Многоликий странник

– Дело того стоит, – ободряюще похлопал его по плечу Локлан. – Это не значит, что он выдаст вам всю сумму сразу, и вы будете вынуждены таскаться с мешком денег по Вайла’туну. Тысячи, как я понимаю, для начала хватит, зато вам не придется всякий раз прибегать в замок и клянчить новой ссуды у нашего казначея. Мы все заинтересованы в том, чтобы камни появились как можно скорее. А прибыль от них быстро покроет все расходы.

Хейзит с Ниерактом уже собрались уходить, по-своему поняв намек, однако Локлан попросил их задержаться и снова окликнул Олака.

– Раз уж ты в курсе наших планов, – сказал он слуге, – я назначаю тебя с этого дня в помощь этим двум мастерам своего дела. Нет, возражений я не принимаю.

– Но ваш отец приставил меня к вам…

Хейзит впервые видел его таким растерянным.

– За это можешь не переживать. Ему я все сам объясню. Тем более что, помогая им, ты поможешь мне. Ибо я возлагаю на тебя не только их охрану – а от их безопасности во многом теперь зависит безопасность Вайла’туна, если ты еще этого не понял, – но и новое для тебя дело: ведение учета продаваемых камней. Кстати, – повернулся он к остальным, – вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что ваше вознаграждение, как мы договорились, зависит от лиг’бурнов проданных, а не просто изготовленных. То есть постройка печи и дома под мастерскую не будет вам ничего стоить, но и ничего не даст. Кроме печи и дома.

– Само собой разумеется. – Хейзит наконец-то услышал знакомые нотки. А то он уж было начал думать, что Локлана подменили: таким тот в одночасье сделался понимающим и щедрым. – С голоду не помрем.

– И тем быстрее все сделаем, – поддакнул своему новоиспеченному партнеру Ниеракт.

Мнения Олака никто не спрашивал. Ему просто дали очередное поручение и ожидали, что он беспрекословно его выполнит. Даже не уточняя, насколько хорошо он умеет делать то, чему его никогда не учили: считать какие-то дурацкие камни, причем, судя по всему, отделяя «изготовленные» от «проданных». Что за издевательство! Нет, он, конечно, возражать не станет, особенно вслух, но примет к сведению. Ведь может выйти и того хуже: если Локлан в один прекрасный день заподозрит его в сговоре со Скелли. Ему же не докажешь, что все произошло само собой. Зато в новом назначении есть и выгодное обстоятельство: более чем уважительная причина пропасть из поля зрения Скелли. Неясно пока насколько, но все лучше, чем каждую минуту рисковать столкнуться с писарем по поводу или без. Ради этого можно и камни посчитать.

Локлан изобразил нечто вроде поклона, который означал, что разговор закончен. Хейзит заметил, как он сказал что-то на ухо слуге и тот понимающе кивнул.

Они втроем спустились по лестнице во внутренний двор замка, оставив Локлана в одиночестве предаваться размышлениями на смотровой площадке. Вероятно, на ветру ему лучше думалось.

– Подождите меня здесь, – небрежно бросил Олак своим спутникам и указал на кедровую рощицу.

– Полагаете, он действительно будет нам в помощь? – вздохнул Хейзит, следя за неправдоподобно быстро удаляющейся фигурой. – По-моему, Локлан просто решил приставить к нам свои глаза и уши.

– Если бы он ставил перед собой такую цель, то мы бы узнали об этом в последнюю очередь. – Ниеракт поискал что-то между кедрами, нашел и шагнул вглубь зелени. Стволы словно сомкнулись вокруг него. – Иди-ка сюда, – донесся до Хейзита его спокойный голос.

Часовни культа героев – беоры – напоминали, как уже говорилось прежде, перевернутые луковицы. А установленные в одном месте, они сейчас казались Хейзиту заживо закопанными в землю гигантскими мергами, от которых только и осталось, что каменные шлемы. Хейзит машинально принялся их пересчитывать, но на втором десятке сбился и стал наблюдать за Ниерактом, который выбрал одну из беор, умиротворенно опустился перед ней на колени и принялся неслышно молиться.

