Тишина

Незнакомые люди, дым, шум – Родион безучастно наблюдал за окружающими – дым, шум, люди, огонь. Спустя минуту после его первой осознанной мысли дрожь начала усиливаться и разливаться неконтролируемым напором, а в голове лишь: шум, дым, огонь… голоса, песни, тишина.

В один миг осознанность начала выходить из-под контроля, нить мысли закручивалась, передергивалась и рвалась. Родион медленно поднялся и тут же весь затрясся – он впервые не понимал совсем, что происходит, в голове все мешалось: музыка, огонь, темнота, цветы.

«Цветы? – метнулась мысль. – Какие цветы? – и тут же его голос ответил. – Красные. Венки для духов. Это ты помнишь?»

Родиону стало жутко.

– Не помню, – он не заметил, как проговорил это шепотом вслух, словно боясь спугнуть призрачного собеседника.

Родион метнулся в комнату. Все танцевали, резкий звук музыки вдруг усилился в сотни раз и загремел в голове, в нос ударил запах спирта. Все органы чувств, казалось, отчего-то вдруг начали выполнять свою работу в сотню раз усерднее, яркие цвета – розовый, желтый, красный – мешались, били в глаза. Цвета душили, словно сцепили его, слились с мурашками по коже, подходили к горлу и душили с новой силой.

Нечто странное. Родион с трудом мог дать определение происходящему. Лица и голоса невозможно было разобрать, они сливались в единое, пели что-то неразборчивое, что-то жуткое и казались призраками, которые пляшут вокруг огня. Они танцуют с огнем и не знают этого огня, им неясно, что в любое мгновение огонь может соскочить и опалить все вокруг – их тела и лица, их смех и песни – они сливались с тьмой и вновь становились явными. Сотни игл одновременно били по всему телу, как сотни людей одновременно прыгали по этому хлипкому скрипучему полу – и все вокруг стало столь медленным и одновременно быстрым, что начало казаться Родиону нереальным, потому что не может быть что-нибудь в мире столь медленным и одновременно быстрым.

Даже очевидная теперь мысль – в табаке что-то было – не могла толком увязаться в его голове или выстроиться в складное соображение. Вместо этого она судорожно билась по стенкам сознания, вызывая еще большую тревожность, которая все нарастала и нарастала, как дикий зверь после десятка лет заточения. Жар охватил шею и руки, волосы на затылке слипались, а в глазах отражались неистовые огоньки светодиодов, безумным ритмом кружащие вокруг.

– Братан, где туалет? – Родион поймал за локоть проходящего мимо парня.

– Там, там, – не переставая прыгать в такт музыке, он указал куда-то сквозь толпу и снисходительно похлопал Родиона по спине.

Родион метнулся в указанном направлении. Незнакомые лица встречались с его взглядом и исчезали вновь. Черные тени мелькали на пути, в центре толпы пробраться было еще труднее, чем на периферии. Родион стал оглядываться вокруг.

Вдруг маленькая рыжая девушка выскочила откуда-то из гущи рук, толкнула Родиона, заглянула ему в глаза и улыбнулась. Он ответил ей безумным взглядом и отскочил, едва ли не вскрикнув от ужаса – Ева.

Дрожь в пальцах было невозможно унять. Она взглянула на него с милой, искренней и свойственной ей кротостью, без труда читаемой в озере больших глаз. Однако за одно мгновение кротость сменилась презрением. Взгляд ее приобрел настолько неестественный окрас, что это, казалось, была уже не Ева, а кто-то совсем другой, какой-то безумный бес. Родион зажмурил глаза и открыл вновь. Девушка уже давно пронеслась мимо него, он оглянулся – неподалеку в большой компании действительно танцевала невысокая рыжая девушка, однако лицо ее было совсем непохоже на лицо Евы.

«Откуда я вообще знаю, как выглядела Ева? – в голове роились несвязные вопросы. – Откуда она здесь? Я помню – Ева – она всегда была с нами, Ева, Ева!» – он припомнил это имя, и уже не мог отпустить его, без умолку проговаривал про себя и боялся забыть вновь.

