Любовь вслепую

Мне было очень сложно удержаться от шумного вдоха. Очень.

Серые насмешливые глаза смотрели на меня. Сквозь меня. И, черт меня дери, мне хотелось его не только проводить, но и остаться. Впервые в жизни остаться с мужчиной за последние несколько лет – Дени не в счет. Чтобы человек, чья походка была нетверда от выпитого алкоголя, коснулся подушечками пальцев моей щеки и моих губ еще раз.

*****

(Power-Haus, Christian Reindl – Home)

Дейтон красив ночью. Залит огнями фонарей, светом фар, зажженными окнами домов. Кажется, в предрассветных сумерках усталый гул на дорогах стихнет – и забрезжит на горизонте рассвет.

Но этого не случится. Лишь посветлеет к обеду сумрачное небо, чтобы через несколько часов, будто больная старуха, угаснуть, быстро утомиться от нагрузки. А ночь – время иллюзии бодрости, время открытых баров, агрессивных стычек на улицах, сумеречных дел.

Мы сидели на заднем сиденье; мой сосед сам назвал адрес и теперь держал мою руку в своей. Держал так привычно, будто делал это всегда, день за днем. И она лежала там смирно, как жемчужина в раковине, лишь разливалось по телу непривычное тепло.

– Положи мне голову на плечо.

– Что?

Он попросил негромко, но я услышала.

Я смотрела на слепого, он смотрел прямо перед собой, куда-то поверх плеча водителя.

– Сделай это, – все та же мягкая полуулыбка на губах. – У меня мало радостей, не лишай меня и этой малости.

– Ты всех…

«…об этом просишь?»

– Не всех.

Он читал мысли?

И вновь мелькнувшая в его глазах печаль – такая настоящая, что мне вдруг подумалось: моя голова на его плече – какая малость. И я сделала это. Аккуратно прижала свое ухо к чужой куртке, поворочалась, заняла максимально удобное для себя положение. А в процессе вдохнула запах его кожи и парфюма. Зря, очень зря. Есть такие запахи, которые женщинам противопоказаны, потому как они проникают в запретные зоны в обход сигнализации. Слепой пах именно так. Совершенно не слепым, зрелым, сильным, знающим, чего хочет, мужчиной. Мою руку он теперь положил между обеими своими ладонями, чем согрел мои пальцы и сердце окончательно. Я поймала себя на мысли, что именно сейчас, прижавшись к незнакомцу, я чувствую себя дома. Мы. Я и он – отдельно от мира, и почему-то я дома. Захотелось вдруг, чтобы эта ночная дорога удлинилась километров на двести. В какой-то момент я поверну свое лицо к его, он повернет свое, и наши губы окажутся в миллиметре от соприкосновения – это будет самый красивый момент в моей жизни…

Чтобы выдернуть себя из странного, сказочного состояния свалившейся рядом с ним неги, мне пришлось изрядно напрячься. И я позволила себе разделиться: одна моя часть протрезвела, сделалась, как и прежде, холодной, рациональной. Второй я позволила продолжать быть забывшейся девчонкой, впавшей в мечты.

Наверное, хорошо, что дорога кончилась быстро, ибо очень хотелось слиться обратно в одно. Присоединиться всецело к той своей части, желающей просто дышать моментом счастья независимо от мысли о том, как долго он продлится.

«Очень странно этот слепой действует на мое сознание» – третий тревожный звоночек за вечер. Вот только сложить эту трель из предупреждающих сигналов в логическую цепочку пока не получалось. И пока я силилась это сделать, такси затормозило в знакомом уже для меня районе, перед пятиэтажным домом. Тут было мало фонарей; двор спал, не разбуженный движением машин, из множества окон горело лишь три. Небогатый район, здесь берегли энергию.

Я хотела отчалить обратно на той же машине, обдумать ситуацию, потому как интуиция настойчиво твердила о том, что что-то идет не так. Когда удача сама подталкивает тебя к раскрытым дверям, когда говорит: «Заходи, бери, все уже твое…», – нехотя задумаешься о подвохе. И это самое чувство подвоха, несмотря на проснувшийся азарт охотника, подобравшегося вплотную к добыче, перевешивало желание действовать согласно плану.

«Лучше уехать».

Но меня потянули за руку наружу.

И попросили:

– Останься.

Так вышло, что таксист спешил, он не стал ждать, пока мы разберемся. И теперь я стояла у дверей чужого подъезда, возмущенная тем, что опять позволила себя уговорить. Прирожденный манипулятор – вот он кто, этот слепой.

– Я говорила, что не буду с тобой спать.

Он своим спокойствием даже не позволял моим волнам бушевать.

– Я не прошу тебя со мной спать. Я этого и не предлагал. – Мужские пальцы невесомо отвели от моего лица прядь, брошенную на щеку ветром. – Просто побудь со мной часок. Поговори о чем-нибудь.

– Думаешь, из меня получится хороший собеседник?

– Неважно.

Мы стояли в одном из окраинных районов возле темной пятиэтажки, как подростки.

– Я даже не знаю, как тебя зовут.

– Мое имя тебе и не нужно. Ты ведь не вернешься сюда завтра.

Снова этот след боли, который невозможно услышать в голосе, но которой окрашен воздух.

– Мое имя тоже не спросишь?

– Это не важно.

– А что важно?

– Что ты хорошо пахнешь. Этого достаточно. Не отдавай меня сегодня одиночеству.

«Мне в нём стыло».

Он умел просить. Делать это открыто и искренне, не проявляя при этом слабости. Признавался в том, чего не хотел, не опускаясь на колени, не впадая в ненужную униженность – такую бы я пресекла.

– Один час, – он мягко предъявил ультиматум и привычно, не дожидаясь моего ответа, потянул меня в спертый воздух подъезда.

«Давай, заходи…», – хитро улыбалась вслед удача, благим намерениям которой я почему-то больше не доверяла.

(Sofia Karlberg – A Bible Of Mermaid Pictures)

Я не знаю, как случился поцелуй у стены в прихожей сразу после того, как обувь была снята. Наверное, виной всему мягкий свет торшера, стоявшего на тумбе. Или тот пресловутый запах его парфюма, вскруживший мне голову в салоне машины – я вдыхала его непозволительно долго. Но поцелуя этого хотели мы оба – мой спутник ощутил это без слов. Понял мой намек, наполнивший коридор флюидами, прижал меня спиной к стене и касанием губ наполнил меня собой, а огнем – кровь. Такой мягкий, такой жадный. Этот человек умел исследовать своим ртом, губами так же хорошо, как и ладонями. Я вдруг поняла, что все мои хитрые планы сейчас рухнут. Казалось, это не человек напротив пьян, а я. И запах спиртного, вожделения и вскипевшей страсти – наш общий, один на двоих.

Наверное, все зашло бы далеко очень быстро, если бы не чувство, что незнакомец желает наслаждаться неспешно. Желает исследовать меня тщательно и очень… чутко. Если бы не мое чувство, что я очень хочу этому поддаться. Боги, он умел кружить голову. Своей легкостью, развратностью, открытостью, беспомощностью и мужским напором.

Тот момент, когда его ладонь была готова накрыть мою грудь, я уловила быстро. Успела поднять руку, нажать на мелкую кнопку на тыльной стороне кольца, чтобы бесшумно выскользнула из укрытия иголка. Маленькая иголочка – обычная, без яда – на неё мужская ладонь и наткнулась. Я сделала это почти автоматически, подспудно желая убедиться в том, что мужчина напротив действительно слеп.

И раздалось шипение от боли.

– Ой, прости, – тут же спешно извинилась я. – Брошка… расстегнулась случайно.

Мой сосед по машине расслабленно смотрел мне почти в глаза.

– Случайно?

– Ну… – Я неслышно спрятала иглу обратно в кольцо. Врать ему почему-то показалось кощунственным. – Просто хотела… убедиться в том, что ты действительно… слеп.

Укоризна в серых глазах, та же мягкая полуулыбка. Опять печальная, и это кольнуло меня сильнее той иглы, что задела его ладонь.

– Это было жестоко.

Он вздохнул. И я поняла, что он сейчас развернется, отправится вглубь комнаты, снимет куртку. Предложит мне сесть, заведет некую беседу – «фонарь от одиночества». Не успел он отойти, как, мысленно сокрушаясь, я взяла его за запястье. Остановила, потянула обратно.

«Что ты делаешь, Мэй? Что ты делаешь?!»

Но я вдруг поняла, что хочу продолжения. Как безумная. Возможно, у меня единственный шанс его почувствовать. Сегодня. Другой возможности не будет. Для женщины не так опасно, когда ее хочет мужчина. Куда опасней, если мужчину хочет она сама.

Мне нужны были его губы. Снова. И его руки.

