Солнечный меч

– Я согласен, о Саид. Если я найду в пустыне женщину, я привезу её в оазис и сделаю своей женой.

На этом мы и расстались. Саид развернул свою лошадь и поскакал обратно в селение, я же углубился в просторы песков.

Я отпустил повод, и конь мой шёл наугад по распадинам между барханами и поднимался на их гребни. Я смотрел по сторонам, и сомнение теплилось в моём сердце. Только что я был уверен в том, что невозможно мне найти женщину в бескрайней пустыне, и вот уже думал о том, что случится, когда я наконец увижу её. Так провёл я много времени, всё больше удаляясь от той стороны, в которой находился оазис.

Уже невысоко стояло солнце над кромкой песков, и я стал подумывать, что пора мне поворачивать обратно, чтобы ночь не застала меня одного в песках. И в этот момент предсказание Саида сбылось.

Я увидел на гребне бархана тонкую и изящную фигурку, стоящую против солнца. Преодолевая жар, бросившийся мне в лицо, я тронул своего коня, и стал приближаться к ней. Стоило мне подняться на бархан, как она, увидев меня, метнулась с места в сторону, но я послал коня наперерез и уже через миг совсем близко увидел прекрасное тонкое лицо с большими глазами и приоткрытым от испуга ртом. Опустив руку на её плечо, я предотвратил возможное бегство, да и куда она могла бы убежать посреди песков, когда у меня был конь, который если даже и не мог сравниться с лошадями Саида, всё же был вынослив и быстр.

Не спускаясь с седла, я подхватил подарок пустыни и усадил перед собой. Стройное тело было закутано в длинное просторное платье из светлой ткани, и голова была покрыта капюшоном, руки же полностью обнажены до плеч. И никаких украшений не было ни на руках, ни на шее, ни на голове, потому я уверился, что это действительно мой подарок, а не чья-то женщина, случайно оказавшаяся в песках.

Молча она пыталась освободиться из моих рук, но я держал крепко, и вскоре она перестала вырываться. С торжеством я направил коня обратно в оазис, и вскоре был уже там. Оставив коня в табуне, я снял с седла свою присмиревшую добычу и направился к своему шатру. Саида я встретил по пути, идущего к своему шатру в окружении незнакомых мне мужчин в цветных одеждах.

– Привет и покой тебе, о Али, – сказал он мне, – Я рад увидеть тебя, и вижу, что слова мои оказались правдивы.

– Ты прав был, о Саид, – отвечал я, – И я сдержу своё слово.

Я повёл её к себе в шатёр не выпуская её руки, и она следовала за мной, хотя и не очень охотно. Впрочем, какого желания идти со мной мог я ожидать от той, с которой не перемолвился и словом.

Через несколько минут после того, как я опустил полог при входе в шатёр, я выскочил обратно, полный ярости и негодования, и быстро направился к шатру Саида. За запястье я держал своё недавнее приобретение, так и не прекратившее упираться. Я втолкнул это наказание в шатёр и вошёл сам. Саид уже сидел там, окружённый несколькими мужчинами племени и незнакомцами, и они, судя по всему, вели разговор о делах, но я не намерен был ждать снаружи, пока они закончат.

– Ты обещал мне, что я найду в пустыне женщину, которую получу в дар и возьму в жёны, о Саид Нур-Ашрам? – спросил я его.

– Это было, о Али, и я вижу, что слова мои исполнились, – отвечал он, сохраняя невозмутимость.

– Тогда взгляни, о Саид, что я привёз из песков!

Я рванул светлые одежды вниз, и они упали на ковры. Посреди шатра стоял молодой юноша, тонкий в кости и подобный лёгкостью девушке, но несомненно было то, что девушкой он не был. Он не имел ничего, что положено иметь женщинам, но все, что имеют мужчины. Его волосы падали на плечи подобно лунному свету, а большие глаза были, как хризолиты, и он смотрел вперёд себя безмятежно и независимо, высоко держа голову и не смущаясь ни наготы, ни бесцеремонного обращения с собой. Как будто не человек стоял перед нами, а зверь, не знающий стыда и смущения.

Ни тени сомнения не промелькнуло на лице Саида, он спокойно оглядел его с головы до ног и перевёл взгляд на меня.

– О Али, я не вижу, – произнёс он, – Ни одной причины, которая помешала бы тебе исполнить своё обещание.

