Проклятый. Миры Лунасгарда I

Анна Мистунина

Проклятый. Миры Лунасгарда I

Вот, я в беззаконии зачат,

И во грехе родила меня мать моя.

Библия, Псалом 50:7

Часть Первая. Принц

Глава 1. Я всегда буду рядом

– Мы будем приходить сюда, Кар? Потом, когда я стану императором?

Карий, молочный брат принца, повернул голову.

Взошла луна. Ее прозрачный свет оживил дворцовые крыши, мягким сиянием окружил волосы наследника престола. Золотые нити парадной туники неярко блестели при движении. Пурпурную накидку-плащ Эриан без всякого почтения расстелил на бурой от времени, густо заляпанной голубиным пометом черепице. Ветер задувал сюда пыль и сор с городских улиц, сухие прошлогодние листья и даже мелкий речной песок. Не то чтобы принцев сильно заботила сохранность одежды, но лежать на мусоре было неудобно.

Обычно братья приносили с собой покрывало. Но сегодня, в послепраздничной суете, среди беготни озабоченных слуг и жадных до сплетен придворных, наследнику было не до того.

Ускользнув из-за стола, как только позволили приличия, он задними полутемными коридорами пробрался в покои Кара. Оттуда – знакомым путем, через галерею в главное здание дворца, по ступенькам, спиралью восходящим на самый верх, к узкой лестнице, ведущей на крышу. Лестница считалась неиспользуемой, ее заслоняла прочная деревянная дверь, но замок казался запертым только снаружи. Мальчишка, помощник слесаря, за мелкую монету подпилил его, и весьма умело: за семь лет никто так и не заподозрил, что дверь открыта. Еще двумя монетами Эриан обеспечил молчание мальчика.

Старые, но прочные ступени привели братьев к квадратному люку. Створки распахнулись бесшумно – Кар лично смазывал петли. Здесь, на плоском, как блюдо, участке крыши, принцы вздохнули наконец с облегчением. Улеглись рядом на расстеленной накидке, как лежали сотни раз, молча ли, за разговором – неважно.

Шесть декоративных башенок соединяли узорчатые перекладины – как будто корона увенчала крышу главного здания. На шесть сторон, как лучи звезды или снежинки, расходились соединенные галереями жилые башни дворца. Террасы и балюстрады одевали их белоснежным каменным кружевом. Весной дворец купался в аромате цветущих деревьев, все лето под чутким присмотром садовников благоухали клумбы. Теперь же, по осени, в воздухе разлился спелый плодовый дух, лишь чуть-чуть приправленный запахом конюшен.

Воздушный, словно морская пена, незыблемый и древний, как мир, дворец намного пережил своих создателей. Много столетий простоял он, не меняясь, и простоит еще столько же. Таково наследие колдунов, искусство давно сгинувшего зла. Императоры истинных людей владеют им по праву победителей.

Высокая каменная стена, не защита от врагов – откуда взяться врагам посреди великой Империи, в самом ее сердце, под оком священного храма? – отделяла дворец от города. За этой преградой, для кого неодолимой, а для кого и очень даже посильной, шумела, медленно затихая, древняя столица. По брусчатке улиц гремели колеса повозок, раздавался бодрый перестук копыт. То и дело перекликались голоса. В вечернем воздухе звуки разносились далеко. Городской шум был привычен, как дыхание, как стук огромного сердца Империи. Братья слышали его, не замечая.

Они убегали на крышу от придворной жизни, обязанностей, от постоянного напряжения и тревоги. Здесь, наедине с другом, можно было сбросить маску, не следить за выражением лица и тоном голоса. И слова, если вдруг захочешь их произнести, могли быть любыми – только бы не достойная светская беседа.

Но сегодня что-то беспокоило наследника престола. Не дождавшись ответа, он повторил настойчиво:

– Что ты молчишь? Ты не знаешь?

Кар усмехнулся:

– Как пожелаешь, мой принц.

Насмешливый тон не давал принять заявление всерьез, но Эриан вскинулся:

– Не говори так!

– Как будет угодно ва…

Удар в плечо прервал вежливую речь Кара.

Принц уклонился от встречного тумака. Вскочив, прыгнул на поднимавшегося Кара, но ловкая подножка свалила будущего императора обратно. Кар оказался сверху. Уперся в плечи Эриана, изо всех сил прижимая к смятой накидке. Извернувшись, принц освободился. Но прежде, чем его высочество успел подготовить новое нападение, Кар метнулся в сторону.

Обменялись веселыми взглядами.

– Мир? – спросил Кар.

– Мир, – кивнул Эриан.

Принц расправил накидку. Кар снова упал с ним рядом. Помолчали.

– Что тебя тревожит? – спросил Кар.

– Не знаю.