И, когда его ладонь сжала мой подбородок – уже жестче, уже с выраженным намерением напомнить, кто ведет эту игру, я прикрыла глаза. Будем играть оба вслепую – так будет честно. Наши дыхания смешались (логика отчаянно дергала меня за подол, понимая, что проигрывает), я временно отдалась помешательству. Он вызывал во мне странное желание, этот мужчина, – забыть все, что я знала до этого, но пойти новой дорогой. За ним, с ним. На этот раз он не поцеловал, но сделал то, о чем я мечтала, начал исследовать мое лицо подушечками пальцев. Абрис моих скул, мои губы, шею. Пусть исследует грудь, если хочет, я больше не буду препятствовать. Вместо губ он поцеловал чувствительное место под мочкой уха, и вновь колыхнулось невидимое ощущение его скрытой силы, его давно неутоленного голода. И еще понимание, что мы задели невидимые струны друг друга – не только он мои, но и я его.

Неясно, как сплелись наши пальцы; новый поцелуй погрузил в полнейшее нежелание помнить прошлую себя. Только настоящую. Не может быть слепым мужчина, чьи плечи так сильны, чья спина так крепка, чья кожа пахнет так, что вдыхать хочется только её.

Дальше подо мной появилась кровать, словно сменился кадр кинофильма.

Я пронзило знание – всё будет. Я позволю ему делать все, и он сделает все. Будет, наверное, лучше, чем я себе это представляю, а после я не захочу уходить. Более того, я не смогу его обворовать – не позволит совесть.

«Мэй… Мэй! Мэй!» – колотила изнутри логика, голову заполнял улетучившийся до того рационализм.

Все верно, я не могу так делать. С каждым встречным, у кого желаю украсть. Или то, или другое. Не так сложно было дать ему понять, что я желаю оказаться сверху. Слепой мужчина подчинился без слов – оказался подо мной на спине. И я выделила себе последние пару минут, целовала его исступленно, почти не могла смотреть в доверчивые расфокусированные глаза, чувствовать, как лавинообразно нарастает огонь. Чем дальше, тем сложнее остановиться. Уже расстегнута моя блузка и его рубаха, уже вжикнула молния его ширинки, я уже даже сжала через ткань плавок пальцами то, что очень хотела увидеть воочию – нечто налитое, внушительное. Хотелось бесконечно представлять, как прекрасно и неспешно это будет…

Я выдернула себя из процесса с криком внутренней боли: «Остановись ты! Остановись сейчас!»

И остановилась. Выдохнула шумно, застыла, покачала головой.

– Ты ведь не хочешь меня покинуть? – хриплый голос. И отчаянная просьба в тишине – «только не сейчас».

– Мне нужно… в дамскую комнату. На пару минут.

Он касался моих щек невесомо и жадно, как будто терял. Как будто знал о чем-то наперед.

Нужно придумать, как и куда влить снотворное, нужно продолжить придерживаться плана.

И тут удача, ставшая уже бабкой-сватьей, помогла опять.

– Налей мне, пожалуйста, воды. На столе стоит бутылка, стакан, – его хриплый голос.

Обнаженный участок груди, показавшийся между полами распахнутой рубахи, манил и мой взор, и мои пальцы. Сильная грудь, накачанный пресс. А там, в пройме ширинки… – я почти взвыла от тоски. Этим вечером я однозначно лишила себя вкусного десерта.

– Конечно, сейчас принесу.

Я поднялась с чужой постели, понимая, что лучшего момента не представится. Даже натренированный слух слепого не услышит шорох ткани кармана, откуда я вынимаю маленькую пилюлю. Не уловит, как я раскручиваю ее, как насыпаю в воду порошок. Все ловко, все тихо. К тому же я вовремя «прочистила горло». За снотворное, не имеющее вкуса, приходилось платить втройне, но это того стоило.

– Держи… Я быстро.

Перед тем, как юркнуть в ванную, я убедилась в том, что лежащий на простынях человек выпил всю воду до капли. Даже приняла у него из рук пустой стакан, вернула его на стол.

«Спи, мой прекрасный красавец».

Едва ли я встречала мужчину вкуснее. И я буду помнить то, чего себя лишила, очень долго. Но ведь дело важнее, так?

В ванной я включила воду, сделала вид, что освежаюсь. На деле стояла над краном, держалась за края раковины и наблюдала в зеркале свой собственный печальный взгляд.

