О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

Племя марров жило на Видаке и выглядело весьма отсталым. Проиграв главную битву, они ушли с Видака, а мы не стали их преследовать.

Через три года они вернулись. Захватили и Видак, и Сми. Мы заключили мир, а еще через год они напали на Фи, спалили там все и убили брата…

М-да, похоже, марры научились драться. Нам пришлось оставить и Фи, и Яго и перебраться на Ухты. Конечно, там тесновато, но зато Ухты хорошо укреплен. Маррам его не захватить. Купим оружия, отвоюем острова, заодно и марров уничтожим. Они-то с нами не церемонятся.

Вообще вам очень сильно повезло, что мы там оказались. Я с командой вернулся, чтобы забрать книги и немного пощипать марров.

Джу-джу замолчал. И сразу стало слышно унылое гудение моторов, и отрывистые команды боцмана, и шуршание воды за кормой…

– А вот не… – начал было Камбр, но Слоупек его перебил.

– И что вы намерены с нами делать?

– Отвезу на Лисаф, – пожал плечами Джу-джу.

– А потом?

– Задержусь, пожалуй, с вами на пару недель. У меня в Лисафе кое-какие дела. Пообщаюсь с Ризой. Ты как, не против? – неожиданно повернулся он к ней. Риза только помотала головой. – Ну и хорошо. А что это мы так сидим?! Налейте-ка себе пальмового пива. Сюрры – лучшие пивовары на всей Драме. Ага. Выпьем за встречу!..

Они подошли к Лисафу, когда густые сливки сумерек уже широко разлились, подмяв под себя море и сушу. Темная махина города едва просматривалась, лишь в нескольких местах мелькали огни. Лисафцы вели патриархальный образ жизни и спать ложились рано.

На пристани маячили смутные тени. Риза схватила Камбра за руку и, указывая на одну из них, закричала:

– Смотри, смотри! Это Шетур! Шетур! Эй, Шетур! Привет!

Камбр, как ни напрягал зрение, не мог отличить одну тень от другой, но на всякий случай тоже энергично замахал рукой и завопил что-то радостное.

Шипс в последний раз фыркнул, тяжело вздохнул и замер у причала, слегка покачиваясь на волнах.

Камбр, Риза и Слоупек, сойдя на берег, сразу попали в объятия родственников. Толстый увалень Шетур заключил в объятия Ризу, длинный и нескладный Антик рыдал на плече отца, а Камбр достался жене Шетура Форе, особе столь же радушной, сколь и обширной. Она так крепко обнимала его, что чуть не задушила.

Потом все погрузились в мини-кар-бас Шетура и поехали домой. А Джу-джу остался на шипсе объясняться с местными властями, но пообещал дня через три-четыре заскочить в гости.

По случаю счастливого спасения Ризы и Слоупека братья устроили грандиозный пир. Пригласили соседей. Смайлсов и Хромсов, и Диллингсов, и Шурров, впрочем, вы никого из них не знаете, и вряд ли когда-нибудь познакомитесь, но уж поверьте на слово – все они дуркане очень приличные.

Камбр скромно сидел за столом рядом с Антиком, наливался местным, на его взгляд довольно слабым, вином и старался не привлекать к себе особого внимания. Разговор уже давно с Силизенды и дикарей переключился на внутренние лисафские дела, и Камбр мог спокойно, слушая вполуха погрузиться в свои мысли. Он увлеченно искал рифму к слову Драма, когда Антик наклонился и шепнул ему в ухо:

– Камбр, пойдем поболтаем во двор, ты не против?

Камбр послушно поднялся и, прихватив с собой бутылку, вышел вслед за Антиком. Черная драматическая ночь, казалась еще чернее от тусклого света старинного газового фонаря, едва освещавшего кривоногую, покосившуюся от старости скамейку. Густой мрак, казалось, вовсе не боялся света, а наоборот поглощал его, питался им.

– Это от облаков, – сказал Антик, заметив, что Камбр оглядывается, втянув голову в плечи. – Тут у нас по ночам всегда облака.

