Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение

– Именем государя! – Одышливый окрик, от неожиданности показался раскатом грома.

Обернувшись, скоморохи увидели с десяток людей, толпившихся наизготовку с копьями. Возглавлял странное воинство, тучный предводитель с перекормленным лицом и жировым складом у подбородка.

– Я так и думал – пропустил сквозь зубы Пузур, заметив за широкими спинами стражей недавнего проводника. – Воры.

– Как смеешь ты – бродяжий шут, называть ворами кишских градских – верных сторожей Киша! – Грозно отдуваясь, пропыхтел тучный десятник, расслышав шепот гальнара.

Обрадованный тому, что перед ним не лихие люди, но вместе с тем перепуганный оскорблением стражников, Пузур бросился извиняться перед градским начальником.

– Думаешь так легко отделаться, за нанесение обид служилому люду? – Несколько смягчившись, ответил тучный страж на извинения и объяснения скомороха. – За это налагается великая вира.

– Да, конечно. – Пузур с неохотой полез пальцами в мешочек.

– Что?! Подкупить меня вздумал?!

– Прости, я думал надо заплатить. У меня в мыслях не было такого, чтобы подкупать…

– Великая вира, потому и великая, что не твои жалкие откупные. Давай сюда все. Распоряжение государя, с особым тщанием проверять всех прибывающих, вызывающих подозрение. Что-то мне подсказывает, что вы неспроста здесь. Ну, что стоишь? Мошну давай! – Подчиняясь негласному приказу старшего, стражники выхватили из рук опешившего скомороха мешочек.

Отсыпав большую кучку, тучный страж снова важно пропыхтел:

– Ладно, я добрый сегодня. Возьму еще в счет платы за место и все. За право скоморошить платить надо. Чай не слыхал?

– Мы уже платили, когда въезжали в город! Как можно дважды обирать?! Это грабеж! Помогите люди добрые!! Чего вы стоиите…?! Страажа!!! – Плача, закричала не стерпевшая произвола Эги.

– Ты чего тетка разоралась?! Не видишь, что стража здесь?!

Пузур опасаясь худшего, остановил свою жену и удержал Аша от невольного разоблачения. Меж тем, старшина стражей, сердито насупив брови пробурчал:

– Хотели ведь по-хорошему. За выходку этой тетки, забираю все.

– Но как же…? Чем мы будем расплачиваться?

– Что ноешь? Благодари Энлиля, что этим кончилось. Платежные камни и зерно мы вам оставили. Ими и расплачивайтесь, как другие. Чай с голоду не помрете. – С этими словами важный са-каль градских стражей, сделал знак своим людям и важно зашагал прочь от площади. За ними мелкими шашками, быстро засеменил их злосчастный проводник.

– Я так и знал, так и знал. – Запричитал Пузур, когда стражники скрылись за поворотом. – Я знал, что этим все кончится. Нельзя было доверяться этому проныре. И зачем мы только вошли в город? Как я мог надеяться, здесь заработать?

Пузур никого не обвинял, но всем было понятно, что в душе он сердится на себя за то, что он поддался уговорам юной бродяжки. Аш заметил, как девочка поникла виновато опустив голову, и поспешил всех успокоить и прежде всего Нин.

– Ну, что вы уныли? Было бы с чего. Зерно и платежные камни при нас.

– Да кому нужны сейчас камни?

– Но зерно-то, при нас. Этот боров в чем-то да прав: пока в наших мешках зерно, голодать нам не придется. А раз брюхо не сводит, значит и дело проводит. Это же не Нибиру и не Кадингир какой-то. Это Киш. Сюда стекаются богатства мира. А с нашими навыками, можно быть уверенным, что мы вскоре восполним наши потери. – Сам не веря своим словам, напропалую врал Аш. – Я, например, сейчас пойду в большие дома, навещу кой кого и принесу столько серебра, сколько вы и не видели.

