Тишина

– Трусят.

– Если б можно было мне выйти с деревни, я б пошла с тобой!

– Не «если», а «когда», Селька. Когда. Когда-нибудь тебя пустят.

– Когда-нибудь пустят, – она вздохнула с наигранным воодушевлением. Верить в свободу очень хотелось, но совсем не получалось.

Влад улыбнулся ей, готовый еще что-то сказать, но Семела быстро перебила его очередные сочувствия. Говорить о своем доме она не хотела.

– Пела твоя мама сегодня такую песенку хорошую! Только забыла я… Мотив помню, а песенку забыла, – она сильнее раскачивалась на скрипучей дощечке.

– «Мудрой Тишине»?

– Да, ей! – Семела заметно ободрилась новым разговором о сказках. – Столько знает твоя мама. Нравится мне, как поет она во дворе по утрам.

– Это она напевает, пока по хозяйству возится.

– А красиво ведь! Чебер3!

– Чебер… – задумчиво вторил Влад. – Ты удмуртский знаешь?

– Бабушка знала да говорила. А ты мне песенку спой, я песенку хочу.

– Мама сказала, будто это не песенка, а молитва такая. В Тишине будто все молитвы песенками поют.

Он рассказывал так, словно Тишина в самом деле существует. Семела радовалась такому разговору. Ей нравилось думать, что Тишина существует. Существует мир, в котором нет ничего, что здесь. Совсем другой, как в книжках. Настолько ей это соображение нравилось, что все песенки и истории, выдуманные мамой Влада, она требовала непременно запоминать и рассказывать, да так, чтобы не пропустить ни одного слова. Вот и в этот раз девочка нахмурилась, как бы предполагая, что просьба настолько очевидна, что ее не следовало бы и вслух произносить.

– Белолицая луна,

Мне мила ты и верна;

Светоносная луна,

Ты одна мне отдана.

Верю мудрой Тишине,

Правда ей и сила мне.

А дальше я не запомнил. Я у мамы спрошу и обязательно тебе запишу в тетрадке.

– Обязательно запиши, – из-под схмуренных бровок мелькнула улыбка. Семелу всегда выдавали смешные ямочки на щеках.

Вспомнив о песенке, Влад так увлекся ею, что совсем забыл спросить Семелу о доме. Ночью он слышал стук и крики и ужасно разволновался о ней. Впрочем, Семела улыбалась и совсем не подавала виду о произошедшем.

В детстве ей никогда не рассказывали сказки, поэтому она с жадностью слушала Влада. Больше всего на свете Семела любила интересные сказки. Книг дома не осталось, поэтому знала она только сказки лесные, местные – и, ни разу не видавши Тишину, обожала ее всею душой. В Тишине каждый другому брат, а в реальном мире все будто бы друг другу чужие. И даже когда слышат скандалы из окна бедной избы, никто не приходит на помощь. Знают ведь, как там живут – и все равно никто не хочет помочь хотя бы маленькой девочке.

Здесь никто не признает волшебства, никто не подчиняется ему. Вера у народа одна – в партию. Остальная воспрещена. И даже если настоящая вера где-то есть, то прячется. А там, в сказке – там все верят в волшебство, не задумываются, есть оно или нет – там живут с волшебством.

Влад закружил Семелу на качели так сильно, что в ушах зазвенел холодный ветер, а волосы болтались туда-сюда, укутывая лицо. Откинув голову, Семела всей грудью вдохнула – она слышала гул леса. Она понимала его гул лучше, может быть, чем Влад, но никому об этом не рассказывала. И в голове представлялось, будто бы гул этот из сказки – будто бы сейчас в Тишине такой же гуляет холодный ветерок, и поют свои молитвы лесные волшебники.

III

– Дурачок же ты, Влад, – строго взглянула на него Семела. – Ведь «белолицая» с буквой «о» пишется. Ты что, уроков совсем не слушаешь?

Она держала в руках раскрытую тетрадь с рисунками, в которой Влад утром записал песню со слов матери. Семела долго не хотела доверять ему свою драгоценную тетрадку, однако в конце концов сдалась, о чем скоро пожалела. Влад наделал кучу ошибок.

– Надо было самой мне записывать, – бурчала девочка.

– Ты знаешь, моя мама не пускает чужих к дому.

– Попросил бы ее записать ее рукой.

Влад стесненно спрятал руки за спиной и тихо проговорил, будто бы надеясь, что Семела не услышит:

– Она не пишет.

