На нашей улице

Покрутившись на месте, Таня растерялась. Куда же идти теперь? Не заблудилась ли она? Нет, если оглянуться, то хорошо видно конец переулка, и поворот на Ленинскую. Слышен шум машин, которые всегда снуют в сторону кирпичного завода. Где же дом Сафьяновых? И спросить некого.

Таня ничего не придумала, как прийти в школу. С нарастающим страхом она вошла в медицинский пункт. Севна-Мосевна заполняла какие-то журналы. Таня села рядом с ней и тихо поздоровалась. Медсестра улыбнулась и спросила: «Ну, наплясались вчера? Наверное, ноги гудят?» Таня покачала головой. Постепенно к ней приходило сознание непоправимой потери, страшная догадка о случившемся.

– Скажите, если у меня галлюцинации, то меня запрут в дурдом? Я там останусь навсегда?

Севна-Мосевна вскочила и, обежав вокруг стола, наклонилась над сидящей Таней, взяла в ладони её хрупкое личико и зашептала:

– Что ты, что ты, девочка! Ну, какие галлюцинации? Отдохни, не выдумывай. Наверное, вчера за туалетами красненького выпили втихаря? Ой, дурочки, ой, дурочки…

Таня высвободилась из объятий испуганной Севны-Мосевны, рассеянно похлопала её по плечу и пошла по коридору. Севна-Мосевна выглянула из кабинета и проследила взглядом за девушкой, пока та не вошла в учительскую. В опустевшей комнате физрук увлечённо чистил ногти. Он косо посмотрел на Таню и буркнул:

– Чего тебе, Сафонова?

Таня криво улыбнулась и взяла с вертикального стеллажа журнал 9 «В». Она пролистала его и поставила обратно. Список учеников на букву Эс: «Сафонова Таня, Селиванов Олег, Скоренко Галя».

Таня вернулась домой. Отец жарил мясо, обильно посыпая его специями. Он оглянулся и спросил:

– Где так долго была-то?

– А ты? – с вызовом спросила Таня.

Отец хмыкнул и стал энергично орудовать лопаткой, переворачивая крупные сочные куски. Он успел сбегать на рынок, неужели она так долго бродила?

– Ко мне никто не приходил?

Отец покачал головой и что-то промычал. Таня налила себе киселя и села с книжкой под отцветающими кустами сирени. Отец вышел к ней, вытирая ладони о фартук.

– Помнишь, в пятом классе ты кисель заколдовала? Прибежали твои однокашники и говорят: «А Танька кисель заколдовала, и его теперь пить нельзя». А ты стоишь и тихонько пьёшь из их стаканов. Тебе-то можно, ты же колдунья.

– Не помню, – покраснела Таня и спрятала глаза.

– А твоя учительница поводила руками над подносом и сказала: «Всё, я расколдовала, можете пить».

– Не помню, – повторила Таня.

– Всегда придумщица такая была… Выросла-то как…– засмеялся отец и прислонил большой палец к кончику носа Тани.

В уголках глаз Тани блеснули слёзы, она невпопад подумала, что каждый миг, который она проживает, уже не повторится. И не будет ни полосатого сарафана, ни стакана с киселём, ни жареного мяса, ни папки в клетчатом фартуке у плиты. Всё уходит. Как уже не будет никогда Сафьяновой, которой, собственно говоря, и не было. А, может, и не только Сафьяновой?

Таня отпила киселя и посмотрела вдаль улицы. Там, на перекрёстке, стояли рядом Сафьянова, Сушкова и Стасов. Они смотрели на Таню с укоризной, словно спрашивали: «Зачем ты нас прогнала! Каждый из нас был так нужен тебе, а теперь… Как же ты без нас, кисельная придумщица, как?»

А так… В этом была и своя грусть, и своя радость. Как отряхивает сонное утро обрывки видений, так и детство лёгкой вуалью слетало с макушки выросшей Тани и таяло, таяло…

БЕЗЫМЯННЫЙ ПЕРЕУЛОК

«Купи сметану, деньги в бидоне». Заплаканная девочка возвращалась домой из магазина. Противная продавщица Зина налила ей целый литр жидкой сметаны и только потом спросила, дала ли мама денег. Приговаривая «Понарожают дебилов», Зина сразу записала Клаву в тетрадку должников и сказала какому-то мужику в очереди: «Это дворничихи Нестеровой девка. Она того. Мать на трёх участках работает, а девка одна шатается. И как её вообще одну отпускать?»

