Земля – Заря: сборник фантастических рассказов

– Ты же знаешь, что от пары граммов сахара ничего не поменяется? – начал объяснять жене Вадим с видом, каким родители рассказывают годовалому несмышлёнышу, какое колечко в пирамидке красное, а какое зелёное. – Я в прекрасной форме. Я летал на орбиту трижды. Один раз был на Луне. У меня степень кандидата по биологии и филологии. Год напряженной подготовки в тестовой группе за плечами. Кто подойдёт для первого контакта с внеземной цивилизацией лучше, чем я?

– А кто подойдёт для первого контакта с нашей крошкой лучше тебя? – перебила супруга Даша, положив его руку на свой округлившийся живот.

– Жёны моих друзей вечно ноют, что им не хватает внимания. Дорогая, это всего лишь двадцать лет. Не успеешь соскучиться, а я уже тут.

Даша прыснула. А глава семьи продолжил:

– Представь, тебе сорок с хвостиком, и тут возвращаюсь я, любовь всей твоей жизни, герой Земли. Ну ты, конечно, ждёшь меня всё это время, налево-направо не смотришь. Никому ведь со мной не сравниться. А я ещё к тому же моложе тебя буду. Скорость света и всё такое. Круто, да?

Даша сморщила носик.

– А теперь представь дорогой, как наша Галечка спрашивает меня: «Где папа? Почему его нет рядом? Почему не живёт с нами? Почему не приходит на утренники в детский сад?» А я ей говорю: «Милая, просто папа не любил выносить мусор и знал, что на этой планете я его везде достану со своими каждодневными просьбами. Вот он и свалил на Гармонию подальше от нас».

Супруги потянулись друг к другу и соприкоснулись кончиками носа.

– Ты знала, Даш, за кого выходила замуж. Я – космонавт. Лучший из лучших. Я всю жизнь мечтал увидеть инопланетян. А теперь у меня есть шанс полететь к ним в гости, в их прекрасный непознанный, немыслимый мир. Разве это ни замечательно?

– Одно дело полугодовые командировки на орбиту, другое – долгие годы порознь… – с нескрываемой горечью изрекла женщина. – Где вообще гарантия, что на Гармонии тебя примут с распростёртыми объятиями? Вдруг ты окажешься в совершенно невыносимых условиях совсем один? Вдруг они убьют тебя, сожрут и не подавятся даже?

– Мы уже полвека переписываемся с гармонийцами через чёрную дыру. И вот наши друзья пригласили нас.

– За полвека земляне смогли отправить только одно письмо и получить два в ответ. Переписка – это сильно сказано! Ну-ка процитируй весь текст приглашения.

– «Ждём вас на Гармонии».

– Тебе не кажется, Вадик, что это как-то маловато. – Вадим начал интенсивно качать головой. – Неужели у Ваших друзей такой скудный лексикон. Могли бы рассказать о себе хоть что-то.

Астронавт сощурил тёмные, жаждущие приключений, глаза. И нежно помог жене подняться с его колен. А потом быстро прошёл в коридор, обулся и накинул стильное кашемировое пальто.

– Часы тикают. Пора осуществлять свои мечты! – в дверях бросил он жене.

– Хоть бы вместо тебя выбрали Сергеенко! – выпалила Дарья за секунду до того, как входная дверь захлопнулась.

* * *

«Пора осуществлять свои мечты!» – повторил про себя Вадим. Он потихоньку начинал клевать носом. Ожидание чересчур затянулось. Веки наполнялись свинцом. Не нужно было так поздно ложиться спать накануне. Космонавт-мечтатель посмотрел на своего соперника, Андрея Сергеенко: дыхание спокойное, лоб расправлен, плечи опущены – уверенный, чертяка, не нервничает совсем. Разговаривать, пока конкуренты ждали окончательного решения комиссии, было совсем не обязательно, но Вадим всё же сказал:

– Андрон, а ты спокоен…

Андрей немного поднял бровь. Хотя во время совместных тренировок все в группе называли его Андроном, фамильярности в нынешних обстоятельствах он счёл неуместными.

