Лента Мёбиуса. Социальная драма

И вот он уже с Лорой, которая его не распаляла, с ней можно играть словами на бильярде часами, и не один мускул не дрогнет на ее лице. Цадик определённо не мог в неё влюбиться, и Лора чувствовала что-то иное к нему. И это что-то было сострадание, Цадик был будто заведённый последний час, и эта энергетика, это африканка, какое-то сродство душ! А Лора жила в своей геометрии, совершенно отрешенной. Цадик достал пиво и рыбку, разлил по стаканчикам пиво. И вот только он уселся и слегка успокоился, как Мари подошла с тарелкой плова и угостила его:

– Это вам!

– Спасибо! Это ты приготовила?

– Да, – Мари, совершенно ласковая, с открытой улыбкой и тёплыми тёмными глазами, будто чёрная вишня, с таким изяществом наклонилась и поставила перед ним еду!

Цадик был уже сражён, а Мари пригляделась к Лоре, на тарелке было две вилки. Лора отказалась от еды, но Цадик уплетал, не веря своим глазам! И это было неожиданно и так вкусно!

– Лора! Ты зря не попробуешь!

– Спасибо, я не голодна! – Лора с лёгкой улыбкой смотрела на Цадика, который ел с аппетитом.

Так они допили пиво, Мари ушла, попрощалась с ними и отправилась к себе.

лора

Лора теперь желала прогуляться, доселе она была осторожна с Цадиком, пыталась все же его изучить, но это было непостижимо для неё совершенно, она осталась на какой-то своей отметке подростковой, вышла замуж, родила детей, но мужчин толком и не знала! Цадик же скинул двадцатник, и вполне теперь ей соответствовал. Лора хотела дойти до моря, даже искупаться, и Цадик охотно её поддержал, по пути они завернули в магазинчик, Лора настаивала, чтобы он купил презервативы. Однако Цадик, зайдя в магазин, все к тому же Артему, сразу сказал ему так:

– Давай, я спрошу у тебя, а ты скажешь, что этого у тебя нет!

– Да, а что?

– Понимаешь, она чокнутая, я не хочу, поэтому я спрошу, а ты скажешь, что у тебя их нет?

– Ну, хорошо, чего нет?

– Презервативов!

– Аха-хах, – заулыбался Артём, – нет, презервативов нет!

– Спасибо, приятель!

– Может быть, что-нибудь ещё?

– Нет, все!

И таким образом, Цадик вышел к Лоре из магазина без презервативов! Лора слегка расстроилась, но все же море их манило, было уже поздно, хотя и не совсем. Они дошли до пляжа, спустившись по дороге к общему пляжу, там были ещё люди, пара с детьми занимала лежак под зонтиком, две женщины курили и лениво прогуливались у бетонной придорожной стены. Цадик с Лорой присели на камни у моря! Море было великолепно, небольшие волны, и огни рыболовецкого судна вдали, звездное небо над головой, у них было пиво с собой ещё и чипсы! Лора хотела напиться, Цадик не препятствовал ей, они сидели у моря пили пиво, курили, разговаривали, Цадик ел сухую картошку.

Цадик не мог припомнить такое, даже с Таней, у них не было этого, а с Лорой было теперь! Эта подростковая глупая картинка из прошлой жизни. И Лора была так наивно глупа, так обворожительна теперь, они о чем-то говорили, даже спорили, Цадик её останавливал, это было курьезно! Она лезла к нему целоваться как малолетка, и они целовались, целовались, целовались. У Лоры были тонкие губы, маленький аккуратный рот, и Цадик, будто продирался к ней в рот своим языком, будто учил её даже этому! И в этом совершенно не было страсти, азарта или нерва, Цадик и себе теперь поражался, какого черта они делают! Но Лора, захмелев, стала совсем смелой, она захотела искупаться, захотела, чтобы Цадик разделся, она стала расстегивать ему ширинку, пыталась стащить с него джинсы:

– Лора! Я не хочу! Отстань!

