Книга формы и пустоты

Ваша история может быть похожей, а может быть и совсем другой. Но если вас беспокоят ваши отношения с вашим имуществом – если у вас слишком много вещей, загромождающих вашу жизнь, и вам не хватает места и ясности для жизни, – тогда эти простые уроки дзен могут вам помочь. Эта книга не только о вещах. Она о том, как начать жить собственной жизнью – вернее, той, которой вы на самом деле принадлежите.

Книга

Странно видеть книгу в книге, правда? Но ничего странного тут нет. Книги ведь любят друг друга. Между нами существует взаимопонимание. Можно даже сказать, что мы все связаны некой родственной связью, которая простирается, как ризоматическая[25] сеть, под человеческим сознанием и связывает мир мыслей воедино. Представьте нас в виде мицелия, огромной подсознательной грибницы под лесной подстилкой, где каждая книга – плодоносящее тело. Мы, как грибы, коллективисты. Мы говорим о себе: мы, наш, нас.

Поскольку мы все связаны, мы постоянно общаемся: соглашаемся, не соглашаемся, сплетничаем о других книгах, цитируем и ссылаемся друг на друга – и у нас тоже есть свои предпочтения и предубеждения. Конечно, есть! Предубеждений на библиотечных полках предостаточно. Научные тома пренебрежительно относятся к коммерческим изданиям. Литературные романы смотрят свысока на любовные романы и криминальное чтиво, а есть такие жанры, к которым относятся с презрением практически все остальные, например, к руководствам по саморазвитию.

Все же надо признать, что книги по саморазвитию могут быть полезными, и поэтому, когда «Чистая магия» стартовала со стола «новых поступлений» в вакуум жизни Аннабель, нам было нечего возразить. Аннабель нуждалась в помощи, и подвиг этой маленькой книжки был впечатляющим. Но какой бы замечательной ни была ее целеустремленность, идея включить в наше повествование главы книги о саморазвитии казалась нам сомнительной, но позже сам Бенни настоял на этом. Он заявил, что «Чистая магия» нужна для рассказа о его матери, а значит, и о нем самом, присовокупив, что он бы не хотел, чтобы его Книгу обвинили в снобизме, и нам в конце концов пришлось согласиться.

Но в тот вечер Аннабель еще не была готова к «Чистой магии». Может быть, она слишком устала после напряженного дня. А может быть, ее отпугнуло тревожное упоминание об отчиме Айкон. Как бы то ни было, прочитав предисловие, она тут же заснула. Маленькая книжка пролежала на ней всю ночь, охраняя ее покой и наслаждаясь мягкостью ее живота и нежными волнами ее дыхания. Аннабель не сразу вернулась к чтению «Чистой магии», но мы, книги, терпеливы. Мы знаем, какая у вас напряженная и увлекательная жизнь, поэтому мы просто ждем своего часа.

12

Каким был голос ножниц? Что они говорили? Стальные и скользкие, они начинали с тихого, чуть слышного шуршания, которое быстро нарастало, переходя в шепот, резкий, шипящий и металлический, и эти звуки все больше напоминали человеческую речь, на языке, который Бенни принял за китайский, хоть он и не был в этом уверен. Он же не знал китайского. Но он каким-то образом понимал все те ехидные, колкие вещи, которые ножницы нашептывали ему про его учительницу мисс Поли. «Ты думаешь, что нравишься Старой Чугунной Башке? Думаешь, она считает тебя умным или особенным? Тупая лесбиянка. Это же она сдала тебя и отправила к психиатру. Да, эта сучка правда думает, что ты особенный, это точно. Особо долбанутый псих».

На самом деле мисс Поли нравилась Бенни. Именно она заметила, что ему не по себе на уроке математики, и отвела его к медсестре. Она также вела у них естествознание и на уроках биологии рассказывала им о слизевых грибах и о том, как отдельные организмы собираются вместе, образуя многоклеточное тело, чтобы производить споры и размножаться, а потом снова распадаются. Она водила их класс в лесной заповедник недалеко от школы, чтобы поискать эти организмы, и Бенни сразу же нашел один слизевик – похожее на мох скопление на гниющем кедровом пне. Мисс Поли похвалила его за наблюдательность. Бенни не стал говорить, что слышал зов слизевика и поэтому точно знал, где искать. Что это был за звук? Он такой тихий, упругий, желтый… Нет, словами не передать.

