Разбойничья Слуда. Книга 5. Самолет

– Там в тридцатых годах, еще до образования колхоза, ледник был. Кто-то из кулаков толи мясо хранил, толи дичь лесную, – пояснил Митька.

– Интересно бы внутрь залезть.

– Да, уже чего интересного. Я туда пацаном ползал. Кости там валяются. И вонь стояла такая, что терпеть нельзя.

– Ну, мало ли. Может, кулак клад там схоронил, – хихикнул Ларионов.

– Держи карман шире, – сухо ответил Гавзов. – Я завтра принесу пару досок, заменим. Время есть еще.

Телегу, на которой разъезжает Конюхов, Гавзов узнал раньше, чем увидел самого председателя сельсовета.

– Приехал, – проговорил он, кивая на край поля.

Конюхов остановил лошадь, привычным движением сгреб костыли и слез с повозки.

– Все, Григорий Пантелеевич, кабыть подходяще накатали, – проговорил Митька и шагнул навстречу Конюхову. – Тут места кому угодно хватит.

– Слева расширили, гляжу. Хорошо, – вместо ответа протянул председатель, указывая костылем на край импровизированной полосы.

– Старались, Григорий Пантелеевич, – не упустил случая прихвастнуть Толька.

– А тебе, кстати, – Конюхов взглянул на парня. – Повестка тебе на службу. Военком звонил. Завтра с утра собирайся в район. С обеда почтальонша поедет, подвезет тебя.

Ларионов от неожиданности растерялся. Не зная, как поступить, он нервно стянул с головы шапку. Следом снял рукавицы и, зачерпнув руками пригоршню снега, вытер им вспотевшее лицо.

– Ну, ты чего, Анатолий? – обрадовался за помощника Митька. – Давай, дуй домой. Родители, поди, уж знают, – он посмотрел на Конюхова.

– Знают, – подтвердил тот и заковылял к амбару.

Толька, постепенно стал приходить в себя.

– А как же…, – он кивнул в сторону снежного аэродрома. – Хотелось бы посмотреть, как самолет прилетит..

Митька подошел к новоиспеченному призывнику и дружески обхватил за плечи.

– Я как освобожусь, забегу. Думаю, сегодня долго спать не будете. Попрощаемся. Кто знает, что там впереди.

– Так я пойду, что ли? – нерешительно проговорил Толька. – А?

– Давай, давай! – вернувшись к ним, произнес Конюхов. – Завтра с утра пока тут не началось, зайди в сельсовет. Напутствую на дорогу. Если бы не мероприятие, проводили бы, как положено, всем колхозом. Но, уж как есть.

Ларионов взглянул на Митьку и, понимая, что вряд ли справится с нахлынувшими чувствами, махнул рукой и побежал в деревню.

Конюхов проводил парня взглядом и обратился к Гавзову:

– К вечеру завтра самолет будем ждать. Ты трактор убери, чего тут оставил. У амбара хотя бы поставь. И, кстати, возьми на лесопилке новые доски и прямо с утра замени гнилые. Мало ли непогода, хоть переждать будет где.

– Из дома доски возьму.

– Как знаешь. С лесопилки потом домой заберешь сколько используешь. Я с Михеевым договорюсь.

– А трактор завтра отгоню, – устало проговорил Гавзов.

– Хорошо.

– А ты, Григорий Пантелеевич, Ваську моего не видел? Я же за тобой его послал.

– Оманова? Нет, не видел. Может, бочки с топливом в амбар затащить? Мало ли чего?

– Ни к чему. Провоняет там все. Пусть стоят, где стоят: кто их возьмет. А кроме наших тут никого нет. И зачем их столько привезли? Наверняка, самолет пустой летит и топливо с собой везут.

– Ну, то не наше дело. С района привезли, значит так и нужно, пусть лежит. Вам, если не израсходуют, оставят.

– Нам-то оно зачем? У нас самолетов нет.

– Значит, обратно заберут!