Они сели. Камбр сделал большой глоток и передал бутылку Антику. Тот тоже хлебнул.

– Слушай, Камбр, а зачем тебе все это?

– Что именно?

– Ну вот стихи… На фига ты вообще пишешь? Много же этим не заработаешь.

– Ну-у… понимаешь…

– Или вот Силизенда… Чего там вообще хорошего-то? Феи какие-то, мороки, привидения… Сам же говорил, что от Хайаны бывают всяческие недоразумения. Чего тебе спокойно-то не живется?

«А действительно, чего?» – подумал Камбр и тут же вспомнил аметистовое небо, блики, желтую Мерку и разноцветные облака, похожие на удачные рифмы. Он попытался все это объяснить Антику. И то, что ведь не всегда же деньги – главное, есть ведь и еще что-то…

– М-да?

– Да. Дружба, например, или… любовь. А еще ведь это так красиво, когда…

– Ну, я тебя понял, – покровительственно хлопнул его по плечу Антик, поднялся и ушел в дом. А Камбр остался на скамейке, глотая тьму и с тоской думая о Силизенде…

Месяц на Драме пролетел для Камбра как один бесконечный день.

Он очень сдружился с добряком Шетуром, тот восхищался силизендской поэзией и, в отличие от Антика, не смотрел на Камбра, как на кретина и неудачника. Джу-джу и Слоупек редко появлялись в доме, занимаясь чем-то более важным, вроде покупки оружия и найма добровольцев. Антик был занят на службе, а кроме того, посматривал на Камбра с явным превосходством, как дурканин уже добившийся в этой жизни многого и собирающийся добиться еще большего.

Риза тоже не очень-то интересовалась Камбром. У нее обнаружилась тысяча дел, которые нужно было непременно сделать, и сотня подруг, которых надо было непременно навестить, а Камбр только мешал, путаясь под ногами. Так что Шетур оказался для Камбра просто незаменимым гидом и проводником. А добряк Шетур и не возражал. Ходил он, правда, медленно, тяжело дыша и отдуваясь, как грузовой шипс, но зато никогда ни в чем Камбру не отказывал. Вместе они посетили библиотеку, Морской музей, картинную галерею, местный театр и завод по выпуску всевозможных чайников. Камбру особенно понравился цех, в котором чайники проходили спецподготовку перед выходом в свет.

Ну и конечно, все свободное время они проводили на рыбалке. Шетур оказался заядлым рыболовом и научил Камбра ловить ядовитого хрумкла и сине-зеленого угристого ляха. А это, надо вам заметить, большое искусство.

Однако пришла пора прощаться. Шетур, расставаясь с Камбром, горько плакал. Камбр и сам не смог сдержать слез. Джу-джу проводили раньше, он закупил все, что хотел, и, отплывая, клятвенно обещал разгромить проклятых марров в пух и прах.

Слоупек проводил Ризу и Камбра до звездолета (перелет с юга на север прошел вполне благополучно), обнял еще раз обоих и обещал в скором времени прилететь на Силизенду.

– Если, конечно, ничего не случится, – добавил он, хитро улыбаясь…

Вернувшись и едва переведя дух с дороги, Камбр и Риза объявили, что устраивают свадебную вечеринку в сторожке космопорта.

Народу собралось много. Даже слишком, по мнению Ризы. Пришли Руфус с Люкой, глюк Хамфри с глюком Лякой, Эдулия Самси с Треплом, доктор Эдж Катерсен, Топу Коламеи со своими тремя женами, Дигги Сориц, Клинк Донел, были также Берри Струпник и Еллор Кряксвуд с женами, Еллор, кроме того, привел еще и свою длинноносую сестру Даку, прозванную дылдой за выдающийся рост и занозой за острый язычок и восхитительную способность лезть куда не следует. Камбр пригласил даже Тень отца и Серую даму, знакомого морока, оказавшегося поблизости, и фей. И хотя стукалок он не нашел, но окрестные хлопушки и топтушки с радостью приняли приглашение.

