Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение

– Есть два пути: идти в Киш за помощью к царю – обещавшему защиту, к собратьям – обещавшим приют; либо бродяжничать, добывая хлеб разбоем и наймом в войнах! Что ждет вас в Кише?! Слово государя как ветер – сказано, улетело; как лед – крепко, пока не припекло! Ну, а люди, переменчивы как и погода. Может у кого-то там, есть родные или близкие, что радостно встретят и поделятся кровом. Тому радость. А если – нет? Вас ждет незавидная судьба закупов, продающих себя и свою семью, как скотину. Многие из вас уже познали нелегкую судьбу, когда худые годы недорода, сняли свою черную жатву. Многие семьи недосчитались своих кормильцев, когда зажиревшие соседи, вопреки обычаям предков, не делились припрятанным, но сами еще больше жирели, давая в рост. Многим тогда, за пригоршню зерен, пришлось отдать в безвозмездный найм своих детей. Я знаю, что перейдя под власть Киша, вы надеялись, что хоть там еще чтят старые обычаи. Но вы обманулись, там – то же что и здесь. И самое лучшее, что вас ожидает, это гнуть спину на какого-нибудь богатого хозяина. Это я говорю вам как кишец. Ведь я и сам, как и мои воины, был когда-то таким же как вы – простым работягой, но голод и нужда, заставили меня взяться за копье воина. Кто хочет этого, идите. Оставаться опасно, да и негде. Но и идти в Киш бессмысленно. Тамошние богачи и чиновники, столь же вороваты и скупы, а простые люди от этого неприветливы и злобны! Потому и не найти вам там желаемого приюта!

– Верно! В Кише нам делать нечего, идем в Лагаш! Говорят там справедливый лугаль! – Крикнул кто-то.

"Праавильно!", "Он, верно, говорит!", "В Лагаааш!!!" – Послышались со всех сторон крики поддержки.

Но десятник, не проявляя общего воодушевления, выжидал, давая понять, что хочет говорить. Дождавшись пока толпа стихнет, десятник начал:

– Лагаш это конечно хорошо. Но как вы туда попадете?! Как пройдете сквозь земли тех, кто хотел вас только что поработить и уничтожить?!

– Можно на плотах по Идигне. – Предположил кто-то осторожно.

– По Идигне?! Хорошо, можно и по Идигне! Но и до Идигны путь не близок!

– Зато по землям Киша!

– А вы думаете, что у кишцев не возникнут вопросы, отчего по их земле ходят толпы бродяг?! Вооруженных бродяг!

По рядам прошелся недовольный гул.

– Ладно. Допустим, вы дошли до Идигны. Допустим, вы связали плоты. Но до переправы, вас не допустят державные заставы! И тогда ни я, никто либо из моих людей, не беремся ручаться за ваши жизни! А вы уверены, что все эти россказни о справедливом лугале, не байки балаболов?! А может, вы придете туда, а там, то же, что здесь! …

По взволнованным лицам, поняв, что смысл его слов достиг сознания людей, он продолжил:

– Может хватит?! Может хватит, надеяться на справедливого лугаля?! Может, пора самим решать свою судьбу?! …

Оглядев толпу, десятник понял: они только и ждут, чего-то от него, надеясь, что уж он-то знает, что делать. Но, он лишь тяжело вздохнул, от мысли, что невольно толкает людей на путь полный опасностей.

4. Возвращение.

Сойдя на берег, скитальцы разъехавшись с лагашцами, отправившимся к Кишу, снова покатили на своем возке, по дороге к Нибиру, спеша поскорее вернуться к своим землякам, которые должно быть потеряли своих любимцев, чтобы скорей порадовать их новыми шутками, почерпнутыми на чужбине, и поделиться впечатлениями об увиденном. Аш тоже спешил, обеспокоенный тем, что учитель не нагнал их как обещал, и никакие уговоры и увещевания – дождаться вестей, не смогли остановить его порыва. И бессильно вздохнув, Пузур был вынужден согласиться с решением юноши, вняв заверениям, что под тряпьем, в запыленном бродяге не признают беглого послушника.

– Стоой! – Окрик, заставившийся встрепенуться даже ослов, показал, что их опасения были не напрасны. Исполняя волю кишского стражника, Пузур из-за всех сил потянул вожжи на себя, останавливая перепуганных ослов, да, и здоровенный страж, ухватившись за узду, не дал им сдвинуться с места.