Хейзит остался стоять поодаль, не мешая новому другу, но и не разделяя его торжественный настрой. К стыду своему, он не испытывал перед героями вабонов должного пиетета и никогда не мог заставить себя не то что прочитать какую-нибудь из разученных в детстве молитв, но даже молча постоять на коленях. Ему это представлялось игрой, правилам которой он подчинялся, когда в нее играли его родители, однако теперь, повзрослев и научившись думать самостоятельно, он считал поклонение праху легендарных виггеров, среди которых преобладали мерги, хотя встречались и сверы, и простые вабоны, чем-то вроде душевной слабости. Разумеется, думал он, нужно помнить своих предков, тех, без кого было бы невозможно твое собственное существование, даже если судьбе не было угодно превратить их в героев, но какое мне может быть дело до предка какого-нибудь заносчивого эделя, получившего свой титул по праву рождения, а не по заслугам? Гверна, его мать, по-прежнему придерживалась традиционных взглядов и часто испрашивала благословения у проповедников самых разных культов – исходя, как водится, из сиюминутной необходимости. Хотя особенно симпатизировала героиням-женщинам, коих за всю обозримую историю ее народа набралось не меньше полудюжины.

Поскольку внешне все беоры были похожи друг на друга как две капли воды, на выпуклом боку каждой имелась сделанная острым резцом каменщика надпись с именем олицетворяемого ею героя. Над надписью, как правило, зияло углубление, а иногда и сквозное отверстие, в которое молящийся мог положить специально принесенный для этой цели дар: букетик цветов, горящую свечку, что-нибудь съедобное и вкусное или нечто драгоценное или просто дорогое его сердцу. Когда углубление или отверстие переполнялось, в обязанность проповедника и его учеников входило забирать дары и складывать в одним только им известном месте. В Малом Вайла’туне поговаривали, что некоторые ценные вещи проповедники присваивали, хотя никто не возмущался громко, да и случаев, чтобы кого-то уличили в подобном кощунстве, не было.

Беоры, на которые сейчас смотрел Хейзит, отличались разве что надписями. Все они имели сквозное отверстие, в каждом отверстии горело по свече, обвязанной цветной лентой, а вокруг свечей были аккуратно уложены не успевшие распуститься бутоны полевых цветов. Вероятно, решил Хейзит, это должно символизировать одинаковое отношение хозяев замка к памяти всех героев.

– Вы ищите кого-то определенного? – послышался сзади негромкий вопрос.

Оглянувшись через плечо, Хейзит увидел, что к ним бесшумно подошел и остановился на почтительном расстоянии юноша в доспехах виггера. Если бы Хейзит лучше разбирался в военных чинах и регалиях, то по кожаному чешуйчатому панцирю, надетому прямо поверх кольчужной рубахи, и своеобразному шлему признал бы в неожиданном собеседнике фултума, помощника свера. Не хватало разве что длинного копья или меча, а все вооружение незнакомца составлял свисающий с пояса двусторонний топорик, одно из лезвий которого было гладким и полукруглым, а другое – сплошь испещрено зазубринами. Он, непременно, призадумался бы, если бы знал, что означают выгравированные на стальной поверхности круглого шлема прямо над переносицей три параллельно расположенные стрелы. А так перед ним стоял просто его ровесник, избравший вместо мирного, созидательного ремесла путь воина. Правда, мягкие черты лица и сдержанные движения показались Хейзиту слишком женственными для того, чье призвание – ратное дело. Незнакомец стоял, устало опустив руки в железных перчатках и наклонив голову так, что из-под шлема были видны только кончик носа и тонкие поджатые губы. Хейзит не сразу сообразил, что таково устройство шлема, в котором сделаны узкие прорези, и через них юноша имеет возможность наблюдать за происходящим вокруг.

– Я ухаживаю за этими беорами и мог бы вам подсказать, если вы кого-то ищите, – повторил он, не дождавшись ответа.

Хейзит почувствовал, что стоять вот так, молча изучая собеседника, по меньшей мере неучтиво, и не придумал ничего лучше, как заметить, указывая на спину коленопреклоненного Ниеракта:

– Не пойму, кому он молится. Вы умеете читать эти надписи?

Юноша кивнул и посмотрел сквозь прорези шлема на беору, которой Ниеракт отвешивал сейчас низкие поклоны.

– Там высечено тайное имя Рилоха, покровителя всех начинаний и мергов. Судя по отсутствию у вашего товарища доспехов, предполагаю, что он просит Рилоха о помощи в каком-то новом деле.

– Вы сказали «тайное имя»?

