Обойти судьбу. Роман

– Ой, только не убирай сирень, она такая разлапистая! – умоляюще протянул Костя.

– Вот и я смотрю – бутоны аж до земли. Точно… как лапы, но цвести не скоро будет… при таких-то холодах.

Константин, глядя в окно, с удовольствием выпрямил под столом длинные ноги и потянулся. Привычным жестом потер подбородок, посмотрел на свое отражение… Может, бороду отпустить? Дарья советует, мол, художнику полагается бородка. И усы! Надо подумать…

Как же тут душевно! Вроде тихо, а все что-то поскрипывает, шуршит и домовито так вздыхает… Потянешься – отзовется пружинка в сиденье стула, положишь локти на стол – скатерть хрустнет снежной белизной, а то и стол что-то проскрипит, ворчливо и басовито.

Стол под белой, которая с точки зрения художника вовсе и не белая, скатертью, хранящей заметные складочки от утюга, тем временем был накрыт проворной Олей. Горка разваренной картошки с подкручивающейся корочкой: своя, последняя уже. В селедочнице – розоватые ломтики соленой рыбы и кружочки лука, на блюде твердая редиска с ботвой, светло-зеленый укроп. Соленые огурцы блестели пупыристой кожицей, отражая напор острых перышек зеленого лука. Черный ржаной хлеб. Желтое масло в масленке с мышкой на крышечке медленно сдавало затвердевшие в холодильнике позиции.

Еще один миг жизни, который есть только здесь и сейчас, за этим столом. Они, мгновения, как поезда – въезжают в сознание, словно в тоннель, пронзая его насквозь и уносятся вдаль – хорошо, если свистнут напоследок: прощай, мол, приятно было появиться в твоей жизни! Мгновения – это момент осознания события… иногда кажется, что ты это уже видел, пережил когда-то. Сколько же нового и небывалого есть у судьбы в запасе? Да если вся литература, все искусство, это перепевы старого, неужели с нами сейчас происходит что-то новенькое? Все уже случилось до нас, все…

Вот и день этот был, и скатерть была… все та же, как тогда, когда сверкали эполеты, туманились взоры кавалеров, шелестели шелковые платья дам.

Костя не стал ставить на стол расписные баночки из супермаркета, нарезку с «синтетической» ветчиной… Он сунул пестрый пакет Оле, сказав: «Разбери сама, детишкам там, тебе, ну и вообще…». Та глянула внутрь и тут же отпрянула с укоряющим возгласом:

– Нууу! Во дает! Зачем ты?! Накупил как на Маланьину свадьбу.

Кто такая Маланья, иногда поминаемая Оленькой, не знал никто. Вероятно, эта особа вкупе со своей родней отличалась незаурядным аппетитом. А Косте просто не хотелось являться с пустыми руками.

Каждый раз, приезжая сюда, он чувствовал грусть по прошедшим временам и ему хотелось сделать для друзей что-нибудь приятное.

Каждый раз он невольно вспоминал свою бывшую жену Алену. Хоть и давно развелись, а воспоминания не оставляют… То выплывают забытой тенью из-за угла веранды, то мерещатся в звоне фарфорового Олиного сервиза. И каждый раз достигают результата – тревожат сердце.

Костя и Алена, когда еще только встречались, часто приходили к Шишкиным в гости. У тех в то время один сын был – Сергей. Сейчас он уже большой парень, выиграл конкурс на предоставление гранта и учится за границей. Он похож на отца: такой же вихрастый и косолапый. Правда ростом повыше и глаза у него материнские – выпуклые, серо-голубые… Да, а способности он, несомненно, унаследовал от папы… Или от мамы? Иначе не погрузился бы в сложнейшие дебри программирования новейших технологий.