– Аш, что ты надумал? – Заволновалась Нин. – Ты же сам говорил, что считаешь воровство недостойным, даже если воруешь у вора. И это очень опасно.

– Кто же говорит о воровстве? Я же здесь неспроста. Здесь тот, кто вытащил меня из ямы. Он должен помнить, ради кого учитель пошел на сделку с ним. – Аш едко скривил улыбку, вспомнив, как его обхаживал иноземец.

– И ты думаешь, он поможет снова? – Пузур недоверчиво скривился.

– Поможет.

***

– Тушге, что за шум?! Что там у тебя?! – Спросила недовольная очередным беспокойством Элилу, когда разгоряченная и растрепанная служанка прибежала доложиться на ее зов.

– Там… там… – безуспешно пыталась пробить отдышку любимица – последняя из рабынь кто оставалась с ней.

– Да отдышись ты! – Милостиво разрешила Элилу,

– Там приходили служки от ростовщиков. А когда я им сказала, что ни злата ни серебра в доме больше нет и нужно дождаться господина, они хотели забрать всю чеканную посуду. Я им не дала. – Гордо сказала Тушге, дуя на распухшие пальцы с остатками чьей-то крови в ногтях.

– Они ушли?

– Ушли. Я закрыла за ними двери. Они постучали, поорали да и ушли. Грозились со стражей прийти.

– Это конец. – Сникла от безысходности, несостоявшаяся гашан Киша. – Все уже знают, что он не вернется. Он бросил меня, он бросил своего ребенка. Бросил, чтобы выторговаться за свою никчемную шкуру. Скоро и до государя дойдет его подлое предательство, и тогда его праведный гнев падет на меня. Какой позор.

О, Энлиль, сколько я молила тебя, чтоб ты смилостивился надо мной и позволил с честью выйти из этого ужаса.

– Энлиль милостив, он обязательно услышит мольбы госпожа.

– Он даже жалкой серебряной мелкоты мне не оставил, лживый боров!

Служанка встрепенулась, чтоб подобрать опрокинутые украшения, когда на пол полетел столик с подношеньем Энлилю.

– Не нужно – остановила ее хозяйка. – Зачем это теперь? Все равно скоро все это заберут. А меня отправят в колодах, куда-нибудь на край земли, работать на благо….

Кто там стучит?! Ты же говорила, что они ушли!

– Клянусь, госпожа. Я сама видела.

– «Сама видела» – передразнила Элилу свою служанку. – Тогда кто там стучится, по-твоему? Неужели они вернулись? Поди, проверь.

– А если это не они? – Заговорчески прошептала Тешгу.

– Мне учить тебя надо? Узнай, что им надо. Вдруг это люди от господина.

Когда служанка побежала исполнять поручение, Элилу подумала, о том, что как хорошо, что спровадила ребенка с кормилицей и повитухой к родителям, вовремя сообразив, что в городе для него небезопасно.

– Там старуха какая-то.

– Старуха? Что еще за старуха?! Кто бы это мог быть? Хмм.… Открой. Должно быть, кормилица вестовую отправила, чтоб сообщить о благополучном прибытии. Дура, нашла, кого послать. А вдруг, это Мэс-Э прислал за мной. Веди сюда, я сама хочу ее расспросить.

Служанка вернулась довольно быстро, но одна.

– Ну что? Почему сюда ее не привела?

– Госпожа, я не думаю, что она от кормилицы…. Она господина спрашивает.

– Проклятье. Ты ее прогнала? Я же тебе велела, чтоб ты не пускала всяких проходимцев и просителей.

– Моя госпожа, она ворвалась так внезапно, что я не успела захлопнуть перед ней двери.

– Чтоо?! Ты хочешь сказать, что в моем доме сейчас какая-то чужая старуха?!

– Да не прогневается госпожа на неразумную рабыню! – В испуге бросилась к ногам Элилу служанка.