– Не умеет писать? – громко удивилась девочка.

– Не знаю. Отстань, Селька.

Продолжать расспросы Семела не стала. Впрочем, ошибки Влада в своей тетрадке исправлять она не решилась. Оставила на память – даже эти глупые детские ошибки на грязных страницах обладали каким-то пленительным шармом. У Влада был красивый угловатый почерк. Этим почерком он показывал Семеле, как, по словам его матери, рисуют руны лесные волшебники. Половина тетрадки была изрисована этими рунами. Другая половина – в лицах и глазах, листьях и цветах, какие, по фантазиям Семелы, растут в магическом краю Тишины.

– Ты только умничаешь, Селька, – они вновь заговорили о школе. – Тебе просто повезло, что ты старше.

– Всего-то на год, – наигранно обиделась Семела и капризно вздернула носик.

– Мы с пацанами сегодня после третьего урока хотим в вышибалы у школы сойтись. Приходи смотреть, как мы умников из параллели подшибем. Интеллигенция вшивая! У них там есть один, много он о себе возомнил…

Семела с улыбкой слушала его рассказы о гонках со школьными друзьями:

– Как бы вас не выгнали со двора-то.

– Так ты придешь?

– Давай позову я Сему из седьмого «А», чтоб за вас играл. С соседней деревни он и давно за мной крутится, так вот пускай хоть вам поможет.

– Давай! Так-то мы их точно разобьем.

– Тебе бы только погоняться за кем-нибудь, Влад.

– Не правда! – возмутился мальчик.

– Правда-правда, – Семела еще веселее задразнилась. – Все тебе лишь бы первым быть. С пятого класса уж в главари школы метишь. Куда тебе!

– А поделом им. Они, вона, надо мной посмеиваются, а сами-то… сами-то они во что верят?

– Партию не жалуешь ты, не возьмут тебя в пионеры, – рассмеялась Семела.

Путь до школы лежал долгий. Они всегда ходили вместе, невзирая на то, что в школе над Семелой посмеивались, мол «Селька с пятиклашкой возится». Дорогой можно было столько всего обсудить, столько всего напридумывать и сообразить на двоих. Они любили мечтать. Особенно в эти минуты – когда благодаря школе строгий родитель позволял Семеле выйти за пределы деревни. Они редко встречались с другими ребятами, потому что ходили всегда специальным обходным путем, даже если рисковали опоздать на уроки – этот путь позволял пройти мимо леса. Ничего красивее не было этого леса. И, даже если никто не констатировал это вслух, мысленное восхищение невольно просыпалось в умах обоих.

Черный лес бушевал холодным утром. Ни Семела, ни Влад не боялись его.

IV

Весна редко радовала спокойными вечерами. Давно стемнело. Сумерки шумели раскатами грома. В такое время мама всегда подолгу задерживалась на пахоте, и Влад ждал дома один. В печи постукивали дрова. Пока на улице бушевал ветер, дома было тепло и уютно. Мальчик сидел на кухне за уроками, когда в дверь слабо постучали.

Гость оказался ужасно нетерпелив. Не успел Влад сделать пары шагов к сеням, как стук раздался снова – громче и настойчивее.

– Мама дома? – Семела повалилась на порог, когда Влад открыл дверь.

Пушистые волосы намокли у висков и спутались. Одежда на ней была домашняя – в этот вечер Семела не собиралась приходить в гости. Что-то вынудило ее.

– Селька, ты чего? Что случилось? – Влад помог ей подняться в дом.

– Мама дома? – впопыхах твердила девочка. Она почти плакала, и в стыдливых попытках сдержать слезы круглое личико казалось злым и ужасно рассерженным. Влад даже испугался, что злится она на него.

– Нет.

– Усто4! – выпалила девочка.

Жемчужные глаза сверкали отчаянием и метались по всему пространству кухни, отыскивая себе местечко и не решаясь примкнуть никуда особенно. В гостях у Влада Семела была впервые. Его мама была ужасно строга в этом отношении – никому из чужих не дозволялось входить в дом. А чужими для нее были все в деревне. Семела знала, что, несмотря на всегдашнюю доброту и приветливость, мама Влада непременно прогонит ее, если застанет в своем доме.

В этом доме пахло особенно. Влад того никогда не замечал, но Семела даже в суете отчаяния заметила приятный запах старины. Она порывисто прошагала по кухне, как бы стыдясь своего появления, после чего в бессилии прижалась к теплой печи. В ее доме никогда не топили весной. А здесь печь была такая большая и горячая, и так она вкусно пахла, что хотелось ее обнять и заснуть.