В те давние времена шустрый мальчик, гроза подготовительной группы детского сада, проворно залезал к Косте на колени, чтобы поделиться детскими секретами. Влюбленные переглядывались над его фамильно-растрепанной головой, полной хитроумных комбинаций и думали, как это здорово – когда есть дети. Алена прикладывала палец к губам – ее любимый жест и делала нарочито умильные глаза, получалось смешно.

Потом Шишкины были свидетелями на свадьбе друзей. Оля очень сошлась с Аленой на почве каких-то строго закодированных женских секретов. Получалось, что связи, возникшие в далеком детстве, продолжали объединять с Шишкиными и, даже, усилились со временем.

«Возможно ли, – думал Костя, – что бывают друзья, которые ближе кровной родни? Или это только на время, когда совпадают интересы, жизненные цели? А потом вдруг эти цели не совпадут и друзья станут чужими, а то и врагами… Но ведь и с родней так бывает. Что связывает сильнее – родная кровь или родственное начало душ? Почему я, попав в неприятную ситуацию, еду не к матери, как было бы правильнее, а к друзьям? Я хочу услышать их мнение, слова поддержки, а вот то, что скажет мне мама, я подсознательно, наверное, слышать не хочу… Потому, что…»

– Расскажи-ка мне, как это тебя в электричку занесло! – Миша тщательно притворил дверь и поднял рюмку с прозрачной жидкостью, без коей встреча старых друзей решительно невозможна, – и со свиданьицем!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Подарок доктора-гуманиста. Чудесный кот. Странный сон.

Константин, не успев додумать сложную мысль о родне и друзьях, торопливо чокнулся с Мишкой и залпом проглотил холодную, вдруг очень показавшуюся желанной, водку. Чертовка была дорогая, хорошего качества. Костя не стал торопиться с закуской, притих, почувствовав нарастающее тепло и приятный привкус во рту, что бывает, согласитесь, не часто при употреблении этого напитка. Потом, не спеша, закусил. Внутреннее напряжение, вызванное мыслями о бывшей жене, странных письмах и проблемах с Дашей, отпустило.

Когда-то, после развода, он «употреблял» безудержно много и совсем не в поисках вкусовых наслаждений: хотел залить боль, возникшую в результате тяжелого развода. В итоге чуть не допился до известного финала.

В последние годы выпивал иногда, но только четыре рюмки. Всегда, при любых обстоятельствах. Потому, что знал из объяснений лечившего его доктора, что, если выпьет пятую – конец, за ней последуют другие. Второй раз его от финала не спасут. Почему именно четыре рюмки мог себе позволить, было неизвестно, видимо это было личным гуманным жестом виртуозного эскулапа. Педантичный Костя строго следовал этому правилу.

Мишка, залпом проглотив стопку, продолжал возмущаться фактом передвижения друга на электричке:

– Дашка твоя могла и на метро. Ой, нет… Или на такси, в конце-то концов! Нет, ты все-таки лох неисправимый – все тебе до лампочки! Как говорят: «без лоха жизнь плоха». Это я о твоей подружке!

Миша поправился весьма кстати: в метро подруга бы точно не поехала. Он недолюбливал красивую энергичную Дарью, утверждая, что у нее всего слишком много: требований, ног, зубов… ну и того, что так привлекает, в принципе. Хотя – все равно слишком много.

– Сериал, что ли, без нее пропадет? Подумаешь, актриса задних планов, мелькание в кадре!

– Ну, не надо так! – Костя поморщился, посмотрел в рюмку и отставил пока. Ему не понравился Мишкин намек.

– Даша – способная актриса. Ей только нужно быть на виду, без этого не пробиться.

– Я же не спорю, фигура и все такое… что должно быть на виду! Глаза, понятно, конечно… Привлекает, о чем речь. А уж строит из себя! А ты позволяешь. Она теперь тебе тачку не скоро отдаст – помяни мое слово. Да ладно, дело твое.

Михаил задумчиво проглотил содержимое рюмки и принялся раскладывать по тарелкам картошку.

– Ешь, пока горячая, у нас особый сорт: остынет – вкус пропал. Не грусти! Прорвемся, – и он подмигнул другу.

В это время дверь отворилась и в помещение снова вошла Оля. Первым делом проверила, как работает обогреватель – мощный! Помещение должно быстро прогреться. Затем критически осмотрела стол – все ли на месте. Костя исподволь наблюдал за ней, возможно он искал забытые черты своей Прекрасной Дамы а, может, взглядом художника прикидывал: что в ее облике осталось, а что ушло на вторые и третьи планы. Совсем другая… и все же, такая знакомая! Что-то остается в каждой женщине вневременное, наверно это виден возраст души. У некоторых, увы… душа тоже старится.

Оля переоделась и даже подкрасилась, перейдя из хлопотливого образа в иное состояние, милое и торжественное. Хозяйка Адмиральской, положение обязывает. А Костя вдруг увидел двенадцатилетнюю девчушку, упорно водящую по струнам наканифоленным смычком.

Но тут, вслед за Олей, во флигель явился еще один член семьи. Вот у кого эта самая торжественность никогда не исчезала… Небольшой, но кажущийся крупным из-за феерической пушистости кот Барик, животное весьма незаурядное, о котором нужно рассказать подробнее.

Когда котенок появился в доме, ему не придали должного значения и назвали Васькой. По мере роста пушистого малыша и обретения им незаурядных качеств, это имя как-то отпало и прицепилось другое, для кота необычное. Домашнего любимца стали звать Барометром. Некоторые гости опрометчиво называли его Барсиком, не понимая причины, в силу которой кот получил свое имя… Также они не придавали ни малейшего значения поведению кота, а зря. Впоследствии невежды платили за это серьезными расстройствами здоровья: дело в том, что кот безошибочно предсказывал погоду – не только температуру, но и давление, и даже направление ветра. Все это он доводил до сведения людей как местом своего расположения, так и позой, которую принимал.

Кроме того, у него были еще таинственные способы загодя чуять приход гостей, безошибочно их дифференцируя; еще он имел свойство определять количество продуктов, заложенных в холодильник. Когда припасов было достаточно, кот спокойно спал на шкафу, а если они истощались – ошивался вокруг хранилища еды с укоряющим видом.

Впрочем, кое-что можно объяснить – запахи, звуки и неуловимые для людей магнитные излучения… Иногда в совершенно пустой комнате кот вдруг начинал беспокоиться, прижимать уши и сверкать глазами. Кого чуял? На кого шипел и кого гнал по саду, растопырив хвост и подняв дыбом шерсть на спине? К счастью, незримый враг неизменно изгонялся, а Барометр гордо шел к своим мисочкам.

– И куда это ты надумал прорваться? – вошедшая Оля строго глянула на друзей. Довольный Барик дипломатично терся об ее ноги и укоризненно поглядывал на выпивающих мужчин.

– Странные вы, мужики, все бы вам стремиться, восходить и покорять! – в голосе Оли явно зазвучали лирические нотки. Глаза ее стали лукаво поблескивать. – Лучше бы по сторонам огляделись, оценили то, что есть! Вот сколько ты еще бобылем жить будешь?

Костя сделал вид, что этот вопрос не к нему, хотя, понятно, Оля его не мужу адресовала.

– Ничего себе, бобыль! – Миша чуть не подавился, закашлялся и тут же приобнял проходящую мимо Олю где-то повыше коленей, отчаянно подмигивая другу:

– Не бобыль, а сердцеед, ядрен пион! Красотка Дашка, подруга-актерка, гёрл-френда, ноги из ушей, пардон, от этого самого места растут, – он выразительно похлопал Олю по тому самому месту ладошкой, – в общем, от которого надо.

Супруга притворно фыркнула и отстранилась. Впрочем, лирическое настроение собеседников от этого нисколько не пострадало. Один только Барик сурово посмотрел на хозяев и прыгнул на «панцирную» кровать, после чего улегся там в довольно сложной позиции.

