Карабах – горы зовут нас

Санитарная машина, скользя на поворотах, помчалась на станцию Городиз, куда с минуту на минуту должен был прилететь вертолет из Баку.

Рев мощных моторов вертолета, вернул полковника из небытия.

Он осторожно открыл глаза, попытался повернуть голову, но она оказалась привязанной к носилкам, руки, прижатые к бедрам, тоже были зафиксированы. Над ним склонилась миловидная девушка, и, как показалось полковнику, ангельским голоском спросила:

– Как вы себя чувствуете? Я сделала вам несколько обезболивающих уколов, так что не волнуйтесь. Скоро прилетим, вот только возьмем еще раненых в Бейлаганском госпитале и полетим в Баку.

Медсестра говорила ласковым голосом, ее большие миндалевидные, черные, как агаты, глаза светились лучезарным светом, казалось, что она АЛЛАХОМ послана с небес для спасения его израненной души, для вселения в него мужества и стойкости.

Из-под ее белой шапочки выбилось несколько локонов смолянисто-синего цвета, они свисали вдоль ангельского личика, развевались из стороны в сторону, при малейшем движении.

Он хотел сделать ей комплимент, но не смог даже пошевелить языком. Губы полковника шевелились, но слов не было слышно.

– Не говорите ничего, вам нельзя волноваться, – засуетилась девушка, склоняясь и поправляя одеяло, которым был укрыт полковник.

Сидящий напротив вооруженный боец окликнул ее, и она отошла

Он давно не слышал такого голосочка, а эта ласка в голосе придавала ему силы, но голос умолк.

– Значит, я еще не умер, это уже хорошо, – подумал полковник. Он чуть пришел в себя и стал смутно припоминать события последних дней.

Сознание порциями стала выдавать информацию, позволяя ему осмыслить ее и осознать. Перед глазами полковника отчетливо пошли кадры прошедшего скоротечного боя, там, в горах Карабаха. Остановив машину, он приказал водителю развернуть ее и ждать, а сам, взяв автомат, вышел из машины и укрываясь от порывов холодного ветра, пошел на свет. Сначала хотел крикнуть, чтобы кто ни будь из сидящих у костра солдат, спустился к нему, но что-то остановило его. Ноги скользили по замерзшему насту, и ему приходилось опираться на одну руку, чтобы сделать очередной шаг. В какой-то момент он не удержал равновесие и сорвался вниз. Наверно, за ним наблюдали с поста, увидев его падение, две темные тени отделились от костра и стали спускаться вниз. Их хорошо было видно в сверкающем, отраженном от снега лунном свете. Когда они подошли на приличное расстояние, один из них спроси по-армянски: «Ха эст?» (ты армянин). Этого было достаточно.

В следующий миг, полковник стремительно бросился на снег. Падая, он успел передернуть затворную раму автомата и дать длинную очередь. В ответ раздались выстрелы. Перед самым лицом пули прочертили линию, оставляя небольшие отверстия на снегу. Выбивая искры из камней, пули, рикошетили и веером разлетались в разные стороны. Караульные с поста вели прицельный огонь, не позволяя поднять голову. Перекатываясь после каждой короткой очереди, полковник заметил, как его стали обходить со всех сторон, почуяв крупную добычу. Тельман, бросился на помощь командиру. Он короткими очередями прижал к земле, бегущих прямо на него армян и перебежками старался приблизиться к полковнику, чтобы прикрыть его огнем. Однако полковник, не позволил ему и приказал отходить к машине. Прикрывая друг друга, перебегая от камня к камню, отстреливаясь, они спустились вниз. Бросив последнюю гранату в наступающих армян, полковник подскочил к «Ниве», запрыгнул в нее. Придерживая переднюю, дверь машины ногой, он вел непрерывный огонь по спускающимся вниз противникам. Тельман, дав последнюю очередь, сел за руль и, включив передачу, силой нажал на педаль газа. «Нива» рванулась с места. Задние колеса пошли юзом, водителю с трудом удалось удержать машину на краю обрыва. Он силой вращал руль, и давил на педаль газа, чтобы скорей вывести командира из опасной зоны. Правое заднее колесо, проскальзывая на снегу, наехало на мину. Страшный силы взрыв разорвал багажник «Нивы». Мощная ударная волна, подхватив полковника, вынесла его через лобовое стекло, и бросила на скалу. Это полковник помнил точно, потом провал, дальше было как в тумане. И он стал напрягать свою память, чтобы восстановить всю картину произошедшего с ним события.

– Ну что мы помним, давай подсказывай, – по своей старой привычке спросил полковник свое второе я.

– Ты должен мне помочь. Ты мое оружие, и мое спасение.

– Ты ведь не дашь мне такого шанса, чтобы я все забыть, ведь мы с тобой вот уже 37 лет дружим. Ты как преданный друг терпел все, не противился и позволял мне решать за нас двоих все трудные задачи, стоящие перед нами. Я учился, читал, собирая не только полезную информацию, но и никому не нужный хлам. Ты, как истинный и близкий мне друг, всегда добросовестно принимал этот новости, раскладывал по полочкам, хранил до лучших времен. Ты меня ни разу не подвел, когда я напрягал тебя, мой дорогой друг. На экзаменах или при тестировании, ты отыскивал и выдавал мне то, что было необходимо мгновенно. Так неужели сейчас, когда нам с тобой так больно, мы не поможем друг другу. Отвечай же, ты со мной или ты хочешь покинуть меня? Почему ты молчишь, трус ты поганый, – полковник выругался самым отборным матом. Стоило нас с тобой чуть задеть ржавыми осколками, как ты уже обиделся на меня.

Да?..... А помнишь как в 1988 году на Хайдехофском полигоне в Германии, когда 125 мм танковый снаряд просвистел в нескольких сантиметрах от меня и унес жизнь майора Сереги Фарносова, помнишь? Ты тогда не позволил мне сойти с ума. Ты заставил меня сохранить разум и броситься на помощь майору. Да я не смог тогда спасти его, но ведь мы были с тобой одна команда и делали все для его спасения.

Вспомнил, ну вот молодцом, и сейчас помоги мне. Я прошу тебя, как друга прошу, помоги. Мне надо обязательно все вспомнить, чтобы выжить ради моих близких, кто сейчас ждет нас, днем и ночью всматриваясь на дорогу.

– Хорошо, слушай. Нас тобой вызвал начальник Генштаба генерал Нурятдин Садыков.

– Так, это уже хорошо, – похвалил он свое второе Я.

– Потом мы поехали в Джебраил с нашим водителем Тельманом.

– Стоп, погоди, не торопись, а где же тогда Тельман,

– полковник всполошился, пытаясь оторвать руки и повернуть голову, закричать. Медсестра, заметив его волнение, встала со своего места и подошла к нему....

– Вы не волнуйтесь, ваш водитель тоже здесь, – словно она услышала его вопрос. Он спит на соседних носилках. Все будет хорошо. Вы только успокойтесь. Вам нельзя волноваться.

– Вот слышал, нам с тобой ангелочек запрещает волноваться. Итак, давай продолжим.

– Мы поехали в Джабраил, – внутреннее «Я» медленно восстанавливал прошедшие события, – там надо было помочь местным командирам организовать взаимодействие с соседней Физулинской бригадой. Работали мы целый день, на линии фронта, мы попали под обстрел, и тут позвонил по рации подполковник Гейдар Пириев, командир Физулинской бригады и просил срочно приехать, так как армяне прорвали фронт, и наступали на город, ему нужно было с нами посоветоваться.

– Как это с нами, это с кем же – прервал его полковник?

– Ну, с тобой конечно, а ты со мной, вот поэтому я и сказал с нами, чего тебе не понятно, – внутренний голос немного обиделся на хозяина.

– Прости, меня дорогой ты мой, проклятая боль, шумит все в ушах, не могу сосредоточиться, ты уж продолжай, – он немного помолчал, а потом тихо добавил, – пожалуйста.

– Тебя все уговаривали поехать объездной дорогой, но ты как всегда, – голос сделал ударение на слове «как всегда» – заупрямился и приказал Тельману ехать самой короткой дороге, которая проходит рядом с армянскими постами, желая сократить путь, – укорял он полковника.

– В горах пошел снег, поднялась метель, но ты не послушал меня и Тельмана, приказал ехать именно короткой дорогой. Потом мы заблудились. Снежная поземка прошлась по подножью хребта и замела дорогу. Уже смеркалось, небо затянуло туманом. Водитель на вершине хребта увидел огонек и указал тебе на него.

– Ты решил, что это наши бойцы из физулинской бригады стоят на посту и можно у них спросить, как проехать в штаб бригады. Мы остановились, ты пошел к ним разузнать дорогу.