– Но это не женщина!

– Это не нам с тобой решать, – сказал он, – Если пустыня дала тебе это, значит, это именно та женщина, в какой ты нуждаешься сейчас. И если пустыня так решила, значит, так тому и быть. И это разумно и правильно.

– О Саид, – вскричал я, – Опомнись! Или в твоём народе заведено мужчинам жить вместе и совершать противное замыслу создателя?!

– Пустыня дала тебе женщину, – неумолимо повторил Саид, – И если это то, что ты привёз из пустыни, значит, это и есть женщина, предназначенная тебе, как и было обещано.

И пока я искал ещё слова, чтобы возразить ему, он обратился к юноше со словами:

– Подойди ко мне, дитя песков.

Он не сдвинулся с места, и я увидел, что он не знает этого языка и не понимает, что Саид говорит с ним. И Саид понял это, потому что поманил его к себе рукой, и увидев этот жест, юноша шагнул к нем и опустился на колени. Саид протянул руку и раздвинул его веки, поворачивая голову к свету. Взглянул в глаза, светлые, как хризолиты, потом открыл пальцами его рот и осмотрел зубы. И наконец, раскрыл его ладони и оглядел линии, начертанные на руках. Тогда Саид сказал мне:

– Это будет хорошая жена для тебя, о Али. Наши женщины научат её всему, что знают и умеют сами, так что когда мы с тобой возвратимся из похода, у тебя будет жена, которая ни в чём не уступит моим жёнам.

– Но Саид, не безумие ли это?!

Я оглянулся на мужчин, сидевший вокруг, отыскивая в их лицах неудовольствие решением Саида, но увидел лишь, что они согласно кивают головами в знак того, что слова Саида представляются им правильными и точными. Видимо, один я здесь имел самонадеянность опровергать решение пустыни, по закону которой они жили.

– Звать мы станем её Саафи, как зовем этот оттенок зеленого.

– Одумайся, о Саид! – простонал я, уже понимая, что мне не переубедить его.

– Ступай и отдохни, о Али, – ответил он мне, – Я говорю с посланниками караванщиков, и если создателю будет это угодно, то мы скоро отправимся в путь.

Пожалуй, это единственное, что могло примирить меня с реальностью. Я взял это ужасное создание за локоть и выволок его наружу. Одна из жен Саида выскользнула за нами и подала мне порванное платье из светлой материи, которая текла по моим пальцам, словно была жидкой. Потом она взмахнула руками и с головой накрыла юношу большим покрывалом. Оно тяжело обвисло, скрывая его наготу.

Я шагал широко и стремительно, не обращая внимания на то, что он не всегда успевает за мной, а тяжёлые грузы, зашитые в уголки покрывала, бьют его по ногам. В своём шатре я толкнул его на ковры и сам лёг на своё ложе, задумавшись о том, что дальше со мной будет.

Неужели я должен жить с этим существом? Я хотел бы иметь жену, которая украсила бы мою жизнь. Но не иметь жены было бы намного лучше, чем жить с мальчишкой. Я взглянул на него – он удобно уселся на коврах среди подушек, и покрывало было обернуто вокруг его плеч и рук, а край накинут на голову, скрывая волосы. Он был подобен мне тем, что имел светлую кожу и волосы, и прозрачные глаза. Но вместе с тем мы были настолько различны, что казались сынами разных народов больше, чем я и жители пустыни. Я не понимал, чем этот светлокожий юноша настолько отличается от меня, но я чувствовал это нутром, всей своей сутью. И я не сомневался в этом.

Вечером Карим, сын Саида, пришёл, чтобы позвать меня в его шатёр, и он был горд тем, что отец поручил ему это. Кроме меня в шатре собрались все воины племени. Сидя среди них, я выслушал речь Саида о том, что каравану предстоит выступить через несколько дней, и мы встретим его в песках, до тех же пор его поведёт человек из города и будут сопровождать городские воины. Когда же мы приведём караван в то место, где его ждут, мы пойдём с другим караваном и достигнем другого места, и повторяться это будет ещё не раз, прежде чем мы вернёмся назад. После того, как все беседы были переговорены, я заметил, что Саид сделал мне знак, чтобы я остался, когда все воины стали покидать шатёр.

