Штрафбат для Ангела-Хранителя. Часть вторая

Пашка озорно блеснул глазами, и повёл плечами, сжав кулаки на рычагах:

– Не ссы, летуны, держись крепче! Полетим, как на крыльях! Когда надо, то и танки летают!!!

И он, не включая передачу, азартно газанул, выжав до предела педаль газа. Танк, как ретивый конь, яростно и звонко рыкнул дизелем, выбросив с патрубков два чёрных столба дыма.

Агния перебросила взгляд с Пашки на Андрея:

– Осколочный! А потом сразу – бронебойный подкалиберный!

Звон затвора. Андрей вытер лоб, и положил правую руку на единственный оставшийся в боеукладке на борту башни подкалиберный снаряд:

– Готов! Последний.

– А больше и не понадобится, – и толчок ногой Пашке в спину: – Паша, давай!

***

– Сейчас…. Сейчас… – предвкушал майор, с напряжённым вниманием вглядываясь в визирную щель на командирской башенке, – иди ко мне, моя крошка… Вилли, приготовься! Сейчас они высунуться.

– Я готов, герр майор!

Все в танке напряглись, ожидая появления Т-34, которому сейчас точно придёт конец!

И Т-34 наконец-то высунулся из-за туши горящей «Пантеры»!

Быстро, очень быстро высунулся. Причём, почему-то вперёд кормой.

– Вот он! Вилли, справа! – закричал майор Шварц, но механик-водитель Вилли и сам увидел сквозь дым силуэт русского танка, и стал разворачивать корпус «Тигра» в эту сторону. Движимый гидромотором, одновременно пополз в ту же сторону и хобот орудия. На этот раз ствол убийственно быстро нащупал русский танк. Но командир русского танка, видимо почувствовав что-то неладное, тут же, почти мгновенно, как только его танк остановился, и не дожидаясь, пока успокоятся колебания его орудия, выстрелил!

Бабах! Удар не по корпусу, а куда-то вниз, и тут же ответный выстрел «Тигра». И опять мимо! За четверть секунды до этого, чуть не срывая гусеницы, танк русских буквально прыгнул назад, уворачиваясь от немецкого снаряда. Снаряд скользнул по наклонному кормовому листу, оставив на нём длинную и глубокую отметину, сорвал один из выхлопных патрубков, и улетел куда-то вдаль.

Буквально через пару секунд Т-34 выскочил по другую сторону корпуса подбитой «Пантеры», и лихо прыгая на ухабах, на совершенно немыслимой скорости бешено помчался по кругу, обходя «Тигр» сбоку.

– Вилли! Влево, разворачивай танк влево! – закричал командир «Тигра» в переговорное устройство, – он нас обходит!

Танк дёрнулся, замер, дёрнулся ещё раз, неуклюже повернулся влево градусов на десять, и замер, бессильно воя трансмиссией.

– Не могу, герр майор! Мы потеряли левую гусеницу!

– У тебя осталась вторая! Разворачивай, разворачивай!

– Ничего не получится, герр майор… – в отчаянии прокричал Вилли, но всё равно включил передачу.

И точно: правая, целая гусеница, потащила танк вперёд, а катки левого борта, освобождённые от гусеницы, просто покатились по ней, которая развалилась на земле, как трёхтонный26 обожравшийся металлический удав.

– Съезжай, съезжай с порванной гусеницы! – в исступлении орал на мехвода майор, – сейчас катки левого борта застрянут в грязи, и нас начнёт разворачивать влево!27

И точно! Как только катки скатились с гусеницы в грунт, они начали увязать в нём, подтормаживая танк с левого борта, но русская зима и тут помогала этим проклятым и хитрым русским: если бы грунт был мягким и вязким, то катки намертво зарылись бы в него, но по мёрзлой земле они просто катились, лишь немного увязая и чуть-чуть подтормаживая танк с левого борта. Поэтому он шёл вперёд, хоть и разворачиваясь влево, но медленно, очень медленно! Гораздо медленнее, чем если бы он смог тормозить левой гусеницей! А тридцатьчетвёрка, высоко взметая за кормой фонтан из земли и снега, уже проскочила влево четверть полного круга, настырно стремясь обойти Тигр слева…