Вечеринка получилась шумной и веселой. Разумеется, о напитках и закусках позаботился Топу, а кто же еще. Он и свадебный торт испек собственноручно, да такой, что все ахнули. Получилось настоящее произведение искусства. Руфус даже предложил его не есть, а сдать в музей, пусть все любуются. Но Топу обиделся и сказал, что если торт не есть, он испортится, а если он испортится, то от него уже никакого проку не будет, одно расстройство желудка. Чтобы никого не обижать решили торт сфотографировать, так сказать запечатлеть для потомков. Позвали Трепла, и Трепл его запечатлел, но, конечно же, рядом с тортом поставил Эдулию.

Так вошли в историю великолепный свадебный торт Топу Коламеи и Эдулия Самси…

Пирушка была в самом разгаре, когда появились феи-стукалки. Си и Эй. Си поцеловала Ризу и пожелала ей счастья, а Эй вручила Камбру сверток, в котором оказались ручка серебристого цвета и небольшая картина, изображавшая лесную полянку, поросшую лайкой и кипарисником. Со всех сторон ее окружали игольчатые скалки, и сквозь черные мохнатые ветви проливался на полянку чарующий свет Оды.

– О, – только и сказал Камбр, завороженно глядя на картину.

– Это тебе на память о нас, – грустно сказала Си.

– Как! Вы уезжаете?!

– Нет, но, возможно, мы не увидимся больше.

С этими словами стукалки медленно растворились в воздухе, послав на прощание всем воздушный поцелуй. Притихшие было гости снова радостно загалдели, предлагая выпить за молодых и скорейшее прибавление семейства, но Камбр как-то потух, оставил развеселое общество и, сославшись на головную боль, ушел на чердак.

Остаток вечера просидел он там в темноте, не сводя глаз с картины и что-то бормоча. Риза даже забеспокоилась, не случилось ли чего, и несколько раз забегала посмотреть, что он делает.

Однако на следующее утро все было в порядке. Камбр проснулся в прекрасном настроении, ясное теплое утро настраивало на мечтательный лад. Он было пристроился у окна, блаженно улыбаясь и собираясь предаться миросозерцанию, но тут вошла Риза, вручила ему сумку и велела взять велодрын и быстренько смотаться в магазин за продуктами…

Что ж, началась семейная жизнь.

Глава 13. Как Камбр познакомился с Бамбром Лифусом

Дождь терпеливо стучал в окно, бубня бесконечную дождливую колыбельную, и все в доме уже давно спали, но Камбру не спалось. Он лежал на диване, разглядывал трещины на потолке и даже не пытался уснуть. На него, что называется, накатило. Последние пару лет с ним такое случалось регулярно раза два в месяц, и Риза, считавшая, что в это время Камбра лучше не трогать, молча взяла малыша и ушла спать в другую комнату, закрыв поплотнее за собой дверь.

В доме сразу стало удручающе тихо, и даже бубнеж начавшегося дождя не внес разнообразия, лишь сделал тишину вязкой и трясинной, словно сам воздух подернулся серо-серебряной дрязгой, наполняя Камбра усталостью и угрюмой тоской.

Да-а… Все складывалось неудачно: поэма, которую начал еще в прошлом году, писаться не желала. Песни получались то слишком сентиментальными, то пошлыми и откровенно глупыми, собственные стихи стали казаться бессмысленным набором рифмованных строк, а эссе «О развитии литературы в Дурмунурзаде как позитивном толчке в умственном развитии велодрынов», над которым он трудился всю прошедшую неделю, – совершенно бездарным…

Камбр тяжело вздохнул и заворочался, пытаясь отогнать тоскливые мысли, но тишина, лениво колыхнувшись разок-другой, окончательно сомкнулась над ним, придавив к дивану, и он, смирившись, начал по новой перебирать в памяти все, что произошло за последние два года.