Бенни закрыл глаза. На этой неделе они изучали изменение климата, и он делал информационный стенд на эту тему. Ножницы лежали перед ним на столе, рядом с клеем. Мисс Поли у доски объясняла что-то важное о жаре, засухе и антропогенных выбросах, но ножницы отвлекали его, щелкая и хихикая, они шептали, что его информационный стенд никому не нужен, и он не остановит изменение климата, и ничто не остановит изменение климата, им всем капец, а училка тупая, она враг Бенни, из-за нее все думают, что он чокнутый, и поэтому он должен воткнуть ей ножницы в шею. «Давай сделай это!»

Бенни сунул руки под себя, переплел пальцы, стиснул кулаки. Ножницы хихикнули. «Какая кис-ска… Она о-очень испугается… Предос-ставь это нам…»

Затем ножницы вдруг оказались у него в кулаке. Он поднялся на ноги и сделал шаг вперед, потом еще один. Мисс Поли, заметив его приближение, замолчала и застыла у доски с маркером в руке: «Бенни? Ты в порядке?» Позже, составляя в кабинете директора отчет о происшествии, она закрывала глаза и с дрожью вспоминала страдание, исказившее лицо Бенни, когда он подошел к ней, протягивая ножницы, как подношение, умоляя забрать их у него, пока он не вонзил их себе в ногу…

В отделении скорой помощи ему наложили три шва на верхнюю часть бедра. Дежурная медсестра спрашивала его, что случилось, но он промолчал. Когда то же самое спросил врач, он стал лгать. Ножницы соскочили, я их уронил, не помню. Его снова отправили к доктору Мелани. После того раза, когда она поставила ему диагноз СДВГ, прошло почти два месяца. Бенни все это время принимал риталин и ещё несколько раз ходил к ней на прием. Он выглядел спокойней, и доктор Мелани была рада, что он поправляется, но он ничего не рассказывал ей о голосах. Теперь они сидели за тем же низеньким столиком, только столик почему-то стал красным, и это привело Бенни в замешательство, потому что он точно помнил, что во время предыдущих визитов стол был зеленым. Бенни уже знал, что красный и зеленый называют взаимодополняющими цветами, и это означает, что они противоположны, но это казалось ему бессмыслицей, потому что так следует называть вещи, которые сочетаются друг с другом, а это противоположность противоположности. От подобных ситуаций у него начинала болеть голова. От красного и зеленого цветов у него тоже болела голова. Бенни взглянул на лицо доктора, чтобы увидеть, изменилась ли она, но она была той же. Бледная кожа. Волосы бежевого цвета. Все та же доктор Мелани.

– Итак, Бенни, – сказала доктор Мелани. – Ты можешь рассказать мне, что произошло?

Он покачал головой. Все-таки, как ни странно, сегодня доктор Мелани выглядела гораздо старше. Раньше она казалась молоденькой, а сегодня выглядела как женщина средних лет. Ее кожа напоминала кожицу старого пухлого гриба, она вся была покрыта мелкими морщинками. Ногти ее тоже были грибного цвета. Бенни вдруг стало казаться, что между его предыдущим визитом и сегодняшним прошло на самом деле много лет – а он заснул, как Рип Ван Винкль, и ничего не заметил. Может быть, он тоже стал старше, а его мама теперь уже совсем старушка, которая вот-вот умрет. Бенни так разволновался, что пропустил мимо ушей очередной вопрос доктора.

– Бенни, ты слышишь меня?

Он кивнул и попытался сосредоточиться.

– Ты помнишь, что произошло?

– Да

– Вот и хорошо. Расскажешь мне?

– Можно я сперва схожу в туалет?

Доктор откинулась на спинку стула и на миг вновь показалась молодой, даже маленькой девочкой, у которой отнимали игрушку. Но она кивнула. Туалет был в холле, и чтобы попасть туда, нужно было пройти через приемную. Когда Бенни открыл дверь, Аннабель тут же оторвалась от своего журнала, и ему в лицо ударила волна тревоги, исходившая от ее тела. Бенни отвел глаза, но перед этим убедился, что она все в том же возрасте, хоть выглядит очень усталой, и он успокоился. В туалете он посмотрел на свое отражение в зеркале. В свете флуоресцентных ламп его кожа выглядела по-другому, но он все еще был самим собой и тоже не постарел. Бенни спустил воду в унитазе, как будто перед этим помочился, потом тщательно вымыл руки и вернулся в кабинет, снова пройдя через волны беспокойства своей матери, но на сей раз он был готов к этому. Он плотно закрыл за собой дверь.