– Я спокоен, потому что выберут меня.

Вадим опешил.

– С чего ты взял?

– Я больше раз был на орбите и ещё кроме биологии и филологии, я изучал социологию.

– Да кому она нужна твоя социология? – пробурчал себе под нос раздосадованный Вадим.

Он знал, что ко всему прочему его соперник на несколько лет моложе, что также будет ему плюсом.

Тишина аскетичного коридора космодрома наполнила уши звоном.

– Зачем ты хочешь лететь? – внезапно спросил Сергеенко.

– Как зачем?

– Зачем тебе на Гармонию? У тебя семья. Скоро будет ребёнок.

Лицо Вадима, смуглое от природы, начало краснеть. Что за глупые вопросы задаёт этот олух?

– Ну ты-то на Гармонию собрался. А мне значит не за чем?

– Я – другое дело, – протянул конкурент нараспев. – Я совсем один. Для меня космос – мой дом. Бьюсь об заклад, ты, Вадик, ближе к концу орбитальной командировки мечтаешь оказаться в объятиях супруги. Так? – Вадим потупил взгляд и не ответил ни словом, ни жестом. – А я мечтаю задержаться на станции подольше. Мне некуда возвращаться. Моя жизнь – это моя работа. Я готов трудиться на Гармонии и днём и ночью, не покладая рук, во имя общей цели. Я шёл к этому всю свою жизнь, и не подведу землян, потому что я горю своей работой каждую секунду каждого дня.

Заветные двери распахнулись. Девушка-секретарь нарочито важным тоном пригласила кандидатов войти. За длинным столом сидело человек десять – двенадцать. Напротив стояла пара стульев для космонавтов. Соперники заняли свои места и напрягли все мускулы. Сейчас решится их судьба: один из них станет легендой, другой – отойдёт в сторону, спрятав свои амбиции в заветный сундучок на верхнюю полку шкафа.

– Буду краток, – начал глава Роскосмоса, имя которого Вадим, к своему стыду, забыл. – Мы готовы впервые в истории проложить путь на другую планету и познакомиться с её жителями. Наш космодром «Ворота Кавказа» – единственное место на Земле, где возможен запуск космических кораблей, способных развивать скорость близкую к скорости света. Хоть технология и нова, наши испытания на животных прошли успешно. Пришло время отправить в полёт человека. Риск есть. И большой. Путешествие к чёрной дыре, открывающей проход в галактику Фейерверк займёт семь лет. На Гармонии предстоит пробыть пять земных лет. Миссия включает изучение местного языка с последующим составлением набросков словаря, описание традиций, уклада жизни, системы общественного строя, флоры и фауны планеты, обмен технологическим опытом и так далее. Мы не знаем, подходит ли чужая атмосфера для людей, поэтому запаса кислорода на корабле хватит на всё время путешествия и пребывания на планете, но только на одного человека. Итак, на Гармонию полетит Андрей Сергеенко. Мои поздравления.

Всё внутри Вадима на миг похолодело и тут же воспламенилось, и вдруг, неожиданно для самого себя, он подскочил со стула и заговорил громко и страстно. Слова рождались в глубине его души, они как выстрел молниеносно вылетали из его горла:

– Моя жизнь – это моя работа. Я готов трудиться на Гармонии и днём и ночью, не покладая рук, во имя общей цели. Я шёл к этому всю свою жизнь, и не подведу землян, потому что я горю своей работой каждую секунду каждого дня.

Только договорив, Виноградов понял, что повторил слово в слово то, что сказал ему в коридоре Сергеенко.

– Похвально, – протянул глава Роскосмоса. – Андрей, а почему на Гармонию хотите полететь вы?