Самое главное – это, конечно, рождение сына. Тут Камбр слегка улыбнулся, вспоминая свои переживания по поводу необузданных желаний Ризы, самыми простыми из которых были синяя рыба и кляксовые яйца, многочисленные советы друзей и ахи-вздохи кумушек-соседок, мрачно пророчащих, что от связи с полудраматичкой ничего хорошего родиться не может.

Однако родился нормальный младенец, крепенький, здоровенький, по уверениям Камбровой двоюродной тетки Автолики, приехавшей по этому поводу из Дигона, вылитый Камбрюша в детстве, только с малиновой шевелюрой. Малыша после продолжительных споров и даже ссор назвали Шамбром в честь прапрапрадедушки Камбра, основателя рода Строфанзенов.

Вскоре после этого прилетел Слоупек Пабс, как он сказал, осмотреться. Осматривался он всю зиму. За это время Руфус совсем собрался было жениться, передумал, опять собрался, опять передумал; Шамбр подхватил грудничковую тигрянку, и все ужасно переживали, потому что тигрянка в таком возрасте дает жуткие осложнения, но обошлось; Топу Коламеи пригласили в новый шикарный ресторан в Тамаре, и он со всем своим многочисленным семейством – тремя женами десятком детей и злыдней сестрой – перебрался туда; глюк Хамфри, опровергая устоявшееся мнение, что глюки никогда ничем не болеют, заболел нудьглистым всхлюпером и попал в больницу, а Камбр вдруг почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Тогда на него «накатило» в первый раз.

Камбр поморщился. Вел он себя в то время, конечно, не лучшим образом: пил без просыху, забросил работу, грубил, кричал, что его все угнетают, капризничал, закатывал сцены ревности. В конце концов Риза пригрозила, что заберет Шамбра и переедет к Руфусу. Камбр испугался, притих. И Риза осталась.

Слоупек присмотрел себе участок за городом на нытиковых пустошах и решил строить дом. Хандра у Камбра прошла, он начал работать и подолгу гулять с Шамбром в сквере возле дома или ходил с ним в парк 13-го Восстания. Шамбру такие прогулки очень нравились, но тут накатило на Ризу. Она стала беситься от ревности и придираться к Камбру по пустякам. Они часто ссорились, Шамбр плакал, а Руфус пытался помирить их. Глюк Хамфри выписали из больницы, они с Камбром принялись регулярно ходить на болота собирать сплюхву, и скандалы неожиданно прекратились. Слоупек улетел обратно на Драму, пообещав все оформить и вернуться через год, а буквально перед Слоупековым отъездом Камбр отдал Берри Струпнику сборник стихов и поэму. Берри, прочитав стихи, в восторге заявил, что это лучшее из всего написанного прежде и Камбра ожидает мировая слава. Ну мировая не мировая, а Шара-то от Камбра точно сошла с ума. Его произведения даже включили в школьную программу, и теперь десятиклассники, проклиная все на свете, зубрят перед экзаменом бессмертные строчки:

«Не караван бредет уныло по пустыне,

Не Золотой дракон блестит в лучах заката,

То мысль моя привычно рассекает просторы мирозданья…»

Камбр скривился, как от зубной боли, и помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания, как надоедливых взвизгов.

Луч света ослепил его на мгновенье. Камбр зажмурился, потряс головой, медленно обвел взглядом комнату в поисках источника света. И увидел… от неожиданности он даже сел на диване, сердце его бешено застучало где-то в районе горла, руки стали ледяными.

Картина – подарок фей – слабо светилась во тьме. Она как-то увеличилась в размере и теперь это уже выглядела вовсе и не картиной, а окном, распахнутым в ночной лес. Там вовсе не было никакого дождя, красавица-Ода сквозь мохнатые лапы скалок освещала полянку, и под ее лучами изумрудно сияла лайка, вспыхивали рубинами кармеллки, а обычно серые и невзрачные длинные острые листья амалии переливались всеми оттенками бирюзы.

На полянке… Камбр пригляделся, и дыхание его перехватило, да-да, на полянке танцевали стукалки. В центре самозабвенно, едва касаясь босыми ногами мягкого травяного ковра, кружилась Эй. Вокруг нее фиолетовым искрились, то исчезая, то вновь возникая, Би и Джей, еще три незнакомые Камбру феи выделывали умопомрачительные па среди деревьев.

У края картины стояла Си и зеркальцем пускала в Камбра одинные зайчики. Увидев, что он наконец заметил ее, она засмеялась и замахала Камбру рукой. Он хотел было удивиться, но передумал и энергично замахал в ответ.

– Эгей, Камбр, Камбр, иди к нам, – пропела Си, – иди к нам, потанцуем. Разве ты нам не рад?

– Рад, еще как рад! Но как же…

– Ах, ты только пожелай!.. Ну что?

– Да! Да!

Камбр протянул руки к картине, пальцы его коснулись тонких пальчиков Си…

Вокруг уже не было стен, лишь громадные стволы скалок. И потолок с забавным узором из мелких трещин исчез. Вместо него над головой гигантским розово-белым фонарем висела Ода, приглушая своим сиянием блеск окрестных звезд на темно-фиолетовом бархате неба.

Феи окружили Камбра, наперебой приглашая его танцевать. Он смутился, начал отнекиваться, но тут Си взяла его под руку и…

Он танцевал, танцевал, танцевал… Сначала с Си, и показалось, что тоска, вцепившаяся в сердце мертвой хваткой, стала слабеть, потом с Эй, и появилась уверенность, что он юн и полон сил, потом с Джей, и возникло волшебное ощущение необыкновенной легкости, потом с Кэй, и счастье уже переполняло его…

– Ну как? – спросила Эй, когда Ода скрылась в густой чаще скалок и лишь слабое сияние фей рассеивало предутренний мрак, – тебе стало легче?

– Наверное, – Камбр устало прикрыл глаза, чувствуя, что даже двинуться не в состоянии. – Я еще не знаю. А завтра вы будете здесь?

– Завтра? Нет, – Джей покачала головой. – Завтра взойдет Хайана. Но в следующее полноодие… Может быть, – и она оглянулась на Эй.

– Пожалуй, мы можем еще кое-что для тебя сделать, – пропела Си, потерев кончик носа пальцем. – Боюсь, танцы не очень-то помогли. Но пока тебе нужно отдохнуть. Ложись-ка спать. Этот мох, безусловно, достаточно мягок. Спи.

– А как же… – еще успел пробормотать Камбр и уснул.

Проснулся он от тихого пересвиста чаинок и звона колокольчиков хайаны. Лежа под стеклянной березой на большой подушке из фиолетового мха, Камбр прислушивался к голосам утра, с удивлением понимая, что все случившееся с ним ночью было не сном, и что он действительно находится не дома, а в лесу, в глухой чащобе, неизвестно где. Неизвестно где!

От этой мысли Камбр окончательно проснулся, чихнул и протер глаза. Вокруг шныряли носохлюпики, порхали розовые лисички и голубые бегемотинки, толстая плюшка шумно плюхнулась на самую нижнюю ветку стеклянной березы и с любопытством уставилась на Камбра. Тут же прилетела еще одна, попыталась устроиться рядом, но ветка не выдержав, подломилась, и обе плюшки с треском и писком грохнулись вниз. Камбр расхохотался, и испуганные плюшки тут же улетели. Мимо проскользнула крапчатая вьюшка. Камбр быстро поджал ноги, вьюшки – ядовитые змеи. Пронзительно крикнула сцилла. Заверещал аквамариновый блик. Камбр вскочил и услышал треск корчужника за спиной, какой-то зверь удирал во все лопатки. Камбр прошелся по поляне, потирая шею.

«Пожалуй, тут нечему удивляться, – в конце концов решил он, – феи еще и не то могут. Но как теперь выбираться домой?»

Он приметил узкую тропку и пошел по ней, справедливо полагая, что уж куда-нибудь она да выведет, а там разберемся.

Лес становился гуще, темнее, игольчатые скалки и стеклянные березы почти исчезли. Стеной стояли кокосовые елки, иногда еще попадались банановые дубы, живописными арками сплетаясь над тропой, но все чаще кепочник, перемежаясь тигрошником, превращал лес по обе стороны от тропы в непроходимые заросли, а могучие листотрясы закрывали небо широкими листьями.

Камбр не замечал ничего, он шел и шел, углубившись в свои мысли, и все тяжелее становилось у него на сердце. Волшебная музыка фей, которой он, как дорогими духами, пропитался за ночь, звучала в душе все тише, да и утро, безоблачное, теплое, нежное, словно поцелуй любимой, постепенно превращалось в жаркий и душный день.

Ничто не могло вывести Камбра из глубокой угрюмой задумчивости, ни деловое гудение ушастой пчелы, ни розовая лисичка, уютно устроившаяся у него на плече и осторожно покусывавшая воротник белой рубашки, ни кусты охмурины, усыпанные крупными лиловыми ягодами, ни черные глянцевые лепестки лопаток, свешивающиеся с поникших кленовых магнолий и источавшие тягучий дурманящий аромат… Камбр весь ушел в меланхолию.

«Как это глупо… – думал он. – Да и зачем?.. Похоже, я окончательно разучился писать! В самом деле, разве это стихи?.. Дурь! А что еще?.. Дела, дела, у всех свои дела. «Камбр отстань», «извини, Камбр…» Риза, Руфус, даже глюк Хамфри и тот… И вечно все не так. Риза ворчит, ругается… «Не трогай Шамбра, уронишь», «Не пей, какой пример ты подаешь малышу…» Каждый день: не пей, не ори, не дыши, помой, постирай, свари, погуляй… Денег опять нет… Берри ходит кругами, как акула. А я? Этот выскочка, бездарь Алупан Белолидис, смотрит сверху вниз, да еще и ухмыляется при встрече. Великая фея-прародительница, святой мученик Алониций, помилуй и защити, какие он гадости про меня болтает!.. Танк Договитц, подумать только, Танк Договитц сказал, что я исписался! Подлец! Подонок!! Но с другой стороны… ведь он прав. Что я написал за последний месяц?.. Что я вообще сделал приличного? Неудачник, ей же ей неудачник…»

Тропа вывела на изумрудно-зеленую поляну.

Тут и там по краю ее росли чахлые, покрытые белым налетом, кустики балины, в самом центре торчала скособоченная и абсолютно сухая скалка, а по всей поляне среди зелени сверкали золотые кольца ослепины. Камбр, не обращая внимания на столь зловещие признаки, сделал шаг, другой и…

И провалился по самые по ушки. Он тут же рванулся вверх и почти выскочил, но болото успело накрепко вцепиться в него. О-ох! Плюхнувшись обратно и чувствуя, как грудь сдавило точно тисками, Камбр понял, что это конец. В глазах потемнело.

О эти жуткие силизендские болота с их черными трясинами, гигантскими воронками, вдруг возникающими на месте твердой земли и в мгновение ока затягивающими неосторожных, с блуждающими кочками, драконьим эхом и огнями святого Бельма, с коварными нереидами, дурной нрав которых вошел в поговорку. Эти самые нереиды обожали прозрачными полутенями шататься вокруг путников, напускать густой молочно-белый туман и пугать бедняг до полуобморока, касаясь их своими холодными склизкими пальцами. Болота с их непременным спутником – ярко-желтой ослепиной, кольцами окружающей каждую кочку, зловонным дыханием, завываниями бронтокрякла и рычанием чваклов – кошмарный сон Силизенды, бесконечный источник легенд и страшных сказок. В детстве каждому дурканчику мама непременно говорила: «Не ходи на болото – пропадешь! Будешь шалить, придет болотный Плюх и унесет тебя, тело засосет трясина, а память разорвут черные чваклы».