– Селька, – Влад не знал, что предпринять. Он был ужасно напуган.

– Прости, прости, прости, – Семела зажмурила глаза и быстро затараторила. – Зря я к тебе… я сейчас посижу… пережду… и уйду куда-нибудь. Прости, Влад, ты мне один спаситель.

– «Куда-нибудь»? – рассерженно повторил Влад. – Селька, быстро признавайся, чего у тебя?

Он уже понял, что стряслось. Рано или поздно это неминуемо должно было случиться. Влад сердился не на нее, не на бедную милую «Сельку», а на ее отца. Стук ветра в окне заглушил крик из соседского дома. Влад незаметно глянул на улицу – свет в доме Семелы погас. Что там происходило теперь, оставалось только гадать.

– Я попрошу маму тебя оставить, – запросил Влад, не дожидаясь разъяснений девочки. – Я упрошу, Селька! Ты у нас переждешь.

Она отрывисто мотала головой. Влада всегда это раздражало в ней – она была слишком горда. Даже в укор себе. Семела наотрез отказалась проситься в чужой дом. И, как явилась бы мама Влада, тут же удрала бы куда-нибудь на улицу. Или в лес.

В лес. Вполне в ее характере было бы спрятаться там, не разбирая дороги.

– Боюсь я туда… – Семела кивнула в окно, в сторону своего дома. – Отец маму почти убил, он и меня, и меня убьет…

Она вся тряслась и не могла сделать и шагу от печи.

– Я побегу к соседям! – предложил Влад. Страх передавался и ему.

Жемчужные глазки округлились и сверкнули:

– Попробуй! – с наглым вызовом бросила Семела. Страшная обида обреченно взвыла ее голосом. – Только считают все деревенские мать мою за ведьму! Не пустит меня никто. И за маму не вступятся. Скажут, что поделом убил. Поделом убил! Всегда говорят так они. Будто поделом ей!

– Глупости!

– Вот и не глупости! Погонит тряпкой меня со двора тетя Ксюня, злая она. И Савельев злой, бранился он на мою маму! Не пойду – даже проситься к ним не стану, все они злые, злые!

Влад навсегда запомнил это лицо – маленькое и всегда доброе, почти родное, одной минутой исказившееся животным страхом, но страхом таким, какой способен в осколки разбиться о непомерную человеческую гордость. Гордость, непонятно откуда возникшую в детском воображении, и без того всю жизнь угнетаемом бесконечными нападками отца и отстраненностью матери. Гордость, взращенную всеобщим порицанием.

Только теперь Влад вспомнил. Взрослые и правда всегда обходили стороной Семелу. А ее мать он и вовсе никогда не видел. Кем она была? И почему Семела всегда так мечтала убежать в сказку?

Сказка – единственное место, которому она доверяла.

Влад вдруг подскочил на месте и радостно воскликнул:

– Селька, я придумал! Спрячься в сказке… в Тишине. Я знаю дорогу, я помню, мне мама рассказывала. Я тебе покажу!

– В Тишине! – Семела вскрикнула так восторженно, будто только этого и ждала.

– Пойдем, соберем тебя в поход, – с непоколебимой серьезностью произнес Влад.

Порабощенная страхом, Семела с простодушной искренностью верила всему, что выдумает ее богатое воображение. Она была будто в болезни и не доверяла никому, кроме той, что всегда спасала ее. Мысли о действительном существовании магии оберегали беспомощное сознание от горестей реальности, и вот в момент – момент совершенного краха мира – сказка полностью заполнила ее сердце.

Влад отвел Семелу в свою комнату и дал теплую одежду. Пока девочка переодевалась, он на кухне собирал ей сумку в дорогу, между тем в мыслях сочиняя, как безболезненно вывести затуманенный разум из этого волшебного забытия. Лес – единственное место, куда она готова была отправиться добровольно, без припадка истерики. Но далеко она не уйдет, а в редколесье диких зверей не водится, тем более Семела пойдет по известному ему пути – там безопасно. Так рассудил Влад. Только в лесу Селька будет спокойна – там она сможет переждать эту ночь.

Они стояли у подножья леса. Проезжая дорога была пуста и бескрайним черным полотном уходила в далекий туман. Высокие сосны качались и скрипели. Владу стало не по себе, он глянул на Семелу – она улыбалась. При первом взгляде можно было бы подумать, что девочка абсолютно счастлива. Но Влад узнавал в ней странное безумие: синие глаза неспокойно бегали и светились во мраке холодного вечера. Он не слышал, но знал – сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Семела слышала грохот и чувствовала бескрайнее могущество дикого леса, неподвластного маленькому и нелепому могуществу человека.

– По той дорожке шагов сорок, и встретишь ручей, – нерешительно проговаривал Влад. По пути он успел несколько разувериться в своей задумке, но Семелу было уже не остановить. – По ручью на север – там найдешь Тишину. Он впадает в их лесную реку, и кругом этой реки гуляют волшебники. Только ты не торопись, иначе собьешься с пути. А лучше вообще где-нибудь в редколесье посиди до утра…

Семела внимательно выслушала, после чего кинулась к нему, заключив в крепкие объятия. Владу становилось все страшнее. Она и вправду будто бы прощалась, обнимала шею, гладила его неровно остриженные волосы. И тихонечко шептала, будто заговаривая на нем магическое заклинание:

– Не буду, не буду торопиться! Обязательно дойду, только бы не домой. Только ты потом тоже приходи, ведь Тишина эта наша, общая. Я тебя подожду где-нибудь там, а ты приходи. А дома скажи, что к ним я не вернусь. Не хочу, чтобы отец меня… убил, как маму убил. Он ведь ее не любит. Он никого не любит. И я их не люблю, я во всем мире только тебя люблю, и только ты мне спасение. Ты мне Тишину подарил, а я тебя там подожду. И да будет так!

– Да, обязательно подожди, – подхватил Влад. – Главное не убегай далеко.

Ему хотелось плакать. Семела ушла, вооруженная сумкой с едой на ночь и спичками. На небе из-за сосновых крон показалась луна. Прохладный свет ночной гостьи привел Влада домой. На соседском дворе было тихо, свет не горел. Заглянуть в окошко он побоялся. Совсем скоро мама вернулась домой.

Ночью Влад почти не спал.

Рано утром он побежал к лесу, позабыв про завтрак. Ему почему-то верилось, что Семела окажется прямо там, где он оставил ее. У самого подножья. Но там никого не было. Влад прошел глубже – никого. Через сорок шагов никакого ручья не оказалось. Все кругом было одинаково – ломаные ветки по всем сторонам пути. Утром лес казался приветливее, но все так же хранил свою нерушимую молчаливость. Не было слышно даже гула. Ни единой души. Только сухие ветки шуршали над головой. В растерянности Влад побежал обратно в деревню – там уже было неспокойно.

Проснувшись утром, родители Семелы обнаружили, что дочь так и не вернулась домой. Они подняли на уши всю деревню. Мать девочки вправду выглядела неважно – все лицо ее было в каких-то ссадинах и синяках, а потемневшие и морщинистые руки скрывались под длинными рукавами засаленного платья, которое она не меняла будто бы двадцать лет. Лицо мужчины, на которого падала обезумевшая от горя женщина, было изуродовано красными пятнами и сильно распухло. Очевидно, ночью в их доме действительно что-то происходило, и после родительских перебранок Семела искренне поверила, что отец прибил ее мать.

Однако сейчас сумасшедшая женщина гуляла по деревне и выла. Узнав о пропаже ребенка, люди все-таки вышли на помощь. В тот день Влад впервые увидел мать Семелы – та и вправду была больна рассудком. Нечто безумное, что сверкало в ее глазах во время поисков дочери, нечто столь же безумное видел вчера ночью Влад в глазах Семелы. Она всегда надежно прятала это безумие за жемчужным светом ласковой доброты, но вчера у нее не хватило сил скрывать себя.

– Адями, юрттэ, юрттэ! – тянула старая женщина. – Дитятко-то вчера сбежало, ой, сбежало. Девонька, девонька маленькая, помогите, народ, кому не жаль, кому не жаль бедных, пропадающих. Помогите дитяточку сыскать, нет ее, нет ее по деревне! Где ты, бабка Аделаида, где теперь твоя сила, милая? Почему оставила нас, Аделаида, на кого силу бросила! Пропащие мы, пропащие! Палэсмурт! Палэсмурт, спаси дочь мою!

Протяжные вопли холодом отдавали в теле Влада.

– Дура, дура ты! Дочь свою профукала, дура! Чтоб тебя земля к себе прибрала, сама виновата, что Селя сбежала! – ругался в ответ сиплый мужской голос.

Когда стало очевидно, что в пределах деревни Семелы нет, селяне засуетились уже не на шутку. К детям, которые первыми выбежали на поиски, присоединялись взрослые. Некоторые побежали в школу узнавать, другие на станцию – звонить в милицию. К полудню вся деревня поднялась искать бедную девочку. Всюду бродили люди, и среди них раздавался нескончаемый вопль сумасшедшей матери.

– Она не приходила к тебе? – строго допрашивала Влада мама.

– Нет, – скупо отвечал он.

Такая суета и шум вокруг. Влад боялся смотреть в глаза людям. Он так и не решился рассказать кому-нибудь о вчерашнем. Было стыдно и страшно. К вечеру поисковая группа из деревенских мальчишек прочесывала лес. Влад был вместе с ними. Всюду сетки ветвей и никакого следа – земля сухая, будто бы на нее не ступал человек. Озорной смех ребят за спиной раздражал Влада – многие вызвались на поиски из одного только азарта. Им было все равно на Семелу. Их просто забавляло то, что в деревне наконец произошло что-то интересное.

Влад вернулся домой к ночи. Все выходные дни он провел в поисках, почти не разговаривал и ненавидел себя за глупый страх признаться во всем произошедшем. Рассказать, что в самом деле только он один виноват в пропаже Семелы.

– Будь сильным, – успокаивала его мать. Она не могла не замечать странную перемену в сыне. – Уж ежли она пошла в лес, там она не пропадет.

– Отчего ты так считаешь?

Женщина улыбнулась:

– Наш лес волшебный. Там души спасаются.

Влад проскрипел зубами:

– Хватит, мама! Мы не дети больше, какие души, какое волшебство? Не хочу слушать! Ничего больше не хочу!

Он закрыл лицо руками и заплакал. Мама тихо наклонилась, подняла упавшую со стола ложку и положила на прежнее место. Быть может, она что-то поняла. Но не имела привычки говорить больше надобного. Вместо это лишь тихо пропела, протирая посуду:

– Возврати, луна, домой

Тех, кто не нашел покой.

Влад не поднимал головы.

«Прости меня, Селька. Я обманул тебя, повел себя, как маленький. Я испугался. Прости меня, Селька, только, пожалуйста, вернись домой».

V

Школу Влад заканчивал со славой главного возмутителя общественности. На каждом уроке он успевал отметиться. Но после выпуска надолго в деревне не задержался – едва выпала возможность сбежать подальше от родного дома, уже порядком возмужавший юноша наскоро попрощался с матерью и уехал в столицу республики. Поступление в техникум было лишь предлогом побега. Черный лес родного края, так хорошо знакомый, но при том никому неизвестный, изо дня в день пробуждал в душе самые неприятные воспоминания. Со дня пропажи Семелы Влад к нему не приближался, опасаясь того, что может обнаружиться в густых дебрях непроходимых ветвей – множество ужасающих картин рисовало детское воображение. Страх оставался с ним до самого дня отъезда из дома.

Однако все прежнее быстро забывалось – сменялись картины за окном электрички, затем старые привычки понемногу уступали место новым, городским, с каждым днем приходили в жизнь новые люди и интересы, и образ Семелы, оставшийся в далеком детстве, необратимо стирался в суете этой новой реальности. Ее лицо Влад помнил туманным пятном с большими круглыми глазами цвета голубого жемчуга. Но никогда не мог он забыть ту ночь и то ее безумие, когда маленькая девочка, стоя у кромки бушующего черного леса, ступила в него, будто бы охваченная магическим экстазом. И как светились тогда ее глаза!

А в городе кипела жизнь – молодость, друзья, техникум и развал прежних порядков кругом. В стране тогда начиналась новая эпоха. Всюду беспорядок и кипение торопливых будней. Несмотря на несносный характер, Влад был умен. После стольких лет в деревне ему хотелось разом познать все прелести городской жизни и в этой опасности забыть страхи прошлой.

– Как, напомни, тебя?

– Влад.

– В пристяж метишь? Ну, зеленый еще. Мужики, возьмём к своим? Откуда ты такой взялся, а, Влад? Еще и патлы, погляди, какие – эту гадость ты обстреги. Город знаешь? Мы с металлурговскими. Там весь блат сидит, кто по нашей части.

– Сколько выручка?

– Не так вопрос располагаешь.

– Сколько в общак кладем?

Среди присутствующих пронесся одобрительный смешок. Бандит растянул на толстом лице одобрительную улыбку:

– Соображаешь. Только выше губу не раскатывай, мы здесь не главные. Хочешь денег, работай с нами. Пока в пехоту пойдешь. Не будешь стучать – сработаемся, – он протянул руку для рукопожатия. – Я – Лукьяныч.

В его улыбке не хватало нескольких зубов, лысину обрамляли остатки рыжих волос. Банда Лукьяныча считалась одной из самых незначительных – старый толстяк только строил из себя авторитет, а на деле совсем не умел руководить и во всем старался добыть только денег в собственный карман да безопаснее устроиться в схеме. Лукьяныч, конечно, много рисовался, но от недостатка шестерок взял к себе даже молодого деревенского пацана.

Влад уверенно ответил на крепкое рукопожатие:

– Сработаемся.

Хороший знакомый из общежития связал его с бандитами. Понятиям Влад научился быстро – в деревне он знал одного престарелого сидельца и, бывало, забегал к нему поболтать из одного только любопытства. Общение с криминалом не вызывало у него страха.

В банде Влад был самый младший – на момент первого знакомства с Лукьянычем ему не было даже восемнадцати лет. Лукьяныч в свою очередь, хоть и выглядел весьма закоренелым стариком, оказался старше новичка всего на семь лет.

Долго в «пехоте» Влад не продержался – вопреки всеобщим ожиданиям, скоро в его руки перешло распоряжение финансами и общаком. Когда-то озорное детское любопытство с годами переросло в изощренную хитрость и осмотрительность, что не раз спасало общее дело от налетов милиции. Прикрываясь своим официальным статусом студента юридического факультета, Влад разыскал выгодные точки «сбыта и обнала» не только на территории прежнего влияния Лукьяныча, но и за ее пределами. Через полгода Лукьяныча знали уже во всех соседних районах. Однако вместе с деньгами и славой в воровском мире приходили конкуренты, желающие устранить растущий авторитет металлурговских.

Дела когда-то незначительной банды пошли в гору. Проблем было много – Влад разрывался между учебой и «бизнесом», и в конце концов совершенно забросил техникум, направив все силы на познание подпольного мира. Он придумал набирать к «своим» совсем мелких пацанов из местных группировок неблагополучных подростков. Банда Лукьяныча часто собиралась в кафе Игерман, где не раз сталкивалась со своими куда более влиятельными недоброжелателями. В новой жизни Влад впервые своими глазами повидал и насилие, и смерть, и абсолютную нечеловеческую жестокость.

Своей рукой он нарисовал на карте города точки основных ударов. Несколько раз оказался замешан в поджоге милицейских квартир. Совсем недавно вышедши из шестерок, уже через полгода сопровождал Лукьяныча на сходке авторитетов. Там его впервые увидели и запомнили важные лица криминальной власти. Влад выделялся среди бывалых бандитов – конечно, он любил похвастаться, одевался соответствующе, но весь наигранный фарс нелепо висел на высоком и тонком пареньке, особенно в сравнении с упитанным и низкорослым Лукьянычем.

Через год они готовились взять в свои руки центр города. Несколько раз соседствующие бандиты пытались переманить Влада к себе, другие принимали попытки «загасить» неугодный кадр. Конечно, уже порядком известный в узких кругах Лукьяныч не решался вслух признаться, что за всеми его делами стоит молодой студент ПТУ.

– По красоте работаешь, – сказал он однажды Владу, когда рэкетиры вышли на точку, оставив их наедине в старой «пятерке» с заглушенным мотором.

Кругом было тихо, и скрипели только узкие сиденья автомобиля. За окном хлопьями валил первый снег. Влад был задумчив. В ногах у него лежала приличная сумма денег, но все ему казалось мало. Влад работал без отдыха.

– Бежишь только все время куда-то, – Лукьяныч продолжал вдохновленно вещать свои мудрости. – Будто всегда у тебя кто-то на хвосте. Куда бежать? Менты-то с неба не падают.

– А зачем останавливаться? Скоро Центр под нами будет ходить.

– Борзый, – заскрежетал хриплый прокуренный смех. – Далеко пойдешь, если не загасят молодым.

Лукьяныч сидел на переднем сидении, всматриваясь в лобовое стекло, медленно покрывающееся густым слоем снега.

Что-то лязгнуло. И вот уже холодная рука протиснулась с заднего сиденья и металлической хваткой вцепилась в толстую шею. Лукьяныч успел только опомниться, когда совсем не дружелюбный голос прошипел на ухо: