Изгнание Александроса

Аврора с розовыми ланитами вожжи

Гелиосу передаёт, что в золотых лучах!

Возьми, Гелиос, вожжи! Держи их крепко!

От блестящих подков лошадиных слезятся глаза!

Солнце встаёт! Солнце встаёт! Солнце встаёт!

Свет-это радость! Свет-это жизнь! Ликуй, Эллада!

Гелиос скачет над тобой!

– Откройте свои очи, дети мои! – торжественно произнёс отец после того как мы остановились и мать допела песню. Мы сняли платки с глаза и ахнули.

Внизу под нами, в центральном круге Эпидавра, на орхестре, поблескивая в лучах заходящего солнца, стоял бело-серебристый новенький геликоптер.

– Это тебе, сынок! – громко прошептала возле уха мама.– Точнее, вам!

Нам… Я никогда не думал, что у меня будет когда-то свой собственный геликоптер. Я привык пользоваться «Гестией», отцовским, а точнее, семейным нашим стареньким аппаратом. Или, в случаи чего, геликоптером дяди. Или заказать каршеринг, как все делают. Но чтобы у меня был моя собственная воздушная машина? Мне бы и в голову не пришло просто думать об этом. Я спокойно относился к геликоптерам, но скажу честно, обрадовался, увидев этот аппарат, похожий на шампиньон без ножки.

Оказывается, родители, узнав, что мы собираемся попутешествовать по родной планете, в тайне написали по сюэклю, что их ребёнку исполняется восемнадцать лет, появилась Первая По Жизни, и неплохо бы ему обзавестись собственной машиной. Боялись, что случай с геликоптером архитектора сможет повлиять как-то, но все было хорошо, и геликоптер выдали. Не геликоптер, а маленький летающий круглый дом с девятиметровым радиусом, двухуровневый, высотой почти пять метров, со встроенной системой «батискаф», позволяющий плавать под водой, со спальней, небольшой гостиной-кухонькой, туалетом, душем, мини-сауной и даже маленьким бассейном-ванной. Можно запастись продуктами и хоть месяц живи безвылазно. На гладкой поверхности было изображение в виде рисунка кудрявого человека в профиль с острым носом, довольно похожего на меня, и факсимильная, в точности воспроизводящая оригинал, подпись «А. Пушкин» по-русски.

– Вот поэт, в честь которого назван наш Александрос! – громко радостно сказала мать.

Все полезли осматривать внутренности этого красавца. Мы с Юзи решили начать путешествие уже с завтрашнего утра, так нам не терпелось оседлать «А. Пушкина».

Затем мы пошли к дому продолжать веселье. Дядя перепил вина и уснул. Вини грубо толкал его, пытаясь разбудить. Я, захмелев, пытался спрашивать у Вини, за что тот обижает моего любимого дядю, но Вини что-то буркнул невпопад, и улетел с храпящим дядей в Калавриту.

– А кто такой А. Пушкин? – спросила меня Юзи.

До поздней ночи я рассказывал Юзи сюжет «Золотого петушка» и других сказок, объясняя, что Золотой Петушок – это волшебная птица, а не робот из жёлтого металла. Юзи долго не верила.

Перед сном я раскрутил глобус, и резко остановил его, наугад ткнув указательным пальцем, который попал в залив Лаврентия между Канадой и Ньюфаундлендом.

– Северная Америка это хорошо! -сказала Юзи. – У родственников-чероки поживем.

Ну что-же, залив Лаврентия так залив Лаврентия!

Всё-таки не совсем я был прав насчёт геликоптеров. Неплохая, в общем, вещь.

Полдень следующего дня мы уже встретили, качаясь на волнах залива Лаврентия, над которым я лично много раз пролетал, но ни разу в жизни не был. Почему залив называется Лаврентием? Залезли в сюэкль. Ясно. Раньше, до Потопа, залив носил имя Святого Лаврентия. В честь человека, «близкого и угодного» Богу. Со временем, когда слово Бог стало уходить из обихода и заменяться словами «Разум» и «Природа», слово «святой», как слово ненужное и непонятное, стало потихоньку удаляться из словарного запаса и топонимов. Старым затопленным городам оставили оригинальные названия. Санкт-Петербург, Сан-Франциско, Сан-Паулу, Сан-Диего, все они сохранили свои имена. И лежат под водой, несмотря на возрожденную в них жизнь. А вот те, которых Потоп не тронул, лишились «святости». Все эти Сан-Фердинандо, Сан-Хуаны, Сан-Мигели, Санта-Марии стали со временем просто Фердинандами, Хуанами, Мигелями, Мариями, или полностью сменили названия.