– Похоже, вас мало интересуют культы героев, – сокрушенно вздохнул юный собеседник, сдвигая шлем на затылок и показывая Хейзиту открытое лицо с голубыми глазами и белесыми бровями и ресницами. – Вам безразлично наше прошлое?

Еще только не хватало мне выслушивать его нравоучения! Что ему надо от меня? Какое ему дело? Кто он такой?

– Небезразлично. Именно поэтому я и спросил. И если вы сами не знаете…

– На более старых беорах, – повысил голос явно уязвленный фултум, – имена героев писались не так, как сейчас: в строчку или вертикально. Тогда считалось, что их имена следует знать и видеть, но совершенно необязательно читать. А потому каждая последующая буква имени наносилась поверх предыдущей. Получалось очень красиво, но не всегда понятно. Зато их можно по-разному читать.

Он прервал свою тираду так же внезапно, как и начал, ожидая, по-видимому, бурной реакции слушателя. Реакции не последовало никакой: Хейзит взирал на него с таким видом, будто еле сдерживается, чтобы не прыснуть со смеху. Юноша снова надвинул шлем на глаза и, судя по всему, собирался удалиться, не попрощавшись.

– Вы не покажете мне беору Дули? – вырвалось у Хейзита.

Самозванный смотритель помедлил, его глаза в прорезях шлема мрачно блеснули, однако тонкий рот растянулся в добродушной улыбке.

– Идемте, – сказал он и указал направление железной перчаткой. – Это в самом центре.

Перехватив взгляд озадаченного Ниеракта, которого голоса за спиной заставили сделать паузу в молитве, Хейзит пожал плечами и двинулся следом за провожатым.

– А в чем заключается ваше «ухаживание» за беорами? – уточнил он, чтобы хоть как-то поддержать беседу и сгладить возникшую по его вине неловкость.

– Меня назначил сюда Ворден, – отозвался из-под шлема юноша, не поворачивая головы, словно такой ответ упреждал любые новые вопросы.

– Ворден? – Хейзит призадумался. – Ворден… что-то не припоминаю…

– Беоры требуют постоянного за собой ухода, – продолжал между тем провожатый, попутно заглядывая в отверстия каждой луковицы и что-то поправляя. – Здесь, правда, забот с ними меньше, чем в Вайла’туне, где, в отличие от вас, очень многие почитают культы наших великих предков. Ворден считает, что одного меня тут пока вполне достаточно. Однако, хочу заметить, пока Ракли ни отправил половину гарнизона в Пограничье, хлопот мне хватало. Надеюсь, эти времена еще вернутся. Сказать по совести, я готов с утра до ночи менять свечи и подкладывать свежие цветы, лишь бы только мои товарищи вернулись целыми и невредимыми. Ведь не зря же все эти подношения. Герои должны поддержать их в трудный час.

Словоохотливость собеседника забавляла Хейзита. Как ни странно, он почувствовал в пареньке родственную душу, хотя и надежно закрытую двумя слоями доспехов, совершенно неуместных среди каменных идолов и цветов.

– А вот и беора Дули. Свечку сегодня утром поставил сам Ракли. Как вам нравятся эти пеоны? Согласитесь, они как нельзя лучше отражают его бескомпромиссность и отвагу?

Хейзит присмотрелся к еще тронутым расой цветам, но ничего особенного в них не заметил. Гораздо больше его заинтересовала сама луковица, отличавшаяся от остальных тем, что на ее каменной глади, кроме причудливой вязи «тайного имени» Дули выпукло выступали две обращенные в разные стороны орлиные головы. Они были изрядно стерты временем, однако хищно приоткрытые клювы и даже попытки передать оперенье еще угадывались.

– Мне бы хотелось побыть одному, – неожиданно сам для себя нашелся Хейзит. – Благодарю, что показали.

Юноша, ожидавший расспросов, вынужден был поклониться и отойти, однако не ушел совсем, оставшись поодаль и делая вид, будто занят своими делами.