Когда он снова сел за красный стол, доктор Мелани ободряюще улыбнулась ему.

– Готов рассказать мне, что произошло?

– Да вроде.

– Итак?

– Я проткнул себе ногу ножницами.

– Это да, – сказала она. – А можешь ли ты рассказать мне, что с тобой происходило в тот момент?

– Что вы имеете в виду?

– О чем ты думал? Что чувствовал? Что происходило вокруг тебя?

– Ничего. То есть шел урок естествознания. Мисс Поли говорила о глобальном потеплении. Я ничего не чувствовал.

– То есть? Ты почувствовал оцепенение?

Бенни попытался вспомнить, чувствовал ли он оцепенение.

– Многие люди впадают в ступор, когда им говорят о глобальном потеплении, – заговорила доктор Мелани. – А некоторые испытывают гнев…

Он покачал головой. Это ножницы исходили злобой, а не он. Бенни хотел сказать это доктору, но она ещё продолжала говорить:

– Как ты думаешь, это возможно? Может быть, ты разозлился из-за всемирного потепления? Есть тут какая-то связь?

Связь, конечно, была. Ножницы есть во всем мире. Это казалось настолько очевидным, что Бенни начал было говорить об этом, но потом поднял глаза. Доктор Мелани слушала его, подавшись вперед, с ободряющим и заинтересованным видом. Слишком заинтересованным.

Даже каким-то жадным. И Бенни передумал.

– Это ваша работа, – сказал он, посмотрев на нее искоса. – Вроде считается, что это вы должны находить связи.

– Я надеялась, что мы вместе разберемся.

– А, ладно, – вздохнул Бенни. Какая разница? Ему надоело врать, он устал скрывать правду о голосах. – Мне ножницы велели это сделать.

– Ты услышал приказ говорящих ножниц? – произнесла доктор Мелани, немного помолчав.

В ее устах эти слова прозвучали совершенно безумно. Бенни хотелось забрать их обратно, но было уже поздно.

– И что они приказали?

При воспоминании о ножницах пальцы его сжались в кулак.

– Они приказали тебе заколоть себя?

Бенни отрицательно покачал головой.

– Нет, – ответил он шепотом. – Мисс Поли.

– Ножницы приказали тебе заколоть свою учительницу?

Его кулак начал опускаться, но Бенни остановил его.

– Я не хотел этого делать, поэтому я перенаправил их. – Он ударил себя кулаком по ноге, чтобы показать, как это было. От боли у него перехватило дыхание, глаза наполнились слезами. Боль продолжала пульсировать в перевязанной ране на бедре. Бенни начал раскачиваться, обхватив себя за локти.

– Что тебе сказали ножницы, Бенни?

Покачивание помогло.

– Ничего. Я не знаю.

Она нахмурилась, пытаясь понять.

– Но ты только что сказал…

– Я знаю, что я сказал. Они просто несли какую-то свою хрень, я не знаю, как будто на иностранном языке или что-то типа того.

– На иностранном языке?

Он горестно кивнул. Как же трудно это объяснить.

– Может быть, на китайском или что-нибудь в этом роде… Я не мог разобрать слов, но я понимал, чего они хотят.

Боль в ноге утихала.

– Ты знаешь китайский язык?

– Нет. – Он вспомнил, что слышал, как миссис Вонг ругается с Негодным. – Но я знаю, как звучит китайский.

– А твоя фамилия, Оу, разве она не китайская?

– Она корейская. Мой отец наполовину кореец. И наполовину японец.

Чувствуя на себе пристальный взгляд доктора Мелани, он поправился:

– То есть был. Он умер.

Она встала, подошла к письменному столу в углу комнаты и достала что-то из ящика.

– Это те самые? – В руках у нее были ножницы.

Бенни быстро отвел взгляд… но недостаточно быстро. Он еще крепче обхватил себя руками и уставился на мерцающую красную поверхность стола. Он не хотел, чтобы они подходили ближе.

– Возможно.

– Их прислала мисс Поли. Ты случайно не видел вот это? – Доктор Мелани наклонилась вперед и развела лезвия ножниц. Он услышал яркий блеск металла и зажал руками уши, готовый услышать режущие слова, но вместо этого была тишина. Когда доктор заговорила, ее голос то появлялся, то исчезал, он звучал иногда совсем близко, а иногда очень далеко.