– Пойдем купаться! Ну, пойдём же! – Лора настаивала!

Она залезла на него сверху, села на него и повалила на спину, теперь они целовались лёжа!

Цадик не мог сопротивляться ее напору, и откуда в ней столько сил, думал он.

А Лора уже отпрянула от него, и опять пыталась расстегнуть ему шорты и стащить их!

– ААаа, – ревел Цадик, – Лора, прекрати, здесь дети! Смотри там дети!

– Где?

– Да, вот же тут дети рядом, – действительно метрах в двадцати от них были родители с детьми!

Но Лора не унималась, она хотела непременно его раздеть! Цадик держал руку Лоры, не давая ей бесцеремонно себя раздевать! Две женщины за их спиной наблюдали это сумасшествие! И Цадик в шутку закричал:

– Помогите! Помогите! – Сквозь смех взывал к ним Цадик, но женщины отдалились и решили не вмешиваться! Лора же не обращала внимания ни на кого!

– Ну, ты тюлень, – обиделась Лора!

– Что ты творишь? Люди кругом, дети вон рядом!

– Да, никто не смотрит на тебя!

– Лора я без плавок, в трусах стремно купаться!

– Ну, и что! Я тоже в сорочке!

Цадик встал вдруг резко, достал гармонику и сыграл в звездное небо шаманскую партию, которая устремилась в чёрный космос, обозначив их пространство!

Лора сняла шорты, и блузку и оказалась в короткой сорочке и трусах. Она подошла к воде, и Цадик рассмотрел её фигуру, худые ноги, талию развёрнутые по-женски бедра. Лора была хороша, она как дитя полезла теперь в воду, все же осторожно, дно было усеяно камнями! Она плюхнулась и осторожно поплыла, Цадик все так же сидел, наблюдал за ней, а Лора, отплыв, повернула назад, и потом встала, сорочка прилипла к её телу, к её школьной маленькой груди! Лора в пароксизме радости вскинула руки в звёздное небо, и раскачивалась теперь по сторонам!

– Иди сюда! – звала она его.

И Цадик не выдержал! И стянул чертовы шорты с себя, майку уже сорвала с него Лора! И он присоединился к купанию, вода была тёплой, море спокойное! И Лора сразу его притянула к себе, чтобы и здесь целоваться! Она была неугомонна! И Цадик саднил ноги о камни, но целовал её! Носил её на руках по воде словно фрегат, и Лора была счастлива, так по-детски счастлива теперь! А Цадику с гуся вода!

– Ты довольна?

Лора молчала, и только кивала, улыбалась и кивала головой теперь как ребенок. И так они выбрались на берег! Выкурили по сигаретке, сложили мокрую одежду в пакет, оделись и решили вернуться в пансионат! На обратном пути все-таки Лора заглянула в магазин, и купила ещё две банки пива, хотя Цадик и просил Артема не продавать ей пиво! Но Артём сказал:

– Ну, раз девушка платит.

– Ты не понимаешь, – взмолился Цадик!

– Нет, я понимаю, брат, я понимаю – щурил одним глазом Артём!

Они покинули магазин, и Лора теперь с укоризной посмотрела на Цадика.

– Вот ты какой, свинюк.

Цадик лишь улыбнулся, притянул её за талию к себе:

– Да, я свинюк, и не лучше остальных.

– Я завтра уеду, и побежишь к африканочке?

– Не знаю, она красивая другой красотой.

– Понимаю тебя, – пихнула она его в бок!

Цадик все же был слегка напряжён, будто что-то его держало, Лора была по-детски не притязательная, словно пёрышко из школьной тетради. И немногословна, и Цадик, будто выпадал из какого-то школьного романа, нити времени теперь вот так им распорядились!

Они неспешно дошли до пансионата, калитка уже бала заперта, и им пришлось перелазить через ворота. Цадик подсадил Лору, и потом со спортивной сноровкой перемахнул сам через ворота.