– Все стоп, теперь я сам могу восстановить всю картину. А ты, пожалуйста, не пропусти ничего такого, ладно? – ласково приказал он своему второму «Я».

Дальше не было смысла вспоминать.

Значит, все-таки, остались в живых. Тельман рядом. Мы в вертолете, если верить девушке медсестре, то летим в Баку, хотя она сказала, что надо еще взять раненых из госпиталя в Бейлагане. Но это все мелочи, по сравнению с «мировой революцией». Главное – живы.

Во имя АЛЛАХА,

Всемилостивого и Милосердного.

Хвала АЛЛАХУ Господу миров,

Всемилостивый и Милосердный.

Ты один

Дня судного один Ты Властелин.

Лишь перед Тобой колени преклоняем

и лишь к Тебе о помощи взываем, – стал шептать молитву полковник, но не успел дочитать до конца суру Корана.

Вертолет, сделав вираж, пошел на посадку. Медицинская сестра крепко держала носилки, не давая им раскачиваться. Колеса шасси плавно коснулись земли, пилот выключил двигатели. Пелена затуманила сознание полковника, было видно, как он устал. Несмотря на холод в салоне вертолета, на его лбу выступили крупные капли пота. Глубокий сон унес его из этого грешного мира в далекий мир блаженства и грез.

Глава вторая

Мы родом из детства

Пурга, которые уж сутки не могла набродиться и успокоиться, как голодная одинокая волчица, металась из стороны в сторону по степным просторам. Носилась, куражилась, будто радуясь, что загнала всех жителей поселка в свои дома и не позволяла им выйти на улицу.

К вечеру третьих суток притихла, присмирела, уже не так слышались ее завывания. От нанесенного ею снега, от его непорочной белизны стало шире, просторнее вокруг районного центра под непонятным названием Переметное.

Поселок этот, растянутый вдоль железнодорожного полотна Алма-Ата – Москва, находился в 45 км от Уральска, который до 1667 года, назывался Яик, как и сама река на берегах которого раскинулся город. Здесь по яикским степям гулял когда-то казацкий атаман Степан Разин, со своим войском, грабя суда, шедшие вниз по реке. Отсюда, подготовив все необходимое для дальнего похода, он выводил свое войско прямо на Каспийское море, и однажды бесчинствуя, дошел даже до столицы Азербайджана города Баку.

Здесь же в Уральских степях сыскал себе славу легендарный Василий Иванович Чапаев, гоняясь за белогвардейскими отрядами в Гражданскую войну. Там же, в степи, он нашел свою смерть, когда под убийственным огнем, весь израненный, пытался спастись, переплывая буйную своим нравом Урал.

Река позволила ему последний раз взглянуть на голубое казахстанское небо, а потом сомкнула свои волны над головой героя.

В поселке, еще были живы однополчане Василия Чапаева. Они, увешанные по случаю праздников, царскими Георгиевскими крестами и медалями, на встречах со школьниками часто рассказывали легенды, были и небылицы про своего любимого комдива. В школах, пионерские отряды носили имя героя, в районе имелся даже поселок, – Чапаевский.

Народ в этих местах был разношерстный, приезжий.

Одних насильно загнали сюда, по указу «от тридцать седьмого», кого еще до войны с Германией переселили с Поволжья и Кавказа, как неблагонадежных, по велению « вождя всех времен и народов».

По жителям этого края, которых согнали с насиженных мест и сослали в степные просторы Казахстана, можно было проследить тяжелую судьбу народов, населяющих территории союзных республик Советской империи, под названием СССР. В Переметнинской средней школе учились ребята из Белоруссии, Украины, из Прибалтики и Дагестана, немецкие дети колонистов с Поволжья. Встречались черноволосые, с большими выпученными глазами дети с горных аулов Южного Кавказа.

Родители школьников, работали шоферами в местной автобазе, трактористами, комбайнерами в колхозе, были и мастеровые мужики, занятые на стройках народного хозяйства.

Когда очередной генсек КПСС, которого в народе называли – «кукурузник», после войны провозгласил лозунг «Даешь Целину», в Переметное стали съезжаться люди с необъятных просторов России. В поисках легкой жизни, сюда, в конце 60– годов, потянулись дельцы с сомнительным прошлым, выпущенные по амнистии от 1953 года. Жизнь в районе, кипела, бурлила.

Весной и осенью, днем и ночью колхозные трактора пахали многовековую нетронутую степь, засеивали ее рожью, пшеницей, ячменем, а иногда и шелковистым клевером. Все лето, до глубокой осени шла «битва за урожай». Не успевали закончить эту «битву», как нужно было думать и о подготовке к холодной казахстанской зиме. Жители поселка, сбившись в небольшие бригады, заготавливали корма для скотины, дрова и уголь на зиму. Переходя от дома к дому, вместе собирали с частных огородов картофель, заполняя огромные погреба, в кадушках засаливали овощи, – готовились зимовать.

Когда вольные бураны и неугомонные вьюги вступали в свои права, жизнь сельчан останавливалась и становилась монотонной и скучной. С началом ноября до самых мартовских оттепелей в степи, стояли трескучие морозы.

В то холодное утро, когда четверо молодых парней собрались вместе «отметить» Новый Год, еще не знали, да и не могли знать, что это последний праздник, когда они вот так, шутя и безмятежно, строят свои планы на будущее.

За год все они повзрослели, стали умнее и увереннее в себе, эти пятнадцатилетние пацаны, далекого 1972 года.

Если бы кто-то в этот момент подошел и заглянул через промерзшее окно во внутрь избы, то перед ним открылась бы такая картина: «Твердый», так называли самого шустрого и самого шухарного паренька среди них, при помощи вареного яйца подделывает печать на пригласительном билете, на новогодний праздник в районный дом культуры. Другой паренек, по кличке «Орел», он же Вовка Орлов, крепкого телосложения, не по годам сильного, с крапинками веснушек на носу, срисовывал эмблемы бал-маскарада на приготовленные открытки. Двое других пацанов, одного из которых звали «Муха» он же Мухин Вовка и «Цыган», сидели перед большой русской печкой и выстругивали щепки, намереваясь растопить ее.

В избе было холодно, это заметно было по дыханию ребят, видно. С вечера печь никто не топил, и она порядком остыла. Обычно печи в деревнях топили по утрам, засыпали каменным углем, и тепло поддерживалось весь день. На ночь золу выгребали, закрывали дымоход, чтобы тепло не выветрилось, и оно сохранялось до утра.

Между делом, ребята перебрасывались шутками, предвкушая хорошо повеселиться на балу. Строили планы, как закадрить новеньких городских девчат, приехавших погостить на каникулы в деревню к родственникам.

Однако, на сегодняшний вечер всех волновало – как пробраться в дом культуры и не попасться на глаза «добровольцам» из школьного комитета, которые всегда дежурили на входе, проверяя молодежь на трезвость.

– А что будем делать, если афера не прохляет? – риторически спросил «Твердый», и, не дожидаясь ответа, сам же ответил, – с тоски что ли подыхать?

Все мгновенно притихли и взглянули на «Орла». Он не только был на год старше всех, но уже имел две «ходки» в один и тот же 8 класс, родной Переметнинской средней школы.

По своей природе, «Орел» не мог долго находиться в закрытом пространстве, ему хотел только воли, но обязаловка

– 8 классов, как кровь с носа, заставляла его терпеть и « брать на измор» не только директора школы, но и своих родителей.

– Так, спокойно, – начал рассуждение «Орел», – не дрейф «Твердый», запасной вариант уже продуман. В общаге CПТУ (сельское профессиональное техническое училище), есть городские девочки, они не уехали, так что завалимся туда и на халяву повеселимся. Моих предков, сегодня не будет, пригласим ко мне домой, и гульнем на славу. Как тебе этот вариант «Цыган»? – «Орел» обратился к парню, сидящему на табуретке у печки.

«Цыган», последний из четверки друзей, был небольшого роста, жилистый не по годам юноша, от природы черный как смоль, с выпученными карими глазами. Копна кучерявых, тугих, как рыболовная леска волос, свисающих на глаза, давали ему сходство с цыганом Будулаем из одноименного фильма «Цыган», из-за этого и кличка прижилась к нему. Он, кивком головы, откинул свои непослушные кудри со лба и повернулся к «Орлу».

– Я думаю, до этого не дойдет. Надо все сейчас спланировать, а то не там не тут навара не будет.

– Ты, же сам, знаешь, «Орел», что мы на авось не ходим,

– намекая ему, о последней вылазке за кроликами, высказался «Цыган» – при этом он улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы.

Надо заметить, несмотря на то, что «Цыган» уступал «Орлу» по силе и ловкости, последний всегда советовался с ним и не раз убеждался, что планы по «налету» на колхозные огороды или сады деревенских «буржуев», разработанные «Цыганом», всегда давали положительный результаты.

Еще не было случая, чтобы их накрыли на месте.

«Цыган» повернулся к «Мухе»: – Сделаем так, сначала ДК (дом культуры), если не подфартит, там решим по обстановке куда дальше. Я так думаю, с надежным билетом надо толкнуть «Муху» первого, он пройдет и откроет окно в подсобке клуба и дело в ажуре.

– А че меня, я че крайний, прошлый раз в кино я был первый. Ты сам «Цыган» попробуй. Мое дело было достать на время билет, я достал, а как попасть вовнутрь не мое дело, или вон пусть «Твердый» рискует. Он рисует «фильку», вот и пусть проверит на себе, как она сработает.

– Да пошел ты, – возмутился «Твердый». Ты же знаешь, кто на дверях будет стоять, «Черт», который не в жизнь не поверит, чтобы я на танцульки за деньги билет купил. Прилипнет как репей и сразу хана нам.

– Значит что, накрылся, по-твоему, Новый год, так что ли?– не унимался «Муха».

– Че раскудахтались, – «Орел» откинул свивающийся чуб со лба.

– На месте помозгуем. «Цыган», – обратился он к другу, Ленка будет там или нет?

– А я знаю? Может и будет, ты бы позвонил Ольге, да спросил бы у нее.

– Мужики, слушайте, – «Цыган» отложил ножик, которым строгал, палено встал, – короче, если Ольгу уговорите вытащить Ленку из дома, и она придет на вечер, тогда я беру на себя вопрос попадания на бал. Прошмыгну в ДК, и вам тропинку протопаю, через окно, конечно. Ну что согласны «соколики» мои на такой расклад?

Не успели друзья сообразить, что им ответить на предложение «Цыгана», как дверь в прихожую открылась, вошла мать Орлова, Лидия Михайловна. Сразу все разговоры стихли.

Лидия Михайловна, или как ребята называли ее, просто тетя Лида, была обыкновенной деревенской женщиной. Она, по своей суетливой натуре никогда, не сидела без дела и всегда была занята домашними хлопотами.

С утра и да позднего вечера, заботы у нее никогда не кончались. Тем более перед праздниками ей хотелось все предусмотреть, и она, не переставая, суетилась по хозяйству. То входила в избу, взять что-то, потом выходила во двор, и шла в сарай, где имелась домашняя скотина. Лазила в погреб, доставала от туда соления, картошку, лук и домашнего сала, заносила в дом и снова выходила в приусадебный дворик.

– Че это вы дома сидите? – ни к кому не обращаясь, спросила тетя Лида.

По рассказам «Орла», родители его были родом из Поволжья. Имели хорошее богатое хозяйство, но попали под «молотилку» сталинской машины репрессий, в период раскулачивания. Вынуждены были оставить все нажитое и бежать сюда, в бескрайние казахстанские степи, куда по тем временам, еще не доставала длинная «рука» НКВД.

Тут и осели, пустили корни. Здесь народились их дети. Выстроили добротный дом, завели хозяйство, работали в колхозе, растили детей. Своеобразный говор и применяемые наречия в беседе с людьми, выдавали их настоящее место происхождение. Безошибочно можно было сказать, что они выходцы из Поволжья.

– Че никуда не идете отмечать Новый год, а?– тетя Лида, подошла к ребятам и заглянула через плечо сына, разглядывая его занятие.

– Да вот думаем, в ДК сходить, народ посмотреть, как гуляет, себя показать – ответил «Твердый». – Только билетов вот нет.

– Да зачем это вам, билеты? – искренне удивилась тетя Лида.

– Как будто вы до сих пор везде с билетами-то ходите и в кино, и на танцы.

– Небось, вы тут и собрались, мозгуете, как очередную аферу свою провернуть.

– Учти Володя, я с отцом больше не буду к участковому бегать, – в сердцах выпалила тетя Лида, намекая на то, что буквально, перед Новым годом, сельский участковый милиционер вызывал Орловых, так сказать для профилактической беседы. Ничего такого существенного за ребятами не было, но по деревенским слухам, было известно, что четверка ребят, которые носили кроличьи шапки, не всегда занимаются чистыми делами. Домашних кроликов в поселке выращивали несколько семей. Жители знали об этом, и если кому-то из сельчан нужны были шкурки на шапку, они прямо обращались к хозяевам и покупали.