Глаза Сергеенко стали круглыми. Кажется, он был в таком ступоре, что не мог даже звука издать. Андрей знал, что в этом мире можно украсть что угодно: сумку, деньги, телефон… но слова… слова… какая же это подлость!

– Вы молчите, господин Сергеенко, а мой голос был решающим в вашу пользу, – разочарованно пробасил руководитель космической корпорации. – Что ж, я меняю свой голос. Мои поздравления господину Виноградову.

* * *

Вадим пристегнул себя к кровати ремнями и закрыл тяжёлые веки. Он потерял счёт времени на корабле, но молился лишь об одном: быстрее прилететь на Гармонию. Страх смерти, заставляющий многих представителей рода человеческого трепетать, совсем не мучил космонавта. Нет, раньше, он боялся боли, конца, забвения. Теперь его пугали лишь дни, проведённые на корабле в одиночестве.

Космонавт не ощущал, что двигается к своей мечте. Может, потому что в иллюминаторах видел только беспросветную тьму вместо привычного ему размеренного околоземного пространства. А чего он ожидал на такой скорости? Увидеть летающую тарелку с машущими ему гуманоидами? Он ведь всё знал заранее. Его готовили к полёту, команда учёных-теоретиков объясняла, что его ждёт в пути. Но когда цветные полосы от звёзд превратились в беспросветное ничто, внутри, в глубине грудной клетки появился комок, не позволявший расслабиться измученному астронавту ни на миг. А тело…тело… она было невыносимо тяжёлым, словно весило тонну. Каждое движение давалось Вадиму через преодоление себя: руки и ноги совсем не слушались. Вскоре он практически полностью отказался от движения и пищи. Ну почему эти светила науки не смогли додуматься, как погрузить человека в гибернацию? Почему совершенно пусто на душе? И Даша так далеко…

Но это не продлится вечно. На Гармонии Вадим наконец обретёт внутренний покой. Открывать новые миры – это то, для чего он был рождён. Всё так, как должно быть. Всё правильно. Тогда почему мысли о жене и дочери заставляют его пульс зашкаливать?

И вдруг «ничто» отступило, сменившись вспышкой света. Это пламя было настолько ярким, что Вадим ощущал его, хотя веки по-прежнему были плотно сомкнуты. Свет одновременно терзал и ласкал его измученное пустотой тело. Чёрная дыра, прошептал Вадим, но не услышал своего голоса.

* * *

Свет и тьма – две противоположности и одновременно две части единого – отступили. На смену пришла комфортная полутень.

Вадим услышал стрекотание цикад. Вот Даша держит его за руку. Её ладонь немного прохладнее, чем у него. Это необычайно приятно в такую жару. Лёгкий, почти неуловимый ветерок заставляет листья кривого неказистого деревца, выросшего прямо среди безжизненных камней пляжа, подрагивать. Звук прибоя сводит надоедливые беспокойные мысли о будущем на нет. Все тревоги превращаются в россыпь бисера, которую легко швырнуть в прохладную синюю пучину. На губах соль от брызг…

О, Боже, о чём он думает? Это же не цокот насекомых. Это речь! И Вадим способен её понять!

– Это не тот. Я говорю тебе точно! Я лично «заглядывал» в смежную реальность.

Шипение.

– Это не тот! Стой, он нас слышит и, кажется уже понимает…

Существ было двое. Это Вадим точно знал, хотя видеть их чётко не мог. Он словно был в очках с сильными рассеивающими линзами, при том, что зрение у него было стопроцентным.

Как они выглядели, спросите вы? Две руки, две ноги, тело прикрыто подобием земной одежды. Похоже на людей, не правда ли? Но пропорции существенно отличались от земных, делая этих существ странными и необычными. Руки длинные, почти до пола. Ноги, наоборот, коротенькие, как у таксы. Голова словно хаотично нарисованная сложная фигура земного художника-абстракциониста.