Лора хотела ещё попить пива на улице, но Цадик не хотел уже пить, они поднялись к нему в номер!

Лора присела на одну из коек, и Цадик сел рядом с ней на корточки!

– Ты не устала?

– Нет, ты не даёшь мне выпить, отнял сигареты.

– Да, – Цадик теперь гладил ее бедра, он хотел снять с неё майку, но Лора не позволила ему, Цадик чувствовал эрекцию, ему было немного курьезно, он встал. И теперь Лора расстегнула на нем шорты, стащила их, трусов на Цадике не было! Она взяла его член в свою узкую ручку, сделала стимуляцию, и потом продолжила ртом.

Цадик смотрел в чёрное окно перед собой, как в зеркало, не сопротивляясь, член сразу набух, он почувствовал ее упругий рот и небольшой язык.

Лора делала это не показано, с желанием, нежно и осторожно Цадик не мог ей сопротивляться, какой-то её схеме, она работала сама по себе и все. Все же он отпрянул:

– Подожди, я так не хочу, я надену презерватив.

И Цадик отошёл к сумке, покопался, достал презервативы, долго не мог разорвать упаковку, потом все же ее разорвал, разодрал ногтями. Эрекция уже пропала, выпитое пиво ему все же мешало, он вернулся к Лоре, лёг на кровать, раздел её. Теперь ее маленькая белая грудь была в его ладонях, он поражался этой школьной груди, массировал её и гладил, но его член слег и не поднимался, он словно подбитый осколком солдат.

– Подожди, – говорил он Лоре, – подожди, – однако Лору это будто и не беспокоило вовсе.

– Ты напряжен, расслабься, – и Цадик перевернулся на спину, а Лора продолжила стимуляцию, ещё и ещё. Опять ртом глубоко, член набух вновь, Лора распалялась, ей нравилось это ощущение, эта власть над ним. Цадик пропах морем, и Лора вдыхала эту Соль, вдыхала и говорила:

– Ты такой вкусный сейчас.

Цадик чуть сжал пальцами член у основания, он ещё больше напрягся, и Лора вновь его приняла в свой упругий рот.

Улыбка скользнула по изможденному лицу Цадика, какая-то непонятная никому судьба, изломанная его жизнь, и вот теперь он здесь с этой совершенно незнакомой молодой женщиной, которую знает три дня, которая уедет завтра, и, скорее всего, они никогда больше не встретятся.

– Вот не нужно было меня спаивать! – Цадик теперь негодовал, перевернул ее легко на спину, впился ей в бедра руками, и попытался войти в неё, Лора была тугая, и Цадику не удавалось, он опять обессилел.

– Ни черта не выходит, – подвёл Цадик, – ну, и что мне все равно хорошо, – Цадик хотел побеситься, но и на это нужны были силы, а он столько эмоций растратил! Тогда он стал целовать ей грудь, потом прикусывать слегка соски, Лора, была холодна, и все же Цадик пытался её разжечь, в ней будто не было огня, она делала все по школьной линейке, по своей схеме, возможно, не выпей столько Цадик пива, а он выдул, наверное, литра три. Но это было немного для него, Цадик, все же растормошил её. Он гнул ее как упругую тросточку, и потом запустил два пальца в утробу, нащупал край лобной кости, и стал качать как малышку! И Лора обмякла, застонала еле слышно. Цадик всматривался в её запрокинутое лицо, потом целовал белую шею. «Такая холодная белоручка не прошибаемая», – думал Цадик.

Уже была глубокая ночь. Цадику это уже прискучило, он захотел спать, высвободил её, бледную, едва потеплевшую в его сильных руках. Цадик уже думал о Мари, об этой эбонитовой совершенно иной жгучей красоте, от которой возгораешься сразу, пропитываешься электричеством даже на расстоянии, к которой страшно прикоснуться.