Главный из стражей, подойдя к повозке, отчеканил, то, что должно быть, повторял не раз:

– Именем единого бога и великого единожержца!

Узнав в стражнике, старого знакомого, Пузур попытался успокоить чересчур прилежное рвение вояки, дружеским приветствием:

– Приветствую, благородный сагду!

– И ты будь здоров. – Буркнул в ответ стражник, тоже узнавший возницу и его седоков.

– Что за переполох? Раньше мы спокойно проезжали. – Обеспокоенно сетовал Пузур, когда стражи начали заглядывать в повозку.

– Всем прибывающим во владения великого единодержца, следует внести пошлину за въезд.

– Что за новость? Мы о таком и слыхом не слыхали. – Доставая из мошны серебряник, ворчал скоморох.

– За каждого.

– За каждого???!! Да это грабеж! – Возмутился Пузур, но все-же отсыпал еще четыре ги, опасаясь худшего.

Меж тем, стражники заглядывали в возок, чтоб убедиться, что у приезжих нет на уме ничего враждебного, а заодно посчитать седоков. Старший стражник, немного знакомый с общинкой Пузура, поздоровался с ними, и уже хотел отойти, но задержал взгляд на молодом эштароте. Растерянному гальнару, оставалось только перепугано ожидать печального исхода. Но стражник, вглядевшись подслеповатыми глазами, повел себя странно.

– Ааа, это ты ум-ма… – потянул он, качая головой, – а я не признал сначала… Здравствуй.

Получив в ответ кивок, начальник стражи, начал вспоминать, про припарки и зелья, что подняли его на ноги, но вовремя нашедшийся Пузур, поспешно, пока стражник не догадался, попросил его, зря не беспокоить знахарку, сославшись на усталость с дороги.

– Понимаю.

– Скажи лучше, с чего такой переполох, что и прибывших обирают?

– Скажи спасибо, что вы кишцы, и я об том ведаю. С чужеземцев и плата выше. А если б, вы были унукцами скажем, то лучше б вам здесь совсем не появляться.

– А, что так?

– Разве вы не слышали, что вероломные помыслы Лугальзагесси, привели наши города к войне?!

– Ну, слышали… краем уха.

Стражник недовольно напыжился, но ничего не сказал, лишь попытав, куда ездоки намерены отправиться дальше.

– Как куда? В Нибиру. После долгой дороги, принести дары и отдать свои почести всемилостивейшему Энлилю, покровительствующему нашему благословленному лугалю Ур-Забабе, да длятся вечно его годы. – Удивившись вопросу, ответил гальнар.

– Сворачивайте свой возок. Туда хода нет.

Не ожидавший такого оборота, скоморох вскинул бровями:

– Что значит – сворачивайте?

– Ну да, вы ж наверно, не слышали. – В голосе стража слышалась обида.

– О чем, не слышали?! Что случилось?! – Слова земляка, заставили учащенно забиться сердце Пузура.

Стражник ответил не сразу, но пережидая, посверлил глазами, будто испытывая взглядом, потом выронил, тяжело как свинец:

– Нибиру пал.

– Каак…?! – В ужасе, то ли прошептал, то ли вскрикнул Пузур.

***

Засидевшись за раскладом, и поглощенный подготовкой очередной мести, Азуф не заметил как наступило утро и пришла пора встречать новый день. А он еще и не ложился. Случалось и раньше, что он забывал о сне, но тому были куда более приятные причины. Не одна ветреница, одаривала его сладострастной улыбкой, восхищенная неутомимостью киурийского льва, блаженно вспоминая бурные ночи; не одна порочница исстеклась желанием, грезя о его крепких объятиях. Азуф горько усмехнулся. Узнав о судьбе Нибиру и об участи ее лучших жителей, которым он поклялся в безопасности, он совершенно потерял покой: в нем зашевелилось, чувство похожее на совесть. Да и ночи в последние дни, перестали радовать успехами с прелестницами. В другое время, он бы обратился с этим недугом к старому средству, но оно иссякло, а тот единственный человек, который его когда-то для него готовил, и мог бы помочь и теперь, преданный им, лежит где-то под стенами разрушенного города. Впрочем, вряд ли оно бы сейчас помогло; настолько он был подавлен.