– Ты можешь прочитать, что тут написано? – Она протянула ему ножницы.

Бенни не поднимал глаз. Твердая красная поверхность стола позеленела и начала вибрировать.

– «Китай», – прочитала доктор таким тоном, словно это что-то доказывало, а затем снова щелкнула лезвиями, проделав в тишине небольшое отверстие, чтобы впустить больше звуков. – Неужели ты не понимаешь, Бенни? Ножницы сделаны в Китае. Ты, видимо, заметил это, и поэтому тебе показалось, что они говорят по-китайски.

Боль в ноге снова пульсировала. Как она не понимает? Стиснув зубы, он заговорил тихо, стараясь не усугублять положение:

– Нет…

– Нет?

– НЕТ! – Это слово с силой вырвалось из его горла, и все цвета в комнате начали кровоточить и мерцать. Бенни отчаянно надавил на столешницу, пытаясь удержать красное и зеленое, не дать им растечься. Почему она не понимает? Нужно было попытаться объяснить. – Ножницы говорят по-китайски, потому что они китайские. И они могут говорить только по-китайски!!

Сидя в приемной, Аннабель услышала крик боли своего сына, который звучал все громче. Она наклонилась и закрыла лицо руками.

Следующие несколько встреч, состоявшиеся в милом светлом кабинете, не прибавили им взаимопонимания.

– Ты утверждаешь, что часы сердятся, – говорила доктор Мелани. – Что ты при этом чувствуешь?

– Ничего. Это у меня не вызывает никаких чувств.

– Ничего? А мне кажется, ты тоже сердишься. Или расстроен?

– Конечно, я расстроен. Разговор с вами приводит меня в отчаяние.

– Хорошо, а не думаешь ли ты, что то, что ты ощущаешь как гнев часов, на самом деле является твоим собственным отчаянием…

– Нет! Это часы расстроены. Их бесит, что вы никогда не слушаете. Они терпеть не могут, когда время тратится впустую!

Он говорил, что валяющиеся повсюду игрушки и куклы отвлекают его, и старался не обращать на них внимания. Когда Бенни попросил доктора убрать их, она поинтересовалась почему.

– Они слишком шумят.

Она сказала ему, что это невозможно, а затем долго и терпеливо объясняла физику звука:

– Звук вызывается движением объекта в пространстве. Игрушки просто лежат там, Бенни. Они не двигаются. Внутри у них нет движущихся частей. Они не могут издавать звуки. Это физически невозможно.

Он потряс головой, как будто пытался вытряхнуть воду из ушей.

– Им больно.

– Игрушки больны?

– Нет, – сказал он. – Дети.

– Дети причиняют боль игрушкам?

– Нет! Почему вы такая глупая?

– Успокойся, Бенни. Сделай глубокий вдох. Давай попробуем еще раз. Причиняют ли игрушки боль детям?

– Нет, конечно нет. Игрушки не причиняют боль детям. Это делают взрослые.

– А при чем тут игрушки?

– Они знают.

– Игрушки знают, что взрослые причиняют боль детям?

– Конечно. Они же у вас как раз для этого, правда? Теперь она у них внутри. Она входит внутрь и остается там.

Доктор Мелани оглядела свои яркие кубики, груды кукол и мягких игрушек.

– Не понимаю, – сказала она. – Что внутри? Что остается?

– Вы с ума сошли? Неужели вы не слышите её?

– Кого не слышу?

– Боль! Боль детей! – крикнул он, вцепившись в край стола.

Доктор вконец извела его своими глупыми предположениями. Она все выворачивала наизнанку.

– Может быть, ты чем-то напуган, Бенни? Тебе страшно, и поэтому ты слышишь голоса.

– Нет, – устало отвечал он. – Я слышу голоса, и поэтому мне страшно.

Все безрезультатно. После этого разговора Бенни прекратил попытки что-то объяснить.

Доктор Мелани встретилась с Аннабель и объявила свой диагноз: у Бенни продромальная фаза шизоаффективного расстройства, и она рекомендует прекратить прием риталина и назначает ему антидепрессант от нервного расстройства и нейролептик для лечения слуховых галлюцинаций.

Сидя в маленьком светлом кабинете и сжимая в руках сумочку, Аннабель слушала и энергично кивала, чтобы показать доктору, что она внимательно слушает, воспринимает слова доктора и понимает, о чем идет речь, что она согласна и контролирует ситуацию, и что она очень опытный специалист, компетентный родитель-одиночка.