Лора неспешно оделась, и потом не хотела так уходить, позвала его с собой покурить, было около четырёх часов утра, и Цадик, все же расстроенный собой, отказался, выпроводил её.

И только лёг, через минуту услышал стук с дверь.

– О, черт, Лора!

Он встал и открыл дверь.

– Моя зажигалка!

Цадик вернулся к холодильнику, взял зажигалку и передал ей. Лора хлопнула его по загорелой бронзовой груди взбешено теперь ладонью:

– Вот и гордись собой, – ушла.

что нам мешает жить

Цадик не хотел теперь всего помнить и понимать, жизнь была совершенно иной, вернее, она была именно той, которая нечто совершенно иное, и на отдыхе что-то терялось, терялась канва повседневности, и приходилось себе выдумывать новую жизнь!

Вот Цадик этим и занимался, он вставал и шёл на море, без мыслей и размышлений. Ведь он так этого желал, он желал моря, и каждый раз море оправдывало его ожидания, потому как оно будто забирало все ненужное, все старое и отжившее, отжившие чувства, отсохшую кожу, отсыревшее нутро! Море обновляло каждый раз, и Цадик осознал вдруг, – «можно все забыть, гнёт не свершившегося, не состоявшегося, планы и иллюзии, можно все забыть!»

И более того, это забывание такое сладостное, такое приятное и легкое! «Можно изжить память», – теперь думал Цадик, – «ведь человек намеренно мнит и помнит о том, что ему безразлично давно! Человек зачем-то упорно мнит и помнит, прокручивает эту память как белье в стиральной машине, будто она ему придаёт какой-то особенный вес, будто она как-то способна его защитить, только от кого? Выходит, человек защищается от самого себя большую часть жизни, от того, чего по большому счету не существует, и боится последствий этой войны за себя, который ускользает куда-то, оставляя память ни с чем в итоге!»

И Цадик решил этим не заниматься хотя бы здесь на море! Но даже это было непросто. Цадик взял пару книг, но притронулся только к Лескову. Он пробовал читать роман «На ножах», где Ничепоренко, заезжий иностранец, со странной фамилией; Цадика радовал Лесков, у которого иностранцы превращались в русских, русские трогали своей матёрой деревенщиной, и все это не понять, к чему, и все это «другая Чеховщина». Цадик пробовал читать Чехова также, но он ему показался крайне циничным и злым, с каким-то упорным недовольством по поводу человека в принципе и его природы! Больше всего Цадика, угнетал, конечно же, Достоевский, собственно этот формат страдальческой униженной души! Души как размышления о пороке человеческой природы, об отпадении, о грехе и страстях, и все это монотонно и долго! Цадик в молодости прочёл Достоевского, наверное, чтобы потом при случае опять можно было вспомнить об этом, но ведь он же был русским, и неприлично русскому не читать русских классиков, считал Цадик! Классиков необходимо читать и постигать, даже если ты их не разделяешь, это история! Цадик теперь считал, что Достоевский и вывел это понятие души из размышления, а что на самом деле это такое никто и не подозревал! «Допустим, и не было никакой души», – размышлял Цадик, – «но появился Фёдор Михайлович, и обозначил эту душу вот такой изнурительной рефлексией не сбывшегося опыта. А то, что сбывалось, то забывалось и по новой страдания. Ну, ведь надо быть кретином, чтобы обо всем помнить! И зачем?» Цадик этого не понимал! Ибо одно из другого не следовало, а страдания надуманные всегда где-то рядом, стоит задуматься, и голова шла кругом сразу!