Эриан перевернулся на спину. В черно-синем без единого облачка небе высыпали звезды. Принц задумчиво смотрел на них, но Кар знал, что перед глазами его совсем другие картины. И ждал, приподнявшись на локте, когда брат заговорит.

Белокожий, с мягкими золотыми волосами и мелодичным голосом, Эриан был так непохож на смуглого резкого Кара! Многие удивлялись их дружбе. Многие – и таких было куда больше – тайно или в открытую возмущались. Иные, кто не отличались благочестием и любовью к жрецам, а потому готовы были поддержать любое новшество, лишь бы насолить Храму, дружески называли братьев «день и ночь».

Раз прозвучав, прозвище приклеилось намертво. Очень уж метким оказалось – еще и потому, что, как день невозможен без ночи, так Эриан не мыслил жизни без молочного брата. И ничуть не заботили его высочество священные законы Храма, гласящие, что проклятое черноволосое отродье не должно жить. Обличительные проповеди Верховного жреца, чье слово в государстве почти равнялось императорскому, пропадали даром. Император, верный памяти жены, всегда принимал сторону мальчиков.

Поговаривали, что неспроста. Что в темных коридорах, ведущих от императорской башни к женским покоям, частенько появлялась закутанная в плащ высокая фигура – и скрывалась за дверью спальни дамы Истрии. Глубокой ночью, когда все, кроме стражников, спят. Но, вероятно, не так уж крепко, раз кто-то разглядел в таинственной фигуре императора Атуана. А что стража ничего не видела – на то и придуманы потайные двери.

Но Кара, как и Эриана, не беспокоили слухи. Если правда – что с того? Кар не знал иного отца, кроме императора, Эриан не знал матери, кроме дамы Истрии, с тех пор как добрая императрица Далия скончалась на втором году жизни мальчиков. Оба предпочли бы видеть Истрию супругой императора. Но законный брак с матерью Кара невозможен, и не только из-за жрецов. Император делил ложе со многими красавицами и не собирался менять печальные одежды вдовца на узы нового брака.

А вздумай кто упрекнуть даму Истрию за уступчивость да припомнить ее прошлое, – Кар не успеет убить оскорбителя. Его убьет император, и смерть будет мучительной.

Так и получалось, что Кар, живой вызов святым устоям, все еще занимал место возле принца. Место, от века предназначенное другому. Точнее, другой.

– Почему ты не пришел на церемонию? – спросил Эриан.

– Я был на церемонии. Стоял во вторых рядах. И все видел… Видел даже, как ты зевал.

Принц мимолетно улыбнулся, но тут же нахмурился снова.

– На пиру не был.

– Нет.

– Мне тебя не хватало.

– Знаю. Прости.

– Почему ты их боишься?

– Я не боюсь. Но сидеть там под их взглядами… Как будто все смотрят на меня и думают: «Что же с тобой делать?» Надоело.

– А я был один, – горько сказал принц. – Все эти преданные вассалы… Смотрели на меня, как на кусок мяса. Так, словно болезнь отца – не легкое недомогание, а почитай что смерть. И знай представляли мне своих дочерей. А глаза голодные…

– У вассалов? Или у дочерей?

– У всех! О боже, Кар, ты единственный, кто ничего не хочет от меня!

– Ничего, – откликнулся Кар. Тихо добавил: – Прости, что оставил тебя одного. Прости, Эри.

– Ладно, – вздохнул принц. – Тебе тоже несладко. Его святость изволил осведомиться о твоем здоровье. Он, похоже, не знал, как принимать твое отсутствие.

– Ну, он никак не соберется меня изгнать, заменив подходящей девицей…

– Пусть попробует! – сверкнул глазами принц. – Пусть попробует!

– Вот я и говорю. Но ты же не только из-за этого злишься?

– Нет.

– Так в чем же дело?

– Я думал… – Эриан замолчал, глядя в небо. Кар ждал. Наконец принц повернул голову. – Понимаешь, я сегодня смотрел на них. Герцоги, графы, бароны… стая волков. Жрецы снуют между ними, ловят каждое слово… Все их боятся, и не любят, и делают вид, что почитают. Отец – он всегда посередине, всегда между. Знает, как угодить и тем и другим. А себе – себе он ничего не оставляет. У него нет жизни, Кар! Он никому не доверяет, всех использует… Его тоже все используют и никто не любит…

– Мать любит, – Кар сказал это так тихо, что сам едва расслышал.

– Я знаю… Но он и ей до конца не верит. Кар, если бы у тебя была сестра, я бы на ней женился.

– Что?!

Кар сел и потряс головой. Пытаясь обратить все в шутку, сказал:

– Ну, если б она удалась в мать…

– Нет. Такая, как ты.

Кар снова усмехнулся, и усмешка вышла горькая.