До заветной двери оставалось совсем немного – одно лицо в толпе вновь показалось знакомым. Щуплый белокурый юноша почудился Арием. Он едва не сбил Родиона с ног, пытался извиниться, что-то бормотал, однако Родион взглянул ему в лицо и быстро пролетел вперед, сознавая, что начинается бред. У самой двери туалета стояла черноволосая девушка с ярким темным макияжем и громко о чем-то смеялась. Родион трясущимися руками пытался закрыть уши – ему вдруг слышался смех Агнии, который звонко льется и блестит сквозь резкую музыку. Он побоялся даже взглянуть на незнакомку. Ноги подкашивались, а глаза смыкались – хотелось спать.

Родион быстро захлопнул за собой дверь, щелкнул щеколдой и подлетел к раковине. В лицо ударили капли ледяной воды – он судорожно умывался. Все вокруг металось, сжималось и плыло, и Родион не мог оторвать руки от холодной воды, все ждал, когда наконец закончится это безумие в голове. И казалось, что круговорот неостановим, что это будет продолжаться бесконечно, пока он сам не сойдет с ума.

Кто-то стучал в дверь. Родион поднял голову и взглянул в зеркало: плитка позади расплывалась и скручивалась. Промокшие волосы липли к лицу, глаза ошарашенно метались, а нижняя губа разрезалась прокусанной в бреду кровоточащей раной. Тошнота подкрадывалась к горлу. Родион глядел в собственные глаза, пытаясь отыскать в них след сознания, однако ничего, кроме страха, не находил в себе. Глядел в зеркало и видел, как мутнеет взгляд, как начинает расплываться не только плитка на стене, но и его собственное лицо – оно искривлялось, линии щек меняли свои изгибы, выпрямлялись, кольца волос стекали вниз по плечам, губы расплывались в тонкой улыбке, а по углам их появлялись круглые ямочки, которых у Родиона никогда в жизни не было. Это было не его лицо. Совсем не его лицо.

Человек в отражении глядел на него – это был ребенок с ужасно знакомым лицом, до крайности похожим на Родиона, но все же другим. Улыбка его кривилась, а густые темные брови вскакивали над глазами в осуждающем, мерзком выражении:

– Нас обмани. Нас обмани. Ты обманул! Ты оставил, а я – за место его. Я не боюсь. Не боюсь. А ты?

Голос, звучавший в ушах Родиона, казался ему совсем не похожим на голос ребенка.

– Федор?

Родион хотел коснуться отражения, но запястье его кольнуло, а из груди вырвался надорванный кашель. Смех перетекал в кашель. Кто смеется – он или отражение? Кто задыхается? Совсем непонятно.

Отражение тоже заливалось неистовым кашлем. Родион пытался смотреть в зеркало и видел, как знакомое и родное лицо задыхается вместе с ним, глядит на него его же глазами, бьется в удушающей агонии. И эта улыбка в зеркале не была такой родной и теплой, как в воспоминаниях – она была мерзкой, словно что-то склизкое и неестественное пробивалось сквозь нее. Федор улыбался, лохматые волосы накрывали его глаза, освобождаясь от тесноты движений Родиона, отражение коснулось своего рта – на пальцах остались черные капли. Он продолжал задыхаться в кашле. Через несколько секунд все руки Федора покрылись черной смолой, а улыбка сошла с лица. Губы шевелились – он хотел что-то сказать, однако все новые и новые порывы кашля обрывали его.

Обе руки Родиона онемели от запястий до самых кончиков пальцев, кожа под ногтями горела. Боль рождалась вслед за страхом и ужасом, Родион боялся смотреть на свои ладони. Он не кричал, но начал судорожно умывать лицо холодной водой, после чего просто ждал, не поднимая глаз, когда прекратится дрожь. По вискам стекали ледяные капли, он слышал, как они громко разбиваются о кафель, и каждый удар воды о пол, каждый оглушающий звук становился мелким шагом к возвращению в реальность. Родион пытался вслушиваться в музыку, и капли воды возвращались на положенное им место в системе звуков – утихали, угасали на фоне оживленных разговоров за дверью и музыки из колонок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Инвожо – июль.

2

Южтолэзь – март.

3

Чебер (удм.) – красивый.

4

Усто (удм.) – хорошо.

5

Листопад – сентябрь.