Головы орлов в точности напоминали те, которыми был украшен найденный на Мертвом Болоте меч Дули. Он очень хорошо запомнился Хейзиту, хотя ему так и не довелось дотронуться до сверкавших в отблесках костра изумрудов и рубинов, унизывавших тяжелую рукоятку. Не будучи воином, он так и не понял, зачем на мече, если он действительно боевой, столько лишнего. Во всяком случае, те топоры и мечи, которые он повидал на своем веку в оружейной лавке Ротрама, были простыми, лишенными не только драгоценностей, но даже резных завитушек, зато наверняка надежными. Когда же Хейзит напоминал ему строки из легенд, воспевавших красоту доспехов и оружия древних героев, Ротрам откровенно морщился и говорил, что, мол, легендарным воинам положены легендарные мечи, а сражаться за свою жизнь лучше самыми что ни на есть обычными. Главное, чтобы они удобно лежали в руке, были правильно сбалансированы и как следует заточены. Спрашивается, с какой стати Дули захватил в свой последний поход именно то, что обнаружил на его останках этот невесть откуда взявшийся Вил? Уж не из-за того ли его поход и стал последним?

Хейзит попытался прочитать наложенные один на другой знаки, означавшие имя Дули, но так ничего тайного в них не нашел. Как будто кому-то просто взбрело в голову сделать из понятного слова неразбериху. Ну и что из того, что одно и то же слово можно прочитать и как «Дули», и как «дилу», и как «луди», и Тэвил его знает, как еще? Спрашивать нового знакомого хотелось сейчас меньше всего. Тот, похоже, и в самом деле занялся чем-то важным, прикрывая собой одну из луковиц.

Надо сказать, что внешняя схожесть беор никак не сказывалась на их высоте. Это обстоятельство бросалось в глаза особенно сейчас, когда их было сосредоточено в одном месте такое множество. Некоторые луковицы, вроде посвященной Дули, стояли на толстых каменных столбах, составляя с ними единое целое и возвышаясь в рост человека. Другие были на столбы водружены и едва заметно покачивались, если тронуть их рукой. Были, наконец, и такие, столбы которых оказывались почти полностью врытыми в землю, так что при желании через них можно было перепрыгнуть или даже перешагнуть – на что Хейзит никогда бы не отважился, опасаясь справедливого возмездия. Над одной из таких «малышек» и колдовал загадочный юноша.

– Хейзит! – послышался с другой стороны поляны оклик Ниеракта. – Локлан пришел. Идем.

Хейзит заметил, как при этих словах его провожатый встрепенулся, выпрямился и двинулся ему наперерез.

– Так вы служите у Локлана? – поинтересовался он, когда они поравнялись. – Рад нашему знакомству.

Хейзит кивнул и продолжал свой путь. Оказалось, что юноша не собирался от него отставать, поскольку, когда между кедрами, окружавшими «луковичную» поляну, возникли фигуры Ниеракта и Локлана, последний приветственно поднял руку и сказал, глядя мимо Хейзита:

– Рад тебя видеть в добром здравии, Гийс. Слышал от Вордена, что тебе крепко досталось на ристалище.

– Ничего, хевод Локлан, – в тон ему отвечал юноша. – Раны и ушибы заживут, а опыт останется.

– Дело говоришь. – К удивлению Хейзита Локлан крепко пожал Гийсу руку и дружески хлопнул по плечу, отчего тот поморщился, но улыбку на лице удержал. – Вижу, вы уже познакомились.

– В некотором роде, – буркнул Хейзит. – Похоже, я разочаровал вашего друга своим незнанием культовых основ.

– Нам всем есть, чему поучиться у Гийса, – охотно согласился Локлан. – Он большой знаток культов, несмотря на молодость. Осталось только покрепче держать в руках копье, и тогда ему цены не будет. Я ничего не упустил, Гийс?

– Против Лина Трехпалого одного копья маловато будет, – весело рассмеялся юноша, снимая с головы шлем и проряжая пятерней светлые вихры. – Остается только радоваться, что мне впредь придется сражаться за него, а не с ним.

– Ну ладно, об этом, Гийс, мы еще поговорим в свое время. А сейчас нам пора. Лошади ждут. – Это уже относилось к Ниеракту и Хейзиту, которых Локлан подхватил под руки и буквально потащил через кедры на площадь, а оттуда вниз по булыжной мостовой. – Я распорядился, чтобы вам подобрали жеребцов получше, но таких, чтобы их можно было использовать как для езды верхом, так и для тягловых работ. Конюшни же, как вы знаете, находятся у нас на ристалищном поле.

Мысль о собственном коне настолько захватила Хейзита, что он позабыл задать Локлану вертевшийся на языке вопрос относительно личности этого речистого Гийса, который, оказывается, умел не только стряхивать расу с «бескомпромиссных» пеонов.