И это наследие его угнетало! Ибо разве для этого нам дана память? Цадик считал, память дана не для этого, память можно сконструировать, если на то пошло…

И таким образом, Цадик желал освобождения, он плавал, загорал, и рефлектировал одну телесность, он распластанный прогревал нутро и конечности на камнях и находил в этом какой-то сверх промысл. Ибо вот есть море, Солнце, а остальное выдумал человек, машины, компьютер, цивилизацию, деньги, душу и дьявола! Все выдумал человек, чтобы придать себе значимость, набить себе цену, заполнить память! А зачем ее заполнять? Размышлял Цадик, память нужно освобождать! Ведь это немыслимое бремя, все это помнить, раз от разу осмыслять, это каждодневное бытие! И Цадик вывалился в другую реальность, в которой была Мари, совершенно непостижимая, в которой была Лора, такая по-детски наивная и однозначная. Лора ходила как цапля, просто потому что умела ходить, передвигать длинные худые ноги, будто по линейке. Цадик же передвигался как тигр, он с кошачьей какой-то звериной осторожностью мог преодолевать огромные расстояния, и порой не запыхавшись! Само пространство деформировалось от его присутствия, а море, нет, оказавшись в море, Цадик будто обретал свободу от назойливой суши. И здесь норовил куда-то плыть, он и здесь себя осаждал постоянно, саднило плечо, нет, Цадика подмывало уплыть подальше! Но он заворачивал к берегу, чтобы выползти на камни и вновь впитывать Солнечное тепло! Порой он просто как безвольное, ослабевшее тело мотылялся в прибрежном прибое, перекатывался подталкиваемый волнами, волны его выпихивали на берег, потом опять стягивали в море, и Цадик лишь подкладывал ладонь под щеку, чтобы не скрести лицом о каменную гальку! Так он мог часами валяться на берегу, какие-то туристы пили пиво также у воды, девушка сидела в шляпке, ровно настолько, чтобы волны не могли ее достать и стащить в воду, слушала музыку в гарнитуре!

Цадик, так проводил время до обеда, все же Солнце становилось невыносимым ближе к 13.00 часам, и дальнейшее загорание не сулило особенной пользы! Цадик старался уйти до 14.00 с Мысхаку! Цадик пробирался с повязанной на голове майкой, выходил на тенистую дорогу, спасаясь от знойного духана, и возвращался в пансионат! По дороге, бывало, заходил в армянскую столовую, где брал окрошку, либо брал бутылочку Хадыженского в придорожном ларьке. Юлия, продавщица, издали завидев Цадика, уже улыбалась ему, и спрашивала:

– Ну, что Хадыжа?

И Цадик брал себе Хадыжа, и с наслаждением попивал пока шёл до пансионата, допивал его уже сидя в беседке. Людей практически не было заметно, все как-то тихо хоронились по номерам, или же были на пляже, шумели только собаки и то глубокой ночью, наленившись и належавшись днём, собаки начинали ночью активную жизнь, и лай их мог разноситься по округе до двух-трёх часов ночи.

И в день отъезда Лоры, Цадик ровно также с утра отправился на пляж поплавать. Единственное, он проснулся и оправился от выпитого на кануне ближе к десяти утра! У него в номере притаился у порога арбуз в чёрном пакете, не разрезанный, который он купил на рынке, когда ездил в Новороссийск за провизией, столовые Цадик не очень-то жаловал, любил сам себе готовить неприхотливую еду, в основном это были овощные салаты.

И вот он наткнулся на Лору в коридоре в обеденный час, которая его даже не заметила будто. Она спустилась на кухню и села, чтобы покурить. Цадику это не понравилось, и он спустился на кухню, подошёл к ней, и легонько поцеловал в губы:

– Все хорошо? – спросил он Лору.

– Как мне хреново, – простонала Лора, но геометрия ее будто совершено не нарушилась!