Клава знала, что теперь ей попадёт и от мамы, потому брела домой медленно и размазывала слёзы с соплями по лицу. Клава не могла выполнить ни одной маминой просьбы в точности. А каждая просьба начиналась со слов «Дал же бог муку!» Что это означало, Клава не знала. Иногда мама говорила: «Горе ты моё, камень на шее» и после таких слов ей становилось особенно страшно: мама могла шлепнуть, а могла и карамельку дать. Страшные слова, никогда не поймёшь, к чему ведут.

Клава свернула в переулок без названия, она знала, что там не водятся мерзкие девчонки из её подъезда. Они учились в средней школе, а не в коррекционной, и потому обижали Клаву. Встречаться с ними совсем не хотелось: толкнут, обзовут, выдернут ленту из косовато заплетённой косы, платье испачкают, чего доброго, сметану на асфальт выльют. Из переулка можно было легко попасть к чёрному входу в старинный дом, а там, в полуподвальном помещении, обитала Клава и её мама-дворничиха.

В переулке, словно поджидая девочку, стояла молодая женщина в клетчатом платье и остроконечной широкополой шляпе. Клава разинула рот и остановилась.

– Я вас приветствую, юная леди, – сказала женщина и широко улыбнулась. Во рту сверкнули золотые зубы, признак богатства и недоступности.

– Зыдырасьте, – кивнула Клава и перестала хныкать.

– Я вижу, что вы чем-то расстроены? Не могу ли я помочь в вашей беде?

Клава молча хлопала глазами, уловив только слово «беда» и «помочь».

Женщина подошла к ней и наклонилась, приблизив чёрные косы к самому лицу Клавы. Пахнуло ароматом фиалок, которые были прикреплены к её зелёной шляпе. Женщина оглядела Клаву и вздохнула. Потом строго сказала.

– Так-так… Это ты Клава Нестерова? Юным леди не полагается ковыряться в носу.

Девочка кивнула и вынула палец из носа.

– Беда твоя не беда, так что плакать нечего.

Женщина щёлкнула пальцами и из бидона выскочили три монетки по двадцать копеек. Женщина на них подула, они засверкали серебряными рыбками и тут же исчезли. Клава не знала, что в тот же миг одна запись из тетради должников тоже словно испарилась, как и факт покупки сметаны придурковатой Клавой из памяти продавщицы Зины.

– Чудеса еще будут, девочка, но мне нужна твоя помощь, – женщина провела рукой по затылку Клавы и притронулась к жидкой косе. Все волоски, торчащие как ость ржаного колоса, заправились в причёску. Коса налилась спелым пшеничным цветом, поплотнела. Застиранная лента обрела небесный цвет. Женщина в остроконечной шляпе отошла на пару шагов, потом за плечи повернула Клаву, точно куклу на подставке, покружила ее на месте, держа за ладошку. Ситцевое платье на девочке село по фигуре. Появились вытачки на лифе и оборка по подолу, узкие рукава превратились в «фонарики», а воротник засверкал крахмальной белизной.

Клава обрадованно кивнула. Она была согласна на такие чудеса.

– Видишь ли, Клава Нестерова, у твоей мамы есть одна вещь, которая мне очень-очень нужна. Я, разумеется, её верну, первого мая. То есть завтра. Но сегодня, тридцатого апреля, без неё мне никак не обойтись.

Клава снова кивнула и хотела сунуть палец в нос, но передумала. С такой косой и лентой ей действительно не стоило поступать некрасиво. Женщина улыбалась и Клава сказала:

– Шас прынесу. Шо принесть?

– Метлу, моя милая. Она стоит в углу вашей комнаты. С длинной ручкой.

– Эта же мамина.

– Всё верно, милая, но сегодня мама уже не пойдёт на работу, а завтра я верну метлу на прежнее место. Завтра придёшь сюда же с утра, первого мая. И я отдам метлу. Ну, как?

Клава сделала всё, о чём её попросила женщина в остроконечной зелёной шляпе.

Мама ни о чём не узнала, потому что обнаружила в бидоне не сметану, а «Жигулёвское». Целых три литра и почти без пены! С лёгкой благородной горчинкой свежего продукта. Такое только с проходной пивзавода и то не всем.

Клава целый день ходила немыслимой красавицей, даже противные девчонки из её дома не посмели подойти близко, а только шушукались в сторонке. Наутро она побежала в переулок, где её должна была ждать женщина в остроконечной зелёной шляпе.