– Альфред, разворачивай ствол! – в отчаянии орал майор Шварц, но гидравлика, натужно воя, и так уже разворачивала ствол в сторону русского танка, но опять же, – слишком, слишком медленно…

Механик-водитель тщетно пытался развернуть танк с одной целой гусеницей, но это тоже мало что давало: суммарной скорости разворота ствола всё равно не хватало.

Русский же танк, развил рекордную скорость, как спринтер, стремясь зайти Тигру в борт.

Наводчик, разворачивая башню влево, видел в свой прицел, как тридцатьчетвёрка, двигаясь по кругу, с каждой секундой уходит всё дальше и дальше от перекрестия прицела. Т-34, всё уменьшая и уменьшая радиус циркуляции, обходя Тигр с левого борта, описал большую дугу, и меньше чем через полминуты оказался в полусотне метров от левого борта Тигра. Его башня была развёрнута влево, постоянно держа Тигр на прицеле. Было ясно, что командир русского танка ловит подходящий момент для решающего удара. И он наступил!

Т-34 резко тормознул, качнувшись вперёд всем корпусом.

– Вилли, стоп! – заорал майор мехводу, облегчая работу наводчику. «Тигр» тоже встал, последними, судорожными усилиями доводя хобот орудия на Т-34. Но ствол полз влево медленно, слишком медленно… всего 6 градусов в секунду…

Вот…вот, ещё чуть-чуть! Вот… ещё… перекрестие прицела почти наползло на такой близкий корпус русского танка. Наводчик Альфред Остерманн нервно облизнул губы, прилепившись лицом к прицелу. Вот оно коснулось его кормы… вот в перекрестии оказалась корма… вот…

***

Но русский наводчик опередил Альфреда Остерманна на долю секунды: подкалиберный снаряд, выйдя из ствола Т-34 со скоростью 950м/с, за одну двадцатую долю секунды преодолел полсотни метров до «Тигра», и попал почти под прямым углом чётко в середину борта. Первым при соприкосновении с бронёй разрушился баллистический наконечник, затем наступила очередь поддона из мягкой конструкционной стали, который в первые микросекунды контакта сплющился и развалился от удара по броне, но успел передать всю свою кинетическую энергию небольшому заострённому сердечнику, спрессованного из карбида вольфрама. Сердечник, проломив 82-мм броню, протиснулся в боевое отделение немецкого танка, вызвав своим появлением множественные вторичные осколки с внутренней поверхности брони, которые ринулись вслед за прорвавшимся внутрь сердечником, безжалостно нашпиговывая горячей острой сталью человеческие тела…

Сердечник, миновав пустую уже боеукладку левого борта, и влетев в боевое отделение, оторвал, даже не потеряв скорость, обе ноги майору Шварцу, отрикошетив от брони, развалился на две части, одной из них попутно снеся голову заряжающему, и, наконец, уткнувшись ещё пару раз в броню, успокоился, и упал на пол боевого отделения танка…

***

Пашка, дождавшись выстрела, рывком бросил танк дальше по кругу. И тут же услышал:

– Паша, стоп! Всё, Паша, приехали, стой.

Остановился, обернулся: Агния не спеша сняла танкошлем, вытерла струящийся по лбу пот:

– Всё получилось, Павел Ивыныч. Чётко по твоему плану, молодец. Готов «Тигр», капут Шварцу.

– Какому ещё Шварцу? – не понял Андрей.

– Так звали командира «Тигра», – устало произнёс маленький Ангел, – умер от болевого шока. Ему оторвало ноги. Заряжающий тоже убит.

– Неужто получилось? – ещё не веря в удачу, допытывался Паша.

– Сто пудов, без вариантов, – последовал лаконичный ответ, и добавила: – всё, готов «Тигр», отбегался… Трое из экипажа ещё живы, ранены. Сейчас полезут наружу. Добивать будем? Или в плен возьмём?

– Да на хера козе баян?! – взъярился мехвод, – они мне тут не пленные, они мне тут дохлые нужны!

И Пашка, развернув танк носом к подбитому «Тигру», решительно перескочил на то место, где раньше располагалось сиденье стрелка-радиста. И согнувшись, прильнул к маленькой амбразуре курсового пулемёта. Агния вздохнула, и повернулась к Андрею:

– Давай-ка, снимай шлем, подлечить тебя надо, а то совсем кровью изойдёшь…

Андрей молча снял свой шлем и покорно подставил ей голову с окровавленным затылком, где осколок брони, пробив танкошлем, сорвал ему кусок кожи с волосами. Кусочек кожи теперь болтался на соплях, и рана вяло кровоточила и заметно саднила.

Пашка упорол из курсового пулемёта длинную очередь, поведя стволом из стороны в сторону. Потом добавил ещё немного. Перепрыгнул обратно на место мехвода, осторожно приоткрыл свой люк, осмотрелся. Довольно хмыкнул, захлопнув люк, и обернулся назад, к Андрею и Агнии:

– Всё, капут гансам! – победно подытожил он, – отбегались, суки! Отвоевались, бля!

Глава 18. Спасённый батальон.

Поединок Т-34 с «Тигром» видели немногие: дальность расстояния, утренняя мгла и пелена дыма, который стелился по полю от подбитых немецких танков, не давали возможность разглядеть детали. Да и не до этого всем было: несколько немецких танков прорвалось к позициям взвода истребителей танков. Двое бойцов, рядовой Сашка Орлов и ефрейтор Пётр Скворцов, держа в руках трофейные «фаустпатроны», выглядывали из-за бруствера, пристально следя за движением быстро приближавшихся к ним немецких танков.

– Слышь, Петюня, как думаешь, сработает эта хреновина или нет?

– Спроси что полегче, – ефрейтор зажал, как учили, трубу «Фаустпатрона» подмышкой, и хоронясь за бруствером, навёл шишку гранаты в центр силуэта «Пантеры», прущей прямо на их позицию.

– Ну же! Давай! Шмаляй!

– Отзынь! – зло огрызнулся ефрейтор, и сжав зубы: – ротный же сказал – с тридцати метров…

– Ну же! Уже тридцать!

– Пошёл в жопу! Не мешай!

Пантера, оглушительно рыча 700-сильным «Майбахом», и лязгая траками, неотвратимо наползала на них. Гулко фукнуло ослепительное пламя из трубы, сизое облако дымного пороха вокруг стрелка на секунду закрыло немецкий танк. И из этого облака метнулось что-то небольшое, и полетело, как камень, с заметным снижением на траектории. Через секунду оно ткнулось в наклонную лобовую броню «Пантеры». Шваркнуло оранжевым всполохом, танк тут же остановился, как будто наткнулся на невидимую преграду. Из башенного люка, весь в дыму, полез один из танкистов, вылез наполовину, да так и остался висеть, объятый разгорающимся внутри танка пламенем.

– О-о! Бля-а-а! Смотри-ка, хорошая штука! – выдохнул ефрейтор Скворцов, и повернувшись к приятелю, протянул руку, – а ну ка, дай-ка мне твою хреновину, я щас ещё и вот того захерачу!

– Ага, щас! Разбежался! Я сам! – Сашка вскинул трубу в сторону вынырнувшей из клубов дыма второй «Пантеры», и прицеливаясь, высунулся по пояс из окопа.

– Да куда ты высунулся, мудак! – заорал ему напарник, – тебе мало одной дырки в жопе?! Щас тебе вторую сделают!!

– Не лезь! Щас шмальну!