Такая же холодная и выдержанная, и едва можно было уловить, что с ней, она смотрела на Цадика зеленоватыми глазами сквозь пряди сигаретного дыма. И в этом бутылочного цвета стекле не было ни сожаления, ни упрёка, ни ехидны. Просто констатация, Цадика же море освежило, он подумал, и зачем привлекать внимание чьё-нибудь, часы здесь текут замедленно, такая идиллически романическая замедленная съемка! Тут один режиссёр, собственно, это он сам, и его психическое, а психического накопилось много. На Лору же не было затрат психических, её схема работала сама по себе, Мари была на работе, Цадик все же думал к ней наведаться завтра. Цадик хотел проводить Лору, но Лора сказала, что ее не требуется провожать, телефон она ему свой не дала.

И все же Цадик после обеда заглянул к ней в номер, он разрезал арбуз, и съел сразу половину, отрезал огромный медальон из середины арбуза, и отнёс Лоре и ее детям попробовать! Цадик также оставил ей свою визитку на всякий случай.

Это слегка ее тронуло, и она заглянула к нему в номер, такая же бесстрастная и не прошибаемая. Она прочла информацию на визитке и заинтересовалась некоторыми работами, пришла, чтобы осведомиться у Цадика.

Цадик ей рассказал, как исчисляется порядок цен на работы и что, скорее всего, ей проще будет найти фирму у неё в городе, чем именно с этим обращаться к нему. Лора с интересом слушала Цадика, она была удивлена, книги и музыка, а тут список работ всевозможных, Цадик сразу вырос в ее глазах. Хотя он и не отказался вовсе, просто Цадик наверняка знал, что у них это будет дешевле; а ехать по работе к ней за триста километров, его совершенно не вдохновляло!

Цадик пытался даже как-то пригласить ее в гости провести время, говорил, что может приехать в Троицк. Однако Лора отвечала:

– Времени нет на это, и что в Троицке совершенно ему нечего делать!

Как она могла это знать заранее, Цадик не понимал, Лора была совершенно без воображения, она не мыслила какими-то развлечениями или прогулками! Вообще, было непонятно, чем она мыслила, категориями работы и графика. И Цадик совершенно точно определил, что с ума от неё сойдёт, если останется с ней больше, чем на три дня. Хотя он считал себя интересным, мог многое рассказать, и сыграть, Лора слушала русский рок, Арию и проч., другая музыка ей была непонятна.

Цадику было печально, но это плата за развитие, ибо чтобы развиваться, нужна свобода, нужны деньги и время, а этого у Лоры не было. Она знала минимум, который ей уготовила жизнь, и довольствовалась им. Цадика это не удивило, он знал, зачем он там находился. Примерный контингент туристов можно было вывести, все же это был эконом класс. Откуда было ждать большего? Большее, это была Марионель! Это действительно было чудом, другая культура, другой мир, а Лора, будто осколок какого-то остаточного бытия по Достоевскому, с детским недоразумением на лице, либо тяжбой всего мира, минимум движения, максимум бесстрастия, и гордая отрешенность.

Лора сказала Цадику, что он обязательно встретит девушку своей мечты, да, она была уверена, но через два года! Откуда она могла это вывести, это было сверх загадкой, или действительно у него было все написано на лице, бог его знает. Участие Лоры его не напрягало, удивляло слегка, и, тем более что Цадик, уже отказался что-либо понимать в своей жизни, пусть поймут другие теперь, а он совершенно устал и выбился из сил, как загнанный зверь с горячим сердцем, где есть, чем поживиться.

* * *

Цадик проводил все же Лору, они с чемоданами на дороге ждали маршрутку рядом с входом в отель, который сдавался постояльцам армянами.

Цадик с гармохой, чтобы не свербило нутро, так бодро к ним подошёл, наигрывая свои магические партии, веселый и непринуждённый, и наткнулся на какую-то стену из тел и лиц.

Лора стояла в стороне тросточкой, будто посторонняя, ее мать престарелая уже женщина с седыми прядями волос на голове, с внимательными глазами, сидела на чемоданах. Даша, крупнее матери в свои тринадцать, старшая дочь, теперь пытливо смотрела на Цадика, с любопытством, и мальчик шести лет, сын неугомонно шнырял вокруг них, и потом забежал внутрь отеля.

