Повесть о декабром чертополохе

– Нет, – ответила его девушка, продолжая улыбаться. – Просто отдай метку. И всё закончится. Сразу же. Зачем тебе эти проблемы? Будешь дальше жить спокойно. Работать. Обнимать свою толстуху…

– Где она?! – заорал он до резкой боли в связках. – Что Вы с ней сделали?

– Ничего, – ответила «она». – Отдай метку! Отдай метку! ОТДАЙ МЕТКУ!

Он побежал опять, на ходу подхватив ещё не просохшие ботинки, ударился о дверь, попытался открыть её, отомкнуть нижний замок, с первого раза не смог – руки так тряслись… Он слышал, как топает нечто своими копытами, шагает неуклонно, неотступно. Твёрдо ступает по полу, неотвратимо приближается.

Вырвавшись в подъезд, Вадим затопотал к выходу… Из подъезда он тоже выскочил рывком, даже совершенно забыв надеть ботинки, так и держал их в руке. Группка студентов всё ещё была там, теперь выглядевшая растерянной. Даже тот хохмач, говоривший про трёхочковый бросок, сейчас оказался смятённым. Может, кто-то и хотел из них спросить, всё ли у Вадима в порядке, но тот уже побежал – босиком! – дальше, но потом спохватился и принялся натягивать ботинки… Ещё заминка, и он бросился вперёд, мимо машин и подъездов. И бежал так, пока силы не оставили его, и он не свалился рядом с отделением банка с красным крыльцом.

Он лежал на снегу, обдумывая своё положение, и понял, что действительно просто сошёл с ума. Ему оставалось лишь пойти к психиатру, но это завтра – по ночам он не принимает, если только «скорую» вызывать, но телефона, конечно, с собой у него по-прежнему не было. Что-то происходило с его мозгом – стремительное, всеобъемлющее. Но сейчас куда-то надо было податься, и Вадим медленно поднялся, как пьяница в новогоднюю ночь. К Виталику, куда же ещё?!

«А если и там будут галлюцинации?» – подумалось ему. Значит, надо будет искать другой адрес и бегать всю ночь, пока не отпустит. Должно же полегчать…

«А если всю жизнь?»

На этот вопрос ответа у него не было. Он отряхнулся, как мог, и заспешил к трамвайным путям, пролегающим через их райончик. Хорошо, что после душа он надел именно этот спортивный костюм – именно в нём он раньше бегал кроссы, и чтобы обратно добираться быстрее до дома, всегда ездил на маршрутках или трамваях, то есть мелочь в кармане всегда бренчала. Было очень холодно, но он, в конце концов, не бродячая собака. Доберётся до остановки и согреется в салоне…

Он засунул руку в карман штанов и вытащил горсть монет – не прогадал, рублей пятьдесят тут точно было. Настоящим шоком для Вадима стало то, что семирублёвая монета оказалась тут же, будто он её и не выбрасывал. Он взял её двумя пальцами левой руки и швырнул в сугроб, как можно дальше. Совершенно безотчётно и ненавистно. А потом побрёл дальше, шатаясь, как заправская забулдыга.

Сознание его помутилось настолько, что он почти не замечал редко встречающихся пешеходов, а если и встречал, то они ему казались страшными и злобными людьми. Он натянул горловину своей мастерки до носа, а руками обхватил себя, и шёл, и шёл. И он, конечно, всячески избегал слова «чертовщина», потому что был убеждённым атеистом, и его разум хоть и был замутнён этим вечером, он всё же не сомневался, что причиной его видений стали необратимые изменения мозга. Возможно, это случилось не сегодня, не за один день, а назревало давно. Может, в мозге у него есть тёмное пятно, стремительно увеличивающееся, проникающее всё глубже и глубже.

Один раз ему повстречался высокий человек в чёрной куртке, который внимательно смотрел на него оранжевыми глазами. Вроде бы он даже пошёл за Вадимом, и тот мог видеть в вечерней мгле зимнего города, что колени у этого человека выгибаются в обратную сторону, но скорости он ничуть не сбавлял, а потом просто растворился.