Так и залив Святого Лаврентия, которого Потоп никак не мог затопить, а наоборот, только расширить, стал просто заливом Лаврентия.

Когда-то эти воды, в допотопное время, покрывали льды с декабря по май. Сейчас, не смотря на то, что пролив стал почти на семь градусов севернее, лед держался самое большое недель пять-шесть. На берегах озера когда-то жили индейцы. Но не родственные Юзи чероки. Другие. Там много было разновидностей индейцев, не то, что сейчас, когда одни чероки остались. За семь-восемь веков до Потопа сюда приплыли французы. В водах водилась пикша, морской окунь, камбала, сельдь. С переменой климата разновидность рыб увеличилось, климат изменился в сторону…

Нам стало скучно читать историю и статистику, и мы решили посмотреть, кто такой был Святой Лаврентий. Сюэкль спросил, есть ли нам восемнадцать лет. Хотя прекрасно знает, что есть.

Долгое время мы молча сидели и смотрели на воду.

Этот человек жил примерно за две тысячи лет до Потопа, и был так наполнен Любовью к ближнему, что был готов отдать за него свою жизнь. Он пришел с толпой больных людей к императору, человеку, державшему в несвободе других людей, указал на эту толпу и сказал: «Вот настоящее сокровище, а не то, что цените вы!». За эти слова Лаврентия испекли на раскалённой решётке, словно рыбешку.

В тот день мы не смогли заняться любовью.

Из залива Лаврентия мы не спеша вошли в пролив Лаврентия. Гуляли по удивительному и величественному городу Квебеку, где многие говорили на французском языке, привезенного с нашего континента очень давно и совершенно у нас забытого. Плавали над затопленной Оттавой, частично затопленными Монреалем и Торонто. Мы никуда не спешили. Нам некуда было спешить. Через Онтарио поплыли в Эри по Ниагарскому проливу над подводными уступами, которые когда-то были водопадом. Потом из Эри в Гурон и Мичиган, с яблочными садами на дне, которые не произвели на нас никакого впечатления. Затем на юг, по широкому Миссисипскому проливу. Каждый день мы открывали для себя одного из так называемых «святых». Святая София с дочками, которым отрубили головы, Евстафий, испеченный в медном быке, святая Агата с отрезанной грудью. Что вело этих людей, веривших в так называемого Бога, готовых умереть как за него, так и за своего ближнего? Где в это нечеловеческое время они брали любовь такой силы? Откуда?

Под каждой из страниц со святыми стояли даты предыдущих посещений. Почти все они были до рождения наших родителей. Мы знали кусочки истории Греции за три тысячи лет до Потопа, а про такой период, как «христианство» не знали ничего.

Через некоторое время сюэкль выслал нам сообщения, в которых посоветовал нам не перегружать себя подобной информацией о людях раннего христианского периода, так как слишком большое её количество «может утомить, и негативно повлиять на наше не до конца сформировавшиеся мировоззрение и жизненную позицию современного человека».

А ещё через некоторое время у нас появились новые друзья.

Проплывая со скоростью жука-плавунца возле города Луиса, мы с Юзей с удивлением обнаружили, что кто-то плывёт медленнее нас. Причем медленнее едва ли не в двое.

Такого старого геликоптера я никогда не видел. Точнее, видел, но очень давно. Пару раз, не больше. Он даже вроде и геликоптером не называется. На таком, думаю, и на километр не поднимешься. Какая-то овальная картофелина медленно-медленно волочилась по дну, поднимая вокруг себя небольшие облачка тёмного ила.

Кто это, плывущие медленнее нас с Юзи?

Я нажал значок приветствия этим людям. Без желания познакомиться. Через некоторое время поприветствовали и нас с Юзи, и тут же пришло приглашение выйти на связь. Мы приняли приглашение. Раздался щелчок, и перед нами всплыло голографическое изображение. Молодой человек, с длинными, очень длинными волосами, будто стекавших с его небольшой головы словно водоросли, обнимал двух похожих друг на друга смуглых девушек с широкими лицами и обнаженными грудями. Они смотрели на нас и улыбались. Мы улыбнулись в ответ. Молодой человек хохотнул громко и замолк. Затем, будто откликнувшись сам на себя, хохотнул громче и длиннее. И, наконец, громко захохотал в полный голос. Девушки стали улыбаться ещё сильнее, с нежностью поглядывая на спутника-хохотуна. Через некоторое время, преодолев усилие, человек успокоился.