Цадик хотел подойти к Лоре, может быть, обнять ее, но весь вид ее насуплено настороженный, и нужно было преодолевать эти стены, а Цадик не хотел ничего преодолевать. Он устал преодолевать эти немые стены, и потом Дима, заткнул уши от его гармоники, и убежал в открытые двери отеля. Цадик лишь сказал всем на прощание:

– Счастливого пути! – развернулся на упругих ногах, и будто сбросив груз с плеч, перевёл дух, и попер в сторону Юлии, которая торговала в павильоне через дорогу, заложил несколько музыкальных пассов. Юлия, с широкой, как блюдце своей улыбкой, крупная дородная женщина, уже заприметила эту сцену издали, встречала Цадика вопросом:

– Ну, что проводил?

И Цадик, предваряя ответ, все также улыбаясь, махнул рукой в сторону:

– Проводил, – уже летел мимо.

Цадик старался не выпадать из ритма, и здесь жизнь текла по неумолимым законам, и время обозначало лишь какие-то незримые посылы, текло, не останавливаясь. Постояльцев значительно прибавилось, приехала Марионель. И другие, приехали молодые люди из Краснодара, и затарили холодильник бутылками вина, а за беседкой уже образовался целый отдельный лагерь, приезжие разбили палатки. Однако это совершенно не нарушало покоя, все передвигались будто во сне, неспешно и лениво, без препон и преломлений для окружающих. Марионель где-то работала в павильоне у моря, на общем пляже, и Цадик уже наметил себе это выяснить, но завтра. А пока лишь перебирал в памяти встречу с Анной. Это его знакомая из Новороссийска, к которой он успел наведаться до приезда Мари.

Цадик, появившись на вокзале в Анапе, именно ей первой позвонил, попросил ему переслать номера телефонов такси, чтобы добраться до автовокзала. Анна ему порекомендовала это место раньше, Цадик связался с ней ещё до отъезда, решал вопросы потом с проживанием. Анна его пригласила к себе, но с запозданием, Цадик к этому времени, уже договорился с Ольгой, забронировал себе место в пансионате, и это было лучше для него, как выяснилось! Эта дикая свобода, так бы он был привязан к чужому дому, у Анны было двое детей, ещё мать проживала с ними, и это было бы неудобно! Пляж был далеко, хотя это все были отговорки, Анна, когда-то в юности была влюблена в Цадика, они даже удрали из родного города, когда ей было семнадцать. Цадик увёз ее к знакомой тетке в Санкт-Петербург, но там они расстались после. Просто шутка эта была исчерпана, и Цадик ехал продолжать учебу, и собственно, Анна на тот момент была для него обузой. Они не сказать, что рассорились, но Анна нашла каких-то своих друзей в Санкт-Петербурге, а Цадик уехал на учебу.

Теперь же все было иначе, Анна уже взрослая, сильно изменившаяся, и напористая, все же относилась к нему с не показным уважением. Цадик мог поддержать, и был неплохим собеседником, она ещё в прошлый отпуск, когда он приезжал в Анапу с сыном, и потом они гостили у неё, рассказала ему о своей жизни, о замужестве. И Цадик осознал, как сильно она натерпелась от семейной жизни, и вот эти дрязги едва утихли в ее голове, они с матерью купили и обустроили квартиру. И дети уже выросли, Никите было шестнадцать, Агнессе четырнадцать. Агнесса потрясающе рисовала, и Анна видно радела за дочь, гордилась ею. Она сама вместе с Агнессой, которая окончила художественную школу в прошлом году, так вот Анна сама училась рисовать вместе с дочерью, они ездили в горы, неделями там рисовали, жили в палатках, «на чиле» любила она говорить. Никита был больше замкнут, такой возраст, мальчик, ничем серьёзно не увлекался, знал неплохо компьютер, и Анна его сразу направила на системное администрирование.