Тот, что повыше, видимо, был главным. Он развёл руки в приветственном жесте и заговорил:

– Мы ждали дня, когда сможем увидеть человека, жителя совсем другой планеты. Хоть мы и обладаем более совершенными кораблями, чем тот, на котором прилетел ты, путь через чёрную дыру гармонийцам не под силу перенести. Но ты выдержал, друг. И мы рады тебя видеть. Рады узнать, что вселенную населяют разные формы жизни, пусть и такие экзотичные, как вы, люди.

– Приветствую вас. Мой корабль уцелел? – застрекотал в ответ землянин, поражённый мгновенным освоением чужого языка.

– Корабль цел, – подтвердил низкий.

Вадим прикоснулся к лицу – он был в скафандре!

– Наша атмосфера не совсем подходит для вашего вида, – продолжил высокий, словно прочитав мысли гостя. – Но в будущем мы сможем освоить очистку нашего воздуха для гостей с Земли.

– В будущем? – повторил землянин, словно бестолковый дурашливый попугай.

– Да, господин Вадим, мы можем видеть будущее, – подтвердил главный. – Вы называете это предвидением, если я правильно разобрался в тонкостях вашего языка. Но горизонт предсказаний невелик: шестнадцать наших лет или около тридцати земных.

– Потрясающе! – воскликнул Вадим. – Моя жена о таком даже подумать не могла! Вот бы рассказать ей!

– Жена? – переспросил низкий, скрестив ручищи в области живота.

– Это земная форма семейных уз, – пояснил долговязый, а потом продолжил, обращаясь к Вадиму. – Наше счастье от визита гостя с Земли велико, но вы не можете остаться на Гармонии. Мы ждали другого.

– Кого?! – выпалил космонавт. Он был так обескуражен, что с трудом сохранял спокойствие.

– Другого… Вашего коллегу. Ан… Анд…

– Андрея? – непонимающе прострекотал астронавт.

Всё вокруг начало ему напоминать страшный сон. Наваждение. Он не жалел себя, готовясь к полёту: тренировки, диета, занятия и семинары, ранние подъёмы, переработки. Не позволял себе слабости и лени. Терпел одиночество, разлуку с близкими, чтобы оказаться в миллионе световых лет, в галактике Фейерверк. А тут ему совсем не рады. Дарья предполагала, что инопланетяне могут убить мужа и съесть, но оказывается всё обстоит ещё хуже: они мечтают увидеть вместо Вадима его соперника.

– Да, мы ждали Андрея, – подтвердил главный, переминаясь с ножки на ножку.

– Но почему?

– Мы подсмотрели в самой близкой к нам Вселенной, в смежной реальности, что к ним прибыл другой гость. Про вас, господин Виноградов нам уже всё понятно. Мы просчитали все возможные варианты. Не думаем, что от нашего сотрудничества будет толк.

Вадим почувствовал, как теряет равновесие, будто землю выбили из-под его ног.

– Но почему? – прошептал он еле уловимо, осев на бесцветный серый пол.

– Ваша жена, – пояснил низкий, – несколько часов в день вы будете посвящать мыслям о ней. Даже сейчас, попав на чужую планету, первое, что ты спросил, человек, цел ли корабль, чтобы быть уверенным, что сможешь вернуться домой. Тот, другой будет работать усерднее. Мы знаем.

– Я не полечу назад! У меня есть миссия! Я космонавт, исследователь! Я завоюю ваше доверие! – закричал в отчаянии Вадим.

– Сначала, человек, узри это, – процокал высокий и направил скрещённые руки в сторону астронавта.