– Из племени колдунов?

– Да! И пусть они все подавятся! Кар, ты не бросишь меня? Если отец и правда умрет… Кар, ты единственный, кому я верю! Я не смогу, как отец…

Принц замолчал, будто его схватили за горло. Казалось, он сейчас заплачет – невероятно, если помнить, что будущий император не плакал с полутора лет, со дня смерти матери.

Отчетливо, вкладывая сердце в каждое слово, Кар произнес:

– Ты – мой принц. Мой брат. Я всегда буду рядом. Клянусь.

Эриан кивнул. Молча – слова были не нужны.

– Жаль, что ты не колдун, – сказал он чуть погодя.

Воистину ночь откровений. Кар хрипло спросил:

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Будь ты колдуном, ты бы вылечил отца.

«Будь я колдуном, я бы не вылечил его. Я погубил бы… И его, и тебя, и навлек бы проклятие на всю страну…»

– Сохрани меня бог. Я не колдун.

– Да знаю я, – по-простецки откликнулся Эриан. – Просто подумалось. Завтра к вечеру гости разъедутся. Давай сбежим к тому озеру? Поохотимся на лебедей, заночуем в замке…

– Тебя не отпустят, пока император болен.

– Говорю же – сбежим. Или они решатся силой задержать повелителя?

В последней фразе послышалось высокомерие, знакомое по императору Атуану. Прежде Эриан не говорил так. Кар с интересом оглядел молочного брата.

Принц лежал на спине. В глазах отражались по-осеннему яркие звезды. Лицо в обрамлении растрепавшихся золотых волос казалось двойником лунного лика. Император столь же выше простых смертных, сколь выше земли ночное светило…

Тряхнув головой, Кар сбросил наваждение.

– Только не бери с собой полк охраны, как в прошлый раз!

– Сохрани меня бог, – со смехом откликнулся принц. – В тот раз это была воля отца.

Так они лежали, болтая обо всем понемногу, а вдали затихал утомленный праздником город. Погрузились в сон дома, только трактиры еще светили огнями, возмущая ночь женским визгом и взрывами пьяного смеха. Сегодня им хватало постояльцев – на праздник Благодарения в столицу съехались не только вассалы. Простой люд стекался со всех концов Империи. Опытные торговцы везли товары – в праздники всем хватит места на рынках. Бездельники, а порой и добрые крестьяне приезжали налегке. Кто-то – в расчете наняться слугой или солдатом, благо правители всех областей присутствуют на празднике. Другие – в ожидании легкой добычи, и, надо сказать, ворам и шулерам в эти дни хватало работы. Как и бродячим артистам, шутам всех мастей, попрошайкам и менестрелям, крикливым жрецам-проповедникам… Решительно всем полезен великий осенний праздник Благодарения!

Но теперь праздничные дни подошли к концу. Завтра поутру распахнутся городские врата, телеги, экипажи и конные отряды потянутся обратно. Кто-то уедет, довольно потрясая полным кошельком. Другие не увезут ничего, кроме тяжкого похмелья, а ведь приехали с полными телегами накопленных за год богатств.

Луна сдвинулась, теперь ее заслоняла западная башня. На лица упала тень. Повеяло холодом. Принцы переглянулись, вдруг вспомнив о времени.

– Тебя не хватятся? – спросил Кар.

Эриан махнул рукой.

– Гремон сделает вид, что я мирно сплю в своей постели. День был утомительный… Признаюсь, брат, я в последнее время частенько сбегаю по ночам.

Его высочество улыбнулся самодовольно, как человек, понимающий: успехами в любви он обязан не только своему положению. Высокий рост, играющие под туникой мышцы, пронзительный взгляд голубых глаз под короной золотых кудрей, – будь Эриан не принцем, а последним кухонным мальчишкой, и тогда нашлись бы дамы, готовые разделить с ним ложе.

Кар промолчал. Ему нечем было похвастаться. Не потому, что проклятое колдовское отродье, беззаконно вознесенное до положения брата-принца, не притягивало женских взглядов. Скорей, наоборот. Но в жадных взглядах придворных дам он видел такое же любопытство, с каким смотрят на дрессированную собачонку или говорящего скворца. И Кар, слишком гордый для роли забавной диковины, оставлял красавиц брату.

Эриан вдруг зевнул. Улыбнулся.

– И все же, пожалуй, надо спускаться. А не то завтра нам будет не до лебедей.

Уже поднимая створку люка, Эриан добавил:

– Помни, ты поклялся.

– Да, – ответил Кар.

Эриан исчез в проеме. Кар, захлопнув створки, последовал за ним. С верхнего этажа спустились вместе и, миновав галерею, простились в башне наследника. Эриану предстояло идти прямо к центральным покоям, Кару – по боковой лестнице вверх, к своим, не столь роскошным и все же очень удобным комнатам.