– Простите меня, хо-ха, друзья, хо-ха, – извиняясь, произнёс человек на Общеанглийском, растягивая гласные звуки, – просто я весёлый человек, хо-ха! И ещё, дорогие, у нас есть, хо-ха, у нас есть, хо-ха, у нас есть гренландская земляника!

Через час мы сидели с нашими новыми знакомыми в незатопленной части Луиса, отрезали пластиковым ножом от гренландской земляники, размером с тыкву, тонкие куски вкуснейшей бордово-белой мякоти, которые моментально исчезали у нас во рту. Невдалеке от нас из воды торчит какой-то зелёный камень со сморщенным глазом. Это верхушка медного слона с опущенным хоботом. Когда-то незадолго до Потопа, во время пандемии, медики тестировали вакцины от болезни на слонах из местного слоновника. Почти все слоны погибли. О них напоминает только этот частично затопленный памятник. Это единственное интересное в этом городе, который не стали восстанавливать. Давно покинутый жителями, лишенный «святой» части имени, Луис жил, точнее доживал свой век, встречая редких Гостей развалинами и слоновьей головой, торчащей из воды.

– По берегам Миссисипского пролива, – со знанием дела, причмокивая, медленно вещает Чука, -никогда не жило много народа. Потому мы, Свободные, любим эти места.

И Чука, и близняшки Фла и Флу, которых невозможно было различить в одинаковых бело-зелёных платьях, были из Свободных людей, и живших чуть отдельно от Общества.

Эти люди появились еще в начале нашей эры, в первые века после Потопа. Историки до сих пор спорят, какая причина заставила их не работать, и что стояло у истоков отвращения к благородному труду. Толи физиологическое и психическое отталкивание от работы, вызванное неудачными допотопными генами, толи недооценка труда, непонимание его влияния на личность, вызванное примитивностью мышления, толи внушение старшими поколениями, что труд есть зло и негатив, толи настолько сильное в прошлом принуждение к труду, вылившееся в личную неприязнь личности к любому делу. С годами, десятилетиями и веками многочисленные колонии Свободных людей рассосались. Подавляющее большинство людей вообще не подозревают о существовании Свободных. Мало ли в нашем обществе неработающих людей? Если работа не приносит радости-то зачем работать? В мире осталось несколько общин Свободных людей, обитающих вместе, не признающих ни дома, ни семьи, ни работы. Живущие в передвижении с места на место, имеющие свободные отношения со всеми членами общины, и растящие общих детей. Именно из такой общины и были Чука, Фла и Флу. Именно были, так как почти уже полтора года, как покинули круг людей, в котором выросли и жили.

– Мне отец мой, который может, и не отец, а дядя, не помню, так всегда с гордостью говорил, хо-ха, – с удовольствием, причмокивая, рассказывал Чука, – помни, Чука, мы Свободные люди! Всегда это помни и цени. Мы любим других людей, но не видим смысла в том, чтобы нам работать и находиться с ними. А всё потому, Чука, что мы Свободные люди, и ценим это! Хо-ха, да, именно Свободные! А я в ответ отцу, который может и не отец мне, а может, дядя, не помню: я Свободный человек, и, как и все Свободные люди, что не видят смысла жить вместе с другими людьми и работать, так и я не вижу смысла жить вместе с другими Свободными людьми! И отец, который может, вовсе мне и не отец, а может быть, дядя, не помню, обнял меня, и говорит, я не хочу тебя отпускать, но ты волен делать всё, что хочешь.

Чука загрустил.

– Надоело всё… Бессмысленно. – продолжил Чука через паузу. – Они в работе не видят смысла, и гордятся этим, хо-ха, а я и в работе не вижу смысла, и без работы не вижу смысла. И не особо этим горжусь. Взял старую эту раздолбайку, чудом не утилизованный, хо-ха, и улетел с этими сисясьтенькими.

Чука сначала прижал и смачно поцеловал одну девушку, затем вторую.

– Со мной увязались. Не бросать ведь их, коли увязались, правда? А теперь купаться!

Чука сорвал с себя нижнюю часть одежды, единственное, что было на нем, девушки сбросили платья, и без всего, смеясь, бросились, бултыхаясь и расшвыривая в разные стороны брызги, в тёплую вечернюю воду. Чуть помедлив, и мы, полностью раздевшись, присоединились к Чуке и его подругам.