Она там действительно стояла, с ошалелым видом, который бывает после бессонной ночи. На шляпе не осталось фиалок, подол платья был вымазан глиной, но на лице сияла довольная улыбка мартовской кошки. Она протянула Клаве метлу. Несколько «дерезовых» веточек тут же отвалились, но рукоятка блестела новой полировкой.

– Вальпургиева ночь только раз в году, – сказала что-то непонятное для Клавы женщина и потянулась так, что подмышкой треснула клетчатая ткань её измазанного платья, – поставь метлу на прежнее место. Проси подарок.

Клава кивнула. Она не знала, что делать дальше, о чём попросить. Она никогда не видела таких женщин: довольных, расслабленных, не стесняющихся своего странного одеяния, никуда не спешащих, умеющих творить чудеса.

– Тётенька, а ты хто? – спросила Клава, но женщина засмеялась и легонько щёлкнула Клаву по кончику носа, а потом потрепала за щеку.

– Проси, чего хочешь, пока я добрая, – сказала она вместо ответа.

– А можно мине с вами? – потупившись, спросила Клава.

– А лет тебе сколько? – с сомнением спросила женщина.

Клава показала две ладошки разом, а потом ещё одну.

– Ого, так и не скажешь сразу…Ну… Приходи сюда ровно через год, тридцатого апреля. Но тебе нужно будет принести две метлы. Новые не подходят, нужны потрёпанные, бывшие в работе. С длинными ручками. Только те, к которым не прикасались мужские руки. Добудешь?

Клава кивнула, она была не уверена, что запомнила. Женщина снова потрепала девочку по щеке и царственно удалилась.

Через два месяца маме дали однокомнатную квартиру. Не зря же она семь лет дворничихой отпахала, да ещё с ребёнком-инвалидом! Переехать на новое место помогали всем двором. Но когда Клава села в пахнущей обойным клеем комнате на подоконник, слёзы сами навернулись. Плакала и мама, и дочь. Только каждая о своём.

 В новый район Клава ехала в кузове грузовика, зажатая между двумя тюками с одеялом и зимними куртками. Она не смогла посчитать все перекрёстки и повороты.

– Мама, на какой улицы? – спросила она, глотая слёзы.

– Авиаторов, мы теперь живём на Авиаторов, запоминай!

– Нет, нет, на какой улицы? – упрямо твердила Клава, у которой не получалось толком объяснить, что ей нужно.

– Ох, где мы только не жили, на Моторной, на Лётчика Небольсина, на Третьей Грузовой. Да забудь ты, доча, всё в прошлом.

Однажды, когда на отрывном календаре засверкало «30 апреля» Клава ушла из дома. Она долго ходила по городу, добросовестно неся две метлы с длинными ручками-наметельниками, отполированными до блеска мамиными натруженными руками. Клаву толкали прохожие, над ней смеялись какие-то первоклашки, сердобольная старушка пыталась помочь найти нужную улицу. Наконец, участковый милиционер Васильев схватил Клаву за запястье.

– Вот негодница, – сказал он с видимым облегченьем, – мать тебя обыскалась. Где ты всю ночь шастала? Куда тебя понесло… Всё отделение подняли на ноги, а нашли вот тебя случайно. А если бы…

Клава горько плакала, пытаясь высвободить руку. Обе метлы упали и, беспомощно растопырив веточки, валялись на асфальте.

– Тебя никто не обидел? Что ты плачешь, вот дурочка! – с тревогой спросил участковый Васильев.

А в двух кварталах в узком переулке спала, прислонившись к глухой стене дома, не дождавшаяся Клаву женщина в остроконечной шляпе с широкими полями и букетиком фиалок для Клавы.

НАГЛЫЙ САМОВАР

 В доме Барановых все жили по заведённому бабушкой порядку. Каждый знал своё место и занятие. Покупки делали с её одобрения. Ремонт – только после бабушкиной отмашки. Возможно, потому в семье и не было ненужного барахла. Соседи называли дом «Барановским райисполком», намекая не столько на огромные окна, выходившие на улицу, сколько на начальственный характер главы семьи.

Бабушка была царём, богом, кухаркой и прачкой. Её плечи держали дом, «худо́бу» в сараях. В её подчинении находились «Эти», Леночка и парализованный дед. От «Этих» толку было мало. Целыми днями они пропадали на работе, а вечерами шушукались в своей комнате. "Эти" существовали на всём готовом, и бабушке не перечили. Леночка росла помощницей, любимицей и единственной радостью. Ничего плохого о детстве она не запомнила, только одно лето стало для неё тревожным и повлекло суровую зиму и долгое примирение.