Фффух! Вторая граната ушла вперёд, фукнув огненно-дымным хвостом. Мехвод «Пантеры», вовремя заметив высунувшегося из окопа по пояс русского пехотинца с трубой «Панцерфауста», резко тормознул, и граната ушла под нос «Пантеры», бессильно ткнувшись в грязь. Тут же ударил курсовой пулемёт на башне, мгновенно нашпиговав Сашку свинцом калибра 7,92мм… Как подкошенный, он сполз по брустверу, и осел на дно окопа. Мехвод «Пантеры» воткнул передачу, и она, рыча движком, рывком преодолела остаток расстояния, полезла на окоп, и принялась утюжить его, пытаясь обрушить стены, и закопать его со всем содержимым. Откуда-то сбоку прилетела бутылка с зажигательной жидкостью, хлопнула, разбиваясь, об броню, потом ещё одна… Через несколько секунд объятая пламенем «Пантера» наконец, остановилась, и замерла над перерытым ею окопом, где остались трое наших бойцов. Фашисты полезли из люков, как тараканы. Добили их быстро – очередями в упор из автоматов.

Бой разгорался… Три танка всё же прорвались через линию окопов, и заметались по улицам, круша всё вокруг себя. Ещё минут пять за ними охотились бойцы батальона, подбираясь к ним вплотную, и подкарауливая их за углами сараев и домов. Через пять минут всё было кончено: две лениво разгорающиеся шматками чёрно-коричневого дыма «Пантеры» остались стоять на центральной улице села, а третья, подожжённая сразу четырьмя бутылками, заехала в огород, проломила стену хаты, и обрушив на себя крытую соломой кровлю, заполыхала, как факел.

***

Остановив кровь Андрею, Агния снова взялась за Пашу: остановила кровь, уменьшила, насколько смогла, боль в руке. Всё это вместе заняло меньше минуты. Убедившись, что их раны не опасны, и экипаж готов к продолжению боя, она деловито вскочила на свою сидушку:

– Так всё, парни, погнали. Надо закончить дело. Осталась одна «Пантера» и «Ганомаги» с пехотой… Паша, вперёд!

И тридцатьчетвёрка, рыкнув дизелем, рывком снялась с места.

***

На располагавшейся неподалёку позиции расчёт единственного оставшегося на этом фланге «Максима» приканчивал третий короб с лентой. Истошный визг осколков от разорвавшейся совсем рядом немецкой 50-мм мины в очередной раз прошёлся над головами.

– Подпирают суки… – прокричал, обращаясь к комбату, командир батареи сорокапяток, старший лейтенант Звягинцев, – и «Пантера» эта грёбаная всё ещё вон оттуда херачит! Вроде всего одна живая осталась… Отсюда не подбить – уже пять снарядов ей в лоб вмазали, хоть бы хрен!

– Слушай мою команду, – капитан Дунько повернулся к нему, – берёшь оставшуюся пушку и катите её на руках, по огородам, прикрываясь плетнями. Вон там, – он показал рукой в сторону хат, – за дымом, скорее всего, проскочите. Врежьте ей в борт метров с трёхста. Угомоните её, наконец, к чёртовой…

Договорить он не успел – из сплошного тёмного чада подпирающих небо дымов на мгновение высверкнула чёрточка трассера бронебойного снаряда и упёрлась в борт «Пантеры»…

Ослепительно брызнули в разные стороны раскалённые искры, «Пантера» заметно вздрогнула, и через пару секунд из неё повалил дым, потом из люков фукнуло всполохом огня…

– О! Гляди-кась! Угомонили! – радостно воскликнул Звягинцев, – молодца, танкисты!

***

За несколько секунд до этого командир единственного оставшегося на поле боя немецкого танка, который с полукилометра продолжал поддерживать огнём свою попавшую в мешок пехоту, увидел, как из-за дымного вала на бешеной скорости вымахнула русская тридцатьчетвёрка.