Доплыли до головы слона, ныряли, смотрели подводную часть памятника, где группа зелёных закупорошенных детей возлагают зелёные закупорошенные цветы. «Вы погибли за наши жизни» прочли мы на зелёном пьедестале. Видно, что за памятником не следят, и почти совсем не чистят.

После купания Чука предложил поужинать, на что мы сказали, что у нас остались с обеда жаренные баклажаны и тунец.

– А что такое тунец?

– Как что? Рыба!

Чука, Фла и Флу внезапно притихли.

– Вы это бросьте… – пролепетал Чука.– Мы не едим рыбу.

Как мы не предлагали просто хоть чуть-чуть попробовать, оценить вкус рыбы, наши новые знакомые были категорически против, и попросили нас не употреблять её при них.

– Закажем чудесный ужин при закате! -Чука аж закрывает глаза от удовольствия и предвкушения приятия пищи.

В нашей семье никогда не заказывали еду. Мы часто летали обедать или ужинать в Афины, или в другие города. У нас были свои любимые Кулинары. Да и в путешествии мы с Юзи питались в подводных и надводных ресторанчиках. А чтобы заказать? Нам просто никогда не приходило это в голову.

– А вы часто заказываете ужин? – спросил я аккуратно.

– Ну как сказать, хо-ха, да почти всегда!

– Что у нас тут поблизости, чтобы не долго ждать, – Чука развернул в сюэкле карту окрестностей, – так, Канзас-сити. Страшная дыра. Гадкий город.

Никогда не слышал, чтобы так говорили.

– Как так можно, – тихо изумился я, – говорить про поселение! Там ведь люди живут. Это нехорошо…

– Пускай живут, – не глядя на меня, усмехнулся Чука, изучая карту, – мы их не трогаем. Нешвилл, Атланта, да уж… Атланта… Хо-ха, Цинциннати! Александрос, Юзи, вы были в Цинциннати?

– Давайте слетаем, -оживилась Юзи, -заодно и поужинаем.

– Хо-ха! – Что-то увидел в карте Чука.– Потомственные Кулинары! Пятьдесят Второй, Дойля, и Сорок Третья! Ого! Сорок Третья! Сама Сорок Третья!

– Ты с ней знаком?

– Так же, как и ты, хо-ха. Советы не принимаю. Заказываю на свой замечательный вкус!

Пальцы Чуки забегали по голографии сюэкля.

Если сравнивать людей с явлениями природы, то Чука был бы градом размером с яйцо.

Ожидая еды, продолжаем рассказывать про себя. То, что мы с Юзи являемся детьми Хранителей Языка, и сам являемся юными Хранителями, вызывает интерес. Наши новоиспеченные приятели никогда не слышали о таких. Рассказываем о Греции, о которой Чука, Фла и Флу, по их словам, «что-то слышали».

– Земля везде одна, – смеется Чука, – что ваша Греция, что Швеция!

Сам Чука родился у Свободных, и почти сразу после его рождения его община полетела к звёздам. Неделя на одной станции. Потом полгода на другой. Пара месяцев в городе под прозрачным колпаком, в который бились метеориты. А больше всего времени- в космическом корабле. Всё время в движении, в движении, в движении. Лет в семь прилетел обратно на Землю. Для того, чтобы через год снова на пять лет покинуть её. Потом долгие путешествия по Земле. Пешком. Никуда не спеша идти, идти, и идти. На территории Бразилии к их общине примкнула женщина со стороны. У неё был Мужчина, которого она любила, и он любил её. Но вот только женщина была очень чувственной, и считала нормальным заняться любовью с другим человеком, а ее Мужчина этого не понимал и не принимал. Она пришла вечером на стоянку Свободных, и не удалялась оттуда почти неделю, отдавшись почти всем мужчинам, в том числе и мальчику Чуке. Её Мужчина стоял невдалеке и плакал. Она решила стать Свободной, и звала своего любимого человека с собой. Её Мужчина отказался, и стал плакать ещё сильнее. Приходили Учителя, чтобы уговорить женщину остаться с семьей, но она была непреклонна.

С собой женщина взяла двух маленьких дочек-близняшек. Девочки, а это были Фла и Флу, сильно привязались к Чуке, который был особенно нежен и играл с ними. Когда девушки подросли, в одну прекрасную ночь Чука сделал их женщинами. Чука эта вспоминал абсолютно без смущения, закрыв глаза, медленно проводя пальцами по волосам подруг, опустившие головы ему на грудь. Им было хорошо втроём. Чука, Фла и Флу часто отлучались от общины, летали на другие планеты, подолгу жили на островах, в большом отеле-городке на дне Марианской впадины, в доме из огромных бревен за Полярным кругом. Их за это ругали, и говорили, что они предают идеи Свободных, часто находясь вне общины. Чука сказал, что, наоборот, он Свободный, и поэтому куда хочет, туда и ездит. Возник спор, ему ответили, что таким образом, он «колеблет свободу Свободных». Чука сказал, что он покидает общину. Его пытались отговорить, но тщетно. Фла и Флу решили быть вместе с Чукой. Их мать была против, но Чука сказал, что она также «колеблет свободу Свободных». В конце концов Чуку, Фла и Флу решили отпустить, сказав, что в любой момент с радостью ждут их обратно.

– В общем, запутались мы в Свободе, так и не поняв, где она и кто что друг у друга колеблет, хо-ха! -подвел итог Чука.– Но мы не жалеем!

– Ни капельки! – подтвердила Фла.

– Капельку только одну по маме скучаем! – уточнила Флу.

– Летит наш ужин! – с удовольствием проурчал Чука.

К нам приближался геликоптер.

Меньше, чем через полчаса мы сидели на плетеных стульях за длинным столом. Перед нами стояли высокие вазы с фруктами, множество разных салатов, винегретов и тушеных овощей радовали глаз своими цветами и запахами. На большом блюде ждали нас искусно выложенные витаминизированные лепешки. В вазочках зеленел мармелад. Последние лучи заходящего солнца, проходя через большие графины с гранатовым напитком, лежали жаркими рубинами на белоснежной скатерти. На пяти блюдцах лежали вырезанные из тонких срезов свеклы наши профили. Мои с Юзи, и Чуки с Фла и Флу. Кулинары позаботились узнать, кого будут кормить.

– Так в чем-же сильное отличие Свободных людей от всех остальных, кроме того, что у вас нет постоянного места проживания? -продолжал я начатый разговор об Свободных людях.– У многих астронавтов тоже нет. Но они не считают себя Свободными.

– Ну… Нам с самого раннего детства говорят, что мы особенные, и отличаемся от вас! – с набитым ртом ответил Чука.

– Ну а в чем вы отличаетесь?

– Ну как не понять, мы разные! Мы одни, а вы-другие!

– Ну так в чем разные?

– Ну, мы не работаем!

– Не только вы не работаете. И почему вы не хотите жить где-то постоянно?

– Нам с детства говорили, что мы- Свободные, и поэтому мы отличаемся от других, не работаем и живём там, где нам нравится!

– Так в чем-же отличие, из-за которого вы не работаете? И почему переходите с места на место?

– Ну что ты, пристал, – чуть насупился Чука, – разговоры мешают хорошему пищеварению! Можно еще нектара, пожалуйста!

Пятьдесят Второй, высокий Кулинар с аккуратно подстриженной бородкой и усиками с улыбкой наполнил бокал Чуки терпкой гранатовой прохладой. Его дочь и жена с чересчур правильными чертами лица, в широких одеждах, играли нам на термовоксах. Их длинные пальцы медленно плавали по воздуху, рождая негромкие умиротворяющие звуки.

– А может, вам попробовать, просто попробовать поработать? -спросил я.

– Александрос, – Чука разорвал зубами лепешку, – я же сказал, что мы Свободные люди, мы не работаем, так как отличаемся от вас!

– Так в чем отличие? -едва не прокричал я.

– Знаете, Александрос, – в наш разговор робко вступила Фла, – я как-то у матери своей спросила, в чем мы от вас отличаемся. И знаете, что мне сказала мать?

– Что?

– Что, возможно, это и есть цель жизни каждого Свободного человека, понять, чем он отличается от других. Найти и понять своё отличие.

– А я думаю, цель жизни, заключается в том, чтобы не искать смысла жизни, а наслаждаться самой жизнью. А маме твоей не надо думать, она в других делах мастерица, хо-ха.

Щеки Фла и Флу зарумянились, и девушки, одновременно закрыв лица ладошками, смущенно засмеялись.

– Я с вами абсолютно согласен! – радостно и несколько певуче произнёс Пятьдесят Второй, до этого почти всё время молчавший. – Это была работа допотопного общества-искать цель в жизни, а не нашего, которое эту цель уже обрело.