Все люди делают одно и то же, когда желают что-либо спрятать, – включают один и тот же паттерн логики. Тайники нужно искать там, где ты сам бы их обозначил, живя в данной конкретной квартире. Отсутствие сейфа порадовало чрезвычайно; карта артефактов указывала на то, что искомое находится в рабочем кабинете, где я сейчас и находилась. В столе, конечно же, в нижнем запертом ящике. И ключ от ящика в ящике выше – предсказуемо.

Хозяин квартиры спал на постели – хорошо, что мы туда переместились, что ему не пришлось почивать на полу или в неудобном кресле, например.

Нео-ключ, помещенный в специальную шкатулку, я видела впервые. Узнала его сразу: сложно не узнать высокотехнологичную вещь, в основании которой, заключенная в сферу, вращается, кажется, целая вселенная. Взяла с осторожностью, завернула в тряпку, сунула под одежду.

Незнакомец не храпел. Он лежал без движения, будто мертвый, лишь по мерному подъему груди было видно, что он жив.

Я какое-время смотрела на него, прежде чем уйти.

Болезненное расставание даже после пары часов знакомства. Мне отчего-то хотелось его узнать как человека и хотелось верить, что в другой реальности мы прожили этот час разговоров по душам. Что где-то там я вернулась на следующий день в эту квартиру, к этим губам. Что все сложилось иначе.

– Жаль, что я тебя… не попробовала, – шепнула я вслух, после чего почти бесшумно обулась и быстро выскользнула за дверь, защелкнув за собой замок.

Пусть пропажу он заметит не сразу. Пусть заметит через день, два, неделю. Пусть даже не подумает на меня. Верит, что просто уснул тогда, когда не стоило, перебрал в баре. Что девушка подождала, обиделась и ушла. Такой вот «счастливый конец».

Такси до дома я нашла быстро – грел предвкушением скорой лучшей жизни завернутый в тряпку ключ. И до сих удивительно легкой ощущалась победа.

Слишком легкой. Но слово «слишком» мне не нравилось, и я отпихивала его прочь, разгоняя сомнения тем, что не все в жизни должно быть тяжело. Иногда людям просто везет.

Глава 2

(LBLVNC, RIELL – Phoenix)

Сейчас

Когда Филин отказался покупать ключ, мне показалось, что лжеудача рассмеялась-таки хриплым голосом и явила наконец истинное лицо. Истинное лицо тревоги от надвигающихся неприятностей.

«Слепой Пью».

Прямо как в анекдоте – «слепой и пьешь?»

Эта фраза всплыла из какого-то древнего мультика про пирата – старики рассказывали про такой. Я никогда его не видела лично, и легендарный пират представлялся мне не особенно симпатичным и почему-то носатым.

Поздний вечер. Лечь бы спать, но не спалось – скребло зудящее чувство дискомфорта, будто я что-то важное упускаю. Так, вероятно, ощущает себя мнящая королем пешка в чужой игре, на чужом поле.

С момента кражи прошли сутки. Кому теперь предлагать артефакт? Кто его возьмет?

Не успев раскаяться насчет позднего часа, я подошла к телефону и набрала домашний номер Бредди.

Бред Данфорт когда-то являлся другом моего отца, частенько захаживал к нам в гости, приносил выпивку и гитару. Мать его не любила, но любил отец – те времена, те шутки и те скабрезные песни, которые Бредди пел в пьяном угаре, приносили усталой душе родителя минуты своеобразного покоя.

А после Данфорт открыл ломбард. Начал торговать краденым, и между ним и моим отцом пролегла трещина. Папа не признавал нечестных на руку торговцев, Бредди же крутился, как мог, силясь в темном мире себя обеспечить. И меня он помнил.

Когда в трубке раздался хриплый ответ, я уже решила, что в краже сразу признаваться не буду, но вот информацию узнать попытаюсь. Бредди знал многое и многих. У него был талант видеть невидимое и складывать воедино детали любой мозаики.

– Дядя Бред? Как твое здоровье?

На том конце закашлялись со смешком – видимо, поддатый вечером Данфорт курил.

– Кристинка… Рад тебя слышать. Как твои дела? Как твой старик?

Бредди все еще лелеял надежду на примирение и видел во мне мост, способный провести его к старой дружбе.

– Все хорошо. Нормально, – поправилась я и ненадолго умолкла. Как задать свой вопрос, чтобы не вызвать подозрений? Бредди помнил меня мелкой конопатой юлой, тонущей в материнских юбках, и зачастую радел за меня, как за родную. И это мешало мне вести с ним полноценную торговлю.