Он изменился и внешне, осунувшись и потеряв былую подтянутость. Хотя никто и не мог сказать, что он утратил хватку и уверенность в себе. Напротив, в последнее время в нем прибавилось и напора и боевитости, и не многие решались перечить ему. Ужом обвив подножие престола, он строго следил за тем, чтобы никто не поднес лугалю что-то неугодное его умыслам, будь то хоть сам великий лагар. Лишь удостоверившись в том, что у просителя нет худого для него, он не препятствовал их встрече. Казалось, под неусыпным взором он держал все, что творилось в рассыпающихся его старанием землях Единодержия, и без его ведома, не проскочила бы и мышь. Но увы, советник Киша не мог влиять на государя настолько, чтобы совершенно управлять его мыслями. Ур-Забаба был слишком подозрителен для этого, и казнил всякого, кто по его мнению пытался это делать. Потому, личный чашеносец великого лугаля был предельно осторожен, поворачивая все так, чтоб и сам единодержец не догадывался, что идет чьим-то проторенным руслом. Азуф понимал, что это путь к разрушению, но он знал также, что только так он может ухватить удачу, ибо только путем разрушения и того, что когда-то создавал сам, государь шел не опасаясь измены.

Отовсюду, на ногах легкокрылых гонцов и их резвых кунгалов, запряженных в многобежные колесницы, к нему стекались вести о том, что творится в обитаемых землях и за его пределами. И первым из всех в Кише, узнав о падении Нибиру, он был потрясен до глубины. Лично готовивший заговор, и склонявший его лучших людей к измене, через них влияя и на мнение горожан, он был уверен, что Лугальзагесси, обязанный ему всем, послушает его и пощадит город и его жителей. И потому, он был подавлен теперь и разбит в сердце; столь неожиданным для него было это известие. Ему было жаль горожан, ему было жаль города, ему было жаль поверженные святыни и разоренные храмы; но больше, его одолевало чувство стыда, негодования и бессильной злобы, от того, что им воспользовались и бросили как ненужную ветошь. И кто?! – Его ставленник, которого он подобрал где-то в глуши болот, какого-то захолустного городка. Ну, ничего. Как он его поднял, так он его и уронит. Союз городов Юга не прочен, и держится волей градоправителей, объединившихся против единого врага не без его помощи, и может легко рухнуть, как обрушается снег в горах от нечаянного шума. У него еще есть и сила и влияние, он может способствовать этому, а замену лугалю он легко найдет среди энси соседних городов. Нашел же он этого ведьменыша, когда старый энси Унука отказался подчиниться его воле и восстать против власти Киша. И если Загеса рассчитывает на своего великого соседа, то напрасно. Ним сейчас даже не в состоянии, самостоятельно вытащить заносу из своей задницы, в виде захиревшего Лагаша, что уж говорить о далеком и сильном государстве Киша. Нибирийцы, только и вступили в заговор, оттого, что заручились его поддержкой, а другого, такого же влиятельного мужа, в Каламе, ныне разделенном благодаря его стараниям, им не найти....

– Господин. – Еле слышно, чтоб не нарушать спокойствия, обратился к нему вошедший слуга, учтиво склонившись в поклоне. – Прибыл торговец из Нима.

– Нима? Ну-ка давай, зови его. – Оживился Азуф, ожидая увидеть нимийца.

Но вместо черного соглядатая, в проем просунулась, смущенная рожа тайного посланника Лугальзагесси.

– Ааа, это ты! … Ну что?! Твой государь, все же решился прислать гонца, чтобы сообщить о подлой измене?! И что же ты? Не боишься, стать ради него, жертвой на заклание??? – Встретил он тайного посланника, не успевшего, приветствовать его как подобает.

Посланник, в ответ лишь скорбно склонил голову:

– Досточтимому господину, уже донесли печальную весть о разграблении города?

– Ха-ха-ха, твой вероломный господин, прислал тебя, чтоб ты посмотрел и рассказал ему, о том, как меня добивает эта весть; а он бы посмеялся? Не выйдет. Он решил, что он теперь власть, и я не смогу ничего ему сделать. Однако он забывает, что то, что легко дается, так же легко уходит. И в моих силах еще, раздавить даже такого вонючего клопа....

– Оо, господина верно неправильно известили. – Заспешил опровергнуть страшные подозрения царедворца, напуганный посланник. – Мой государь не причастен к разграблению города, то, все самовольства черни, повинностью приданных городами в его ополчение. Их зачинщики уже выявлены и казнены, остальные тоже примерно наказаны. Но увы, главный зачинщик и разбойник всего этого, ушел из города со своим сбродом, еще до того как подоспело наше войско.