У ворот при выходе из каменной части замка их уже поджидал Олак. Под уздцы он держал двух гнедых коней – довольно низкорослых, отметил Хейзит, – но зато, как и обещал Локлан, мощных и спокойных. Сам он сидел на пегом скакуне, выгодно отличавшимся от собратьев своей грациозной статью и огнем в недоверчиво косящихся на чужаков глазах. Все лошади были, разумеется, без попон, характерных для собственности эделей, но под добротными кожаными седлами, к одному из которых Хейзит успел привыкнуть за время пути с заставы Тулли до замка. Лучшего подарка он не мог и пожелать. Если только это был действительно подарок. Локлан этого не стал уточнять. Жестом щедрого хозяина он указал на всю троицу и пожелал друзьям удачной работы. Хейзит так и не понял, зачем, раз с ними попрощавшись, он снова решил самолично проводить их до последних ворот.

Следуя за быстроногим жеребцом Олака, они скоро миновали калитку в частоколе, и застучали по каменной кладке моста через канал. Хейзит не участвовал в беседе, завязавшейся между Олаком и Ниерактом, и мысленно готовился к той задаче, которую ему предстояло решить в ближайшее время. Когда мост закончился, он в задумчивости свернул направо. Составляя в уме фразы, с которыми обратится к Томлину, прося, нет, приказывая выделить ему, новому строителю, указанную в записке сумму денег, он не сразу заметил, что остался наедине со слугой Локлана. Почему-то он решил, будто тот продолжит беседу с Ниерактом до самого карьера.

– Вы знаете дорогу дальше? – спросил Хейзит, пытаясь рассеять неловкость.

Олак посмотрел на него насмешливо, вовсе не так, как престало смотреть на друга хозяина верному слуге, однако кивнул и добавил:

– Даже лучше, чем хотел бы.

Он не стал уточнять, что именно хочет этим сказать. Его молодой спутник едва ли нуждается в душещипательных рассказах о нелегкой доле эделя на побегушках, которому в очередной раз красноречиво указали на его место: подальше от замка, но поближе к тем, от чьей честности и преданности судьба этого замка зависит. Не зря же Локлан удосужился шепнуть ему на ухо, что основная его теперешняя обязанность – не столько следить за ходом работ и количеством изготавливаемых и продаваемых камней, сколько за тем, чтобы волосок не упал с головы этого неказистого малого, придумавшего какой-то способ превращать мягкую глину в прочный строительный материал. Олаку вся эта затея не нравилась, однако он знал о ней только то, что случайно мог подслушать, дежуря под наблюдательной площадкой, и по привычке не спешил делать выводов. «Даже у силфуров есть две стороны», говорили вабоны, и Олак тоже верил в то, что любое никудышнее с виду дело бывает что и обернется чем-то стоящим. Кто знает? Важно, что теперь у него более чем уважительная причина забыть о существовании Скелли. Хотя бы на время.

Дорога вдоль канала была устлана опавшей листвой. Стоявшие по ее краям деревья понуро клонили к земле тяжелые ветви и сбрасывали последние лоскутки буро-красных нарядов. Сквозь образовывающиеся пустоты проступали придорожные сады и даже фасады запрятанных под прикрытие ягодных кустов домиков. Здесь жили те, кто мог позволить себе уединение. То самое, о котором всегда мечтал Олак. Получив в подарок дом возле рыночной площади, он испытал смешанные чувства. С одной стороны, ни на что подобное он никогда не рассчитывал, но с другой, слышать с утра до ночи все то, что творится за высоким забором, было выше его сил, и он отчаянно жалел о том, что подобный подарок нельзя продать, не обидев дарившего. Здесь же, по берегам обводного канала, селились те, кому некуда было девать лишних силфуров, или те, чьим предкам посчастливилось первым занять эти места, когда Вайла’тун еще только-только разрастался и не был поделен на Малый и Большой. Взять хотя бы того же Ниеракта. Его гончарная мастерская была построена на месте обветшалого дома его пращура, участвовавшего в прорытии самого канала. Правда, в те времена, насколько слышал Олак, близость к воде вовсе не считалась у вабонов бесспорным преимуществом жилья. Вабоны вообще всегда недолюбливали воду, кроме, разве что, питьевой. До сих пор на рыбаков, которых от зимы к зиме становилось все больше, смотрели как на людей не совсем нормальных. Зато Олак, если бы ему сегодня представился такой выбор, почти с удовольствием занялся бы ловлей рыбы, только бы иметь возможность поселиться с дочерью подальше от суеты торгашей и пагубных хитросплетений придворной жизни.