– Чем я обязан твоему звонку?

На чужой, далекой отсюда кухне играло радио. Музыку, спасающую настроение от заунывной тьмы, здесь любили многие.

– Расскажи мне, что ты знаешь о Слепом Пью.

На том конце повисла тишина. Кажется, Данфорт ушел с телефоном в другую комнату – радио стихло.

Прежде чем начать говорить, собеседник шумно прочистил горло. Ответил, понизив голос:

– Немногое. Но не связывалась бы ты с ним.

– Почему?

Второе предупреждение за один день. Не к добру.

– Что именно ты хочешь узнать?

– Все, что знаешь ты.

– Все, что знаю я… – Бредди тоже не был так прост, как казался. Он без слов понял, что некое взаимодействие между мной и названным человеком состоялось, и потому теперь размышлял, как лучше предупредить меня о последствиях. Начал без обиняков: – У меня нет даже его настоящего имени. Никто его не знает. Но я слышал, что с теми, кто пытается его обидеть, он бывает жесток. Даже непримирим.

– Но он же слеп!

– Не все вещи есть то, чем они выглядят на поверхности, Крис. – Он был одним из немногих, имеющих право называть меня этим именем. – Слепой Пью не имеет истории в Дэйтоне. Он прибыл в город несколько месяцев назад, снимает квартиру, тратит в барах неизвестно где заработанные деньги. Многие пытались завязать с ним дружбу, кто-то просто пытался увести кошелек. И те, и другие потерпели неудачу. Не смотри на его слепоту, Пью небезопасен.

Пауза.

– Послушай, ты ведь… не обворовала его? Скажи мне, что нет…

– Дядя…

– Я тебе вот что сообщу. Из того, что знаю. Помнишь момент, когда три недели назад в восточном районе отключали горячую воду?

Я помнила. Случилась большая авария, меняли трубы, сотни семей жили без воды.

– И что?

– Пью однажды посетил общественную баню. Только раз. И мой дружбан кое-что рассмотрел, кое-что удивительное.

Мне почему-то сразу подумалось про член. Хороший, очень добротный. Но речь, конечно же, шла о Лейнхарте – то было логично.

– Лейку?

– Да, её самую. Вот только его Лейка – это необычная Лейка. Это другая руна, она модифицирована иными символами.

– Что? Что все это значит?

Я никогда не слышала про иные Лейки.

– Я предполагаю… – Бредди заговорил еще тише. – Судя по снимку, который я видел, этот парень прибыл в Третий из Второго или даже Первого районов. И он из силовых структур. Не знаю, шпион или же сослан… Из него никто не может вытянуть информацию.

Неприятное чувство в загривке усилилось.

– Почему ты думаешь, что из силовых структур?

– Мне так кажется.

Тот самый случай, когда талант Данфорта являл себя в полную силу, когда старику хватило пары символов из уравнения, чтобы сложить невиданную доселе формулу.

– Так… ты ведь не обворовала его? Нет?

– Я… – Горло внезапно пересохло. Дядя Бред, конечно, знал о моих умениях, хоть и не докладывал о них родителям. Просто не мог не знать – община воров, подпольная организация, где все друг о друге слышали. – Я его… опоила.

Где-то в другом конце города, в чужой квартире расхохотались. И отнюдь невесело.

– Ты зря это сделала. И ты его не опоила…

– Я…Что это значит?

– Руна силовиков нейтрализует как снотворное, так и яды. Я об этом читал. Не спрашивай, где. Но ему было бы нипочем, даже если бы ты влила тройную дозу центрина в его чай.

Центрин в чае убивал мгновенно.

Теперь замолчала я.

– Ты в этом уверен?

– Как и в том, что у меня на кухне стоит недопитая бутылка коньяка.

«Жаль, что я тебя… не попробовала» – ведь именно эту фразу я сказала, стоя на пороге комнаты.

Пью не спал? Притворялся? Все слышал? У меня мгновенно закружилась голова.

Почему тогда он позволил стащить мне ключ? И стало приторно противно оттого, что мои опасения насчет «слишком легкой победы» вдруг обернулись неприглядной правдой о торпеде, выпущенной в бок моей подлодки. Пусть торпеда еще в пути, но она быстро движется по направлению к цели. Слепой человек сам повел меня к себе домой, сам завел в подъезд, сам попросил воды, сам ее выпил… И сам сделал вид, что спит. На мгновение я почувствовала себя плохо, тошнотворно.