– Уфф… Ловко… И кто ж, такой смелый? – Без злобы, скорее с восхищением произнес Азуф, после непродолжительного молчания, осознавая слова посланника.

– То, не из наших. Дикий пустынник, грабящий торговые возы и деревни. Лушар великого лугаля, неосмотрительно нанял его для своего похода, за что и поплатился жестокой и позорной смертью.

– Расскажи о нем. Мне надо все знать о человеке, который посмел пойти против самого Лугальзагесси, и может порушить все наши замыслы.

– Досточтимый господин Азуф, может о том не беспокоится. Ненависть Аш-Шу к вашему повелителю столь велика, что он ради нее, пошел на союз с нами, несмотря на взаимную неприязнь. Да и ваш правитель, точит на него зуб, за то, что он вытворял в его… в ваших землях.

– Ты сказал, его зовут Аш?

– Да, господин. Аш-Шу.

– Хм. – Азуф в раздумье прикусил губу, услышав, что-то знакомое. – Ладно, ступай. На гостином дворе, тебя хорошо приветят. Я распоряжусь.

На мгновенье у чашника екнуло в сердце, но опытный царедворец умел скрывать чувства и управлять собой. Пока посланник раскланивался в благодарностях, он уже сумел собраться с мыслями.

– Погоди. Он молод? Этот твой разбойник. – Спросил он, пока лжеторговец не успел уйти.

– Нет, господин. Он еще не стар, но серебро уже коснулось его бороды.

– Хорошо, ступай.

Вздохнув с облегчением, изможденный вершитель судеб был счастлив, оттого что, наконец, может спокойно отдохнуть, и окунулся в глубины сна.

– Господин… Господин. – Доносился откуда-то издали, робкий, но навязчивый голос.

Разодрав глаза, Азуф увидел над собой, чье-то лицо. Окончательно отойдя ото сна, он с неудовольствием признал в нем своего домоправителя.

– Ну, что еще? – Недовольно буркнул чашник, прикинув про себя, что не проспал и часа.

– Приходил посыльный. Государь срочно созывает совет.

***

Несмотря на то, что власть не желала распространяться о том, что случилось с Нибиру, весь Киш уже гудел о том, что случилось со священным пристанищем верховного бога. Слухи до людей доходили быстрее царских указов. Каждый день, с юга прибывали все новые толпы беженцев, из окрестностей близких к Нибиру, и рассказывали ужасы про жестокость южан к жителям покоренного города. Лишь поняв бессмысленность и безнадежность закрывать всем рты, власть перестала это делать, найдя в слухах для себя выгоду. И напротив, раздувая из них еще больше страхов, чтобы держать людей в еще большем повиновении. Беженцев же, недолго думая отправили возводить великий дом земли и неба, строящийся во славу великого Ана и сына его Энлиля.

Элилу, как и все нибирийцы пребывающие в Кише, была встревожена доходившими вестями с родины. Поглаживая округлившийся живот, градоначальша несчастного города, только намеревавшаяся вместе с мужем, влиться в вельможные пределы средоточия мира, с тревогой думала о том, что теперь, когда ее города больше нет в подданстве Киша, путь в свет для нее будет заказан. Вспомнив, в связи с случившимся, и о родителях оставленных в Нибиру, она впервые, по-настоящему обеспокоилась о родных людях, наделивших ее, кроме обеспеченности и благородством крови, еще и взбалмошным и самовлюбленным нравом. К счастью для нее и нарождавшейся в ней жизни, они были столь же увертливы, как и их дочь, и были одними из первых в рядах беженцев, успев предупредить о своем скором прибытии, еще до того как стало известно о постигшей город беде, и ненужное волнение, не успело коснуться беременности. К прочему, в отличие от других, они успели прихватить кое-что из своих сокровищниц, для сытой и безбедной жизни в столице, что также, не могло не порадовать их дитя.