– О Али, – сказал он мне, когда мы остались вдвоём, – Тебе не нужно бояться того, что будет происходить. Мы живём здесь по закону пустыни, и поверь мне, мой народ давно был бы поглощён пустыней, если бы мы не слушали её голос и не подчинялись её закону.

– Но Саид, – мрачно отвечал я ему, – Сам ты живёшь с прекрасными женщинами, а не с юношей, который не понимает твоих слов, и ровно дикий зверь косится на тебя.

Услышав эти слова мои, Саид Нур-Ашрам засмеялся мелодичным смехом и сказал мне:

– О Али, поверь мне, я предпочёл бы делить шатёр с юношей, которого подарили мне пески, и на котором пребывает их благословение, нежели с женщинами, которые болтливы, капризны и постоянно досаждают мне своими спорами и разногласиями. Но хотя я и вождь моего народа, и хотя пустыня открывает мне многие из своих тайн, она ни разу не делала мне такого подарка.

– Тогда давай поменяемся с тобою, о Саид, – предложил я ему.

– Я дал тебе кривую саблю, о Али. Отдашь ли ты этот подарок кому-то, если тебя попросят?

– Конечно, нет, о Саид, – фыркнул я.

– Этим даром я советую тебе дорожить так же, как кривой саблей, ибо на нём печать пустыни и её благоволение к тебе.

– Я попробую последовать твоему совету, о Саид, – скрепя сердце сказал я.

– Полагаю, что тебе не так сложно будет это, – улыбнулся он, – Это существо обладает всеми достоинствами хороших жён. Мои женщины научат её всему, чего она не знает, и что необходимо жене, чтобы сделать своего мужчину счастливым.

– Ты называешь меня мужем, о Саид, – возразил я, – Но лишь недавно я вернулся из пустыни, и не было ни свадьбы, ни какого-то другого обряда. Неужели в твоём народе принято мужчине и женщине становиться мужем и женой лишь по взаимной склонности, минуя обычай предков и начертания создателя?

– То, что пустыня даёт сама и по собственной воле, не нуждается в освящении человеческими традициями, о Али.

– Хорошо хоть так, – вздохнул я.

Мне нисколько не улыбалась перспектива демонстрировать это неподходящее в жёны мужчине существо перед всем оазисом на свадебном обряде.

– Не тревожь своей души бесплотными волнениями, о Али, – примирительно произнёс Саид, – Очень скоро ты станешь счастливым обладателем женщины, совершенной по красоте своей, которая к тому же думает и поступает так, как велит наш закон и обычай.

– Но я не могу познать это существо, как женщину…

– И если ты желал соединиться с моим народом, о Али, – он наклонился ко мне, – То нет вернее пути, чем познать этот дар песков. Пустыня знает, в неизреченной мудрости своей, что кому даровать.

– Мне осталось лишь довериться тебе и уповать на твою правоту, о Саид, – сказал я ему, понимая, что бессмысленно спорить.

– Пусть Саафи придёт завтра в мой шатёр с утра. Вот покрывало, чтобы она могла прикрыться, и вот украшения, чтобы она не чувствовала себя обделенной, когда придёт в шатёр к моим жёнам.

С этими словами Саид подал мне красивое синее покрывало из тонкого шёлка и пару золотых вещиц с подвесками, намного более скромных, нежели у его женщин. Я с благодарностью принял всё это из его рук, подумав, что Саафи, на мой взгляд, вполне подходящее имя и для мужчины, и что никакие силы не смогут заставить меня считать его женщиной.

Если только случится чудо, и он станет ею… Может ли быть такое, что Саиду и его жёнам известен способ превращения мужчины в женщину? Почему бы не допустить такую возможность, раз он с такой лёгкостью пообещал мне женщину взамен мужчины? Кто знает, может быть Саиду довольно окатить мою находку из горсти кипятком, или осыпать золотыми цехинами, чтобы он обернулся прекрасной женщиной, как и было обещано. А может быть такие, как он, найденные в песках, рождаются среди барханов, подобно тому, как облако возникает в небе, и становятся красавицами, стоит им лишь провести ночь в шатре среди людей.

Наутро я благоразумно проверил, что странный подарок пустыни ещё оставался мужчиной. Значит, ночь в человеческом шатре это не то средство, какое подходит в этом случае. Но надежда на то, что мудрость и познания Саида окажутся превыше странных выходок окружающего нас мира, ещё не оставляла меня.