– Я знаю, что вам сейчас трудно, – говорила доктор. – Но вы должны быть в курсе, что мы добились определенного успеха в лечении шизоаффективного расстройства у детей, причем симптомы проходят по мере того, как ребенок проходит подростковый возраст.

Аннабель продолжала кивать, но когда доктор закончила говорить, закрыла лицо руками и заплакала.

Доктор Мелани подвинула к ней через стол коробку с салфетками и помолчала, давая Аннабель время совладать с собой. Была вероятность, что слуховые галлюцинации – побочный эффект таблеток, и при смене лекарств они исчезнут, но доктор решила не упоминать об этом. Не хотела давать матери напрасных надежд. Женщина слишком расстроена, но в любом случае, в пользу нового плана лечения имеется достаточно показаний.

Наконец Мелани снова подалась вперед.

– Миссис Оу?

Аннабель подняла заплаканное лицо.

– Простите, – выдохнула она, – обычно я не…

Она сдержала слезы и достала из коробки салфетку.

– Я только что получила письмо по электронной почте от начальника на работе. В общем-то как – «на работе»? Они закрыли офис и перевели меня на неполный рабочий день, на полставки, и я работаю удаленно, но все же… – Она вытерла слезы и высморкалась. – Он сказал, что мою должность скоро совсем ликвидируют.

Доктор Мелани внимательно наблюдала за ней. Голова посетительницы поникла, а плечи ссутулились так, что толстовка на широкой спине натянулась. Доктор обратила внимание на светлые волосы: когда-то, наверное, они были красивыми, но теперь потускнели, поредели и стали похожими на солому. Она почти не слышала, что говорит эта женщина. Казалось, та разговаривает с полом.

– Они собираются совсем отказаться от обработки печатной продукции, потому что газеты и все остальное теперь онлайн…

Щитовидная железа? Диабет? Стресс? Доктор Мелани нахмурилась и переплела пальцы, подняв руки вверх, словно в молитве. Определенно депрессия. Она вспомнила, что в одной из последних научных публикаций писали, будто риталин может иметь побочные психотические эффекты у детей, если кто-то из их родителей страдает серьезными психическими заболеваниями. Возможно, имеет смысл навести справки на эту тему. Доктор положила подбородок на пальцы, дожидаясь, пока женщина возьмет себя в руки.

– Просто я не очень хорошо разбираюсь в компьютерах и всех технологиях…

Доктор Мелани опустила руки.

– Это, должно быть, очень трудно, – сказала она, наклоняясь вперед. – Миссис Оу, мне бы хотелось знать, были ли в вашей семье или…

– Я сама виновата, потому что он предупреждал меня несколько месяцев назад, что есть такие сигналы, а я по глупости думала, что все как-нибудь обойдется…

Доктор Мелани посмотрела на часы. Время приема истекло, и скоро должен был появиться следующий пациент.

– Итак, – сказала она. – Относительно Бенни. Я хотела бы поместить его в отделение детской психиатрии в Детской больнице, чтобы мы могли наблюдать его, когда начнем прием нового лекарства. Может быть, на неделю или около того. Как вы думаете? Тогда и у вас появилось бы время, чтобы решить какие-то проблемы…

Тогда Аннабель посмотрела на доктора.

– Я остаюсь без льгот, – прошептала она. – Наша медицинская страховка. Я не знаю, покроет ли она…

Аннабель поняла, что придется клянчить. Придя с Бенни домой, она отослала сына в его комнату, а сама села за рабочий стол и позвонила начальнику. Она рассказала о своей ситуации и умоляла хотя бы дать шанс повысить квалификацию, предоставить ей возможность работать с печатной продукцией, пока она ещё есть, но потом дать ей радио и телевидение. Ведь аудио и видео сейчас уже не так сложно, когда на смену старому оборудованию: всем этим дубляжным колодам, мониторам и приемникам – пришли компьютеры и программное обеспечение. Фактически, это было бы просто расширением ее профессиональных возможностей; в конце концов, напомнила она начальнику, у нее есть основы библиотековедческого образования, которых не было ни у кого в офисе – когда у них ещё был офис. На самом деле, сказала она, во многих отношениях она гораздо более квалифицирована, чем многие ее коллеги-мужчины, и единственной причиной, по которой она застряла в отделе печати, было то, что она женщина. Это ведь явный случай гендерной дискриминации, дремучей сексистской политики, низводившей женщин до газетно-журнального бумажного гетто, в то время как мужчин нанимали в более «технологичные» отделы аудио- и видеотехники. Компьютеры уравняли шансы, сказала она. Цифровые технологии сделали старые различия бессмысленными, и вообще нет никаких причин, по которым женщины не могли бы выполнять технологически сложную работу. Прозвище «леди-ножницы» само по себе сексистское и оскорбительное, сказала Аннабель, и хоть она далека от того, чтобы обвинять кого-то в дискриминации или домогательствах, но она и другие женщины, ее коллеги по отделу печати, всегда получали более низкую зарплату, чем парни, так называемые специалисты по поиску и всякие информационные аналитики, а женщинам в компании никогда не предоставляли равных возможностей продвинуться, и вообще, все эти годы коллеги-мужчины пялились на ее грудь.

Когда Аннабель кончила говорить, наступило долгое молчание, настолько долгое, что она подумала, не прервалось ли соединение, но потом услышала, что ее начальник прокашливается. Она сидела за своим рабочим столом, среди груды вырезок и папок, стопок газетной бумаги, грязных кофейных кружек и банок из-под содовой; картину довершали пустой пакет из-под чипсов и тарелка с недоеденным маринованным огурцом. Аннабель прикусила кончик большого пальца, потревожив заусенец. Гудел сканер. Мусор переполнял гостиную. Затаив дыхание, она безотрывно смотрела на кувшин с пластиковыми пуансеттиями, стоявший на куче старых журналов.

– Хорошо, – наконец, сказал начальник. – Мне надо подумать. Я попробую что-нибудь сделать.

– Хорошо, – выдохнула она, вынув палец изо рта. – И, Чарли, пожалуйста, не думай слишком долго. Я мать-одиночка с очень больным ребенком, который нуждается в немедленной госпитализации.

«Я очень болен?» – удивился Бенни. Он сидел на аккуратно застеленной кровати в своей опрятной спальне и все слышал. Так случилось, что радио в гостиной в этот момент было выключено. Бенни не чувствовал себя больным. Совсем не похоже было, что у него грипп, или ветряная оспа, или рак, или что-нибудь в этом роде. Рана от ножниц на ноге еще болела, но в остальном он чувствовал себя хорошо. Проблема не в нем. Это все голоса. Здесь, в его спальне, они ведут себя тихо. Но если он рискнет выйти в коридор, они зазвучат снова. Нужно просто сидеть неподвижно, не выходя из спальни, аккуратно складывать носки, заправлять постель и убирать вещи – и все, они оставляют его в покое!

Бенни осмотрел свои полки. Все книги были аккуратно выстроены в ряд, по росту, и подперты лунным глобусом. Единственной игрушкой, лежавшей на виду, была резиновая уточка, которую мама нашла в мусорном контейнере, и это только потому, что она успокаивала Бенни. Но больше одной неприбранной игрушки – это уже беспорядок.

Беспорядок – это все равно что стресс, как говорила мисс Поли. Он посмотрел вниз и похлопал по одеялу, потом встал и разгладил складки на том месте, где сидел. Может, сходить за утюгом? Гладить вещи бывает очень важно. Смятые простыни похожи на беспорядочное сознание. Напрягают. Бенни сам гладил себе простыни, чтобы спокойней спать; кроме того, простыни любят, когда их гладят, и ему нравилось гладить простыни. Он никогда не гладил вещи, которые не хотят, чтобы их гладили, а только те, которые любят быть ровными, но дело было не только в этом. Была и другая причина. Бенни любил гладить, потому что утюг любил гладильную доску, а гладильная доска любила утюг, и врозь им было одиноко. Они были созданы друг для друга, и ему было приятно дать им шанс побыть вместе, но в тот самый момент, когда он собрался сходить за ними вниз, он услышал из-под кровати чей-то тихий голос.

«Уи-и-и!» – сказал голос.

Это был прелестный голосок, круглый и ровный. Опустившись на колени, Бенни заглянул под кровать, но там, конечно, ничего не было. Он знал, что там ничего не будет, потому что утром полазил под кроватью и убедился, что прибрано все до последней пылинки. Бенни лег на живот и пополз вперед, в темноту. Ему нравилось лежать под кроватью. После смерти отца он частенько заползал под кровать, когда ему случалась обмочиться ночью. Под кроватью было тепло, темно и сухо. Почти как в коробке или в ящике.