– Ладно, что теперь? Зови ее. Нет, погоди. Я сама к ней спущусь. Не хватало еще, чтоб она тут все осмрадила.

– Тебя прислали мои родители странница? – Спросила Элилу, спускаясь по ступеням, увидев странную сгорбленную гостью.

– Ты знаешь, это не так. Так зачем спрашиваешь?

– Как смеешь ты…?! – Вскипела гордая хозяйка на дерзость нищенки, но увидев увесистый посох, тут же приостыла, вспомнив, что она не в том положении, чтобы проявлять свой грозный нрав. – Я вижу, ты не обучена учтивости и почтительности к высокородным и лучшим людям, нищенка. Тебе не говорили, что ты слишкам дерзка для своего подлого звания?

– Мне всегда это говорили госпожа. И досточтимая госпожа Элилу мне это тоже уже говорила. Этого не забыть.

– Как ты смеешь дерзить мне, да еще в моем собственном доме?! – Потеряла самообладание молодая госпожа от наглости гостьи. – Я велю тебя бить и выкинуть вон!

– Не стоит утруждать себя ложью, я знаю, что в доме никого кроме глупой рабыни нет. А забить меня, уже по воле твоего мужа успели. И я жалею, что мне не удалось застать его здесь. – При последних словах странница крепко сжала свой посох и откинула накидку. Молодая госпожа в испуге отпрянула, когда измызганное лицо гостьи явило под отблески масляных светцов.

– Не бойся, я не лиходей и не гидим и не призрак, я лишь верный послушник небесной госпожи Инанны-Эштар.

– Аш?!

– Так досточтимая меня звала когда-то.

– Аш, я знала, что ты жив!

Но неподдельная радость Элилу не была оценена, и Аш остался хладнокровным к добрым чувствам хозяйки дома.

– Так высокородная госпожа звала меня когда-то, пока считала достойным общения с собой, и так меня зовут люди равные мне и моему подлому званию. Для высокородных господ и лучших людей, я просто эштарот, презренней и презираемей раба. Так и называй меня госпожа, не пачкай своего благородного имени.

– Аш, что ты говоришь такое?! – В глазах Элилу блеснули капельки задетого чувства. – С тех пор прошло столько времени, а ты вспоминаешь детские обиды. Нам ведь было так мало тогда. Я не могу поверить, что ты все еще помнишь это. Как можно обвинять меня, если я сама была почти ребенком, и я не могла противиться воле родителей?

– Но это не помешало благороднейшей, с радостью принимать его ухаживания и рассказывать всем как ей счастливо с ним. – Ухмыльнулся молодой эштарот. – И ничуть не сожалеешь о том. Вельможный муж, прекрасный дом в средоточии мира, богатое убранство, прислуга. О чем жалеть? Благороднейшая получила, все о чем мечтала.

– Все о чем мечтала?!! – Глаза, исполненные слез, загорелись яростью злобной обиды, стекая черными струями. – Ты ровняешь меня с грязными блудницами, что продают свою любовь за блеск серебряников?! На!! Забирай! Бери посуду, забирай мои украшения! Все, что осталось в этом доме из ценного! Что стоишь?!! Забирай!!! Ты ведь за этим пришел!!

Столь неожиданная отповедь гордой госпожи застала Аша врасплох, и он промычал что-то ободряющее, не понимая, как следует себя вести в подобном случае. Меж тем Элилу никак не желала успокаиваться, лишь слегка поубавив горячности:

– Смотри, как я тут наслаждаюсь вдвоем с Тушге! Последние рабы разбежались от опальной госпожи!

– Я сожалею, что все так с тобой вышло. Я не знал о том. Но жене не нужно великой мудрости, чтоб понять каков ее муж. Это ваши дела семейные, и не ишиму покровительницы брачных уз разрушать их. Теперь я посвящен великой матери и отдан ей в супружество.