Когда одна из жён Саида, закутанная в узорчатый платок, пришла, чтобы взять Саафи и повести его с собой, я дал ему в руки присланное Саидом покрывало и золотые подвески, и выставил из шатра. Он был нисколько не выше её ростом. Из-за откинутого входного полога я видел, как она накидывает на него ткань, укрывшую его с головы до пят, и закрывает лицо, и прилаживает украшения и гладит его по щеке заботливым жестом умудрённой жизнью женщины, сочувствующей подруге, хотя вряд ли эта молодая красавица была намного старше Саафи. Потом они удалились, и со спины я не смог бы отличить мужчины от женщины ни по виду, ни по походке, если бы не знал, кто есть кто.

Весь день я упражнялся с другими мужчинами во владении саблей и верховой езде. Ожидая их насмешек, я был изрядно удивлён тому, что ни один не подшутил надо мной и тем, что я привёз из песков не женщину. Лишь под вечер, когда я уже умылся у колодца, разделил трапезу с воинами и вернулся в шатёр, пришёл Саафи.

Когда я увидел его, то почти готов был поверить, что он и впрямь стал женщиной за этот день, но памятуя о том, что когда он уходил утром, был точно так же неотличим от женщины, я не спешил с радостными выводами, оставляя место для знания в своей душе.

Он снял изар, и я увидел, что на нём длинное платье с рукавами, перевязанными над локтями узорными тесёмками, и такой же пояс, и красивый головной платок, изящно повязанный на волосах. Видимо, старое его платье с капюшоном, открывающее руки до плеч, да к тому же порванное, жёны Саида нашли неподобающим, и дали ему что-то из своих вещей. Золотые побрякушки были приспособлены на висках.

Я пристальным взглядом осмотрел его стан, обрисованный шёлковыми волнами, и сглотнул пересохшим горлом. Иссякли чудеса в этом мире, потому что женщиной Саафи не стал. Мои глаза уже знали, где искать подвох, и видели, что он остался мужчиной в той же мере, как и был им, когда я привёз его из песков. Если бы я точно не знал, что он мужчина, я никогда не подумал бы этого.

Однако я встал и подошел к нему, и ощупал его тело рукой через одежду, и задрал подол его наряда до ушей, чтобы убедиться, что чуда не произошло. И нет, чуда не произошло.

Но я должен был признать, что платье так искусно подогнано по его фигуре, что ни один мужчина вне шатра не распознал бы в нём женщину. Он был хорош и привлекателен, как любая женщина, только более светлая масть отличала его от людей оазиса. Большие, красиво вырезанные глаза цвета хризолитов были искусно обведены тёмной краской, как принято было у здешних женщин, и от того, казалось, ещё ярче сверкали. Также и губы его были покрыты каким-то средством, делавшим их ярче и сочнее. И это были отличные губы, если бы только они не принадлежали мужчине.

Он поклонился мне низко и с большой грацией, потом налил в чашку из кувшина прохладного освежающего напитка и подал мне, потупив глаза и встав на колени у моего ложа. От него терпко пахло какими-то благовониями. Я взял у него чашу и напился. Потом он устроил себе постель на другой стороне шатра и лёг. Ни один из нас не произнёс и слова.

Так прошло несколько дней до того часа, когда мы должны были отправляться навстречу каравану. С восходом Саафи брал кувшин и уходил к колодцу, у которого болтали поутру женщины, а принеся воды, уходил в шатёр Саида, и до моего возвращения успевал управиться со всеми женскими делами. В шатре всегда было чисто и приятно пахло, была приготовлена вкусная пища, и моя постель была ровно застелена, а подле неё на подносе были приготовлены фрукты и напитки, чтобы я мог освежиться вечером.

Я же посвящал свои дни общению с другими воинами и упранениями. Саид хвалил меня, и сам я убеждался, что искусство боя, которым я владею, не подвластно пустынным воинам. Моего напора не мог выдержать ни один из них, мои удары оказывались для них слишком тяжёлыми и они могли только увернуться от них, поскольку для этого были достаточно проворны.

Воины также упражнялись с копьями, которые были слишком короткими для моего роста, но удобными для метания, как легкие дротики. Такое копьё можно было метнуть с седла, но можно было сражаться им, не выпуская из рук. У некоторых копий были широкие наконечники, которыми можно было зарезать конного с земли, и крючья, которыми при должном умении легко было стащить всадника с коня.