– Температура 12 градусов, ветер северо-восточный, давление в норме, – глянув на него, сказал Миша.

– Ну надо же! – неподдельно поразился Костя. – А дождь будет?

– Вряд ли! – задумчиво глядя на животное, произнесла Оля. И продолжила, выразительно округлив глаза:

– Он незадолго до твоего приезда утащил у детишек кисточку и начал ее грызть! А потом вдруг понесся испуганно, хвост павлиньим веером, глаза по пять рублей. Мы так и поняли – уже едешь, скоро будешь… Я картошку и поставила варить. Догадаться несложно: ты ведь художник – вот и кисточка, а в пути у тебя что-то случилось: и верно, поезд ведь поломался!

Возникла уважительная пауза, прерываемая позвякиванием ножей и вилок.

– Да уж! Там в поезде тоже кот бесился, наверно они как-то что-то чуют, – невнятно проговорил Костя: в это время он задумчиво жевал необычный бутерброд, составленный из щедро намасленного куска черного хлеба с ломтиками соленого огурца.

– Они все чуют! – это опять вставила Оля. Барик, понимая, о ком идет речь, подергал ушами: а то!

– А еще у Костеньки есть домработница Ксения, женщина приятная и домовитая, – не унимался, не обращая внимания на кошачью тему, Михаил. – И, как мне известно, к нашему Костику вовсе не равнодушная! Тоже весьма аппетитная особа, при формах. А уж хозяйственная!

Друг закатил глаза, вспоминая Ксенины пироги, рассольники и гуляши. Барик, устроившийся было надолго вздремнуть на теплом пледе, сменил позу и принялся усердно намываться. Может, хотел ближе познакомиться с Ксенией и заманивал ее в гости?

– Короче, наш Костик парень не промах, богатырь и удалец – он еще и женится, на ком-нибудь… из них! – Мишка бодро подвел итог, ловко уклоняясь от ревнивого подзатыльника супруги. Никакая женщина не потерпит, если в ее присутствии расхваливают достоинства других особ.

Миха подмигнул и наконец-то откашлялся, притворно прикрывшись ладонями:

– Вот я и говорю, ядрен пион, – прорвемся. Я вам сейчас анекдот расскажу…

– Тебе точно уже, хватит! – Оля отняла почти опустошенную бутылку, села напротив и налила себе в чистую рюмку.

– Давай, Костя! За твое счастье, чтобы ты его, наконец, разглядел!

Константин выпил, не вполне поняв, что и где именно он должен разглядеть. И это как раз была его четвертая, дозволяемая гуманным доктором, рюмка.

Оля, действительно, сильно изменилась с тех пор, когда пугливой девчушкой выходила замуж за Мишку Шишкина. Стерся образ робкого олененка, теперь это была статная, с мягким взглядом темных глаз, теплыми губами и полноватым телом предводительница стаи. Оленька расцвела особенной, бархатной материнской красотой. О скрипке она не вспоминала, а вот стихи иногда читала перед сном, как иные читают молитву, едва шевеля губами. Притворявшийся спящим супруг не слышал или не подавал виду, что слышит ее бормотания. Для него стихи были абсолютно нелогичны, бестолковы и лишены поэтому смысла. Костя в этом друга поддерживал: напишут не понятно о чем, а ты восхищайся! А Оля под них засыпала, как под плеск воды, шум леса или стук колес, снимая с души то ли тяжесть недавних хлопот, то ли легкость далеких воспоминаний. Это были навсегда заученные строчки, пожалуй, еще со школы: Пастернак, Ахматова, Блок… Ей было совсем не важно, о чем они.