Землянин ощутил энергию, наполняющую каждую клетку. Он словно лежал на воде на спине, покачиваясь слегка из стороны в сторону. А потом он увидел её, свою маленькую Галечку на руках жены. Вот дочка плачет, потому что её мучают колики. Крик такой сильный. Девочка безутешна. Но боль отступает, и ребёнок впервые улыбается, глядя в любящие мамины глаза. Вот после нескольких бессонных ночей, сразу два первых зуба вылезло. Какие же они симпатичные и смешные! Первый шаг, робкий, неуклюжий. Первое слово. Первый стишок: несколько строк, рассказанных с важным видом, стоя на стуле перед толпой родственников на праздновании Нового года. Первая разбитая коленка. Царапина – а сколько крови – целый океан! Не плачет совсем, только губу поджала. Боец! Вся в папу. Первая двойка. Идёт к маме с дневником, коленки трясутся. Первая любовь, тайная, наполненная смущением собственных чувств. Первое признание. Первое разочарование. Страх быть отверженной и никем не любимой. Настоящая дружба. Радость. Смех. Поиск собственного пути. В этой маленькой жизни есть вся Вселенная. Начало начал. Видеть, как твой ребёнок растёт – истинный дар. Дар, от которого Вадим отказался сам.

Плечи космонавта, героя Земли, разбила дрожь. Что он наделал? Что он наделал!?

– Как быть? – прошептал Вадим сквозь рыдания.

– Я отправлю тебя в твой мир. В тот момент, как всё пошло не по нашему плану, – утешил долговязый, по-отечески обняв гостя. – Ты снова окажешься перед выбором. Надеюсь, то, что я тебе показал, поможет принять правильное решение для всех нас. О, люди, ваша жизнь так коротка… Ты хочешь получить второй шанс?

– Это возможно?

– Для нас – да. Мы способны поместить твоё обновлённое сознание в былое тело. Ни расстояние, ни силы природы нам в этом не помеха. Что ты скажешь, гость, хочешь ли ты исследовать Гармонию или желаешь увидеть жену и дочь?

– Я хочу вернуться домой, – прошептал Вадим.

* * *

Суетный день медленно перетекал в ленивый вечер. Даша протирала кухонный стол уже в пятый раз. Ну, где же Вадим? Где? Какое решение приняла проклятая комиссия? Неужели она потеряет любимого человека на долгие годы?

Женщина услышала звуки на лестничной площадке и кинулась в коридор со скоростью, которой мог бы позавидовать даже ягуар, не то, что беременная женщина на восьмом месяце.

Дверь распахнулась.

– Ну что, дорогой? Что? – выпалила Даша, глядя на мужа умоляющими глазами.

– В путешествие отправится Сергеенко. А моя гармония – быть рядом с тобой и дочкой, – умиротворённо промурлыкал Виноградов, повесив кашемировое пальто на крючок.

Владимир Бутрим. «Два билета к звёздам»

Живи, живи, моя звезда, в прозрачном омуте Вселенной,

Там тоже люди в городах, в больших и малых поселеньях.

Анна Ткаченко

Когда распался тугой комок сингулярности, пространство вновь обернулось прозрачной чернотой космоса и неподвижностью звёзд, а время опять принялось расслабленно отщёлкивать цифры бортового хронометра, Галка открыла глаза. Вздохнув, лениво переменила позу, умащиваясь поудобнее в объятиях пилотского ложемента, разочарованно произнесла:

– И это всё? Уже приехали? Скучно! Семьдесят парсеков перепрыгнули единым махом, и ровным счетом никаких ощущений! Даже не верится, – не отрываясь от спинки кресла, повернула голову влево, посмотрела на меня с затаенным лукавством.

– Как это "не верится"?! – я принял игру, – да ты на Альфу-то глянь! Царица небосвода!

– Да-а-а… хороша… – Галка бросила взгляд на экран, где огромным сияющим шаром висел Шедар, – Только знаешь, всё равно, как-то иначе я это себе представляла: «червоточина», "свёртка пространства", – звучит таинственно, а оказалось скучно. Просто обидно, до чего скучно! Я даже понять ничего не успела. Только зажмурилась – и уже всё.

– Чудеса делаются скучны, когда ими легко воспользоваться, – я пожал плечами, – банальность.