Были у них и боевые топоры на длинных изогнутых рукоятках, которыми они весьма ловко могли поражать противника в ближнем бою. Таким топором мог орудовать и конный, и пеший, поэтому у многих я видел за поясами такие топоры на тот случай, если они будут должны спешиться и биться на земле.

Луки я видел у них короткие, удобные для всадников, и длинные, с которых можно обстреливать позиции противника, стоя в отдалении. В походе я не видел таких луков, а в селении многие юноши упражнялись с ними, стреляя в весьма отдалённые мишени.

Доспехи на них были с кольчугами, скрытыми в толщине тканой одежды, либо кожаные, которые не нагревались на палящем солнце, как металл кольчуги. Я видел и лёгкий доспех, который воины накидывали через голову на грудь и спину, и тяжелые брони, покрывавшие от шеи до колен. Шлемы у них были такой формы, что удар сабли проскальзывал, теряя свою силу.

На меня не нашлось доспеха, и Саид прислал мастера, который пришёл с кольчугой и инструментами. Он разогнул колечки по бокам, раскрыв кольчугу, сплёл широкие полосы и вставил их в бока от края рукава до подола. Чтобы кольчуга не нагревалась, мне дали белую накидку из полотна. Мастер обещал, что к следующему походу сделает легкий кожаный доспех специально для меня, потому что такую броню нельзя было увеличить. Я не верил, что кто-то сможет достать меня в бою своим оружием, но не стал спорить. Мне нравилось, как броня отяжеляла тело.

В какой-то день я нарочно прошёл близ колодца, и видел издалека, что девушки и женщины стоят и болтают, как и прежде, и смеются беззаботно и рассказывают друг другу что-то. И с ними стоял и Саафи, нисколько не выделяясь из них ни ростом своим, ни статью, ни повадками. Он смеялся весёлым смехом, и кивками либо покачиваниями головы и самыми простыми и короткими словами отвечал девушкам на их вопросы. Его голова была покрыта платком так же точно, как и головы других женщин, и если бы я не знал, никогда не смог бы отличить в нём мужчину.

И когда он поставил на плечо кувшин и пошёл вместе с девушками к шатрам, его походка была точно такой же, как у них, и бёдра покачивались из стороны в сторону, и неподвижно плыл прямой стан, и тонкая рука едва придерживала тяжёлый кувшин.

– Твоя жена красивее и привлекательнее многих, – сказал мне Саид, увидев мою задумчивость, когда я появился на площадке для упражнений.

– Да услышит твои слова создатель, о Саид.

– Приходи вечером в мой шатёр, о Али, – улыбнулся он, – Я хочу показать тебе забаву, предназначенную лишь для мужчин.

– Что же это?

– Как я могу сказать тебе сейчас? Вечером я покажу.

Весь день я был в ожидании новой забавы, и потому явился в шатёр Саида сразу же, не успело солнце закатиться за горизонт.

Нам подали вкусную пищу, и я торопливо насытился. Саид сделал знак, и когда убрали остатки нашей трапезы, юный Карим принёс низкий столик, крышка которого была составлена из квадратов чёрного дерева и перламутра. Саид достал богато расшитый шелками и золотом мешочек и развязал шнурок на его горловине. Из мешочка он высыпал резные статуэтки. Половина их была из тёмного камня с прожилками, а другие – из светлого, с искрой.

Саид принялся расставлять фигурки на столе, и на каждый квадрат ставил одну статуэтку. Сперва я решил, что тёмные фигурки надо ставить на тёмные квадраты, а светлые – на перламутровые, но Саид расставил их вперемежку, но в определенном порядке. Я внимательно наблюдал за ним, ожидая пояснения.

– Смотри, о Али, – он закончил расставлять фигурки на столе, – Сегодня я покажу тебе величайшую забаву, которой предаются мужчины. Это две армии, что готовы вступить в бой. В первом ряду стоят солдаты, пехотинцы.

Я взял в руку одну из фигурок с перламутрового квадратика. Маленький пехотинец был вырезан с большим искусством, даже хмурое лицо мастер обозначил несколькими линиями резца. Целая шеренга маленьких пехотинцев. В другую руку я взял солдатика другой армии – он был вырезан по-другому. Наряд и оружие светлых воинов отличались от вооружения темных. Я поставил пехотинцев обратно на стол.