– Я не перестаю удивляться, Григорий Пантелеевич. Как по нашему бездорожью их на машине привезли! Вот бы нам такую в колхоз! – мечтательно произнес Гавзов.

– Да, времена настали! – протянул Конюхов. – В районе одна такая. Пока одна. ЗИС-151. Все три моста ведущие! Вездеход! Тебя домой подвезти?

Митька засмеялся. Григорий, сообразив, что к чему, тоже захохотал.

– Да, на телеге! Не на машине же, – успокоившись, проговорил Конюхов.

– Нет, пожалуй. На той машине не отказался бы, – успокаиваясь, произнес Митька. – Я еще тут кое-что приберу. Сам дойду, Григорий Пантелеевич, – уже серьезно заметил он.

***

В Молотов Сергей Сергеевич Ямпольский прибыл накануне утром. Поезд немного опоздал, но не настолько, чтобы заставить его волноваться. На вокзале, как и обещал Озолс, его встретил возрастной неприметной внешности мужчина в штатской одежде. Представившись Иваном Ивановичем, он довез Ямпольского на своем автомобиле до гостиницы. Устроив Сергея Сергеевича в небольшой, но уютный номер, новый знакомый вручил ему довольно таки внушительный сверток, пояснив, что это – продуктовый паек на несколько дней. Пообещав вернуться завтра рано утром, Иван Иванович попрощался и ушел.

Ночью он спал плохо. Часто просыпался, после чего долго ворочался, и пытаясь отогнать прилипчивые мысли, долго не мог заснуть. А в какой-то момент ему приснился странный сон. В нем он в Ачеме ищет место, где спрятал золото, но никак не может найти. Проснувшись после этого, Сергей Сергеевич решил больше не мучиться и не пытаться заснуть. Он поднялся с постели. Настроение было не очень. В последние дни с ним у Сергея Сергеевича вообще были проблемы. Невесть откуда взявшиеся тягостные мысли одолели и не отпускали его уже больше недели. Правда с ними он давно научился справляться и особого внимания этому не придавал. Сравнивал его с флюгером, который вертится, куда ветру захочется. А ветер недолго дует в одну сторону. Сменится в нужную и настроение изменится. Но вот из-за покалываний в левом боку он не на шутку встревожился. Нет, сердце и раньше давало о себе знать. То защемит, то кольнет, словно напоминая о себе, что оно есть. Но, то случалось не часто. Да и боль не была такой резкой. А тут оно что-то зачастило вызывая у его владельца серьезное беспокойство.

Решив, что после поездки обязательно покажется врачу, Сергей первым делом включил чайник. Пока тот грелся, сделал несколько физических упражнений и умылся. Когда чайник выпустил из носика струйку пара, выдернул его из розетки и взглянул на единственный в номере плакат. Лист бумаги размером с крышку патефона был приколочен к заляпанным временем обоям. Изображенный на нем матрос с непроницаемым взглядом на вытянутой руке держал электрический чайник за конец короткого шнура, а указательным пальцем другой руки толи грозил, толи демонстрировал, какой он у него кривой. Чайник рядом с ним выглядел, мягко говоря, нелепо и был больше похож на пойманную мышь, чем на предмет быта. Чуть ниже на всю ширину плаката разместилась лаконичная по своему содержанию надпись: «Выключи!»

Усмехнувшись, он в очередной раз отметил художественную ценность наглядной советской агитации. Подмигнув бумажному матросу, Ямпольский решил позавтракать и достал из портфеля сверток с провизией. Два вареных яйца и большой ломоть хлеба с салом быстро исчезли со стола. Насытившись, Сергей подошел к единственному в номере окну и выглянул на улицу. Там было темно и тихо. Свет же от одинокого уличного фонаря был настолько тусклым, что казалось, тот освещал только столб, на котором висел. От увиденного за окном настроения не прибавилось, и Ямпольский вернулся к столу. До отъезда в аэропорт оставалось еще больше часа и чтобы хоть как-то скоротать это время, он стал рассматривать незатейливые узоры на потолке.

Вспомнился сон. К чему бы это могло присниться? Ему казалось, он прекрасно помнил, где спрятал золото. «От стены двадцать, – подумал Сергей Сергеевич. _ Нет, не двадцать, десять. Точно десять. Нет, десять от стены, а двадцать…». Ямпольский поднялся, ругая себя последними словами. «Надо было записать, – подумал он, вытаскивая из портфеля свой блокнот». Он отыскал чистый лист и схематично изобразил место, где спрятал золото. Единственное, с чем не мог определиться, это с расстоянием до стены. Других ориентиров там не было. Он старался подробно вспомнить все, что делал в тот момент. И только сейчас сообразил, что двадцать он отмерил сначала, но потом передумал и отмерил десять, считая, что в двадцати сложнее будет найти. Успокоившись, он между крестиком и стеной написал цифру «10». Никаких других цифр и тем более слов он на листке делать не стал. «Так-то все одно надежнее будет. А то не дай Бог, опять в голове заклинит в самый неподходящий момент, – решил он, и спрятал блокнот в потайном кармане».

В этот момент в дверь номера тихонько постучали. Решив, что прибыл вчерашний сопровождающий, Сергей Сергеевич подошел к ней, повернул ключ и потянул за ручку.

– Доброе утро, Сергей Сергеевич! – услышал он, едва приоткрыв дверь.

Голос ему показался знакомым, но вчерашнему немногословному Ивану Ивановичу не принадлежал. Ямпольский распахнул дверь и с удивлением уставился на раннего гостя. Тот приветливо улыбался и с объяснениями не торопился. Внутри у Ямпольского снова предательски кольнуло, и он невольно прижал руку к груди.

– Ой, Сергей Сергеевич! Не хотел вас так напугать, здравствуйте! – улыбка сошла с лица гостя.

– Я-Янис? П-правильно? – заикаясь, произнес удивленный Ямпольский.

– Так точно! Майор Пульпе прибыл в ваше полное распоряжение! Разрешите войти?

– В мое? Зачем? – удивился Сергей. – Да, да, вы проходите, конечно.

Янис вошел в номер и осмотрелся.

– А вас и не узнать. Помолодели, – произнес он.

– Ты об этом? – Ямпольский дотронулся до головы. – Подстригся. Надоели эти патлы.

– Спасибо вам за все, – произнес Пульпе.

Он снял фуражку и в знак благодарности чуть наклонил вперед голову.

– Ой, да что вы! Если вы за тот случай, то честно скажу, я и сам не ожидал от себя такой прыти. Наверное, с испугу, – Ямпольский смущенно улыбнулся. – Я… Мне скоро уезжать, пан офицер. Беспорядок дорожный. Я сейчас уберу, – суетливо заметил он и кинулся к кровати.

Сергей попытался ее застелить, но одеяло не слушалось. Один конец все время загибался и не хотел расправляться. И тут до Ямпольского дошло. Он остановился, отпустил одеяло и повернулся к гостю.

– Так это вы?

– Я, Сергей Сергеевич, – недоуменно ответил Янис, продолжая стоять у двери.

– Нет, я хотел сказать, это вас имел в виду…, – тут поляк осекся, не зная, стоит ли говорить о генерале. – Он о вас говорил?

– Озолс что ли? – догадавшись о причине замешательства старого знакомого, спросил Пульпе.

– Да, – осторожно ответил Сергей Сергеевич.

– Мы с вами вместе полетим завтра в Архангельск. Вернее сегодня. Я в курсе всего. Не волнуйтесь и не переживайте. Говорите, что от меня требуется.

Ямпольский присел на край оставшейся не заправленной кровати, снова дотронулся до беспокойного сердца и вытер проступившую испарину.

– Генерал разве вам ничего обо мне не говорил? – спросил Янис. – Вернее, лично обо мне не говорил?

Постепенно Ямпольский пришел в себя. Он поднялся и первым делом застелил кровать.

– Говорил, что кто-то будет со мной, а кто, не сказал. Может, специально хотел сюрприз устроить. А может, из соображений каких иных.

– Да, на сюрпризы генерал мастер. Он же мне…, – Янис запнулся, забыв нужное слово. – Я же на его дочке женат. Сын у нас. А у него внук.

– Рад за вас. И как зовут будущего чекиста?

– Павлом назвали. И почему чекист? Может он летчиком захочет стать или моряком.

– Преемственность поколений, – усмехнулся Ямпольский. – А почему Павел? В семье латышей и вдруг Павел?

– Отца моего так звали.

– Если звали, значит, нет в живых? – осторожной поинтересовался Сергей.

– Да, много времени уже прошло. А что касается меня, так я к вами упомянутым органам не имею отношения. Просто тестю помогаю. Как бы в командировке я.

– Если помогаешь, то уже имеешь. Все с малого начинается. С малого, – в голосе его послышались нотки сожаления.

– Ну, не знаю. Мне моя служба нравится.

Ямпольский не ответил, о чем-то думая про себя.

– Генерал рассказал, что вы клад хотите вывезти. Вот стране хорошая подмога будет. Как же вам так повезло?

– Бывает, – сухо ответил Сергей.

– Он говорил, что в интересах секретности операции не нужно, чтобы вас там видели. Можете не беспокоиться. Я умею хранить тайны.

Ямпольский чуть заметно кивнул, посмотрел на часы и произнес:

– Мне… Нам пора.

И тут же с улицы донеся сигнал автомобиля.

– Вы слышали, что я сказал? – проявил настойчивость Янис.

– Спасибо. Ну, конечно, я слышал, – ответил Ямпольский.

Они быстро оделись и вышли из номера. Когда они подошли к машине, из нее вышел Иван Иванович и, увидев Яниса, глухо произнес:

– Сахаров.

– Пульпе, – в свою очередь представился Янис.

– Я в курсе. Грузитесь и поедем.

Когда машина подъехала к аэродрому, было еще темно. Иван Иванович провел их в небольшое одноэтажное здание и кивнул на стоящие у стены лавки.

– Еще час до вылета. Здесь пока будьте, – Сахаров обернулся и указал на небольшую дверь. – Уборная там, – ткнул он рукой в другую дверь и вышел на улицу.

Какое-то время будущие пассажиры сидели молча, рассматривая ничем не примечательное в архитектурном плане помещение. Ямпольский, вероятно, быстрее изучил внутреннее убранство зала ожидания и, негромко кашлянув, повернулся к Янису.

– Какой-то аэродром тут… Словно заброшенный. И зал ожидания больше на станционную сторожку или сарай похож, – произнес он, возобновляя прерванный в гостинице разговор.

– Здание еще дореволюционной постройки. Тогда тут еще и самолетами не пахло. Я в Молотове уже неделю живу. Город изучил неплохо. Стены и крыша над головой – вот и весь зал ожидания. По большому счету, чего еще надо? – охотно поддержал разговор Пульпе.

Тут Сергей снова задумался и ничего не ответил. Но вскоре, словно решив что-то для себя, спросил:

– У Озолса же одна дочь?

– Ну, да.

– Значит и зять один, – протянул Ямпольский.

– Это вы к чему? – удивился Янис.

– Генерал говорил, что его зять, то есть ты, знаком с моим сыном, – произнес Сергей, глядя на Яниса.

– У меня много друзей. А как его зовут?

– Григорий Григорьевич Суворов.

– Гришка Суворов? Да, какой он Григорьевич! Мы же ровесники! Просто Григорий! Он ваш сын? – воодушевился Янис. – Он на октябрьские праздники к приходил. Мы с ним в сорок пятом познакомились. Вместе с фронта одним поездом возвращались. Отличный парень…, – он вдруг осекся, глядя на счастливое лицо Ямпольского.

– Да, да, – едва слышно повторял Ямпольский.

– Но он же говорил, что у него нет отца. Его же убили или расстреляли даже. Еще в гражданскую. Ему мать незадолго до смерти рассказала.