Миша стихов никогда не учил и от двойки по литературе его спасали победы в очередной математической олимпиаде. Интересно, но состояние жены он, как видно, понимал – никогда не тревожил ее в такие моменты… Сложные и простые строки, сцепленные таинством рифм и созвучий, уносили Олю в нейтральные, свободные от домашних вахт и штормов воды, помогали нужное вспомнить, а ненужное забыть. Умение выйти – быть где-то «вне» – для всех одинаково целебно. Что открывает створки – Поэзия? Музыка? Живопись? Математика? Не все ли равно… Люди отворяют разные двери, но попадают в одно и то же место, в вымышленный мир творца. Мир этот создается для личного пользования, в нем создатель правит так, как хочет, видит то, что не видят другие… но сотни, тысячи подобных и созвучных ему душ спешат туда и каждому там хорошо и никому не тесно.

Миша, встав из-за стола, сделал прощальный жест обеими руками:

– Раз уж все съели и допили – бай, френд, не скучай!

Затем супруги покинули бывшее жилище кухарки и неспешно отправились в дом, пожелав «френду» приятных снов, радостного пробуждения и удачи на пленэре. Барик-Барометр, убедившись, что больше ничего интересного не будет, удалился вслед за ними.

– Не забудь Сашку! – крикнула Оля напоследок. – Он с тобой просился!

– Да я же обещал! Как можно… – ответил обиженный ее недоверием Костя.

Он с удовольствием разделся, развесив и разложив по стульям в строгом порядке шарф, свитер, джинсы. Даже носки не зашвырнул, куда попало, а разгладил и пристроил на сиденье. Костя испытывал почти физическое ощущение дисгармонии, когда вещи находились в беспорядке – в таких случаях он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией, а это пугало.

Он еще раз бдительно огляделся и, наконец, плюхнулся в дружелюбно скрипнувшее пружинами кроватное нутро. В нем можно было покачаться, как в детстве, что Костя и сделал с непосредственной радостью. Потом он, ощущая себя почти счастливым, вытянул ноги и только хотел подумать обо всем том, что произошло днем – особенно о таинственной женщине, идущей к выходу внезапно затормозившей электрички, как тут же заснул.

Проснулся Костя в тревоге. Комната освещалась неярким желтым светом. Может, фонарь? Хотя, сейчас белые ночи… Фонарей не зажигают, откуда же этот свет? Такой теплый оттенок только свечи дают. Запах тоже свечной, новогодний, совершенно не подходящий для майской ночи. Константину показалось, что в комнате кто-то есть. Да, он не ошибся – в глубине, около стола, четко вырисовывалась фигура юноши. Размытый слабым ночным освещением силуэт, пышные волосы, тонкий профиль… Вроде Саша, или кто-то похожий, взрослее. Чужой? Или так обманчиво видится?

– Саша! Это ты? – Константин приподнялся, опираясь на локоть и начал пристально, до боли в глазах, вглядываться в силуэт на фоне бледного окна.

– Я, Константин Алексеич, я! – голос, вроде, Сашин, тембр пятнадцатилетнего подростка: немного ломается, то забирает в бас, то срывается. Интересно, зачем пришел?

– Что тебе не спится, мы же завтра должны на залив пойти. Вставать рано, а ты по ночам шастаешь!

Саша проявил неуважение: не обратил ровно никакого внимания на эти слова. Подошел к столу, задул свечу, тут же дымно и едко снова напомнившую зимние праздники… А, ведь вчера, вроде, никакой свечи не было. Стол, накрытый к ужину с другом, не подразумевал такой романтики. Точно, не было! Или… забыл?

Юноша постоял, покачался с пятки на носок… Сашино любимое занятие.

– Пойдемте в сад! – мальчик резко развернулся и направился к двери.

Костя спустил ноги с кровати, нашарил башмаки. Провел руками по груди, ощутил тонкую вязку свитера. Странно! Опять нестыковка – он одет, а накануне, ложась спать, точно снял одежду. На раздумья времени не было, нужно идти за Сашей, потому что кажется – это очень и очень важно… Из-за двери пахнуло какими-то ночными цветами, травяной влажностью. Интересно, почему ночью цветы так сладко пахнут? Их никто не нюхает, не опыляет, ведь люди и насекомые спят… Для кого эти ароматы?

