотью солдат, терзающих, рвущих, топчущих хрупкую девичью плоть. Грязные пальцы стискивают белые бёдра, оставляют синяки на нежной коже, пластины кольчуги царапают грудь, расписанную длинными стрельчатыми узорами. Крик и проклятие вырываются из разбитых губ. «Молчи, сука!» – тяжёлая, как лист железа, ладонь бьёт наотмашь по лицу.

Арий Конрад стиснул зубы, со стоном качнул головой, отгоняя мрачное видение.

– Прости, Демира, – прошептал он, – я никогда бы… – и опять его рука нашла её ладонь, погладила, тихонько сжимая пальцы.

Королева перехватила его руку, прижала к своей груди.

– Что ты слышишь, Арий Конрад? – тихо спросила она. – Послушай! Что ты слышишь?

Тяжёлый, колючий холод ощутил он… и тишину. Будто не к живому трепещущему телу прислонил ладонь, а к мёртвым стальным доспехам.

– Я не слышу биения твоего сердца! – его голос внезапно охрип, и подлинный страх прозвучал в нём. – Что с тобою стало, Демира? Что у тебя в груди вместо сердца? Осколок льда, как в той твоей песне?

– Нет, – она покачала головой и встала. Взгляд её был теперь таким же холодным и равнодушным, – камень.

Ничего больше не сказала, неслышно ступая, ушла с палубы. Арий Конрад её не удерживал. Тут подумать надо было. Что случилось с ней? Какой обряд сотворила она, заморозив своё сердце?

Магистр чувствовал, не оскорблённая гордость требует мщения, не возмездия жаждет она за свою отвергнутую любовь, тут другое. Но что же это, такое сильное, что оттеснило для неё прочь все радости жизни? Ведь не Демира оттолкнула его, а что-то, что ведёт сейчас Демиру, подчиняет себе, что-то, о чём молчит она, о чём сказать не может. И крепкий заслон стоит, не в силах он проникнуть за ту потайную дверь, узнать причину.

Арий Конрад подошёл к борту, взглянул на пенящуюся морскую воду, бесшумно разрезаемую килем корабля, опять посмотрел вверх, на звёзды. Совсем близко сияли, красный рубин звезды Руанской королевы и горящая холодным голубым светом звезда Последнего из Ордена Сов. А раньше далеки были.

– Правила игры усложнились, – задумчиво произнёс магистр, – добавились новые условия… Что ж, играем!

На рассвете причалили к острову и сошли на берег. Яблоку негде было упасть – весь город встречал невесту царя. Ария успокоилась и уже немного сжилась с новой ролью. Улыбалась горожанам и так хороша была в свадебном наряде, что выше флюгеров на башнях взлетало троекратное «Ура!», и сотни клинков взметались ввысь, салютуя молодой царице.

Воины подвели коней – белого для юной государыни, вороного для королевы Руаны, буланого для министра, а для Арий Конрада коня такой чёрной масти, что, подумала Демира, даже Инзар светлее был. Редкого окраса конь, с белой гривою и белым хвостом. Красив был магистр древнего ордена, в тяжёлом чёрном плаще, подбитом бордовой парчой, красные рубины сверкают в опоясывающем волосы золотом обруче.

Арий Конрад перехватил взгляд Демиры и подмигнул ей. Снисходительная усмешка была ему ответом. Ты проиграл эту битву, Бессмертный, прими своё поражение и сойди с моей тропы!

– И не подумаю! – живо отозвался он.

Не впервой Последний из Сов отвечал вслух на её мысли. Демира подняла вверх два пальца, коснулась виска, указала в сторону. Полупрезрительный жест, говорящий: «Удачи тебе в твоём безумстве!».

Морские волны ласкали седые камни скал, шептали о бессмертии бурь. Ликовали, приветствуя весну, чайки. Солнце отражалось в дорогих каменьях, играло в зубцах золотой короны. Легко, с достоинством несла её Демира, и Арий Конрад не мог оторвать от неё взор, зная, что весь город видит это и будет говорить потом, как смотрел на королеву Бессмертный.