– Помни, поклявшись на священных скрижалях, мы с тобой помолвлены перед богами! – С укоризной провещала Элилу.

– Но ты ведь первая их и нарушила. – Попытался отбиться от обвинений, побледневший от переживаний Аш.

– Ты мужчина! Ты должен был биться за меня, а не сдаваться при первой неудаче!

– Я лишь, не хотел насиловать твою волю. Это было твое решение, и я не вправе был вмешиваться в нее.

– Ты даже не захотел понять причины!

– Неправда, я так долго ждал объяснений, пока не узнал о вашей женитьбе и скором отъезде. Если бы ты знала, сколько я ждал весточки от тебя, сколько раз я проходил мимо твоего дома в надежде увидеть.

– Я тебе не верю.

– Знаю.

– Завтра наверно уже придут за мной стражи, чтобы казнить как изменницу. А я, и виновата-то только в том, что… что…что… что верная жена своего коварного мужа.

И тут случилось то, чего опасался юный послушник покровительницы жен. Своевольная юная гашан задрожав губами, заревела как маленькая обиженная девочка. Не выдержавая женских слез, Аш невольно приобнял рыдающую красавицу, поддавшись чувству жалости и спрятанному где-то глубоко чувству к некогда любимой девушке. Поняв, что плачь хоть и не нарочный опять помог ей, Элилу немного успокоилась и снова пошла в наступление:

– Ты ведь клялся когда-то всегда быть рядом и защищать меня, а сам пришел смеяться надо мной.

– Ну что ты. Видишь я перед тобой, твой прежний Аш. – И действительно Аш словно переродился, в нем не было той холодной рассудительности, хоть он и старался ее сохранять, но мысли путались.

– Ты говорил, что ты презренее раба, а посмотри на меня, это я теперь хуже рабыни, ничего у меня нет и сбежать я не могу. – Жаловалась Элилу, а несчастный эштарот только поддакивал, совершенно забыв, зачем же он пришел в богатый дом. – Возле дома шныряют люди из тайной стражи и следят за каждым моим шагом. Они и твой приход, наверно заприметили. Ах! Значит и ты в опасности!

– Да кто ж заподозрит в старой нищенке злоумышленницу. – Успокоил ее Аш. – Вот если нищенка задержится в богатом доме еще чуть дольше, это может вызвать подозрение.

– Тогда тебе надо уходить. Но ты ведь возьмешь с собой свою Элилу? Не оставишь ее одну как прежде?

– Куда ты хочешь идти со мной? Уже стемнело.

– Куда ты, туда и я. Или ты откажешь мне, быть твоей верной спутницей?

– Прости, но ты благородная гашан, не сможешь жить жизнью простолюдинки, ибо привыкла к жизни в неге и роскоши. Но со мной, ты не обретешь жизни даже простой селянки. Ты знаешь, что я вне закона и вынужден скрываться под чужим обличьем? Я не приноровлен к труду общинника, а лишь обучен шутовству и врачеванию; я не держал ни мотыгу, ни молот, ну а серпец я умею пользовать лишь для отнятия жизни или ее спасения. Куда я не приду, я не могу оставаться там долго, иначе люди начнут задавать вопросы и чужак вызовет подозрение у тайных стражей. Я бродяга и скоморошество мой удел теперь, скоморохи моя семья. И теперь лишь дорога мой дом.

– И я пойду с тобой по дорогам Калама.

– Пойдешь? – Озарившись детской надеждой, переспросил Аш.

– Да, конечно пойду. – Не раздумывая согласилась Элилу. – Тушге, собирай вещи, мы идем с Ашем. И подлей уже свету, ничего же не видно.

– Думаю, не стоит распалять огня. Это привлечет внимание ненужных глаз.

– Да, и вправду. Тушге не надо подливать масла, и так сойдет.