Устав сидеть взаперти в гостевом доме, но в то же время, опасаясь еще выходить в свет, чтобы избежать косых взглядов столичной знати, как на жену градоначальника, не удержавшего священный Нибиру, Элилу захотела прогуляться по местному торгу и приказала прислуге собирать себя. Выехав в город на носилках, несомых сильными рабами, она с проворством шаловливой девчонки, ловко соскочила с них, как только они оказались у торговых рядов. С чувством женщины совершившей гражданский подвиг, она напирала в толпу, гордо выпячивая пузо, и люди с удивлением расступались перед странной иногородкой. Служанка сопровождавшая ее, суетливо семенила за ней, неся корзину для возможных покупок, стараясь не отставать и прислушиваясь к каждому пожеланию хозяйки. А большие, сильные рабы, угодливым оскалом, давали понять, что обижать госпожу не безопасно.

Устав бродить по торгу, и не замечая на себе восхищенных и благоговейных взоров, так как это было дома, но с обидой заметив, что всего лишь привлекает вожделенные взгляды ненасытных до женщин торговцев, она с обидой поняла, что не добьется здесь того внимания, которое обращала на себя в Нибиру. Насупившись и прикрыв выпирающее достояние, Элилу больше не гордилась своим положением, во всем виня уродующую беременность. Прикрикнув на запуганных рабов, она возлегла на подушки и велела возвращаться.

Мокрая от слез, юная гашан терзалась мыслью, что вот теперь, – беременная, она больше никогда не привлечет достойных мужей, а женщины, не будут больше глядеть ей вслед с восхищением и завистью. Быв в своем городе царицей, она перестала ей быть, как только вступила на столичную землю Киша, где из таких как она "цариц", состоял весь двор, злых и завидующих друг другу дур. Теперь же, после падения Нибиру, ее положение в круге своенравной единодержицы, и вовсе оказалось в подвешенном состоянии. Узнав о судьбе ее города, все эти разукрашенные курицы, выражали ей свое сочувствие, но она то знала, что за этой личиной соболезнования, скрываются злорадные ухмылки высокомерных гашан. А еще, эта нежданная беременность. Она даже не знала, от кого понесла этого ребенка, от мужа; или от одного из своих воздыхателей из охраны, заменявших ей ее пятника. С ненавистью взглянув на бездушный торг, обиженная женщина задернула занавеску.

***

Государь метал искры по рядам, переводя грозный взгляд с одного на другого: с вельможи на вельможу, с военачальника на военачальника. Не зная кого винить: чиновников недосмотревших за "вероломными" нибирийцами, или воевод ответственных за охрану рубежей. Энси поверженного города Мес-Э, более всех склонный ожидать наказания, сидел бледный от страха. Меж тем, перепуганные сановники, старались обвинять друг друга, чтобы только отвести от себя гнев государя. Друг ополчался на друга, брат вставал против брата, а старые соседи, схватившись за грудки, готовы были убить друг друга. Азуф внимательно следя за тем, чтобы никто из присутствовавших на совете, как-то связанных с заговором или возможных его свидетелей, не успел раскрыть подозрительных мыслей, боялся как бы в порыве отчаяния, градоначальник не выложил все, губя вместе с заговорщиками и его. И потому, дождавшись пока единодержец остынет, осмелился попросить слова.

Он говорил о том, что пока они тут ссорятся и возлагают поклепы друг на друга, их враг собравшись с силами где-то там у себя в логове, готовит новое нападение. Что они окружены врагами, такие как Пурусха, захватившая вольный Йаримут, и конечно Ним, черным чародейством отвернувший от кишцев братьев. И сейчас как никогда, они должны действовать сообща, чтобы противостоять этому заговору. Его тут же, обрадованно поддержали самые смекалистые сановники, сразу же предположившие, что всему виной богохульники и сторонники старого почитания богов, а также всякие уличные шуты, распространяющие непотребные песни о власти, и просто люди ропщущие на поборы. И многоголосые выкрики, видя как благосклонно это принимает повелитель, подхватили обвинения, вылившись в поток одобрений запретов вся и всего. Тут же, кто-то внес предложение, выбить закон ужесточающий наказание: за кощунство, пестрое одеяние и пренебрежение новым уставам; а также за недостаточно громкое величание повелителя. Еще кто-то придумал, внимательней следить за иноземными торговцами, и хватать всех подозрительных личностей, стучащихся к ним. Под одобрительный гул, и это предложение было встречено с воодушевлением. Казалось, Азуфа это должно было расстроить, но его это не смутило. Он был рад, что наконец-то избавится от излишней опеки нимийца, привязавшейся к нему случайным единомыслием с врагом, и теперь грозившей перерасти в зависимость от Нима. Вздохнув с облегчением, он осознал, что желая просто отвести опасность разоблачения, где-то внутри добивался именно этого.