Подъехали ко дворцу, и, как полагалось по обычаю, царь вышел встречать невесту. Феанор был моряк, и оделся, как моряк, в длинный белый кафтан с немыслимо-роскошной отделкой; морские кортики и кривая сабля заткнуты за пояс, золотой тесьмой обшита треуголка с гербом острова Форс, алмазы сверкают на гербе. Он снял её, церемонно поклонился наречённой. А глаза царя в точности такие, как в день их помолвки, в начале зимы – небесно-голубые, безмятежные, сладко прижмуренные, хитрые, и голос медово-тягучий, вкрадчивый:

– Приветствую тебя, Ария, царица острова!

Рёв медных труб, бой барабанов, восторженные вопли горожан слились воедино.

– И тебе не хворать, царь! – ослепительно улыбаясь, отвечала Ария, зная, что в этом шуме слышит её лишь он, да разве ещё Демира и Арий Конрад, ехавшие рядом.

Да, не ускользнула от них последняя выходка непокорной принцессы. Лёгкое облачко скользнуло по челу королевы, да опустил голову Бессмертный, тая усмешку в уголках губ.

Феанор взял Арию за руки, помогая сойти с коня. Глубоким красным светом блеснул рубин в её помолвочном перстне. Она всю зиму проносила это кольцо, слишком большое и грубое для её руки. На соседних пальчиках виднелись ссадины от острых граней камня. Кольцо причиняло неудобство, но девчонка упрямо не снимала его. Почему? Чем был для неё их сговор? Что таила Ария в своём сердце?

Феанор видел волнение в её глазах, но спокойно было её красивое гордое лицо. Взревели трубы, и рука об руку, царь и царица прошествовали ко дворцу, а горожане бросали им под ноги зерно, монеты и красные ветви вербы с уже проклюнувшимися пушистыми носиками серёжек.

Не дрогнул голос Руанской принцессы, когда главный старейшина спросил, желает ли она взять в мужья этого мужчину? Совершён был древний обряд, и пред грозным ликом Кроноса – бога Времени и всех богов отца, и прекрасным лицом Деметры – богини Земли и Плодородия, Феанор и Ария были названы мужем и женою.

На пиру юная царица весела была, и кубки с хмельным вином поднимала, и мужу улыбалась, и со старейшинами вела учтивые беседы, но вдруг в разгар здравицы глухой рёв ворвался в трапезную, и разом смолкли музыканты и оборвали смех пирующие.

Рёв повторился, далёкий, мощный, идущий будто из глубин подземного колодца, и закончился хриплым завыванием.

– Дагон! – в испуге пьяный второй министр шарахнулся в сторону, опрокинул чашу с вином. – Чует молодую кровь царицы!

Тишина в зале повисла такая, что в висках стучало. Ни звука. Не слышно, как кубок зазвенит, случайно коснувшись серебряной тарелки, ни движения, ни шороха рукава. Все взгляды устремились к Арии. Она должна была ответить на вызов из морских глубин, и она ответила, холодно чеканя слова:

– Чуя погибель скорую, воет в тоске Дагон! – и завопил восторженный люд, на все лады повторяя древнее пророчество, что падёт от руки последнего лунного дитя морское чудовище, и освободится от страшной дани остров Форс.

– Я восхищён! – мурлыкнул Феанор, низко наклоняясь к Арии, и тихонько коснулся её ладони, погладил кончиками пальцев. Она увидела длинный кривой шрам на его руке, уходящий под кружевной манжет рубахи; хной выкрашенные ногти и кольца с дорогими каменьями на каждом пальце.

– Что, если не оправдаю их надежды и твои, царь? – тихо спросила Ария. Впервые за этот день самообладание изменило ей, и она осмелилась сказать вслух то, что каменной лапой сжимало сердце.

– Оправдаешь, – его борода, с вплетёнными золотыми колокольчиками, коснулась её щеки, а рука крепко сжала её руку, – я знаю, – голос его звучал твёрдо, вселял уверенность, – ты сразишь Дагона.

– За здравие царицы! – раздался громогласный тост, и его подхватили, понесли дальше, зазвенели кубки. – За здравие царицы!

– Твоё здоровье, царица острова Форс! – улыбнулся Феанор, поднимая кубок.

Смеркаться стало, и в зале зажгли факелы и свечи. Пришли жрецы проводить молодых супругов до брачного ложа.

– Что, и утром припрутся будить нас? – шёпотом спросила Ария, поднимаясь из-за стола и старательно удерживая на лице улыбку.