Сад был неузнаваем. Костя, зябко поеживаясь, таращился спросонья на ставшую вдруг очень белой крышу Адмиральской дачи. Он отметил, что некоторые предметы резко высветлились. Белесые плитки на дорожке выскочили на передний план, куст у забора весь окинулся какими-то ярко-белыми цветами, затмившими ставшую невидимой темную листву. В этом было нечто сомнительное, настораживающее: откуда взялось столько белых соцветий? Днем их было не заметно…

«Разлапистая» сирень ушла в тень от веранды и там затаилась. Особенно неприятен был длинный сарай с приоткрытой створкой двери: из него ползла мохнатая темнота. Говорят, в этом сарае раньше была конюшня. Ничего страшного, подумаешь – лошади жили, но разглядывать его не хотелось. Воздух стоял неподвижно. Казалось, пространство медленно концентрируется и сливается со временем, тоже странно уплотнившимся, создавая особую субстанцию. Косте в ней было некомфортно: как в киселе каком-то. Он даже руками помахал: вокруг густо и тепло. А вечером было прохладно: северо-восточный ветер нагнал холода.

– Саша! Ты куда меня ведешь? – пока Костя махал руками, парень куда-то пропал. Осталось положиться на слух, крикнул снова.

Тихо. Невидимая птица, сидя в глубине темной ели, растущей у самого забора, пробует одну и ту же трель. Доходит до середины, путается и снова начинает. Как будто ей тоже мешает ощущение нереальности: сбивает с верной ноты. Наконец птахе удается связать в единую песню несколько коленец и она, как занудный педагог, твердит их без конца. Одно коленце звучит забавно: «Три Дэ, три Дэ, три Дэ!!!» Другое истерично напоминает: «Учить! Учить! Учить!» Интересно, какой предмет она преподает тут, среди этой неправильной и загадочной ночи?

Костя отвел глаза от елки и увидел Сашу буквально в двух шагах от себя. Дернулся, было, к нему с вопросом:

– Постой! Ты мне что-то хотел сказать? Зачем мы вышли в сад? Александр! Я тебя спрашиваю!

Но вопрос остался без ответа – опять парень проявил невежливость, не обратил внимания. Он слушал настырную птичью трель, а, потом, проследил взглядом, как прошелестели крылья куда-то вглубь участка. И только после этого повернулся спиной к саду, где росли пять яблонь, видимые сейчас сероватыми силуэтами.

– Вы ведь знаете, кто она? – парень взглянул полувопросительно, словно угадывая заранее ответ.

– Она?! Птичка эта? – Костя изумился такому вопросу. – О ком ты? Про кого говоришь-то???

– Про женщину. А вы ведь с ней знакомы! – Саша язвительно рассмеялся. – Неужели не узнали?

Косте все никак не удавалось заглянуть собеседнику в глаза. Тот опять в упор смотрел на покинутую птицей ель.

– Да я в первый раз видел! И потом, откуда ты-то знаешь? Что я ее встретил, в поезде… вчера…

«Может, я сам рассказал?» – подумал про себя, сомневаясь уже во всем, Костя.

– Не только я, ее многие… знают! – уклонился от ответа Саша, – она известная личность как-никак.

– Да кто это?! Кому известная? – Костя вдруг забеспокоился.

Он чувствовал, что за словами подростка кроется что-то очень важное и, в то же время, опасное. Вылезающее наружу, как темнота из бывшей конюшни. Ситуация катастрофически выходила из-под контроля и порядок в ней навести было невозможно.