Приняв еще ряд бессмысленных, но очень важных для своей мнимой значимости законов, страшно довольные собой, заседающие разошлись по домам.

***

– Я говорилл…! Я говорилл…! – Всхлипывая, шипел чуть не плача, трясясь от страха, градоначальник поверженного города. – Но ты мне обещалл.... Ты обманул меня.... Ты обещал.... Ты говорил, что город не пострадает. Что прежде, чем все случится, я уже буду недосягаем. И где все этоо?! Мой город разрушен, государь в гневе; а я все еще энси того чего уже нет, и все еще на земле единодержца. Нет. Я под самым его носом, и под надзором галла и его соглядатаев.

Поймав и отведя чашника в угол, подальше от любопытных глаз, Мес-Э хватался за него, как утопающий за соломинку. Выступавшие на лысом темени испарины, стекая по лбу заливали лицо, раскрасневшееся от душевных страданий. Отстраняясь от липких рук, Азуф встряхнул, удержав сползающего сановника, чтоб успокоить.

– Досточтимому Мес-Э, следовало бы вести себя подобающе, дабы никто не догадался, что он изменник, виновный в потере священного города.

– Изменник?! – Зашипел от негодования сановник. – Да ты же сам говорил, что это не предательство!

– Значит, ты меня плохо слушал. Я говорил про себя: это я – не изменник.

– Как…? Как?! Мы вместе это делали, значит и я не изменник!

– Ты плохо усвоил урок. Я разливал, и делал это опрятно; вы же, подавали, да так неуклюже, что и питье расплескали и сами забрызгались. Теперь отмывайтесь как хотите.

– Гляди же, я не буду молчать если меня начнут выпытывать. – Угрожающе пообещал, наместник без места. – Все расскажу, про то, кто меня этому надоумил.

– И готов, достойно встретить долгую и мучительную смерть? Жаль, что смерть такого честного человека будет напрасной. Я говорил: разливаю здесь я. Тебе не поверят и со мной ничего не сделают. Все решат, что ты несешь поклеп, чтоб только спасти свою шкуру, или нарочно очерняешь верного слугу единодержца, чтобы и после смерти навредить Великому Единодержию. Самое страшное, что меня ждет, это управлять каким-нибудь захудалым городишкой наших необъятных земель.

После услышанного, Мес-Э совсем пал духом. С напускным сочувствием оглядев притихшего наместника, Азуф разжал ладони, и отпустив полы его нарочито-пышного плаща, успокоил перепуганного энси:

– Что, страшно? … Храбрый гир, так трясется за свою жизнь. А вот зря. Ему же, ведь тоже ничего не угрожает. Доблестный урса, со страху должно быть и не слышал, как все на Совете, дружно назначили виноватыми недовольных: тех, что еще баламутят народ на площадях. Так что, все вельможи и лучшие люди вне подозрения, и твое наказание не будет слишком строгим. Я же, замолвлю за тебя словечко перед государем, и тебя не отправят в глушь, но в самую гущу битвы на передовую. Ты еще помнишь, как держать меч и копье?

– Хочешь от меня избавиться, как от свидетеля твоего заговора? – Выразил свою догадку, помрачневший энси.

– Как же ты несправедлив ко мне, досточтимый энси. Мне это обидно. Разве по твоему мнению, я столь простодушен, что не найду для этого более изощренный способ? Нет. Я отправлю тебя на передовую, потому, что это близко от владений Загесси, и ты в любое время, можешь не только переметнуться в его войско, где мало кто знает о нас, но и перейти границу его владений. И в конце концов, встретишься с ним лично.

– Как?! Как я встречусь с ним?! Или ты предлагаешь, мне бежать туда как последнему вору?! Я не смогу унести с собой богатства, да и с мошной на войне не потаскаешься. А как я получу обещанную тобой награду?! Первый же разъезд, ограбит и отправит меня куда подальше, а то и…! – Градоначальник запнулся, боясь произнести страшное слово.

– О том не бойся. У меня везде свои люди. Они помогут тебе, и отведут куда положено. А чтоб тебе не пришлось доказывать кто ты, я дам тебе оттиск своей печатки. С ней тебе всегда помогут.

– А как же Элилу? – Спросил Мес-Э, придя в себя после перерыва нескрываемой радости, внезапно вспомнив о любимой жене.