Она суетливо начала собирать вещи в полумраке тусклого свечения, и служанка тоже вынуждена была последовать ее примеру, подчиняясь приказанию, и Аш вдруг оживился и повеселел, помогая женщинам собираться.

– Ах, что я выдумываю? Какая из меня бродяжка? – Выронила из рук собранные вещи молодая гашан. – И опять ты прав, я не смогу уже жить без всего этого.

Обессиленно опустившись на пол, она спрятала лицо в ладонях, только легкое подергивание выдавало ее беззвучный плач. Аш, осторожно, чтоб не затронуть чувств, напомнил ей о том, что пора уходить и что стражи снаружи бдят и ждут только повода, чтоб ворваться в дом.

– Пусть уже врываются. Пусть это наступит скоро. Может, ты убьешь меня своим посохом, чтоб меня не постигла учать рабыни?

– Нет. Я не могу допустить такого. Я знаю здесь одного важного человека, который многим обязан моему учителю. Я поговорю с ним, он поможет.

– Ах, милый мой лекарек, с кем из влиятельных особ ты хочешь говорить? К кому я только не обращалась, кого только не просила о помощи. Но как видишь, я в нищете и немилости.

– Я еще не виделся с ним.

– И как зовут этого важного человека?

– Азуф. Его зовут Азуф, его еще…

– Чашеносец?

– Ты знаешь его?

– Ну, кто ж не знает советника Азуфа – кравчего самого государя. Это важный человек, и к нему не пробиться так просто. Тебя даже за порог не допустят.

– Допустят. У меня есть его печатка.

– Но, с чего ты решил, что он поможет мне?

– Я же сказал: я – его попрошу. Он обязан моему учителю.

– О, как же ты еще юн и неопытен Аш. Этот безродный водонос, хитростью и обманом пробрался на самый верх, а таким не свойственно быть благодарными кому-то, а их клятвенные обещания пусты.

– Я знаю о том – обиделся Аш. – Потому я и предложу ему за помощь, то, что ему нужно. Я знаю, они думают, что учитель оставил мне что-то, и они думают, что это что-то у меня. Поторгуюсь с ним.

– Будь осторожен, не вздумай тягаться с ним. Тот, кто привык прибегать к обману, легко распознает чужой. Ты и себя погубишь и мне не поможешь. Ты уже был у него?

– Я ходил к нему сразу по прибытию, но только не застал. Он уже отбыл во дворец к лугалю. Но сейчас он наверно уже дома. Мы пойдем туда все вместе.

– К сожалению, его нет еще сейчас. Ур-Забаба закатывает пиры до ночи, а кравчий по долгу службы должен уходить только засветло, если только покидает дворец. А значит, сегодня уже не встретишься с ним, а завтра моя участь уже может быть решена. – С отчаянным смирением в голосе заключила Элилу.

– Что же делать? Тебе нужно бежать за пределы земель Киша! Да, бежать, на юг или север!

– Что ты говоришь? Что я там буду делать одна, без серебра и золота? Кому я там нужна? Участь там моя будет не лучше чем здесь, если не станет хуже. Лучше убей меня здесь и сейчас.

– Как я это сделаю? Ты знаешь, у меня рука не поднимется, и я не душегуб, не убиваю кого ни попадя. Элилу, не след падать духом, пока остается возможность.

– О Аш, какая возможность еще осталась?

– Прошу госпожу, простить свою рабыню за дерзость в присутствии ее благородного гостя, но я бы хотела напомнить госпоже, что господин, вероятно, дожидается ее в стане лугаля Загесси. – Послышался робкий голосок преданной служанки.

– Ты откуда знаешь? Ты знала, что господин что-то замышляет и не сказала мне?!

– О нет, я бы не смела. Это рабы говорили меж собой, пока не сговорились еще, о крамольной мысли о побеге.

– И зная, о чем говорит челядь, ты не сочла нужным доложить мне об этом…?!