Теперь Саша вроде стал выше ростом, отошел в темную гущу куста сирени. Да Саша ли это? Ну вот – стихи читает… Странные какие-то! Только этого не хватало, и так мурашки по спине бегут, без этих замогильных стихов. Костя впился ногтями в ладони – старый прием, если снится плохой сон. Сразу выскочишь, проснешься… Не помогло! Пришлось выслушать всю эту ахинею. Ох, не зря Костя, любящий конкретность, к стихам всегда с подозрением относился – особенно к непонятным.

Случай у судьбы слуга.Неразгаданный тобою,Он соединил века —Не ходи чужой тропою.Изо всех найди свою,Хоть в зеркальном отраженьи.А сейчас ты на краю,Над тобой сгустились тени.Долго ждет тебя любовьВ царстве тьмы и в царстве света.Нужно вспомнить лишь об этом…Ты умрешь. Воскреснешь вновь.

Эти строчки прозвучали так, словно их прочитал кто-то, находящийся очень далеко. Гораздо дальше, чем этот сиреневый куст. Неприятные стихи несомненно имели к нему, Косте, прямое отношение. Вот кому это адресовано: «Ты умрешь»?! Да и все остальное содержание не радует – про сгустившиеся тени и чужую тропу… Постой! Может, мальчик и правда болен? Может, сумасшедший? От этого стало легче. Чужое безумие всегда действует успокаивающе – к нам это не относится, мы в своем уме. Ну да, например, как понять вот эти странные слова:

«Вы все сами знаете, но забыли… Как только вспомните кто она, будете спасены».

Явно помешан на мистике, нужно с родителями поговорить! Пришел, принес свечку, выманил в сад… Ничего необъяснимого. Костя вдохнул поглубже, пошевелили плечами, это взбодрило.

Но тут ветер прошелся по темным листьям, они зашуршали, закрутились и сникли. Расплылась непонятным пятном серебристая крыша дачи; то, что было сараем, завалилось вбок. Все сдвинулось с четкого ракурса, стало отмываться, как акварель, опущенная в воду. Саша, видимый темным силуэтом, вдруг побледнел, делаясь прозрачным, а потом и вовсе исчез. Видение пропало, а голос остался:

– Вспоминайте! Это важно! Мама просила Вам помочь, Константин Алексеич!

– Мама просила!!! – крик стал громче, зазвучал очень реально:

– Константин Алексеич!!!! Ну, просыпайтесь же. Вас никак не разбудить!

Теперь это точно Сашин голос: звонкий и отчаянно настойчивый… Похоже, мальчик звал уже давно. И стучал в окно – вежливо, но требовательно. Костя открыл глаза и тут же яркий солнечный свет ударил по зрачкам, пришлось зажмуриться, натянуть на лицо одеяло. Утро, давно уже утро, и он все безнадежно проспал! Конечно… Это был сон. Просто дурной сон, навеянный тревожными мыслями, порожденный разгулявшимся воображением. Какое счастье: только сон.

Вскочив, сразу захромал. Ногу отлежал… Значит, лег неудобно, кровообращение нарушилось, оттого и сны…

Костя внимательно взглянул на Сашу, которому открывал дверь, впуская внутрь. Невольно прокрутил в голове сновидение – как они вдвоем куда-то ходили и о чем-то разговаривали. Как будто бы речь шла о женщине… Да! Ее нужно вспомнить. Все женщины, которых он мог вспомнить в данный момент, не подходили. Она была чем-то отлична от них, как если была бы, скажем, статуей в саду… живая, но не совсем. Что-то бродило в наполовину проснувшемся сознании, как тени рыб под мостом… Ухватить никакой возможности, а руки прямо-таки чешутся.

Он четко помнил только отворяющуюся дверь, силуэт молодого человека, идущего вглубь сада и, еще, птицу помнил: она была внутри елки и оттуда выдавала необычные рулады. Дальше все тонуло в тумане, обрезки сна плавали в сознании, словно яблоки в компоте, но цельной картины не получалось…