– И ещё скучно быть пассажиром. Не окажись нас на борту – он бы точно так же разогнался, нырнул, вынырнул, затормозился, – теперь Галка говорила о корабле, обводя взглядом органы управления, слегка касаясь пальцами клавиатур и дисплеев. – Обидно же быть полной дурой, когда под руками такое…

– Автопилот, – я засмеялся, – надо было лучше учиться в школе. Самомнение не позволяло выразить в словах то, о чём Галка говорила открыто. Впрочем, она никогда ничего не стеснялась сказать открыто. И в жизни боялась очень немногого. Именно потому и была сейчас здесь, рядом со мной. Или это я был рядом с ней?

– А ещё я наперёд знаю, что дальше будет. Вот затормозимся, куда-то пристыкуемся, появятся люди. Высадимся, погуляем по какой-то землеподобной планете. Только воздуха там не окажется, и придётся ходить в скафандре, и никому мы особо не будем нужны, потому что никому нет дела до праздношатающихся туристов. А транспортник наш тем временем разгрузят, и снова загрузят чем-то таким, что на Земле позарез нужно, каким-нибудь гелием-133. И полетим мы обратно – разгон, нырок, торможение…

– Брось! Ты же не хочешь сказать…

Галка ухмыльнулась:

– Кто бы мог подумать, что в радиусе семидесяти парсеков окажется всего пара дюжин планет земной группы? И на них – ни одного стрекозоида! Даже завалящих внеземных тараканов! Только жалкие микроорганизмы, какая-то маловразумительная бледная плесень. И никаких тебе братьев по разуму, никакого Великого Кольца!

– Семьдесят парсек – копейки. Сущая мелочь. Уверен – всё еще будет. Смешно сказать, но и теперь человечество только-только выбирается за околицу. А Вселенная – бесконечна! Но тебе разве не интересно ступить на почву иного мира? Не верю.

Галка качнулась в кресле, потом выбралась из него, ухватившись за подлокотники, приблизилась к поверхности обзорного экрана, и встала на самом краю звёздной бездны. Я подумал, что очень странно видеть её здесь в простом джинсовом сарафанчике, с по-домашнему растрёпанными медно-рыжими волосами. Только теперь настигало меня осознание крайней невероятности, абсолютной немыслимости происходящего. Мгновенный перескок, слом бытия, когда «вчера» просто исчезло, и «сегодня» никак не следовало из него, всего более напоминая сон, или вырванный из контекста обрывок фантастической пьесы, где мы, словно плохие актёры, бездарно импровизировали на ходу, не зная сюжета.

Впрочем, память услужливо подсказывала действия и слова, ведь всё это, кажется, уже было. Где-то… когда-то… в пространстве воображения, которое неожиданно стало явью.

* * *

Был летний полдень, в который мы оказались переброшены из октябрьской тьмы, и солнечный свет сочился сквозь полупрозрачную стену. Мы вышли на этот свет, Галка зажмурилась, прикрыла глаза рукой, а потом спросила:

– Ну что, флипнем до космопорта?

Но мы не флипнули. Потому что вместо флипа был банальный электрокар, вполне воспринявший фразу: «Пункт назначения – космопорт».

И был мой город, уже не тот, что я знал, и была Земля, с которой мы так поспешно сбежали.

* * *

Некоторое время Галка неотрывно смотрела на источавший торжественный свет Шедар. Медленно произнесла:

– Солнце иного мира… – потом обернулась, – Просто не хочу разочарований.

Я встал, подошел к ней:

– Быть может, нам не стоило вовсе лететь? Не стоило бросаться балластом в первый попавшийся рейс, пусть даже к Шедару. Было бы лучше остаться на Земле, дать себе время разобраться, понять, принести пользу. А так всё произошло слишком быстро, и, наверное, мы сейчас не готовы верно чувствовать, оценивать, воспринимать…

– Нет-нет! Всё правильно сделано! Альфа Кассиопеи – это ж мечта! Хотя… Земля… Я, например, никогда не была на атолле, где-нибудь посреди Тихого океана, или на антарктической станции, или… да мало ли где я не была. Но это неважно. Мы же очень хотели попасть в космос… и оказаться вдвоём.