– Это сейчас не важно, Элилу. – Остановил гневную отповедь госпожи своей рабыне Аш. – Ты вслушайся, что она говорит. Досточтимая, ты точно знаешь, что твой господин в стане Загесси?

– Рабы которые всюду следовали за ним, проговорились о том близким, а те уже разнесли по людской.

– Ну, этого следовало ожидать. Рабы всегда обсуждают своих хозяев.

– Ну, что же ты. Ты не то слушала. Говори Тушге. Он действительно примет ее, если она придет к нему?

– Да. Дворовые говорили, что только из опасения, что его заподозрят в подготовке к побегу, хозяин не взял госпожу с собой. Но мыслил прислать за ней, как только представится возможность.

– Тушге, и ты знала об этом и молчала? – В сердцах сказала потрясенная Элилу.

– Да простит госпожа, свою глупую, неразумную рабыню. Я думала, что пустые разговоры глупой черни, не должны касаться нежного уха госпожи.

– Какие же это пустые разговоры? – Скорей про себя пробурчала молодая гашан, но не стала больше отчитывать служанку. – Ооо, мой бедный, мой милый муженек – пролепетала она от умиления, – как я была несправедлива к нему. Он бедный, наверно, ждет свою любимую жену и волнуется за меня, а я его тут последними словами покрываю.

– Ладно, – голос Аша охрип от обиды – если ты надумала я вас выведу, но надо поторопиться, я не намерен дожидаться пока вы тут будете причитать.

Пока женщины суетились, Аш раздумывал, как будет уводить их от глаз соглядателей, каждый раз шевеля желваками при нежном упоминании жены о муже.

– Может дождаться ночи? Под покровом темноты легче уйти незаметно. А я пока поищу повозку или вьючных. – Предложил он, на что получил полную возмущения отповедь молодой гашан, о том, что ничто больше не заставит задержаться ее в этом смрадном обиталище, ставшем для нее мрачной темницей.

– Что ж, сейчас уже довольно темно и народу на улицах мало. – Вынужден был согласиться эштарот.

***

Едва отойдя от дома, Аш заметил черные тени бесшумно двинувшиеся за ними. «Они и раньше тут были? Как я не заметил их, ослоп?» – Мысленно ругал он себя.

– Элилу, не оборачивайтесь, за нами кажется, увязались соглядатаи. – Прошептал он, нагнав беглянок.

– Я же говорила! – Шепотом же прокричала от страха Элилу, а служанка в ужасе беззвучно открыла рот и выкатила глаза.

– Не бойтесь, я отвлеку их, попробую уболтать. А вы бегите на ближний пустырь; там вы встретите бродячих игрецов. Скажите, что я прислал вас. Они вам помогут. А я позже нагоню.

– А-а-а, ты?!

– Я же сказал – нагоню! Бегите!

Перепуганные женщины, подхватив пожитки, побежали, оставив позади эштарота наедине с черными тенями. А пугающие звуки за спиной, заставили их, побросав свою ношу и подхватив подолы в ужасе нестись без оглядки.

9. Пиры обреченных.

Возлияния лугаля, обычно воздерживавшегося от чрезмерного употребления эштина, в последнее время превратились в настоящую попойку. Это вовсе не радовало его кравчего, уже привыкшего свободно покидать столицу по своим неотложным делам, а теперь вынужденного безвылазно находится в Кише, в постоянном ожидании вызова от спивающегося государя, который только своему чашнику мог довериться и излить душу. Было время, когда Азуф мог легко оставить вместо себя какого-нибудь стольника распоряжаться царской трапезой и питием для гостей, а самому убыть в Нибиру или в свое имение в Аккаде. Спившийся и безвольный правитель, это конечно хорошо и соответствовало его замыслам, но как же напрягало, чуть ли не каждодневно видеть эту пьяную рожу и терпеть ее безобразные выходки и при этом потакать ей и мило улыбаться. Но терпеть надо. И он терпел. Терпел, ибо только так мог уследить за его действиями и по возможности упредить или повернуть в нужном направлении.

А ведь у него еще очень много дел. Только утром, к нему приходил юный ученик абгала, который мог бы помочь разгадать ему загадку оставленную его хитрым учителем, как видно, догадывавшемуся о готовившейся ему участи нечаянными соратниками и потому скрывшего смысл своего сокровенного – тайнописью и чертами. И хоть воспитанник мудреца, пришедший узнать о судьбе и смерти своего учителя, пока не принял его предложение, он надеялся, что парень еще передумает, и потому взялся помочь его возлюбленной Элилу – молодой жене бежавшего Мес-Э, незаметно покинуть город и соедениться с любящим мужем. На что надеется доверчивый парень, позволяя хитрой расчетливой девке использовать себя? Как она его окрутила? Что обещала ему? Она ведь тут же его бросит, как только окажется в привычном для себя благополучии. Неудивительно, что он повелся на ее томные глазки, она и впрямь очень хороша, и может соблазнить любого неопытного в таких делах; да что уж говорить и бывалого ходока тоже, будь она чуть умнее. Она и его пыталась охмурить, когда почуяла неладное для себя, но он сразу же разгадал замыслы глупой красотки. Но, все же ее виляния, в конце концов, могут принести ему пользу. Азуф снисходительно улыбнулся. Все вроде идет по задуманному, однако с этими попойками, он не может свободно перемещаться и творить свои дела не оглядываясь на соглядатаев. Нужно найти предлог, чтобы сбежать из города.

Меж тем, пир был в самом разгаре и шел своим чередом, и никто не собирался расходиться. Выступили всевозможные придворные шуты и затейники, отплясали свое игрецы: а гостям все подавай, что-нибудь новенькое, необычное; а все невесело на душе старого правителя, хоть он и заливает свою тоску все новыми чашами эштина и каша. Вот, желая развеселить погрустневшего государя и тем самым выслужить для себя хорошее положение, один из приближенных, скалясь, привел на пир старика – от грязи и струпьев, всего поросшего коростой и лишаем как древнее дерево – уверяя, что этот старец прославленный пророк, и он предсказывает скорое падение Унука и его самозванного лугаля.

– Вещай старик! – Важно подбоченясь, велел страннику царедворец, получив разрешение у утешенного государя.

Гости с готовностью внимать, уставились на бродягу, потешаясь над его чудным и безобразным видом, в душе досадуя от зависти на царедворца, который теперь, кажется, получить благосклонность единодержца, и возможно сумеет потеснить и теряющего доверие лагара и самого Азуфа, засидевшегося в царских любимцах.

– Ну-ка, досточтимый, повтори, то, о чем говорил на площади! Расскажи, чем закончится война Киша и Унука! – Ликуя о мгновении торжества, воскликнул царедворец.

Поозиравшись, вращая пожелтевшими бельмами по зрителям, и поняв, что ему ничего здесь не грозит, раскачиваясь и болтая головой из стороны в сторону, словно могучее дерево на ветру ветвями, старик завыл зычным, но трескучим будто скрюченный сухостой, голосом:

Послушайте о том,

Все кто имеет уши!

Скажите всем о том,

Те, кто имеет рот!

Уста раскройте им,

Они пускай расскажут,

Чтоб им то донести,

Услышьте от меня!

Упав звезда средь звезд

Мутит все мирозданье,

Черед небесных тел

Ввергнув в звездоворот.

Смятенье дома бурь

Влечет с собой крушенье,

Ведущее к беде

Других жилищ окрест!

И так везде всегда:

С паденьем одного

След ждать беды другого;

С падением звезды

Падет небес порядок,

С падением Нибиру

Качнется стойкость мира.

Унук начало бед

Земли черноголовых;

Унук причина зол

Принесших глад и моры.

С него все началось