«Следят, твари», – подумал Вадим и сразу же одёрнул себя. Кто следит?! Галлюцинации? Да, если бы это всё было по-настоящему, то они бы отстали давно, а тут…

Женщина с бледным лицом и белыми волосами стояла около светофора. Она выгнулась в сторону, перегнулась, как ива, и голова её свисала теперь вниз, а глаза закатились. Будто она впала в ужасающий транс, ждала, когда загорится зелёный свет для пешеходов (но он и так горел).

Он прошёл мимо, убедившись, что машин нет. То ли их отсутствие ему мерещилось, то ли действительно все водители уже легли в кроватки и спали крепким сном. Вадим направился к трамвайной остановке и стал ждать. Остановка эта была посреди рельсов, посреди проезжей части, и пока он не видел, что трамвай приближается. Стояла относительная тишина.

Сзади кто-то подошёл. Взялся из воздуха, не иначе. Вадим бросил взгляд через плечо. Там стоял парень в разбитых очках, чьё лицо было изуродовано бордовой полосой от подбородка до бровей.

– Вам «скорую» вызвать? – еле выдавил из себя Вадим, даже не понимая, что сам говорит. Телефона-то всё равно не было.

– Отдай метку, – попросил парень. – Отдай метку!

– Какую метку, – как во сне проговорил Вадим.

– Метку борца с нами, – ответил «раскрашенный». – Отдашь, и всё сразу закончится. Это ж не твоё дело. Не твоя война. Так отдай метку. И иди домой.

Машинально, но всё же очень медленно, Вадим полез в карман, твёрдо уверенным, что семирублёвая монета будет на месте. Так и вышло: он даже ничуть не удивился, когда обнаружил её в руке снова. И уже начал протягивать её парню, тот тоже потянулся навстречу; Вадим видел сине-чёрную полусгнившую руку с отросшими ногтями, на которой копошились личинки, которая вот-вот дотронется до него.

Звон трамвая вырвал его из оцепенения: он внезапно оглянулся – плоская морда его была уже совсем рядом, рельсы звенели на всю округу. Ещё он услышал, как сигналят где-то машины; смеются пешеходы, обнимающиеся на тротуаре.

Вадим посмотрел на «раскрашенного»: на его месте стояла милая шатенка с конским хвостом и в больших очках, придерживающая одной рукой норовящую сползти шапку. Лицо её выражало негодование и обеспокоенность сразу: именно с такими эмоциями она смотрела на протянутую к ней руку с монетой. «Фу, мерзкий, не трогай меня…»

– Я же говорю, – сообщил он ей, и губы его расползлись в усталой ухмылке. – Я сбрендил. Чокнулся. Крыша шуршит шифером.

Та ничего не ответила, лишь медленно отступила на полшага назад. Подполз трамвай, и, заскрежетав, открылись двери. Вадим медленно поднялся по ступенькам, увидев, что салон полупустой: внутри сидело лишь два человека, да и то – по разным углам.

Он пока не видел контролёра, но понимал, что тот сидит где-то здесь же. Но искать его не было ни сил, ни желания, поэтому он просто опустился на одно из сидений, мельком заметив, что соседнее заблёвано. Романтика городских вечеров.

«Неприятно», – решил он, но с места не сдвинулся. Мысли беспокойно метались у него в голове, но дрёма не шла, а так хотелось… Забыыыыыться, как говорила одна его знакомая, редкостная… добрая душа. Однажды она шла по лесу зимнему и увидела там двух щенков – мальчика и девочку. Выброшенных. Мальчика она взяла с собой, а девочку она оставила там. Погибать от холода и голода. И рассказывала она это с усмешкой, типа это, мать твою по-собачьи, было очень забавно. С тех пор он её ненавидел…

Трамвай тронулся. И было в этом что-то уютное такое, в лязге колёс, в поскрипывании стёкол. Вадим прижался лбом к стеклу – необычайно холодному – и закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая. Он даже не понял, как рядом с ним оказалась девушка – в обтягивающих чёрных джинсах и с прядью светло-фиолетовых волос, свисающих из-под капюшона.

