Жди меня, и я вернусь

Сверчок

Мы довольно близко видели смертьи, пожалуй, сами могли умереть,мы ходили везде, где можноходить,и смотрели на все, на что можносмотреть.Мы влезали в окопы,пропахшие креозотоми пролитым в песок сакэ,где только что нашикололи техи кровь не засохла еще на штыке.Мы напрасно искали домашнюю жалость,забытую нами у очага,мы здесь привыкали,что быть убитым —входит в обязанности врага.Мы сначала взяли это на веру,но вера вошла нам в кровьи плоть;мы так и писали:«Если он не сдается —надо его заколоть!»И, честное слово, нам ничего не снилось,когда, свернувшись в углу,мы дремали в летящей без фармашинеили на твердом полу.У нас была чистая совесть людей,посмотревших в глаза войне.И мы слишком много видели днем,чтобы видеть еще во сне.Мы спали, как дети,с открытыми ртами,кое-как прикорнув на тычке…Но я хотел рассказать не об этом.Я хотел рассказать о сверчке.Сверчок жил у нас под самою крышеймежду войлоком и холстом.Он был рыжий и толстый,с большими усамии кривым, как сабля, хвостом.Он знал, когда петь и когда молчать,он не спутал бы никогда;он молча ползал в жаркие днии грустно свистел в холода.Мы хотели поближе его разглядетьи утром вынесли за порог,и он, как шофер, растерялся,увидевсразу столько дорог.Он удивленно двигал усами,как и мы, он не знал, почемубольшой человек из соседней юртыподошел вплотную к нему.Я повторяю:сверчок был толстый,с кривым, как сабля, хвостом,но всего его, маленького,можно былонакрыть дубовым листом.А сапог был большой —сорок третий номер,с гвоздями на каблуке,и мы не успели еще подумать.как он стоял на сверчке.Мы решили, что было б смешно сердиться,и завели разговор о другом,но человек из соседней юртыбыл молча объявлен нашим врагом.Я, как в жизни, спутал в своем рассказеи важное, и пустяки,но товарищи скажут,что все это правдаот первой и до последней строки.

1939

«Слишком трудно писать из такой…»

Слишком трудно писать из такой                                   оглушительной дали.Мать придет и увидит конвертов клочки:– Все ли есть у него, все ли зимнее дали? —И, на счастье твое, позабудет очки.Да, скажи ей – все есть. Есть белье                                     из оранжевой байки.Как в Москве – если болен – по вызову                                               ездят врачи,Под шинель в холода есть у нас                                   забайкальские майки —Меховые жилеты из монгольской каракульчи.Есть столовка в степи, иногда вдруг                                            запляшет посуда,Когда близко бомбежка… Но подробности                                                 ей не нужны.Есть простудные ветры. Но московское                                            слово «простуда»Ей всегда почему-то казалось                                           страшнее войны.Впрочем, все хорошо, пусть посылки                                               не собирает.Но тебе я скажу: в этой маминой                                               мирной стране,Где приезжие вдруг от внезапных                                               простуд умирают,Есть не все, что им надо, не все,                                      что им снится во сне.Не хватает им малости: комнаты                                               с темною шторой,Где сидеть бы сейчас, расстояния                                               все истребя.Словом, им не хватает той самой,                                               которой…Им – не знаю кого. Мне – тебя.Наше время еще занесут на скрижали.В толстых книгах напишут о людях                                               тридцатых годов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.