И нормальные дуркане, запуганные с детства, старались обходить болота стороной, а уж если доводилось идти, так ни в коем случае не в одиночку. Камбр вовсе не был исключением. И на тебе, угораздило его провалиться в трясину, да не какого-то там, а Херувимного болота, жуткой легенды Тамаизы.

Камбр закрыл глаза. Помирать не хотелось, но и ждать помощи в непролазной чащобе было глупо. И тут до него донеслось еле слышное бряканье колокольчика. Камбр напрягся, пытаясь позвать на помощь, но из груди вырвался лишь едва слышный хрип. Болото жадно чавкнуло в предвкушении жертвы, однако звук колокольчика становился все громче, и через минуту на тропке показался его хозяин – здоровенный лохматый вислорог, потряхивающий сивой спутанной гривой и нервно шлепающий себя по бокам хвостом. На спине вислорога гордо восседал невысокий упитанный дурканин в коричневом монашеском балахоне. Странствующий монах! Увидев Камбра в столь горестном положении, он, не медля ни секунды, снял с седла длинную веревку, быстро раскрутил ее и накинул петлю на утопающего. Тот схватился за веревку, а монах, ударив вислорога в бока пятками, завопил что есть мочи.

– Йо-йо-йо-йой!

Вислорог рванул в сторону и единым духом выволок Камбра из болота.

Отдышавшись, Камбр поднялся. У ног его тут же образовалась небольшое озерцо грязной воды, грязь и тина ровным слоем покрывали одежду. Монах, легко соскочив с вислорога, поспешил на помощь. Ростом он оказался чуть пониже Камбра, абсолютно лыс и чем-то неуловимо напоминал хрюкозоида. Возможно, длинным, толстым, похожим на свернутый хобот, носом, а возможно, выражением лица или глубоко посаженными маленькими глазками, посверкивающими из-под мохнатых бровей. Оглядев Камбра, он спросил.

– Позволено ли мне будет узнать, с кем имею честь и как вы оказались в столь неподходящем для дурканина месте, как Херувимное болото?

Камбр вытаращил глаза, потом перевел дух и ответил, сдерживая дрожь, но все же слегка заикаясь от пережитого страха.

– К-к-камбр Ст-т-трофа-анзен, я ж-ж-живу в Муке-е… Дурмунурзаде, а попал с-сюда довольно-таки удив-вительным образом, но б-боюсь вы мне не п-п-поверите, поэтому, наверное, рассказывать не стоит. А ка-ак вас зовут, что вы тут д-д-делаете, и ка-ак мне вас отблагодарить?

– О, – поклонился незнакомец, – никакой благодарности не требуется, разве что возможность побеседовать с разумным существом. Вы же, по глазам вижу, таковым в какой-то мере являетесь. Зовут меня просто и безыскусно – Бамбр Лифус. Так что будем знакомы. А оказался я тут в некотором смысле случайно. Видите ли, я странствующий монах. Еду, куда хочу, ночую, где придется. Нынче утром мой вислорог заартачился, и я разрешил ему идти, куда хочет он. Так вот мы и оказались здесь. Похоже, вовремя.

– Да, – передернул плечами Камбр, – еще немного, и остались бы от меня одни воспоминания…

– Что ж, – смиренно заметил Бамбр Лифус, – все мы смертны, за исключением фей, хотя и они иногда превращаются в утренний туман, правда, чтобы затем вновь обрести плоть. Другое дело, что всему свое время…

– Но я-то еще не готов был перейти в мир иной.

– Да, это серьезное возражение, – кивнул Бамбр Лифус. – Хотя с другой стороны, сколько дуркан, глюков или даже мороков покинули сей мир, совершенно не желая того.

– М-м-м, действительно, – угрюмо хмыкнул Камбр. Они аккуратно обошли трясину и вышли на опушку. Камбр огляделся. Нет, как ни хорошо он знал окрестности Дурмунурзада, но этот лес выглядел совершенно незнакомым. Как этот Бамбр Лифус сказал, «Херувимное болото»?!. Он часом не ошибся, этот монах?..