Обычное утро летней вольницы началось со скорого завтрака «Этих», через четверть часа шёпот и хихиканье стихли. Проводив старших на работу, бабушка заглянула в детскую, где ворочалась полусонная внучка, и ушла на задний двор. Там её ждали хрюшки, гуси и куры – худоба, которая сама себя «не управит».

Одноухий Чижик прыгал, пытаясь достать до плеча, до щеки кормилицы. Цепь гремела и натягивалась до предела, но бабушку так просто было не разжалобить. Она торопилась к сараям, а Чижик закашлялся и грустно лёг на тёплую утоптанную землю, сильно пахнущую псиной и мочой. После худобы наступила и его очередь кормёжки порцией вчерашнего кулеша с размокшими хлебными корками. Ворчание бабушки доносилось в открытую форточку. Леночка уже не спала и жмурилась, слыша тявканье и кашель Чижика, гулкий стук дужки ведра, мерный рокот водопроводной колонки.

Только убедившись, что все дворовые жители сыты, бабушка вернулась в дом. Там её ждали лежачий муж и Леночка. Обуза и отрада.

Окончательно девочка проснулась, когда бабушка поставила синий эмалированный чайник на плиту. Шёпот и ворчание перебрались в кухню. Леночка вскочила, выбежала навстречу бабушке, звонко чмокнула её. Затем умылась, расчесала волосы на пробор и кое-как заплела жидкую косу. Надев платьице, она ждала, когда откроются двери дедовой спальни, и бабушка вынесет тазик с плавающим обмылком, мокрое полотенце и ночную рубашку больного.

Дед Леночки уже двенадцать лет лежал бревном и только хлопал выцветшими, как бабушкин фартук, глазами. Он не разговаривал, никого не узнавал. Иногда его лицо озарялось странным светом. Казалось, что он сбросит одеяло и выйдет из комнаты, примется за дела, но это ощущение быстро пропадало.

Леночка силилась представить, каким он был раньше? И хотя видела его фотографии в синем бархатном альбоме, и знала от бабушки, что дед когда-то водил городской автобус, всё-таки её фантазии не хватало представить что-то другое, кроме измятой постели и тонкий жёлтых рук поверх одеяла.

Леночка знала, что дедушку положено любить, но ничего к нему не чувствовала, догадываясь, что тот даже не знает о её существовании. Был и другой дедушка, Туркин, мамин отец. Усатый, с железным зубом в весёлой улыбке, в клетчатой рубашке навыпуск и синих трико. С удочкой, к которой были прицеплены красные поплавки, с коробкой чёрно-белых шашек. Дедушку Туркина любить было просто.

О Барановском дедушке Леночка почти не думала, усвоив манеру «Этих» не замечать инвалида с его проблемами. Не удалось ей перенять жалостливое отношение бабушки к лежачему больному. Она лишь читала ему вслух книжки – несла бессмысленную заботу как повинность.

Размышляя о том, как бабушке скучно убирать за дедом каждое утро, Леночка ждала завтрака. Что на сегодня? Оладьи, яичница или сугроб рисовой каши с изюмом? Нет, Леночку ждало божественное чудо – рыхлый золотой блин со сметаной, крупные чёрные вишни, подпечённые солнцем, и компот, в котором плавала скрюченная пупырчатая груша.

Бабушка кормила деда в спальне. В тишине стучала ложка об эмалированную миску. «Ах, ты ж. Что ж такое…Ну ладно тебе…» – Леночка слышала её ворчание.

Потом бабушка проверила пустую тарелку и густо чмокнула внучку в затылок: «Иди побегай».

Леночка поплелась во двор. За калитку выходить смысла не было. На окраинной улице жили одни старички, никаких подружек. В соседнем переулке обитала компания девчонок, но Леночка была для них чужой.

Южнорусское солнце нещадно палило, даже не добравшись до зенита. Полдня Леночка провела за садовым столиком с тетрадкой и цветными карандашами. Она рисовала Карлсона, о котором после обеда читала деду. Не важно, что тот не понимает ни слова. До этой книжки приходилось читать «Сорочинскую ярмарку», это было сущее мучение. Почти все слова незнакомые, их и по складам не прочтёшь! Зато потом каждый день мультики по телевизору или «В гостях у сказки». Ведь лето – это каникулы! В программе телепередач «детское» отчёркнуто химическим карандашом. Пока Леночка читает деду и смотрит в «дурацкий ящик», бабушка хлопочет с ужином, худобой, стиркой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.