– Тебе не надоело? – спросила она резко. Как ни пытался парень рассмотреть её лицо, кроме синюшного подбородка с кровоподтёками он ничего не видел.

– Девушка, – сказал Вадим устало. – Вы такие узкие джинсики носите зимой. Застудите себе мочеточник, и будете писять бегать частенько… Переоденьтесь.

– Слушай внимательно, – она наклонилась к нему, и он предельно ясно почувствовал запах прекрасных духов, стойких, сильных, остающихся на одежде даже после стирки, и запах алкоголя. Что это? «Ягуар?» Или просто тоник с джином. Непонятно. – Ты отдашь метку, если не хочешь проблем.

– Отдам, а теперь свали отсюда, ты воняешь, – ответил он, неожиданно разозлившись. Та дыхнула на него концентрированным брожением и пошла обратно, на своё место.

Из кабины водителя прошла грузная контролёрша и дала ему билетик за двадцатку. Он почему-то с ужасом отметил, что чуть не отдал ей семирублёвку, но вовремя спохватился. И дальше они ехали без эксцессов, отчего Вадим чуть не уснул, но его разбудил сильный толчок – трамвай встал и двери его со скрежетом открылись.

Виталик жил на отшибе, но Вадим бывал у него неоднократно. Фонарь над подъездом был разбит, «мусорка» рядом со ступенями – перевёрнута. Валялись фантики, фольга, пластиковая бутылка, осколки стеклянной. Пустая пачка из-под презервативов и пустая же пачка из-под сосисок. Домофон не работал, поэтому железная дверь попросту отвисла в сторону, будто была пьяной одиннадцатиклассницей на выпускном и приглашала всякого войти.

– Хоть меня и не приглашали, я войду без приглашения, – заверил сам себя Вадим. Так и сделал – пошёл, упорно переставляя ноги.

После стука в дверь прошла целая вечность, и парень даже подумал, что Виталика дома нет – щупает свою молочно-кожную и соломенно-волосяную бешеную красотку у неё дома…

Шаркающие шаги и недовольный бубнёж. Он что, уже спал?! Не может быть… Дверь – тёмно-коричневая – захрустела и открылась настежь. Виталик её толкнул, не приоткрыл. Он сейчас был одет в белую майку-алкоголичку с расплывшимся по середине пятном, серые закатанные штанишки и стоптанные шлёпанцы. И этот наряд обнажал его худобу гораздо сильнее. В квартире было полутемно – за его спиной мерцал голубой экран телевизора, а свет был выключен. Какое-то время он смотрел на Вадима то щурясь, то распахивая глаза широко. И он слегка покачивался. Не узнавал, что ли…

– Что ты тут делаешь? – спросил Виталик.

– Мне некуда идти больше. Я, короче говоря, совсем с катушек съехал, братан, – отозвался Вадим, загнанно оборачиваясь по сторонам.

– Входи, дверь замкни на оба. А то мало ли.

Вадим послушался. Он прошёл вслед за Виталиком – квартирка у него была однокомнатная, и всё было натыкано рядом: кровать, стол и небольшой телевизор на громоздкой тумбочке. Холодильник же пыхтел в углу. Виталик просто уселся на кровать, оказавшись за столом, на котором стояла полупустая бутылка и открытые шпроты – именно ими он и измызгался.

– Что у тебя случилось? – сказал Виталик, схватив прямо руками одну из рыбин.

– Да так, переночевать негде, – сказал Вадим уклончиво.

– Что, выгнала тебя твоя толстуха, – произнёс тот в ответ, но это не звучало, как вопрос.

– Перестань её так называть.

– Не будешь ты меня бить из-за неё.

– Может, буду.

Виталик оглядел его серьёзно, перестав жевать. На фоне галдели голоса из какого-то невероятно смешного фильма. Или нет. Взгляд Виталия говорил о том, что он будто смотрел военную драму.

– Тебе никогда не хотелось другую? – опять спросил он.

– Нет, я уже…

– Да врёшь ты всё, – огрызнулся Виталик и налил себе немного в большой стакан – пару глотков. – Я знаю, что ты как парень из «Ералаша». Тёр-тёр доллар, пока он рублём не стал.

– Мне кажется, там было по-другому, – усомнился Вадим.

– Похрен, – махнул рукой Виталик и опять уставился в телевизор. – Есть хочешь? У меня ещё есть шпроты. И водяра тоже есть. Хочешь?

«Вот из-за какой-то алкашни мы сюда тащимся», – вспомнились слова самого Виталика.

– А ты говорил про какую-то «алкашню» в деревнях, – сказал Вадим. И сказано это оказалось настолько порицательно, что Виталик метнул в него молнию взглядом.

– Ишь ты, нашёл, что сравнивать! – крикнул он. – Я – творческая личность. Я пью, потому что пили Бродский, Есенин, Маяковский и… Все остальные.

– Они разве пили?

– Наверное… Я думаю, пили. Маяковский вообще пристрелился. Ты бы смог так?

– Не-ет, – протянул Вадим. – Я бы точно так не смог… Страшно же это.

– А эти бухают по той причине, что им скучно. Накатил – и день прошёл. И вся жизнь, – продолжил свою гневную тираду Виталик, исстрадавшись по разговорам.

– А ты?

– А я так справляюсь с душевными переживаниями. Понял?

– Понял, – сказал Вадим и потерял всяческий интерес к этому диалогу. Ему ещё ночевать здесь надо, а если он будет капать на нервы своему водиле, тот выкинет его на улицу, как надоевшего кота, и придётся ему обмораживаться и искать теплотрассу, чтобы переночевать… Но сначала он будет сидеть у двери подъезда, сидеть и ждать, сидеть и ждать, сидеть и ждать, покрываясь коростами… – Где я могу упасть?

– Проблема, – сказал Виталик. – Кроватка одна у меня.

– Ладно, – ответил Вадим. – Я на полу посплю, только ночью на меня не наступи. Окей?

– Замётано.

Парень улёгся прямо на пол, подложив руки себе под голову. Пол был, конечно, очень жёсткий и холодный, но в армии он и не на таком спал, поэтому особо не противился. Да и последние события теперь заполняли его голову почти полностью. Он подумал о своей девушке – где она сейчас? И что делает? Стало жутко.

Сон почти обуял его, как Виталик что-то буркнул, обращаясь к телевизору, и Вадим вздрогнул. Он повернулся на другой бок, свернулся калачиком и крепко закрыл глаза. О чём-то он подумал – о чём-то важном, но не успел развить мысль и просто провалился в кошмарный сон. И сон был реалистичен.

Он не понял, где очутился – может быть, это было поле – заснеженное, но парень отчётливо видел языки пламени. Пожар или что-то такое. И из этого гигантского кострища вышел человек – лица он его не видел, только лишь понял, что от него исходит невероятный холод. Плечи его были покрыты инеем, обнажённое тело – бледно-голубое, заледеневшее. Он шёл к Вадиму, и от него исходил пар… Он крикнул что-то вроде «я буду лежать сто лет на льду и не замёрзну!», а потом бросился вперёд.

Следующий кошмар настиг его с грохотом – и сердце его подпрыгнуло к горлу. Каково же было удивление Вадима, что это именно он и стрелял! И в руках его скакало ружьё, а со всех сторон обступали лохматые твари – двуногие, но с явственными звериными повадками. Настоящая свора! Рычала и тянула к Вадиму мускулистые лапы, увенчанные кривыми когтями… И они почти уцепились в него – один точно, поэтому шея заболела под сомкнутыми монстриными пальцами.

Последнее, что он увидел – какой-то человек держит его девушку, и та вся колыхается. Он прижал ей к горлу то ли длинный кинжал, то ли коготь это у него такой был. И только он собрался резануть по ней, как что-то опять загрохотало…

Он подскочил и понял, что уже позднее утро – солнце уже проникало в комнату. Чувствовал себя, Вадим, конечно паршиво. Конечно, еле встал – всё его тело задеревенело, а сам он продрог, будто лежал на льду…

«буду лежать сто лет на льду и не замёрзну…»

…а шея сильно болела. Потянувшись, повертев головой и руками, он всё же поднялся, услышав, как выстрелили колени в унисон. Только после этого он заметил Виталика, успевшего приговорить всю бутылку перед тем, как «отрубиться». Тот валялся в причудливой позе, запрокинув голову назад, как солист рок-группы после рейва. Телевизор он не выключил, и там сейчас шла какая-то утренняя передача, где красивая худенькая женщина с азиатскими чертами лица и волнистыми волосами широко улыбалась белоснежной улыбкой. Одета она была в фиолетовое обтягивающее платье и чёрные колготки, и рассказывала о чём-то, по всей видимости, таком же приятном, как она сама. Звук Виталик убавил почти до нуля, по этой причине Вадим не слышал её. Он опять посмотрел на Виталика, всё более казавшегося скелетом в этой «алкоголичке».

– Творческая личность, тоже мне, – буркнул Вадим и пошёл к выходу из квартиры, стараясь ничего не сшибить по пути. Это было очень странно, но теперь прошлый вечер представлялся ему совершенно нелепым – как кошмар, напугавший в три часа ночи тебя чуть ли не до удара, а с утра ты уже пристыженно ухмыляешься…

Открыв потрескавшийся от времени шкафчик в прихожей, Вадим вытащил из него куртку – осеннюю, скорее всего. Там вообще было только два предмета верхней одежды: пуховик и куртка, и две пары обуви. Вот и всё его богатство.

«Верну, Виталик, не переживай».

Дверь он открыл плавно, по возможности избегая скрежета и щелчков замков, и не захлопывая её. Хотя оба замка, разумеется, пытались истошно хрустеть. Никто к Виталику не полезет, он надеялся на это. А будить его сейчас и слушать похмельный гундёж он тоже не собирался. Быстро пройдя по коридору и прошелестев по ступеням вниз, Вадим вышел из подъезда.

Утро оказалось солнечным и невероятно тёплым, будто на днях решила вернуться весна. И всё бы было относительно нормально, если бы парень не сунул руку в карман. И сердце у него, конечно, ухнуло вниз мгновенно – монета была на месте. Вадим ещё не видел её номинал, но был твёрдо уверен: семирублёвка, врученная покойником в тёмной деревне.

Стиснув зубы и опустив взгляд, он поплёлся на остановку. И сознание его опять помутилось, что впоследствии он лишь помнил жёлтую дверь маршрутки, улыбающуюся черноволосую студентку, сидевшую напротив, и водителя, сильно пахнущего чесноком, коему он отдавал мелочь при выходе.

Государственная больница серой глыбой стояла между двумя разноцветными торговыми центрами, и на парковке, полной автомобилей, ругались усатые мужики. Вадиму это было безразлично: он был пешеходом, поэтому просто пошёл дальше. Рядом с крыльцом прыщавая медсестра в зелёных штанах помогала колясочнику заехать по пандусу, а двое стариков – один с костылями – о чём-то громко разговаривали.

«Не о метке ли?» – подумал Вадим, машинально заметив, что серое крыльцо вдоль и поперёк замызгано снегом и грязью – приехавшие на автомобилях несли растаявшую грязь прямиком сюда своими рифлёными подошвами.