– Вы много знаете о допотопном обществе? -спросил я.

В наше время знание истории, как я заметил по Гостям и не только, начинается у подавляющего большинства людей примерно со второго-третьего века послепотопной эры, с внедрение роботизации, освобождения человека от тяжелой, совсем не нужной и отвлекающей его работы и начала глубокого освоения Космоса.

– О, это было ужасное время, – Пятьдесят Второй опустил голову и немного сжался, будто сам жил в допотопье и вспоминал его.– На улицах лежали люди, которым негде было жить. И никто не строил им дома, и не давал им пищу. И эти люди, которые не любили друг друга, искали смысл жизни…

– Но в то же время были люди самых высоких мыслей и идей, гуманистов, призывающих к любви! – вступился я.

– Так почему эти люди не накормили других голодных, и не построили им хорошие тёплые дома? – медленно спросил Пятьдесят Второй после паузы.

Я не знал, что ему ответить.

– Дорогой человек! -вступил Чука.– Хвала Природе и Разуму, что ты нам повстречался!

– Хвала Природе и Разуму, которые послали нам замечательных людей, захотевших попробовать творения трудов наших! – улыбнулся Пятьдесят Второй.

– Скажи нам, дорогой человек, а в чем заключается смыл нашей жизни, который, как вы считаете, наше общество обрело?

Значит, Чука и Свободных тоже считает частью общества, получается.

– С осознанием и потребностью любви к ближнему своему, – Пятьдесят Второй провелся рукой по бородке, – мы все пришли к простому выводу-в жизни надо стараться становиться лучше, и лучше мы становимся, только любя других людей, и работая для них!

– Бери пример, Чука, – сказал я, и добавил, – а раньше еще говорили о любви к Богу!

Тогда я еще разделял Того, про которого мне говорил Элияги, и у которого я просил про Юзи, и Бога, про которого читал по истории.

Пятьдесят Второй совсем не удивился моему вопросу.

– Наша великая заповедь «Возлюби ближнего самого как самого себя» отнюдь не исключает из себя эту древнее высказывание «Возлюби Бога своего всем существом». Эта заповедь отлетела сама собой как лишняя. Под Богом подразумевалось всё самое прекрасное и самое высокое, что есть в мире, и Хвала Разуму, наконец-то поняли, что это все есть в человеке.

Я изумился ответу Пятьдесят Второго. Я еще не совсем понимал Того, у которого просил. Я всё еще считал, что тот Бог, про которого я читал, это Бог, выдуманный человеком. Зевс, Аполлон, Амон, Асирисс или Сэт. Бог интересный, забавный, иногда с головами птиц и зверей, как говорили-сказочный. Волшебный. Я никогда не думал, что под Богом подразумевалось что-то величественное и прекрасное, и, более того, что это божественное существует и в человеке.

– Вы очень прекрасный и умный человек! -воскликнул Чука.– Если я когда-нибудь и решусь поработать хорошенько, то, наверное, только исключительно из-за вас!

– Главное, каждый день становиться чуть лучше, чем был накануне, – Пятьдесят Второй налил Чуке еще нектару, – и стараться приносить радость и любовь другим людям. Однажды нам пришёл заказ на ужин со станции на орбите Нептуна, представляете? Люди не хотели заказывать ближе, а хотели заказывать именно у нас. Во всем пространстве от Нептуна до Земли они предпочли нас. С каким счастьем мы летели к ним накрывать стол! С какой любовью мы их накормили! Надо уметь раствориться в радости, стать неотъемной её частью. В своё время мой не самый далекий предок даже отказался от имён, видя в них что-то эгоистическое, чересчур личное и допотопное. С тех пор все мальчики, рождающиеся в нашей семье, носят имена числительных- Первый, Второй, Третий и так далее. Аналогично- с рождающимися девочками. Как вы понимаете, я являюсь Пятьдесят Второй особью мужского пола, рожденной с тех пор. А дочь моя, соответственно, Сорок Третей девочкой.

Сорок Третья, не прекращая игры на термовоксе, обернула к нам чересчур правильное лицо, судя по всему, сделанное после рождения. И улыбнулась нам обворожительной, и какой-то правильной улыбкой.

Некоторое время мы махали геликоптеру с Кулинарами, пока тот не превратился в точку над водой и не исчез из вида.

Не успело солнце взойти, как мы уже шли на юг. Высоко над нами, чуть в стороне, словно два воздушных шара, серебристый и светло-коричневый, медленно летели наши геликоптеры.