– Так бывает, – глаза Ямпольского светились. – Вот так бывает, – не находя подходящих слов, проговорил Ямпольский.

– Ну, чудеса! А вы значит…

– Я не знал о его существовании.

– Ну, чудеса и только! – покачивая головой, снова произнес Пульпе.

– А где…, а как же…

– Я расскажу. Но, давай не сейчас, – угадав вопросы Яниса, проговорил Сергей.

– Вот Гришка обрадуется! Эх, мне бы такое чудо!

– Тоже безотцовщина?

– Да. Расстреляли отца.

– Сожалею, – искренне произнес Ямпольский.

– Да чего уж теперь. Это я так. Я же его и не помню совсем. Он-то вряд ли воскреснет, – задумчиво произнес Янис.

– Всякое бывает. А он чем занимался?

В этот момент в помещение вошел Иван Иванович и двое мужчин средних лет. Форма одежды на них не давала усомниться в их принадлежности к авиации.

– Вот, товарищи, знакомьтесь! – Иван Иванович сделал паузу. – Заместитель командира экспериментального полета капитан Рогов и пилот старший лейтенант Васнецов.

– Пульпе, майор Пульпе, – поочередно пожимая руки, представился Янис. – А кто командир полета? Или без командира полетим? – Янис повернулся к Сахарову.

– Ямпольский Сергей Сергеевич, – произнес Иван Иванович и указал на стоявшего чуть сзади поляка. – Ваш командир и начальник.

Услышав свою фамилию, Сергей Сергеевич смутился, но тут же взял себя в руки. В конце концов, если так нужно для дела, пусть так и будет. Главное, чтобы потом, когда все закончится, с Григорием встретиться.

– Здравствуйте, – произнес он и пожал руки летчикам.

– Ну, вот и хорошо. Дальше уже без меня. По возвращении буду встречать.

Иван Иванович чуть наклонил голову вперед, отточенным движением четко повернулся, тем самым подтверждая свою причастность к воинской службе, и вышел на улицу. Отъехав пару сотен метров, он остановил машину и, заглушив мотор, откинулся на спинку сиденья. Стало светать. Со стороны взлетной полосы послышался шум работающего авиационного мотора. Постепенно звук усиливался и наконец, на фоне светлеющего утреннего неба показался характерный силуэт АН-2. Покачивая своими спаренными крыльями, самолет пробежался по полосе и остановился. Затем резко на месте развернувшись, ускорился и спустя мгновенье оторвался от земли.

Иван Иванович завел двигатель, еще раз взглянул на удаляющийся в небе самолет и поехал в управление.

Часть третья

Июль 1953 года

Начало лета в Ачеме выдалось дождливое и холодное. Весна, вроде бы обнадежила: солнце быстро отогрело замерзшую за зиму землю, и уже к середине мая погода стояла по-летнему теплой. Однако к концу месяца погодный праздник закончился. Солнце, скрывшись однажды вечером за горизонтом, со следующим рассветом обратно не появилось. Небо заволокло серой стальной пеленой, которая закрыла небесное светило от деревенских взоров на многие недели. С приходом лета вдобавок ко всему заморосил мелкий противный дождь, и от майского тепла не осталось и следа.

Так прошел июнь. И только в первый день июля вместе с рассветом солнце появилось снова. И не просто засветило, а пригрело деревню так, что к обеду ачемяне наконец-то поверили, что на дворе уже июль. Лишь жидкие, словно застывшие в росте березовые листочки напоминали о неприветливом начале лета. Народ вспомнил об отложенных сезонных делах и забавах. Соскучившиеся по теплой водице ребятишки с самого утра обсуждали места скорого купания. Старики подоставали из сундуков и развесили по заборам шерстяные вещи на просушку, а на бельевых веревках и жердях затрепыхалось выстиранное накануне белье.

Но теплое счастье продолжалось недолго. С обеда непогода, словно огромным злым языком слизнула с небосвода жаркое светило, оставив на его месте тяжелую свинцовую тучу. Привычная за последние дни унылая погода вернулась на землю. А к вечеру небо уже полностью заволокло тучами, и подул холодный северный ветер. Июнь снова вернулся в деревню.

Однако Ивану Емельяновичу Ларионову вместе с его немногочисленным семейством погодные катаклизмы не омрачили приподнятого настроения. За радостными домашними хлопотами они и не заметили, что к вечеру воскресенья от лета не осталось и следа. Никто из них не обращал внимания на вернувшееся похолодание, и все еще расхаживали по двору в легких летних нарядах. Да и до погоды ли им было, если вместе с долгожданными лучами солнца с военной службы пришел старший сын. Младший Витька дома был уже почти год, хотя и ушел в армию позднее. А вот Толька вернулся лишь сегодня, потому как после срочной по просьбе начальства отслужил еще полтора года на сверхсрочной.

– Толька с бани придет, и будем садиться, – хлопотала рядом с принесенным во двор столом Евдокия Гавриловна. – Витька, тебе обезделья26. Сбегай-ка за Граней. Скажи, чтобы обязательно пришла вместе с матерью. Пусть с нами посидит. Толеньке приятно будет. И помело27 отнеси. Батько даве28 им сделал.

– Ой, мать! Да, нужна она нашему Тольке, как телеге пятое колесо, – попытался отговориться Витька, покуривая на крыльце. – Он в город уедет и там на городской жениться. Я-то уж знаю. Ему рыжие и длинные не нравятся. Худая, одно косье29. Тем более с конопушками на носу.

– Какая она рыжая? Волосы, как солома. У кого еще краше будут? А худоба ей к лицу. Красавица, одним словом. Понимал бы чего. И не перечь матери. Тебя не спросили, – прикрикнула на сына мать. – Я Клавдию позвала. Пусть и дочка с ней придет. Соседи все-таки. А Клава нянчилась с Толенькой. Как она его маленького любила, – мечтательно проговорила Евдокия Гавриловна.

– Она и со мной нянчилась, а ты чего-то ее с Граней не позвала, когда я вернулся, – Витька выпустил клуб дыма, загасил о землю окурок и там же его и оставил.

– Так ты будто не знаешь, почему?

– Да, помню, помню. По Семену Петровичу поминки были, – вставая со ступеньки, произнес Витька.

– Ну, а чего тогда разговор заводишь. Семен, как с войны вернулся, все болел, все болел, – вздохнула мать.

– Ладно, схожу, – проговорил Витька, глядя на потушенный окурок. – Может, в доме посидим? Не май месяц, – усмехнулся Витька своей шутке.

– Да, кабы, май, то не хуже было. Отец придет, тогда и решим. Если скажет в избу идти, то пойдем. Не проводили тогда толком Толеньку, так хоть встретим по-человечески, – ответила Евдокия Гавриловна, расстилая на столе скатерть.

– Будто барина ждете али господа бога. Прости мою душу грешную, – вступила в разговор показавшаяся на крыльце Евдокия Антоновна. – Испотачили30 парня. Робить не хочет, вот в город и норовит.

– Да, ладно, мама. Толя так решил. Чего ему у нас жизнь гробить. В городе человеком станет. Ты, мама, рано не ложись. Посиди с нами.

– А чего тебе, бабуля, не все ли равно. Тебе же спокойнее. Я вот, – Витька почесал затылок. – Я вот, подумаю, да тоже в Архангельск рвану.

Бабка взглянула поверх очков на внука и с сожалением вздохнула.

– Из-за тебя забыла, зачем шла, – она в нерешительности остановилась. – В изголовье31 высоко – спать неловко.

– Так возьми подушку другую. Слава Богу, этого добра у нас достаточно, – проговорила Евдокия Гавриловна.

– Возьму. А в городе будто ждут тебя, Витька, с распростертыми объятиями. Или кто посулил32 чего? Кому ты там нужен. Там масло по двадцать пять рублей, да молоко больше двух. Где ты такие деньжищи возьмешь? Поголодаешь и вернешься.

– Ты еще про водку вспомни. Она тридцать, – прыснул Витька.

– А что водка не надот? В городе вина где взять? Опять же в магазин идти надот.

– Так работать же будет, – отозвалась Евдокия Гавриловна. – Я не в том смысле, чтобы водку покупать, а на продукты и одежду какую.

– Одежду, – не унималась бабка. – А жить где?

– А чего жить? – оживился Витька. – Тетка Шурка же на первое время приютит. А там, говорят, со временем квартиры хорошие дают.

– Дадут. Жди. Работать он будет, – ворчала бабка. – Свои порты от грязи отшоркать33 не может. Упетался34 бедный. Серой35 крыльцо вымазал, все никак не счистить. Мух имать36 – вот твое любимое занятие… Работать он будет.

Витька понял всю бесперспективность обсуждения своего будущего с бабкой и повернулся к матери.

– Я к Сорокину схожу, – он дотронулся до плеча матери. – Обещал помочь косы поточить. И Толька просил его тоже к нам позвать.

– Сначала к Третьяковым.

– Хорошо, сначала к Граньке, – согласился Витька.

– Ты мою газету взял? – не унималась Евдокия Антоновна.

– Баба Дуня! А баб? Ты подумай, зачем она мне, – отозвался Витька.

Бабка перевела взгляд на невестку.

– Я не видела, мама.

– А куды она могла деться? Витька, ты, поди, сжег!

– Зачем мне? Что, кроме твоей газеты жечь нечего? – воскликнул Витька. – Ты все время ее теряешь. А читать-то толком не научилась…

– Витя, не нужно так говорить, – твердо оборвала сына Евдокия Гавриловна. – Я поищу ее, мама. Тольку накормлю и посмотрю, – попыталась она успокоить свекровь.

В семье все знали, почему Евдокия Антоновна так дорожила этим номером газеты «Правда». Именно в нем были напечатаны стихи Берггольц37 на смерть Сталина, которого старушка очень любила. Она хоть и была малограмотной, но стихи так запали ей в душу, что баба Дуня даже выучила наизусть первые четыре строки. Газету еще весной принес от колхозного председателя Иван Емельянович и за пару вечеров прочитал вслух жене с матерью. После этого Евдокия Антоновна забрала газету себе и хранила за своими иконами.

– Ох, тих ти, – вздохнула бабка. – Вот нынче лето. Июнь в шапках проходили. Июль пролетит, а потом снова шапки надевать.

– Ты чего, мам? Так оно у нас на севере почти всегда короткое, – удивилась Евдокия Гавриловна.

– Жизнь у нас, Евдокия, как июль. Пролетит, и не заметишь.

– Ой, мам! Ну, не нагоняй тоску. Дел еще столько. Ты в погреб сходи за рыбой. Снизу только не бери, там мятая. Сверху положи.

– Схожу, чего не сходить, – ответила бабка Дуня и пошла в дом.

Толька давно так не парился. Нет, в армии баня была. И не плохая. Но тут другое дело. Дома, одно слово. Он и родился в бане. И брат Витька тоже. Да и большинство из ачемян тоже там начали свой жизненный путь. В бане по-черному атмосфера почти стерильная и где в деревне, как не в ней бабам рожать. И парная в ней ни с какой другой не сравнится. Тут и запах особый и жар такой бывает, что иной и в нее зайти не может.

Правда, в этот раз все было чуть иначе, потому как топили ее накануне, когда все мылись. Не ждали, что Толька приедет. А сегодня он лишь подтопил и просушил помещение. Но все равно жар от камней был хороший, настоящий. Толька и за веником свежим сбегал в лес. И вот теперь, сидя на полке, хвостал им себя с остервенением. Жаль, что по спине пройтись некому. Потому и веник сложил подлиннее, чтобы сам лопатки прохлопать смог. Любил он париться. Витьку, младшего брата, на полок не затащишь. А вот ему тут была благодать. Особенно, когда с жару в прохладную речную водицу окунуться можно было.