По его команде наводчик тут же стал разворачивать башню в сторону появившейся угрозы, а заряжающий загнал в ствол бронебойный снаряд. Но шансов не было уже никаких: гидравлика слишком медленно разворачивала ствол пушки, а Т-34, не теряя драгоценные секунды, резко затормозил, качнувшись вперёд всем корпусом, и через полторы секунды выстрелил. Пробив борт, бронебойный снаряд влетел в боевое отделение, мгновенно убив всех находящихся в танке: разорвав тела двоих танкистов прямым попаданием, и нашпиговав тела остальных отколовшимися от брони раскалёнными осколками. Несколько раскалённых осколков продырявили гильзы у двух снарядов в боеукладке, вызвав их возгорание…

Объехав слева быстро разгорающуюся «Пантеру», от которой уже побежал, разворачиваясь, густой дымный вал, Т-34, набирая скорость, устремился к месту основной схватки… Эту короткую дуэль Т-34 с последней на поле боя живой «Пантерой» видели, опять же, немногие – напряжение боя к этому моменту достигло своего апогея – на двух участках рубились уже накоротке, стреляя друг в друга практически в упор.

Тридцатьчетвёрку опять закрыли рваные хлопья чёрно-коричневого дыма от подбитой бронетехники.

Оказавшиеся в огневом мешке гренадёры дорого продавали свои жизни – поддерживаемые огнём пулемётов с трёх уцелевших бронетранспортёров, они короткими перебежками упорно продвигались к нашим позициям, за которые с не меньшим упорством цеплялись остатки батальона. На правом фланге вспыхнули и быстро закончились две рукопашные схватки – немцы прорвались уже к самым траншеям. С обеих сторон полетели ручные гранаты. Как гиены, почувствовавшие свежую кровь, туда устремились, пытаясь прорваться на ослабленном участке, три оставшихся немецких «Ганомага».

Немецкие пулемётчики на бронетранспортёрах, не жалея уже раскалённых и расстрелянных стволов, длинными очередями полоскали по нашим траншеям, не давая поднять голову. Весы победы опять качнулись в сторону фашистов…

Полтора года назад, в мае 1942-го, капитан Степан Дунько, ещё будучи курсантом, окончил курс обучения в училище по специальности бронебойщик, потом был оставлен в училище ещё на три месяца, как отличник боевой подготовки в качестве инструктора. И только в сентябре 42-го, после многочисленных рапортов, попал на фронт. В самое пекло, в Сталинград. Командир взвода, командир роты, командир батальона, два раза временно исполнял обязанности командира полка. Но дело своё, по своей основной боевой специальности, он знал на пятёрку.

– Мовленов! Ко мне! – капитан, пригибаясь, добежал по ходу сообщения до только что засыпанного разрывом немецкой 50-мм мины расчёта единственного оставшегося поблизости противотанкового ружья. Первый номер лежал навзничь с уже остекленевшими глазами, второй тяжко ворочался на дне окопа, раненный в голову.

Связной Сапар Мовленов, находившийся всё время боя рядом с командиром батальона, перепрыгивая через ящики, тоже бросился к позиции бронебойщиков.

Комбат стряхнул с затвора ПТРД28 комья земли, открыл затвор:

– Патрон!

Нашарив под руками раненого бойца подсумок с патронами калибра «четырнадцать и пять», узкоглазый боец выдернул один и сунул в руку капитана. Отработанным, чётким движением затвора капитан Дунько загнал патрон в патронник, и прицелился в один из бронетранспортёров.

Выстрел!

Привычно, и ощутимо сильно садануло в плечо. Крупнокалиберная пуля БС-41 с металлокерамическим сердечником, разогнанная 30-граммовой навеской пороха, покинула 135-сантиметровый ствол, имея на его срезе скорость 1020 метров в секунду. Степан Дунько даже увидел своё попадание в борт БТРа – борт «ганомага» дёрнулся, на нём появилась маленькая дырочка, отлущившиеся лоскуты краски вокруг пробоины прыснули брызгами в разные стороны. Но видать, этим дело и ограничилось – внутри «Ганомага» уже никого, кроме пулемётчика не было, и бронебойный сердечник, пробив оба борта навылет, ушёл дальше, не нанеся никаких повреждений. Стрельба пулемёта с бронетранспортёра, прервавшись на пару секунд, снова возобновилась .