Две армии были одинаковы по смыслу, но различны по исполнению. По краям стояли осадные башни с лестницами и таранами – что они собирались таранить на доске, где не было крепости? Всадники – у одних были сабли, а у других копья. Куда они поскачут на своих конях, которые закидывали головы и закусывали удила перед боем? Каждой армией правил владыка в короне, и подле него стоял маршал в тяжёлом вооружении.

Саид терпеливо ждал, пока я рассмотрю и сравню все фигурки между собой, постигнув и порядок, в котором они стоят на столе, и соответствие, в котором находятся мощности двух воинств.

– Вот две армии, что готовы вступить в бой, – повторил он, – Фигуры продвигаются, убивают друг друга, чтобы достичь победы в бою.

– Две армии, равные по силе и количеству воинов? – спросил я, – Так не бывает, о Саид. Даже если предположить, что каждая фигурка изображает десяток солдат, или полк, отряд… Всё равно – не может быть двух армий, равных по числу и конфигурации войска. Даже если у одного командира столько же людей, он сформирует другие отряды и полки, как не сделает никакой другой военачальник.

– Ты прав, о Али, но это игра, в которой силы противников равны поначалу. Если дать им разные войска, преимущество будет у одного из них.

– Это как в жизни.

– Но это игра, в которую мужчины играют, чтобы выяснить, кто из них сможет побить другого. А для этого нужны равные силы с каждой стороны. Так мужчины соперничают только своим умением и разумом.

– Мужчины твоего народа развлекаются, играя в куклы, как маленькие дети? Придумывая несуществующие армии и сражения на столе в клетку?

Саид засмеялся, моё непонимание не обижало его, а веселило.

– Я всё-таки покажу тебе, о Али. Если не захочешь, ты можешь не играть в эту игру. Но я хочу, чтобы ты понимал, что происходит, когда будешь видеть, что воины играют в эти игры на привале, или старейшины сидят над партией, или отцы наставляют мальчиков в военной игре.

– Ты прав, о Саид, – признал я, – Мне нужно понимать, чем заняты люди. Покажи мне, что делают эти фигурки, чтобы воевать.

Саид поставил фигурки на стол и стал рассказывать о правилах, по которым они ведут войны.

– Но за один раз можно подвинуть только одну фигуру.

– В сражении не так!

– Это пехотинцы. Первый шаг солдат делает на два поля, а каждый следующий – на одно. Солдат идет только вперед, он не может обойти другую фигуру, но бьет всегда наискось.

– Не очень-то это верно, – пробормотал я.

– Башня катится только по прямой, вперед или вбок. Всадник может перепрыгнуть через любую фигуру. Рыцарь следует только наискосок. Маршал ходит и прямо и по косой, но не может перескочить через фигуры.

– Я запомнил, о Саид.

– Владыка не ходит дальше, чем на одно поле в любую сторону.

– Почему? – спросил я, – Почему сам полководец не идет в атаку со своей армией? Почему военачальник скрывается за спинами солдат, вместо того, чтобы возглавить их наступление? Разве командир – не самая сильная фигура в бою?

– Ты прав, о Али. Командир самая сильная фигура в бою. Но он важен потому, что все слушаются его. Если убить командира, армия не сможет биться.

– Почему?

– Такие правила.

– Разве такие правила в бою, о Саид?

Он тонко улыбнулся.

– Начинают светлые фигуры, о Али.

Долгое время мы просидели за столом, передвигая фигурки по квадратикам. Саид объяснял мне правила, и показывал, как лучше полководцу выстраивать стратегию, чтобы добиться победы в бою. Много раз я делал ошибки, и много раз он поправлял меня, потому что только игра по правилам приносила победу в этом сражении.

– Если полководец – всего лишь каменная статуэтка на крышке стола, – спросил я, сжимая в ладони командира своей армии, – То кто мы с тобой, о Саид, управляющие полководцами и движущие армиями?

– Боги, о Али, – ответил он, – Мы с тобой – высшие существа, что вселяют мысли и помыслы в головы полководцев, мы заставляем их отдавать приказы армиям, мы посылаем в бой полки и управляем сражениями.

– Это пристало мужчине более, чем воинская забава? – недоверчиво спросил я.

– Можно и так сказать, о Али. Потому что биться оружием может не каждый мужчина. А эта забава доступна и мальчикам, и старикам.