Но, как говорил «Орел», – «если от большего, берут немножко, то это не грабеж, а просто дележка». Ребята пару раз наведались в крольчатники и теперь носили лохматые, теплые кроличьи шапки. Доказать вину ребят участковый не мог, не смогли и хозяева точно указать на них, так как следов взлома, да и других улик, указывающих на ребят не нашли. Остановились на том, что кролики просто сбежали и их унесли голодные степные лисы.

– Ох, ребята, страшно мне за вас, хоть бы школу закончили, несчастные 8 классов, да делом занялись бы каким, – в сердцах выпалила тетя Лида. Глаза ее при этом наполнились слезами. Стараясь скрыть навернувшуюся тревогу за будущее ребят, она отвернулась. Проходя в другую комнату, она обратилась к сыну:

– Володя, там, на кухне, я вам поесть приготовила, голод не тетка, вернетесь вечером, покушайте. Отец наливку в шкафу оставил, по стопке выпейте, но не балуйте. Печку растопите, на ночь золу не оставляйте, не приведи Господь угорите, как давеча говорят, целая семья легла да не проснулась.

– Алик – повернулась она к «Цыгану» – ты, это, сынок, своим скажи, да и оставайся с Володей у нас, че зря в пургу пойдешь домой. Дома то сиротно, небось? Что там сестра может вам приготовить? Я вот знала твою мать, хорошей она была хозяйкой, «царство ей небесное» – тетя Лида, повернувшись к висящим в углу иконам, быстро перекрестилась. Как не придешь к вам, она вечно что-то стряпала у печи, то пироги, то плов замысловатый, рисовые зернышки один от другого так и рассыпались. Готовила она хорошо, вкусно, да и хозяйство держала, дай бог каждому. И гуси и утки, а коровка ваша, по 30 литров за день давала.

– Была бы жива твоя мать, я бы слова не сказала, – она незаметно смахнула фартуком навернувшие слезы. Нас с отцом не будет дома, так вам вдвоем с Володей будет веселее.

– Спасибо тетя Лида, решим, что ни будь, – голос «Цыгана» дрогнул, он отвернулся к окну, стараясь сдержаться, напоминание о матери тяжестью навалилось на него.

– Ладно, – засуетилась тетя Лида, – я пошла, Володька, не забудь покормить поросят, с утра голодные визжат – хлопнув входной дверью, она вышла.

– Вот эта жизнь, – в сердцах выпалил «Орел», – Новый год на носу, народ по второму разу трезвеет, а тут ни в одном глазу, да еще поросята на шее, пойду и «замочу» их раз и навсегда, – выпалил он.

Все дружно рассмеялись. Чтобы как-то разрядить обстановку «Орел» перевел разговор на другую тему, он повернулся к «Цыгану» и спросил:

– Слушай «Цыган», так ты точно решил бросить школу в этом году или как? он прищурил глаза и внимательно посмотрел на друга. Все притихли.

Решение бросить школу они обсуждали накануне, о чем еще не знали ни «Твердый», ни «Муха», но так до конца разговор не дошел, и «Орел» решил вернуться к нему.

– С братаном старшим решили, точно брошу. – «Цыган» не смог унять волнение.

– Подамся в Питер, в мореходку, а там, как бог, на душу положит.

– А может с нами в ПТУ (профтехучилище) – робко спросил «Твердый», – вместе все-таки веселей, а?

– Нет, не могу, мужики, – в мореходке хоть харчи, спецуха (специальная форма), да и крыша над головой. Братан говорит, что в мореходке, как в пионерском лагере, подъем, отбой, все по расписанию. Да и потом, после окончания, позагранкам посылают, «бабки» хорошие говорят, платят.

– Вырвусь отсюда, из нищеты проклятой, не могу больше смотреть, как люди отворачиваются и прячут глаза, когда встречают на улице. Прошлую зиму в кедах проходил, болел часто, валенки купить, и то денег не было. Сестра говорила, что малышей не успевает одеть, растут на глазах.

Летом подкалымил немного, хоть пальто, да ботинки смог купить. Спасибо отец «Орла» подсобил с халтурой на элеваторе, а то загнулся бы в колхозном саду, собирая яблоки. Там копейки дают, а пашешь как мерин.

– Зато там, в мореходке, забор, как в зоне, шаг влево, вправо, стреляют без предупреждения – я правильно говорю «Орел?» – вставил «Твердый».