– Да-а, – царь вальяжно махнул рукой, – забрать твою рубашку, простыню с кровати… Убедиться в твоей невинности…

– О, какой ужас! – тихонько вздохнула юная царица. – Дикие обычаи!

– Да ла-а-адно! – протянул Феанор. – Радуйся, что с нас не требуют целоваться за свадебным столом, как водится в иных краях!

– О! – Ария нервно рассмеялась. – Премного благодарна! Идем уже! Чем скорее покончим с этим, тем лучше!

– Что, так не тярпится? – промяукал царь, низко наклоняясь к ней.

– Я вся горю! – издевательски усмехнулась она, и так сжала руку Феанора, что красные пятна остались на ней.

Проследовали в опочивальню. Впереди новобрачных ступал жрец Весты – богини домашнего очага, и два жреца замыкали шествие, они несли на вытянутых руках тончайшую белоснежную простыню с вышитыми по уголкам золотыми гербами Острова.

С молитвой жрецы застелили брачную постель, зажгли благовония, лампады у ликов Кроноса, Деметры и Весты, высеченных на мраморных стенах, и неслышно вышли, оставив царя и царицу одних.

Феанор повернулся к Арии, улыбнулся хмельной улыбкой. Небрежно, не жалея дорогих костяных с каменьями пуговиц, расстегнул свой кафтан, снял, бросил на скамью у стены.

– Иди ко мне, – позвал молодую супругу.

Она шагнула навстречу, почувствовала, как бросило её в жар, когда руки царя легли на её талию, притянули к себе. Его губы коснулись её губ, а рука отыскала застёжку платья, и змейка холодной дрожи скользнула по спине девушки.

– Я сама! – невольно вырвалось у неё.

Она почти грубо оттолкнула его, принялась торопливо распутывать шёлковую шнуровку платья. Она сама разденется, не позволит ему снять с неё одежды, разворачивая её, освобождая от покровов, будто купленную в лавке вещь.

Феанор усмехнулся, но спорить не стал, лёг на кровать, с интересом смотрел на неё. Тени от факелов плясали на его лице, их красные отблески отражались в его синих глазах. Царь красив был, презрительный, дерзкий, но Ария не желала близости с ним, но должна была сделать это, ибо того требовал закон.

Тяжёлая парчовая ткань скользнула вниз, упала к её ногам. Ария переступила через платье, осталась в одной батистовой белой рубашке. Как хорошо, что в комнате полумрак, и царь не видит, как побледнело её только что жарким румянцем пылавшее лицо.

Рука Феанора поднялась в привычном повелительном жесте, указала вперёд, Ария не сразу поняла, чего хочет от неё супруг.

– Сними заколки, – велел он, понижая голос до шёпота.

– Что? – судорожно сглотнув, спросила Ария.

– Заколки сними, ослобони свои волосы, – пояснил царь, – хочу видеть, как они упадут на белизну твоей рубашки… будто перо ворона на чистый первый снег.

– Да ты скальд, Феанор! – рассмеялась Ария, зябко поводя плечами.

Она уже не в силах была сдерживать сотрясающую её дрожь. Подняла руки, расстегнула заколки, тряхнула головой, и густые тёмные волосы волной спустились вниз. Феанор восхищённо вздохнул. Подался чуть вперёд, чтобы лучше видеть её.

– Как ты красива! – вырвалось у него признание. – Красивая и гордая, как жрица Весты!

– Довольно любоваться! – Ария подошла к брачной постели, коснулась рукой тонкой простыни – жертвенника для заклания! – села, перебросила на кровать стройные ноги.

Царь не сводил с неё глаз, улыбался, дыхание его стало тяжёлым, взгляд жадным, хищным. Не так должно было всё быть, не потому, что таков закон, таковы обычаи! Но будет так. И она подчинится ему, стиснув зубы. И чем скорее это случится, тем быстрее можно будет отправить её брачную ночь в прошлое и забыть о ней.

– Иди ко мне! – Феанор легонько похлопал по постели рядом с собою.

Ария легла рядом, опустила голову на белую кружевную подушку.

– Ближе подвинься! – потребовал царь.