– Что именно ты у него стащила? – Бред видел меня насквозь. Я молчала. И тогда Данфорт продолжил сам: – Если Пью позволил тебе чем-то поживиться, то это лишь для того, чтобы поиметь с тебя куда больше, чем потерял. Поверь мне. Есть лишь одна вещь, в которой я плох, и это то, что я никогда не ошибаюсь. Кристина… Кристина?

Он о чем-то спрашивал. О том, нужна ли мне помощь и чем являлся украденный предмет.

Я же наспех попрощалась, постаралась сделать это вежливо, после чего положила трубку. Посмотрела сначала на телефон, после на входную дверь. Она заперта? И почему я так отчаянно боюсь услышать за ней нетвердые шаги, а после насмешливый голос?

(FEARSTbeats – Raven)

Любой вор, желающий жить долго, должен уметь слушать интуицию – моя надрывно верещала и жгла мне пятую точку кислотой. Она призывала меня сорваться с места – и сорваться немедленно. Я не просто обокрала Пью – я его унизила. За свою жизнь я многократно сталкивалась с мужчинами, с их желаниями и чувством ранимости, и это чувство не могло не посетить человека, которого опоили, предварительно приласкав. Которого поцеловали, которому расстегнули ширинку, подержались за его «достоинство», пообещав продолжение. А после обокрали, оставив лежать на постели со спущенными штанами.

Если бы так поступили со мной, я была бы зла. Я бы, отыскав вора, орала ему в лицо: «Обязательно было унижать меня как женщину? Не мог просто забрать то, что хотел, и уйти?!»

Пью будет зол. Будучи таким сложным и «непримиримым» субъектом, каким описал его дядя Бред, он навряд ли простил бы мне одинарную ошибку. А уж двойную…

Нет, сегодня спать нельзя. И находиться здесь тоже – здесь меня будут искать в первую очередь.

Суетно, тревожно, прогоркло, но пришла пора сниматься с места.

На склад Филина я пробиралась тайком. Перебегала освещенные территории, замирала в тени, постоянно оглядывалась.

Почему на склад? Потому что именно там хранила собранный на экстренный случай рюкзак со всем необходимым для «побега» – припасами сухой еды, сменной одеждой, кое-какими инструментами, а также деньгами, которые я никогда не держала в квартире. Квартира – слабое укрытие для ценных вещей, как показывала практика. Стальной сейф вместо двери привлек бы больше внимания, нежели стандартный хлипкий заслон, решетки на окнах пробудили бы азарт у воров, а не отпугнули бы их. Склад Фила охранялся сигнализацией, от которой я знала код. К тому же у меня имелся запасной ключ.

Орин знал о моих пожитках там. И был с их хранением согласен.

Спустя двадцать минут я перебирала вещи в рюкзаке, который достала с одной из полок, предварительно подкатив передвижную лестницу. Спустила сумку вниз, водрузила ее на деревянный ящик с консервами, принялась проверять, все ли на месте.

Сигналку я сняла, наружную дверь предусмотрительно заперла на ключ; под потолком тускло горели лампы. Здесь было пыльно, но убрано. На многочисленных стеллажах стояло все, что могло храниться без холодильника: упаковки банок с горошком, консервированная икра, подсолнечное масло, бутыли с чистой водой, крупы, майонезы, соусы в стеклянных банках. Кухня «Тритона» подавала посетителям не только выпивку, но и закуски, повара трудились круглосуточно. В Дэйтоне нет рынков, куда каждое утро привозят свежую продукцию для ресторанов, и потому Фил закупался заранее. В противоположной стене блестели мощные дверцы холодильника – там молочка, рыба, мясо. В углу ящики с овощами – оттуда попахивало. Вероятно, помощники Орина давно не перебирали картошку…

Деньги на месте, пайки в рюкзаке, дубликат документов в кармашке, бутылка с водой всунута в сетчатый отсек. Этот рюкзак, вероятно, у обычного человека вызвал бы изумление – для чего в нем столько всего? Но я знала: ситуации бывают разные. Преследования, погони. Когда-то придется заночевать в лесу…

Через минуту я закончила бы процесс инспектирования, накинула бы лямки на плечи и была такова.

Была бы.

Но практически бесшумно отперлась входная дверь, закрытая до того на ключ.