– Патрон!

Снова клацнул затвор. Капитан взял небольшое упреждение, наведя ствол на точку чуть впереди движущегося БТРа, дождался, пока его нос наполз на мушку и плавно нажал на спусковой крючок.

И тут бронетранспортёр буквально взлетел на воздух, высоко подбросив в тёмное серое небо какие-то горящие ошмётки и раскидав в стороны бортовые бронелисты.

– Ого!! Серьёзная же у него там была начинка! – удивлённо выдохнул он, и разворачивая длинный ствол ПТРД на следующий «Ганомаг», обернулся к Мовленову: – патрон!

Выстрелить в третий раз он не успел – второй «Ганомаг», тоже получив осколочно-фугасный снаряд, жарко заполыхал, разбрызгивая вокруг себя горящий синтетический бензин.

– Товарищ командир! Смотрите – танк! Наш танк! – боец Мовленов29 осклабясь, радостно тыкал пальцем в сторону нашей тридцатьчетвёрки, – они сейчас их всех…

И словно подтверждая его догадку, орудие выскочившей из-за клубов дыма тридцатьчетвёрки бухнуло третий раз, разнося последний из оставшихся бронетранспортёров. И танк, наращивая скорость, помчался к опять залегшей немецкой мотопехоте. Намерения танкового экипажа были очевидны – понаблюдав пару секунд за тридцатьчетвёркой, и проследив взглядом по направлению её движения, комбат метнулся назад, к окопчику с телефонистом:

– Третьего давай! Третий! – заорал он в трубку, перекрывая в микрофоне шум боя, – на вас сейчас наш танк выйдет! Не вздумайте по нему бить! Понял?! Это НАШ танк! Да, тот самый! Сейчас он оставшихся фрицев будет закапывать.

И точно! Как будто угадав мысли командира батальона, Т-34, разделавшись с тремя оставшимися бронетранспортёрами, принялся за остатки гренадёров. Засадив два осколочно-фугасных снаряда в те места, где в воронках окопалась пара немецких расчётов с 50-мм миномётами, он принялся безжалостно утюжить гусеницами залёгшую немецкую пехоту…

А комбат уже соединился с командиром миномётной батареи:

– Четвёртый! Прекратить огонь! Там наш танк! Приказываю перенести огонь в квадрат 12!

***

И через минуту первые мины легли на позиции немецкой мотопехоты, так и не сумевшей продвинуться вглубь села с его северо-западной окраины. Четверть часа назад бешенный русский танк несколькими точными выстрелами разнёс всю голову их колонны, въехавшей в село по дороге с северо-западного направления: два танка Т-4, два «Ганомага», один из грузовиков. А потом он ещё некоторое время маневрировал по дороге и между близлежащих домов, расстреливая танки основной бронегруппы, подбиравшейся к селу по закрытому утренним туманом полю. После того, как русский танк умчался в темень, спешившейся с грузовиков мотопехоте легче не стало – на ближайшем же перекрёстке она попала под кинжальный огонь двух русских станковых пулемётов, позиции которых были умело организованы в двух удачно расположенных домах. Обойти с флангов позиции пулемётов не представлялось возможным – любые попытки подобраться со стороны огородов натыкались на мощный встречный огонь из автоматов и ручных пулемётов. Да-а… похоже было, что их здесь ждали, и тот, кто организовал оборону, дело своё знал хорошо. А тут ещё и эти миномёты стали накрывать окопавшихся на огородах немецких пехотинцев.

В это же время послышался гул множества мощных двигателей, и на дороге, входящей в село с северо-запада, показалась колонна бронетехники. Через полминуты стало видно, что в голове колонны идёт около двух десятков танков. Стрельба с обоих сторон поутихла – все: и немцы, и наши бойцы стали всматриваться вдаль, пытаясь рассмотреть, чьи это были танки? Ведь от этого зависело – кому жить, а кому умирать… Наконец, техника, идущая полным ходом, приблизилась настолько, что все смогли без труда опознать наши тридцатьчетвёрки!

Наши! Наконец-то!

… через несколько минут всё было кончено: подавив с ходу сопротивление остатков немецкой мотопехоты, первые танки вошли в село, и остановились на перекрёстке, рядом с позициями станковых пулемётов, которые за всё время боя так и не позволили фашистам продвинуться вглубь села. Командирский люк головного Т-34 открылся, и оттуда высунулся донельзя чумазый белобрысый танкист, и радостно проорал, перекрывая рокот танкового мотора:

– Здорово, славяне!

– Здоровей видали! – с не меньшей радостью послышалось в ответ из траншей.

***

В пятистах метрах от этого места, среди развороченных окопов и вздыбленных накатов, остановился одиночный Т-34, правый борт которого был весь в отметинах от фашистских снарядов. Люк механика-водителя открылся, из него буквально вывалился на землю мехвод в дымящемся чёрном комбезе. Он, натужно сипя, жадно хватал ртом воздух. На крыше башни распахнулись два люка и оттуда, все в клубах пороховой гари, вылезли ещё два танкиста – рослый, плечистый парень и маленькая, хрупкая девчонка, оба в грязно-бурых комбинезонах неопределённого цвета. Они кое-как сползли в брони, и упали рядом с мехводом на землю. У всех троих неудержимый, саднящий кашель рвал грудь, все трое натужно дышали, ловя ртами свежий, с примесью дыма воздух, у всех троих из красных, воспалённых от пороховой гари глаз текли слёзы. Их комбезы были пропитаны дымом и вылившейся из пробитого бака соляркой.

Из открытых люков танка густо валил жёлтый пороховой дым…

– Эй, черти! Вы там как, живы? – раздался из ближайшего окопа весёлый и задорный голос.

– А… а… сам ты чёрт придурошный… – прохрипел мехвод, – отсиделся тут в своей яме… кххха… кххха… посмейся у меня ещё… кхха… танкистов обидеть может каждый, да вот не каждый… кххха… кххха… успеет извиниться!

– Ох, мамыньки мои, ох, родненькие! – послышался с другой стороны знакомый голос. Перепрыгивая через ямы и обломки дымящихся, обгорелых брёвен, к ним бежала растрёпанная Антонина с помятым и грязным ведром в руке.

– Живы, живы, родненькие вы мои! А уж и не чаяла! – она бросилась обнимать Агнию, Андрея и Пашу, кашляющих и вытирающих глаза, разъеденные пороховой гарью.

– Да что нам сделается? – Агния, справившись с кашлем, криво улыбнулась в ответ.

– Ох, что здесь было-то! – всплеснула руками Тоня, – они как попёрли, как попёрли… Наши-то едва-едва отбились, а уж сколько полегло!

Она махнула рукой, и продолжила:

– А комбат-то, Степан Михалыч, я краем уха слышала, сказал, что, хорошо, говорит, что не все фашистские танки до окопов добрались, иначе б точно конец! Их, говорят, чуть ли не сто штук было!

– Да кто говорит-то? Комбат что ли?! – рассмеялся Андрей.

– Та не… не комбат… дяденька один, солдат, еф…ефрейтор кажется… дядя Петя, Скворцов, – растерялась Антонина, и воодушевившись, прибавила: – он один даже подбил, вот!

– Один подбил, а девяносто девять осталось? Ну ты загнула! – хрипло всхохотнул Пашка, – да их всего-то было… – он обернулся к Агнии, – э… Пичуга, сколько их всего было?

– Восемнадцать, – кхекая, ответила девушка.