Она нерешительно придвинулась ближе. Рука Феанора коснулась её волос, нежно погладила, спустилась к щеке, к обнажённому плечу в глубоком вырезе рубашки. Да что же он медлит, растягивает удовольствие! Пусть уже скорее берёт её, пока она ещё может заставлять себя быть покорной, пока её неукротимая сущность не рванула из неё потоком и не вцепилась ему в горло!

Феанор кивнул, будто угадав её мысли, быстро закатал тонкий рукав своей рубахи, снял с пояса кортик с рукояткой из слоновой кости, резанул острым лезвием по вене повыше локтя.

– Ты что делаешь, царь? – охнула от неожиданности Ария.

– Спасаю твою честь! – рассмеялся он, набрал крови в горсть и выплеснул на подол её белой рубашки. Девушка вскрикнула, отшатнулась, а Феанор уж окропил своей кровью и простыню брачной постели, и, достав белый батистовый платок, перетянул им порез на руке.

– Завяжи! – попросил её, и Ария, не в силах опомниться от изумления, крепко затянула на его руке узлы платка.

– Ты зачем это сделал? – спросила она, но в голосе её звучало неимоверное облегчение, будто камень с души упал.

– Ну-у-у, я же не подлец, моя милая, – протянул Феанор, – каким надо быть неблагодарным негодяем, чтобы бесчестить девушку, что предпочла своей свободе спасение моего народа от чудовища. Я не думаю, что Дагон будет проверять, девица ты, или женщина! – улыбнулся он. – А жрецы поутру будут довольны. Крови здесь достаточно!

– О да, – Ария огляделась вокруг. – Ты, пожалуй, даже перестарался!

– В самый раз! – уверил он, оглядев беспорядок на постели. – Они будут довольны, что царица сберегла свою невинность до брачного ложа! Спи! – он потянулся к ней и запечатлел чистый братский поцелуй на лбу девушки. – У тебя был трудный день, и битва грядёт вскоре. Отдыхай! – и царь легко поднялся с брачного ложа, прошёл через комнату, смыл кровь с рук в мраморном фонтане, бьющем из стены, погасил свечи и факелы, оставив лишь один, и лёг на мраморную скамью, покрытую мягкой белой шкурой.

– Феанор! – окликнула его Ария.

Она всё ещё не могла прийти в себя и поверить, что свободна, и он ничего не требует от неё.

– Чего тебе, мой ангел? – отозвался царь.

Она не видела его лица, но слышала по голосу, что он улыбается.

– Спасибо! – благодарность в её голосе была неподдельной.

– Да полно тебе! – отозвался он. – Будет!

Тишина наполнила комнату, лишь издалека доносились едва слышные весёлые возгласы пирующих, да тяжёлый шум плещущих о скалы морских волн. Ария долго лежала, глядя в полумрак, разбавленный слабым светом лампад под барельефами богов.

– Феанор! – тихонько позвала она, не выдержав этой давящей на виски тишины.

– Чего тебе? – тотчас же отозвался царь. Голос его звучал ясно, он не спал.

– Мне не по себе лежать в рубашке, на которой твоя кровь, – беспомощно созналась новобрачная.

– Было бы лучше, если бы это была твоя кровь? – усмехнулся в ответ Феанор.

– Нет! – живо отозвалась Ария.

Она услышала шорох, поняла, что царь встал со своей жёсткой постели. Вспыхнул факел, прогнав сумрак в комнате. Феанор подошёл к ней, зажёг светильник, стоявший у кровати, повесил факел на стену, сел на постель.

– Спи, – голос его звучал мягко, вкрадчиво, – не бойся меня. Я тебя не трону, покуда ты будешь спать. И потом тоже, – добавил, пресекая готовый сорваться с её губ вопрос, – жрецы придут утром, и больше не будут докучать. Живи свободно, Ария, ходи, где тебе хочется, делай, что желает твоя душа, я не буду мешать тебе и ничего от тебя не потребую. Ради свободы моего народа ты отдала свою свободу – это дорогая плата.

– Благодарю тебя! – Ария приподнялась, села рядом. – Расскажи мне о Дагоне, Феанор, – попросила она.

– Страшишься битвы? – царь в упор смотрел на неё, и в этот раз синие глаза его не смеялись.

Ария увидела, как загорело под морскими ветрами его лицо, как лучатся мелкие морщинки в уголках глаз. Он держался беспечно, презрительно к перстам Судьбы, но за свою недолгую жизнь повидал и познал многое.