И что это вообще за метка такая? Он не знал… Или уже забыл. Вообще вся его жизнь стала казаться иррациональной, и он до сих пор не мог поверить, что сейчас пытается протиснуться в учреждение, чтобы повидаться там с психиатром. Никогда бы не подумал, что сойдёт с ума. Причём, в один момент. Или это всегда так происходит? Что всё нормально, а потом – бац! – и у тебя шарики за ролики заехали.

В больнице шумел кондиционер, и стоял напряжённый гомон, но Вадим не стал разглядывать толпу, панически опасаясь новых галлюцинаций. Он отправился в самый конец очереди, ожидая, когда же можно будет записаться на приём. Резкие запахи пота, хлорки и дешёвого парфюма мешались в одну плотную вонь.

– Чего Вы придумываете, – раздался гнусавый голос регистраторши. – Никто ещё от зубных болей не умирал, так что сидите и ждите…

Другая сказала – не менее противным и надменным голосом – что-то вроде «хотите побыстрее – идите в частную клинику», а потом он опять перестал различать их восклики, концентрируясь на ярко-синих джинсах и грязнющих зимних кроссовках человека, стоявшего спереди. Толпа медленно продвигалась: озлобленные или раздражённые люди хватали свои направления, бланки, медицинские карты и быстро уходили отсюда… Одна старушка скрюченными пальцами пыталась собрать свою медкарту, разложенную для поиска страхового полиса, и рассыпала всё по стойке регистрации. Кто-то недовольно заматерился. Старушка принялась собирать исписанные листки и кардиограммы – нервно, торопливо. Чуть позже раздался её надломленный тихий голос:

– Вы бы двадцать лет на железной дороге… Я бы на вас посмотрела.

Вадим зажмурился так крепко, как только мог. Он хоть вчера и не пил, но голова у него гудела будь здоров. И сколько ещё можно ждать своей участи?

«Очереди, а не участи», – поправил он себя и продолжил переминаться с ноги на ногу. Захотелось в туалет, но даже не могло быть и речи о том, чтобы отлучиться – потеряет очередь и будет тут толпиться ещё полчаса. А потом у психиатра обед…

– Ну? – сказала регистраторша. И, открыв глаза, Вадим увидел остроскулое и темноглазое лицо в больших очках. Ей было не больше двадцати трёх лет. Худая, высокая. – Долго ещё мне ждать? Паспорт и страховой. Быстрее.

– У меня нет ни того, ни того. Мне срочно надо, – быстро выпалил парень.

– Тогда ничем помочь не могу, до свидания, – молниеносно отреагировала она. – Не задерживайте людей.

– Мне что, «скорую» надо вызвать?! – резко заорал он так, что очередь притихла. Краска бросилась в его лицо. – Мне надо попасть к психиатру… Пока я окончательно не долбанулся! И я не могу ждать неделю или две!

– Не орите, Вы здесь не один! – пронзительно взвизгнула регистраторша. – Я ничем Вам помочь не могу! Психиатр – не терапевт, но и к нему записаны люди… И всем надо, не только Вам!

– Да они справки от работы получают или от военкомата косят! А я действительно сошёл с ума почти! – крикнул Вадим и пошёл из очереди. Что ж, если его не пускают по правилам, он эти правила нарушит. Может, это ещё одно доказательство в пользу того, что он свихнулся – раньше бы никогда так не сделал.

Он прошёл к стенду, уже не слушая возмущённых восклицаний регистраторши, и начал изучать список врачей и номера кабинетов. Через одного там было написано «в отпуске», «отсутствует» и просто прочерки. Но, к счастью, психиатр был на месте и даже сегодня принимал – его вотчина оказалась в самом конце первого этажа. Тот угол был необычайно тёмным, словно там выкрутили лампочку, но люди в нём копошились.

Вадим неспешно туда направился, борясь с ноющей болью в животе и такой мелкой и неприятной дрожью.

«Ничего, сейчас что-нибудь придумаю, – решил он. – В конце концов, я сошёл с ума, а сумасшедшие часто ведут себя странно. Кто-то убивает пенсионеров, кто-то совокупляет детей, а кто-то… Лезет без очереди».

– Кто последний? – спросил он, и этот вопрос нарушил относительную тишину, как раскат грома.

– Тут по записи, – отозвался подросток в фиолетовой мастерке и тяжёлым лбом, нависшим над глубоко посаженными глазищами. Он принялся сверлить Вадима своим взглядом.

– Понял, – отозвался Вадим и пересчитал очередь. Пять человек, но кто-то мог быть и к офтальмологу – его кабинет располагался рядом ж.

Началось снова томительное ожидание. Минуты тянулись очень медленно, и его даже поклонило в сон, как он вздрогнул о того, что мимо проходила фигура – бесшумно, в белых штиблетах и белоснежном, совершенно чистом халате. Это был психиатр – низенький, полноватый дядечка с мягкой улыбкой и прищуренными глазами, смотрящими снисходительно из-за стёкол очень тонких очков. Над верхней губой у него росли жидковатые усики, и это делало его ещё добрее.

– Все ко мне? – спросил он и принялся отмыкать кабинет.

– Да! – сказала истерично женщина в красном кардигане.

– А, Юлия Юрьевна, – протянул он, продолжая ковыряться в замке. Движения его становились всё жёстче. Замок заедал, видимо. – Опять кризис? Ну, ничего… Сейчас поправим. Как ваш муж? Уже не хотите его убить?

– Хочу, очень хочу, – ответила она и истерически рассмеялась, таким смехом, от которого у Вадима всё похолодело внутри.

Дверь, наконец, поддалась и, открыв её, психиатр повернулся к пациентам.

– Это Вы буянили у стойки регистраторши? – спросил он, судя по всему, у Вадима.

– Я.

– Проходите. Спокойно, граждане! Спокойно! Мне кажется, у него плёвый случай.

Вадим крайне удивился, но отказываться не стал. И быстренько забежал следом в кабинет – небольшую, но мягкую комнату: мягкую в том плане, что стены здесь были нежно-белого цвета, ещё не бежевого, но и уже не похожего на цвет молока или снега. Коричневый дубовый стол, нежно-серое кресло, напротив – тёмно-бежевая кушетка, больше похожая на кровать.

– Проходи, садись, – мягко сказал психиатр и притворил дверь, отгородившись от недовольного галдежа ждущих пациентов. – Что там у тебя стряслось?

– Галлюцинации, – проговорил Вадим и ощутил пронизывающий озноб. – Нахлынули вчера вечером. Резко. И не отпускали. Ночью же – кошмары, красочные. Как будто всё по-настоящему было…

– Да? – удивился врач, и лицо его стало очень напряжённым, он сложил руки ладонями друг к другу, но смотрел не на Вадима, а на песочные часы, стоявшие на его столе – чисто декоративный элемент. – Головой не бился?

– Нет.

– А наследственность не отягощённая? Никто из родственников не лечился от болезней психики?

– Да вроде… нет, – Вадим запнулся, потому что прекрасно помнил, что его отец неоднократно попадал в диспансер с «белочкой». Или это называли ещё делирием.

– Любопытно, – психиатр задумался. – Но, мне так кажется, что с тобой всё в порядке. Единственное – это усталость. От непосильной ноши.

– От какой ещё ноши?!

– Расскажи подробнее, что у тебя за галлюцинации… Я много разного слышал.

И Вадим рассказал ему всё, понимая, как сильно щёки его горят. Он не мог смотреть на доктора, не мог выдерживать его спокойного взгляда. Он сам себе казался придурком, и каждое слово ему давалось с невероятным трудом.

Психиатр улыбнулся – участливой, понимающей улыбкой, от которой Вадиму стало легче, но ненадолго.