– Нам это удалось.

– Да… Если честно, я просто всё время терялась там, среди них. Они – такие и не такие. Тот же язык, почти те же слова, но интонируют чуть иначе. И взгляды… Они смотрят, будто видят в тебе человека лучшего, чем ты есть, и сразу начинаешь чувствовать себя обязанной, и… виноватой… Потому что сама о себе многое знаешь, боишься обмануть их и себя. Они… так доверчивы, так безоговорочно, безыскусно… Никто ведь даже и не спросил, зачем нам в космос, и почему на Шедар. Межзвёздный перелёт – вот так просто!

– Ну да, – я кивнул, – бесплатно, без регистрации и СМС. Знаешь, а это ведь только вопрос развития и организации общества. Тебя же не удивляет, например, бесплатный вай-фай там, у нас. Вот мы пока только до бесплатного вай-фая развились, а они, спустя двести лет, до бесплатных межзвёздных перелётов.

– Господи, неужели они – продолжение нас? – Галка замолчала, молитвенно сложив у груди руки, вновь глядя в черноту пространства, пронизанного острыми спицами звезд. Я обнял её за плечи. Мы смотрели в одном направлении. – Девятнадцать миллиардов человек, шесть населенных планет, не считая Земли. Это – они.

– Мы стоим на плечах у гигантов… – тихо произнёс я. Галка кивнула – чуть склонился вперёд венчик медных волос.

– А может, они всё и так про нас знают. И кто, и откуда, и как попали. Быть может, всё это просто заранее спланированный эксперимент. А может… и полёта нет никакого. Так… инсценировка. И вот-вот погаснет всё это великолепие, войдут люди, и скажут: «Всем спасибо, все свободны».

– А он… – тоже знал? – молчаливое соглашение, которое мы оба блюли долгие дни полета, было нарушено. Вопрос повис чёрным колючим осколком в озонированном воздухе корабля.

И дикая, наполненная криками, грохотом, пронизанная вспышками выстрелов ночь, медленно выплыла из-под толщи плотно пригнанных друг к другу событий. Человек, лежащий ничком на залитом кровью асфальте, мои холодные, негнущиеся, будто окоченевшие в ледяной воде руки, сотрясаемые мелкой дрожью, набрякшая, пропитанная влажным теплом куртка раненого. Его бледное, худое лицо, росчерки «трассеров». Всё это, оставшееся в неизмеримой дали времени и пространства, вдруг стало реальней, чем блистающий Шедар прямо по курсу, чем округлые Галкины плечи и запах её волос. Я вспомнил, как, задыхаясь от страха и напряжения, поминутно припадая к грязной мокрой земле, мы тащили незнакомца в спасительные кусты, подальше от телецентра, прочь из зоны обстрела, а он только слабо хрипел. И явилась с совершенной отчётливостью вся суть моей жизни – вот эти кусты, темнеющие в неясной дали. Они стали единственным и последним горизонтом событий…

– Быть может, и знал. Иначе в происходящем с нами нет никакого смысла, – теперь, оказалось, можно говорить всё.

– Зачем всегда пытаться отыскать смысл? Он мог быть, например, случайным человеком, как и мы, попавшим в водоворот обстоятельств.

– Нет. «Машинка» – не тот инструмент, который можно случайному человеку. Это даже не космический перелёт… это серьёзнее, гораздо серьёзнее… В любом случае нам придётся всё рассказать, всё выяснить, когда вернёмся на Землю… – и тут я умолк, потому что Галка отстранилась, будто желая высвободиться из объятий. Непроизвольно я отпустил её плечи, а она замерла от меня в полушаге, выпалила, резко тряхнув головой: