Карабах – горы зовут нас

Ольга Долгова, подруга «Орла» и Люба Козина, хотели помирить их несколько раз, но перед самым Новым годом, Лена стала встречаться с парнем из 9 класса и отвергала их предложения.

Сомнение терзали юношескую душу «Цыгана», и он не мог успокоиться. Услышанная новость от Козиной смутила его вообще.

Наверно, это она подговорила Лебеденко, видя, как страдает друг Мухина, решил «Цыган», но спокойнее от этого ему не стало. Вообще Вера пользовалась вниманием среди сверстников и ребят старших классов, но почему-то ни с кем не встречалась, и вот теперь было непонятно, действительно «Цыган» нравился ей или она это сделала из-за жалости к нему, по просьбе подруги.

Кругом толпился народ, в предвкушении веселого вечера, а «Цыган» стоял на холодном ветру, проклиная злосчастный вечер и себя. Прошло больше получаса, как его друзья вошли в клуб, но вестей от них никаких не было. «Цыган» продрог почти до костей. Демисезонное пальто не грело.

Его зубы выбивали чечетку, губы уже посинели, и тогда он решил, что если минут через пять не будет известей, то он просто уйдет домой.

Перед входом в клуб, народу оставалось совсем немного, когда его кто-то окликнул из толпы. Над входом в Дом культуры светила яркая лампочка, и слепила глаза, она не давала разглядеть зовущего. «Цыган» пошел на зов и увидел в толпе Ольгу Долгову в праздничном наряде и накинутом на плечи пальто.

– Ты что вообще глухой стал, я несколько раз тебя уже звала, а ты не слышишь. Пошли, давай, ребята тебя уже давно ждут.

– А билета то у меня нет, – замялся «Цыган», Он почувствовал, что краснеет. Несмотря на мороз, щеки загорелись так, что на лбу выступили капельки пота.

– На входе сестра моя стоит, так что прорвемся, – весело сказала она, увлекая его за собой, взяв под руку.

– Ленку видел, да? – спросила она на бегу.

– Ты то не переживай за это, – Ольга остановилась и посмотрела в упор на «Цыгана». Между прочим, я давно тебе хотела сказать, Лена не будет с тобой встречаться. Только ты не обижайся, я потом тебе все расскажу, ладно?

– А почему, я что, заразный что ли? – в недоумении спросил «Цыган». Ольга что-то хотела ответить, но, подошли «Орел» и «Твердый», и она замолчала.

– Ну, вы отдыхайте, а мне надо бежать. Сегодня мое первое выступление, так что потом увидимся. Перед Новым годом я вас сама найду, – Ольга отпустила руку «Цыгана», поцеловала «Орла» в щечку и пошла за сцену, где готовились местные музыканты к выступлению. Оля окончила музыкальную школу, перед самым Новым годом, и теперь играла на рояле в местном ансамбле.

– Вы че, бродяги, забыли что ли, про меня там на улице. Я, как суслик замерз, – накинулся он на друзей.

– Там дверь гвоздями забита, – понимаешь? – Орел взял на себя упрек друга.

Мы сунулись туда-сюда глухо везде. Решили Ольгу попросить. Мы пока ее отыскали, пока уговорили, ну сам понимаешь, – он дружески улыбнулся своей красивой улыбкой и обнял друга за плечи.

– Пошли в раздевалку, скоро начнутся танцы.

Кругом сновала молодежь, рвались хлопушки, в воздухе летал серпантин, горели бенгальские огни. Девочки наводили последний марафет перед единственным зеркалом в фойе клуба, ребята степенно стояли вдоль стены и ждали своих подруг. Не успели раздеться и сдать пальто в гардероб, как заиграла музыка из последнего репертуара «Битлов». Все задвигалось в ритме танца.

Проталкиваясь среди танцующих пар, друзья прошли в дальний угол и расположились там. Танцы сменялись песнями, шутил конферансье, веселился народ, только «Цыган» стоял задумчивый и смотрел на ту одну, единственную, что смеялась над какой тот шуткой своего ухажера. Вечер был в самом разгаре. «Твердый» и «Муха» «добросовестно» отрабатывали свои номера с девчонками, а «Орел» и «Цыган» стояли в стороне и обсуждали танцующие пары. Объявили перерыв, пары заспешили в буфет.

Подбежала Оля, в накинутом на плечи пальто. Она схватила «Орла» и «Цыгана» под руки, стало тянуть их к выходу.

– Давайте скорей, полчаса перерыв, так что успеем отметить Новый год у меня дома. Мои предки уехали к кому-то в гости и дома никого нет.

Они выскочили на улицу. Дом Долговых был рядом с клубом, и пацанам не надо было лишний раз одеваться. Они выскочили на мороз и побежали по тропинке ведущей к ее дому. Не добегая до дома метров 30, «Цыган» остановился. Он высвободил свою руку.

– Вы это, идите, я вас здесь подожду. Мне что-то не хочется портить вам настроение в праздник. Не до гулянок мне сейчас.

– Ты что, из-за нее, да? – Ольга остановилась, стала поправлять сползающее с плеч пальто.

– Слушай «Цыган», брось ты эту затею. Если бы ты знал, как она о тебе отзывается, ты бы давно плюнул на нее и нашел себе другую. Вон Верка Лебеденко по тебе сохнет, да Галка Грибанова о тебе мне говорила.

– Ты если, что знаешь, так говори, не тяни резину, – «Орел» в упор посмотрел на Ольгу.

– Не хотелось мне говорить перед праздником, но если вы настаиваете, так знайте. Вчера, когда мы с Козиной говорили с ней, Ольга специально не называла ее имени, она сказала, что она с «трактористами» не будет встречаться. Вы же собрались в СПТу после 8 класса, так? Вот она и обозвала вас «трактористами» и сказала, что из вас могут выйти только «трактористы» и всю жизнь вы будете пахать землю, а она не собирается встречаться с такими, как вы. После этого мы с Любой вообще решили с ней не дружить. Вот она и подцепила Кузмина и выпендривается перед вами. Так что решайте сами, как вам поступить, а меня в это дело не впутывайте, – одним духом выпалила Ольга и пошла вперед.

Друзья стояли на дороге, не решаясь пойти за ней.

– «Орел» ты давай иди, а я пойду в клуб, надо хоть на прощание набить морду этому Кузе, так сказать для профилактики.

– «Цыган» брось ты заводиться, слыхал, как она нас – «трактористы». Знаешь, что – Орел разошелся не на шутку, – не будем говорить даже Ольге, что ты поступаешь в Суворовское военное училище, понял меня? Только ты уж не подведи всех нас, лады? – Он протянул руку для пожатия.

– Будь, по-твоему, брат, не подведу, это точно – сказал Цыган, и они скрепили свою тайну крепким рукопожатием.

Сквозь темные тучи выглянул молодой месяц. Заулыбался, сверкая своими лучами, покачиваясь, стал танцевать свой танец, в хороводе сверкающих звезд. Звезды и месяц были единственными свидетелями большой зародившейся тайны двух друзей.

Холодный воздух ворвался в салон вертолета и прошелся по всему телу, выгоняя последнее тепло, ослабшего от ранения полковника. Он открыл глаза, огляделся. Вокруг него на носилках лежали раненые. Кто-то из них стонал, и причитал так жалобно, что сердце сжималось. Полковник попытался повернуть голову, но она была привязана резиновым жгутом к носилкам. Тогда он скосил глаза, сначала вправо, потом влево, чтобы отыскать стонущего глазами. Каждая попытка отдавалась острой болью. Мелкая дрожь прошлась по телу. Попытался крикнуть, чтобы закрыли двери, но язык не повиновался. Он распух и превратился в наждачную бумагу. Нестерпимо хотелось пить, но рядом никого не было, только носилки с ранеными.

Казалось, что стоит только выпить глоток воды и сразу станет легче. Тело трясло от холода, а руки и ноги стали замерзать. В этот момент появился «ангелочек». Она внесла несколько домашних стеганых одеял и первым делом, одно из них, накинула на него.

– Вот товарищ полковник, теперь вам будет теплее, а то я боялась, что не долетим с вами до Баку, при таком холоде. Спасибо главврачу госпиталя. Он как узнал, что вы ранены, так позвонил главе местной власти и попросил срочно достать стеганые одеяла. Теперь вот, все будет хорошо, – она тараторила своим ангельским голоском, заправляя одеяло по бокам.

– А я и не знала, какой вы знаменитый, стоило только раненым и врачам услышать имя «Сорвиголова», и что мы вас везем раненного в Баку, каждый из них хотел хоть краешком глаза посмотреть на вас. Чего только они не рассказывали про вас, я даже подумала, что все это не наяву, а в сказке. «Ангелочек» не умолкала. Под ее щебетание, замолчал стонущий солдат. Лопасти винтов вертушки стали закручиваться, пилот все больше добавлял оборотов на двигатель. Корпус стало трясти. Голос медсестры заглушили шумы винтов. Вертолет качнулся и как бы не хотя, раскачиваясь из стороны в сторону, начал подъем. Мысли стали расплываться, голова затуманилась, полковник снова погрузился в сон.