Хейзит тоже размышлял о поре упадка, предшествовавшей зиме, которая, по всем приметам, обещала выдаться в этот раз холодной и многоснежной. Увядающие деревья говорили о том, что следует поторапливаться. Вот-вот начнется период частых дождей, а это крайне нежелательно усложнит постройку большой печи. Хорошо, что Ниеракт знает свое дело и, вероятно, еще сегодня пошлет своих людей за глиной и приступит к готовке первых лиг’бурнов. Но сколько дней уйдет на то, чтобы сделать достаточное их количество для возведения такой печи, которая могла бы снабжать готовыми камнями не только жителей Вайла’туна, но и разбросанные по всему Пограничью заставы? Хейзит представил себе длинные караваны из груженых его камнями телег, охраняемые вооруженными до зубов воинами и медленно продирающиеся сквозь чашу, где за каждым деревом их подстерегают коварные дикари с луками. Нет, не так! Ведь к тому времени уже наверняка наступит зима. А значит, телеги снимут с колес и переставят на полозья. На санях по снегу перевозить грузы легче, чем на колесах. Тем более по лесу, в котором почти нет проезжих дорог, а на тропах рытвины перемежаются с кочками и корнями. Кроме того, зимой многие деревья стоят голые, и за ними не так-то просто укрыться врагу, если только он ни умеет зарываться с головой в снег. Нет, что и говорить, перестройка застав зимой на первый взгляд выглядит даже предпочтительней, чем летом, а тем более под дождем. Хейзит живо представил себе, как обозы с камнями достигают гостеприимно опущенного моста через засыпанный непролазным снегом ров и под радостные крики эльгяр разгружаются в центре заставы. За дело берутся строители. Не плотники, как то было всегда, а настоящие строители-каменщики, соскучившиеся по работе. Не разбирая деревянных стен, чтобы не подвергать себя опасности внезапного штурма, они внутри них возводят каменные, может быть, даже с башнями по краям, как в замке…

– Вита Олак.

– Да.

– Вы не знаете точно, сколько сейчас в Пограничье наших застав?

Олак глянул вниз на неловко скакавшего чуть позади юношу и ответил не сразу.

– Десяток.

Похоже, собеседника такой ответ не удовлетворил.

– Это значит десять или двенадцать? Или больше? Я потому и спрашиваю, что мне хотелось бы знать наверняка.

– Девять. Если не считать той, откуда ты бежал.

Он заметил, как лихорадочно вспыхнули щеки Хейзита, и скрыл усмешку.

С одной стороны, ему совершенно не нравилась ситуация, в которой он оказался, будучи приставленным к желторотому мальчишке, все заслуги которого сводились к тому, что он придумал вместо горшков печь из глины камни. С другой же, Олак всегда питал невольную симпатию к самостоятельным и настойчивым ребятам возраста этого подмастерья. Ему всегда хотелось, чтобы таким же самостоятельным в принятии решений и настойчивым в их осуществлении был его собственный не рожденный сын. Который сейчас мог бы быть приблизительно того же возраста, что и этот парень, неумело дергающий за узду своего низкорослого конягу и обиженно отворачивающий взгляд.

Что ж, девять застав да еще одна, думал между тем Хейзит, это не так страшно, как он предполагал. Почему-то он раньше считал, что застав не один, а по меньшей мере два десятка. Правда, это означало и то, что на самом деле и вабонов там служит в два раза меньше, чем ему бы хотелось. Но зато превратить их из поленниц дров в настоящие крепости, неподвластные свирепому огню, будет в два раза проще. И быстрее. Он потрогал рукой притороченный к седлу мешок. Увы, построить из таких мелких камней замок со стенами и главной башней – работа далеко не одного дня. Может, попробовать сделать их больше по размеру? С какой стати он должен привязываться к какому-то старому ящику только потому, что тот послужил ему первой формой? Почему бы не слепить лиг’бурн раза в четыре больше? Отвлекшись на Олака, который в это время поздоровался с несколькими прохожими, Хейзит вернулся к своим прикидкам и понял, что ошибается. Большие камни гораздо менее удобны при строительстве, а кроме того, их обжиг в печи займет значительно больше времени, чем обжиг в четыре раза меньших. Время! Хорошо бы знать наперед, сколько его у них осталось.