Глава третья

Мы не клянем судьбу

Война вещь жестокая,

и не родился еще тот

полководец, кто станет

беречь солдат

(Омар Брэдли «Записки Солдата»)

Ночь прошла половину своего пути и покатилась дальше, оставляя свое ночное царство на попечение надвигающему рассвету. К утру похолодало. Начал моросить мерзкий дождь. Укрывшись под плащ-палаткой, полковник не мог заснуть, в тревожном ожидании, прислушивался к шепоту дождя над лесом. Он медленно откинул полы палатки, встал. Чтобы как-то согреться, решил закурить. Достал из нагрудного кармана мятую пачку сигарет. Она была влажной, как и вся одежда. Вынул одну сигарету, достал коробок спичек, укрываясь от порывов ветра, попытался прикурить.

Скрюченные и озябшие на холоде пальцы, дрожали. Полковник, с какой-то нервозностью чиркал спичкой о коробок, они ломались, он в сердцах, швырял их в сторону. Сера дымилась сизым дымом. Мокрые сигареты не раскуривались. Он так и не смог прикурить.

Скрип, чьих-то торопливых шагов, заставил его прислушаться.

В темноте никого не было видно.

Шумел Карабахский лес. Ветер носился между деревьями, разгоняя дым и гарь ночного боя, заполнивший все вокруг, вороша прошлогоднюю осеннюю листву, раскачивая ветки вековых дубов, сосен и грабов. Пробегая по верхушкам деревьев, пробуя свою силу, пытался согнуть их, сломать или вырвать с корнем. Потом взвивался к вершинам гор, срывал оттуда камни, бросал их вниз. Огромные валуны неслись в пропасть, сметая все на своем пути увлекая за собой другие камни, наваливались на деревья, ломая сухие ветки. Стоял страшный грохот. Но ничто не могло разбудить уставших бойцов, которые спали на талом снегу, прижавшись, друг к другу.

В такой кутерьме невозможно было что-то услышать, кроме монотонного воя свирепого ветра, шума леса и многократного эха в горах.

И все-таки первыми не глаза, а острый чуткий слух, выработанный годами, слух профессионала, уловил в темноте странный скрип. Может быть, даже не уловил, а каким-то чутьем воина, командира, а может быть инстинктом самосохранения, долгом перед своими бойцами-почувствовал. Он аккуратно опустился на колени. Тело напряглось, рука бесшумно коснулась автомата. Глаза сверлили темноту. Звук приближался. Уже можно было точно сказать, что шли двое. Тревоги не было, чутье не подсказывало чужаков. Палец правой руки нащупал и привычно лег на спусковой крючок. Холод железа не оттолкнул руку, а наоборот, начал согревать ее. Сердце учащенно билось, кровь прилила к вискам. Полковник поджал ноги, принимая положение для стрельбы с колена. Со стороны он был похож на зверя, высматривающего добычу и готовящегося к последнему смертельному прыжку. Шаги затихли, в каких-то десяти метрах, слышен был шепот, но разобрать слова было трудно.

Идущие о чем-то шептались, но разобрать слова было трудно. Полковник находился с подветренней стороны и боялся, что его услышат. Спустя секунду, до слуха донесся писк, напоминающий свист лесной мыши, подзывающей своих малышей, это был условный сигнал. Свои.

Вернулись разведчики. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – радостных вестей они не принесли и от этого прятали свои взгляды. Двое, отважных и смелых бойцов переглядываясь, молчали, не решаясь, доложить о тревожной обстановке.

– Садитесь тихо, а то ребят разбудите, – полковник указал на место рядом с собой. Разведчики молча опустились на сломанную толстую ветвь дуба.

– Вот хотел сигарету прикурить, – чтобы сгладить напряжение, шепотом стал говорить полковник, – да вы топаете, как кабаны бегущие к водопою.

– Командир, плохи дела – первым не выдержал Низами, старший лейтенант, высокого роста, крепкого телосложения, двадцати пяти лет, окончивший Бакинское общевойсковое училище и успевший пройти жернова Афганистана. Выносливый, как степной сайгак, и в то же время такой стеснительный, что при разговоре о женщинах, тут же покрывался пунцовой краской, как молодая девица на выданье.

– Сигареты есть? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил полковник, не давая Низами высказаться – жуть, как курить охота, мои все отсырели. Он со злостью отбросил сигарету, которую мял в руках. По напряженным лицам бойцов, он догадался, о чем хотят доложить разведчики, и поэтому нервничал, тянул время, чтобы как-то успокоиться.

– Командир, мы не смогли пройти. Везде посты хачиков, – вскочил на ноги Низами. Мы не сможем прорваться к Ширлану, так что надо уходить в направлении Лачин. Мы сделали все, что в наших силах, – он говорил, все больше распыляясь, но полковник не слушал его. Его мысли были там, в деревнях Ширлан и Косалар, где остались старики, дети, женщины.

После падения Шуши, никто не предупредил население горных селений, чтоб они уходили. Об этом он узнал накануне, от беженцев, вышедших к его постам по дороге в Лачин, когда планировал прорваться с немногочисленной группой в Зараслы и оттуда атаковать армян, засевших на высотах Большого Кирса.

«Если ты не спасешь людей от беды, будешь, проклят навеки», – мысли не давали покоя полковнику. Казалось, что нет больше сил, и желания бороться.

Если не помочь жителям и не вывести их через горы, то хачики окружат и возьмут в кольцо села, и тогда будет хуже, чем дашнакские зверства в Ходжалах.

– Что же делать, что? – в который уже раз за последние сутки, он задавал себе один и тот же вопрос, только не находил ответа. Вот теперь и разведчики принесли тревожные вести.

– Сядь Низами, не мельтеши.

– Эх, закурить бы сейчас, – будто других проблем сейчас у него не было, сказал он в сердцах.

Второй из разведчиков, Босс молча протянул сигарету, и тут же отвернулся.

– Интересно, боится вопросов, или еще хуже, думает, – «а вдруг командир не поверит, что пройти не смогли».

– Эх, Босс, знал бы ты, что я сразу все понял, как только увидел вас.

– Хоть нетерпелив Низами, но в голосе его нет дрожи, да и у тебя Босс, руки не дрожали, когда протягивал сигарету. Трусости нет в тебе, это точно. Не зря ты чемпион страны по боевому самбо. Родом ты из великих потомков прославленного сына нашего народа Ази Асланова, о подвигах которого слагали легенды. Да разве вам скажешь об этом?

Бойцу-то что? Он пошел, посмотрел, сунулся раз – два, вернулся, доложил. А ты, командир, думай, отдавай приказ, ищи выход из положения там, где его, казалось бы, нет вообще.

– Садитесь ближе, братья мои, – сказал полковник, чтоб как-то сгладить создавшееся неловкое положение. Это обращение было не проявлением его слабости или панибратства. Последние бои за город Шуша, действительно, сблизили их; отношения между бойцами, оставшимися в живых, можно было назвать братскими.

– Низами, как ты думаешь? – он остановил взгляд на старшем лейтенанте, – а что, если группами, по 5-7 человек сделать попытку просочиться. Тогда будет хоть какой– то шанс, если одна из групп прорвется к Ширлану и поможет сельчанам.

– Посты впереди отвлечем, они и прорвутся.

– Мне все равно, – с ухмылкой сказал Низами, – ты командир, приказывай, все равно помирать, так уж, лучше в бою, чем сорваться в пропасть в горах.

– Ты это, – полушутя полувсерьез, полковник обратился к лейтенанту, – раньше времени не умирай, а то хоронить негде, везде скалы, так что потерпи уж до хорошей земли.

– Командир, одну группу я могу повести, – хлопая длинными ресницами, – предложил Босс.

– Тогда вторую возьми ты, Низами – договорились?

Молчаливые взгляды разведчиков, спрашивали, – а кто отвлекать будет?

– Первым пойду я сам, с сумгаитскими ребятами, ты Босс, возьмешь с собой Гагулю и Хамбабу, они надежные пацаны. Низами, с тобой пойдут Видади Рустамов и Пярвиз, оба афганца, они не подведут, остальных бойцов разделим на три группы, поровну.

– Встретимся у села Ширлан. Кто из вас туда дорогу знает? Разведчики молчали, потупив взгляды.

–Так понятно, – многозначительно прошептал полковник, – никто! вот это уже лучше, – он не смог скрыть иронии в голосе.

– Вот и хорошо, значит, не заснете на ходу, – он улыбнулся, краешком обветренных и потресканных губ.

– Слушайте внимательно, мужики, есть один ориентир, запоминайте. Как только спуститесь в лощину, держитесь правой стороны, пройдете с километр, там огромный валун его пропустить невозможно, вот от него начинайте подъем влево в гору. За вершиной только одна деревня, вот она и есть Ширлан, там спросите дорогу на Косалар, дальше по обстановке.

– Буди ребят Босс, только тихо!– приказал он разведчику.

– Низами со мной, – услышав свое имя, Низами как будто бы вздрогнул, или это показалось полковнику, он не мог сразу понять. Но что-то екнуло под сердцем.

– Третью ночь не спит, наверно закемарил, пока стоял, а может, свою дочурку вспомнил. Виду не подает, что волнуется – нормально значит.

– Низами, первой пойдет моя группа. Как только нарвемся на засаду, я начну отходить вправо, ближе к Шуше, хачиков, будем уводить от вас. Босс -молодой, пусть пойдет замыкающим. Если что, за мной не ходите.

– Командир не понял?

– Еще слово, сразу все поймешь.

– Будешь уводить группы к Лачину, там начальник штаба полка Рафик Нагиев – найдешь его. Скажешь ему, что моя группа будет пробиваться к Ширлану. Там остались местные сельчане, будем выводить их через гору Сары -баба, запомнил?

Рафик, он местный парень, ему можно доверять, как узнает, что мы выводим людей, придет на помощь. Если не найдешь его, позвони в Баку. Низами остановился и уставился на полковника.

– Да, позвони в Баку, не домой жене, а брату моему Эльману. Пусть возьмет все резервы и дует в Лачин. Ждешь его, и если через три дня, я не выйду, сами смотрите и поступайте по обстановке. Запомни, жители сел ждут и надеются на нашу помощь. Прошу тебя, Низами, любыми способами прорывайтесь к Ширлану, а оттуда в Косалар. Молодец, хоть теперь ничего не спросил и не ответил. Эх, Низами, как бы я хотел, что бы ты сейчас начал уговаривать меня взять тебя с собой, а я накричал бы на тебя, и тогда мне стало бы намного легче и не страшно. Ведь мне тоже страшно, брат. Страшно, понимаешь, страшно, оттого что не знаю местности, не знаю людей, с кем придется пройти по тылам. Меня не учили партизанить, не учили командовать добровольцами, необученными, не понимающими, что такое приказ, не говорящими на русском языке и не знающими, что такое дисциплина. А ты, молчишь, – правильно, что толку глотку студить. Отваги тебе не занимать и ты все прекрасно понимаешь, что нас ожидает впереди. Не зря говорят – «храбрец не может быть подлецом». Знал бы ты, что я нарочно терзаю тебя, а может быть и себя тоже. Не могу же сказать тебе, что не всем придется дожить до рассвета. Не хочется мне, что с тобой, что-то случилось. Хороший ты, парень. Как же я потом в глаза твоей Айгюнь, жене и дочурке посмотрю? Если, конечно, сам останусь в живых.

– Запомнил все, что сказал? – полковник внимательно посмотрел в глаза разведчику. Тот выдержал тяжелый взгляд командира, взял под козырек.

– Я понял, сделаю все, что в моих силах. Секунду постояв, полковник притянул Низами к себе и крепко обнял его. Это была его благодарность этому отважному офицеру.

– Пошли, Низами, на войне утро всегда наступает слишком быстро, а тишина на войне всегда таит в себе что-то зловещее. Надо торопиться. Проснулись уж «бойцы» – на последнем слове усмешка скривила рот полковника.

– Командир, группы готовы, – простуженным голосом доложил Босс. Руслан вот, ноги у него опухли, трясет его всего. Он не сможет пройти с нами по тылам армян, зря только сложит голову, да и нас всех подведет, – Босс не мог найти слов, чтобы убедить командира не верить возражениям Руслана, который вышел вперед и ждал разрешения полковника говорить. Не выдержав до конца доклада, своего товарища, Руслан выпалил скороговоркой:

– Я могу идти, командир, – все что прикажите, выполню, оставьте меня с ребятами. Ай, киши, не отправляй меня, ведь мы с одного поселка, как же я им потом в глаза посмотрю? Я дойду, если не хватит сил, умру с честью, только не отправляй, – Руслан смотрел на командира такими умоляющими глазами, будто ребенок, которого родители не хотят взять с собой в зоопарк, или сами едут на пикник, а его оставляют дома с бабушкой.

– Вот оно, что? – промелькнула шальная мысль.

– Ребята, значит, с одного поселка, – это уже хорошо. Никто не посмеет, отступить в бою или бросить своих земляков, такой обычай гор. Если потом раскроется трусость, кого-нибудь из них, тогда лучше смерть, в крайнем случае, бегство из поселка, иначе сельчане не дадут житья. Это уже хорошо. Но это там, внизу, а здесь главное, приказ.

– Значит так, – полковник заговорил так, чтобы не было возражений, – ты, Руслан, и Сеймур, – он сделал паузу, – не слышу ответа.

– Я! – Сеймур вздрогнул, услышав свое имя.

– Вот именно так и надо всегда отвечать – «Я», пойдете в Лачин, за помощью. Низами даст вам координаты, где нас ждать. Это приказ, все ясно?

Руслан сделал шаг вперед, намереваясь возразить, но, встретив суровый взгляд полковника, остановился.

– Дорога, идущая в лощину выведет вас к деревне Зараслы, а там по дороге до Лачина недалеко. Низами проводи их, – приказал он и обратился к остальным солдатам.

– Нас, 24 человека, – обвел полковник взглядом стоящих в строю бойцов, – пойдем группами. Впереди каждой группы дозор из двух человек. Предупреждаю, дышать через раз, дурацкие шуточки проглотите, даже если шутка, как ежик колючая. По-азербайджански, кажется, «кирпи» называется.

Все молчали. Ветер тоже утих, шурша осенней листвой.

– Группам идти след в след, если кто чихнет, знайте, накличете смерть, она кружится где-то рядом, поняли? Две минуты перекурить, оружие проветрить, подготовиться к движению. Командирам групп, поставить задачи! Разойдись. Бойцы скучковались, закурили, шепотом обсуждая приказ, но никто не осмелился уточнить, куда идут и зачем?

Прошло пять минут и командиры построили группы.

Все готово. Сердце часто стучит, пульс отдается в висках.

– Ну что, ребята, пошли? – просто сказал полковник. – Да, еще одно хотел попросить вас, – голос его немного дрожал, – прошу, мужики запомните, – я всех хочу завтра увидеть в живых, прошу вас мужики, берегите себя, доживите до следующего рассвета, не подведите меня. В общем, – голос подвел полковника, – группы на выход!

На лбу выступили капельки пота, тело согрелось. В последнее время полковник заметил, что только стоит сказать – «приказываю» – как тело начинало наливаться теплом. Не зря ему всегда нравился фильм про старшину Васькова

«А зори здесь тихие». Сколько бы не смотрел он тот фильм, всегда поражался умению старшины отдавать приказы. Только Васьков мог говорить так, что хотелось самому ринуться в бой, вместо тех молодых девочек, что были у того в подчинении и шли на смерть.

Бойцы стали прощаться.

Ступая тихо, по-кошачьи, ребята один за другим, растворялись в предрассветном тумане, будто исчезали в неизвестности.

Полковник внимательно всматривался в лица своих солдат, не зная, что их ждет впереди– честь, слава или вечное забвение.

Невольно его взгляд остановился на Вугаре, двадцатилетнем молодом парне, родом из пригорода Баку, поселка Джейранбатан. До войны полковник и не слышал об этом населенном пункте, пока с братом Эльманом не поехал туда, чтобы отобрать в свою бригаду бойцов из добровольцев поселка. Запомнился Вугар тем, что всегда переспрашивал, когда получал какое-то распоряжение или приказ. Уточнял все детали, и если ему, что-то не нравилось, обязательно тут же просил разъяснить. Первое время казалось, что это от недисциплинированности, но со временем, стало ясно, что это от высокой ответственности за порученное дело. Именно вот эта ответственность, эта черта характера очень понравилась полковнику. И он всегда поручал ему самые важные задания.

Сейчас, что-то заставило полковника остановить взгляд на Вугаре, какая-то тревога охватила его. Он почувствовал, что видит Вугара в последний раз. Полковник шагнул к нему и по-братски обнял солдата. Тот ответил крепким объятием. И если бы кто-то сейчас спросил, что его толкнуло на этот жест, он ни за что не смог бы ответить. Эта группа ушла также тихо, как и предыдущая, не издав ни звука.

Ветер носился по вершинам деревьев, пел свою, только ему известную песню. Подождав немного, полковник шагнул в темноту, увлекая своих солдат правее, от остальных групп. Ему надо было обойти выступ в скале и первым выйти на направление общего движения.