Расстались, как всегда – ударив ладонью о ладонь.

– До завтра, – улыбнулся Эриан.

– До завтра, – откликнулся Кар.

Глава 2. Ради блага Империи

Он подождал, пока брат не пропал из виду. Вдоль стен, через каждые десять шагов, неярко горели масляные светильники. Витражи широких окон изображали цветы и плодовые деревья. Легкие шаги принца удалялись почти неслышно. Кроме них, ни единый звук не нарушал тишину ночи.

Но вот пурпур накидки в последний раз мелькнул за колонной и исчез. Кар тряхнул головой. По времени следовало пойти к себе и доспать остаток ночи, но пустой желудок вдруг возмущенно и громко заурчал. Все-таки не стоило сбегать с праздничного пира!

Прихватив лампу, Кар вернулся в главное здание и той же спиральной лестницей спустился на первый этаж. Ступени уходили дальше, к подземным кладовым и тюремным камерам, к разветвлениям давно пришедших в негодность труб – когда-то давно по ним текла вода.

Дворцовая кухня встретила его странной тишиной. Молчали остывшие печи, неподвижными рядами замерли большие и малые кастрюли, надраенные до блеска сковородки. Широкие столы были пусты, как центральная площадь в ожидании парада. Кар даже растерялся: сколько он себя помнил, здесь всегда царила суета. Жарко горели печи, источая дымные аппетитные запахи, сновали нагруженные тяжелыми подносами поварята, слышались голоса и резкие окрики главной кухарки. И всегда находилась горсть сладостей или пара мясных колбасок для двух голодных принцев. Став слишком взрослыми, чтобы каждый день прибегать на кухню, братья все же нет-нет да и наведывались сюда. Но никогда – ночью.

Покидая кухню через несколько минут, Кар уносил солидный кусок окорока и початый кувшин вина из тех, что не допили на пиру. Надломленный пшеничный хлеб поместился за пазухой, масляную лампу на длинной ручке пришлось повесить на запястье.

Уже подходя к лестнице, услышал негромкие голоса из-за двери одной из каморок. Задержав шаги, прислушался – непохоже на говор кухонной прислуги. Два голоса, мужской и женский, казались незнакомы, третий же…

Кар вздрогнул.

«Не может быть, я обознался», – сказал он себе.

Пожав плечами, хотел идти дальше, но голос зазвучал снова, и Кар замер. Ему не почудилось! Но что делать Верховному жрецу во дворце ночью? В жалкой комнатушке у лестницы, где спят иногда слуги и собаки? Но голос, непререкаемо-властный голос, привыкший вещать именем бога, не узнать невозможно.

Вино, мясо и хлеб остались на полу вместе с лампой. Тихонько ступая, – мягкие придворные туфли как нарочно придумали, чтобы подслушивать, – Кар приблизился и заглянул в щель.

Комнатка, пять на восемь шагов, была пуста, если не считать двух грубых деревянных скамей. На стене чадила лампа. Под ней лицом к двери сидела пышнотелая дама. Кар узнал ее. Родственница старого Виржона, герцога Лассаля, области на севере Империи, баронесса Тассия, была фрейлиной императрицы Далии. После смерти государыни баронесса осталась при дворе, где пользовалась заслуженной славой главной сводницы, а при случае и свахи.

Баронесса подняла голову, и Кар невольно отпрянул. Произнесла:

– Чем вы недовольны, ваша святость? Яд действует медленно, как вы и хотели.

Кар снова прижался к щели. Мужчина, сидевший напротив, – Кар видел только его спину в расшитом серебром темно-синем плаще да широкие поля шляпы, – при словах баронессы поднял голову и посмотрел на третьего, кто быстрыми шагами расхаживал от стены к стене. Кар тоже посмотрел – да так и не смог отвести глаз.

С первых дней жизни, прежде чем запомнил свое имя, он приучился видеть в Верховном жреце врага.

Немолодой – лет шестидесяти или около, благородной осанки, белокожий, как все законные жители Империи, Верховный жрец всегда был полон спокойного величия. Тем более странно видеть, как он нервно вышагивает по комнате, как кусает от волнения губы. Так же странно вместо жреческих алых одежд видеть на нем простой черный плащ с капюшоном. Сейчас капюшон был откинут, открывая благородные седины жреца.

– Слишком медленно, – сказал он.

– Зато никто не назовет это убийством, – возразил мужчина в синем плаще. – Разве не этого вы хотели… Ваша святость?

Кар прежде не слышал, чтобы к Верховному жрецу обращались так дерзко. Но тот не обратил внимания.

– Обстоятельства изменились, – сказал он. – Император готов заключить мир с еретиками хоть завтра. Войска из восточных областей отозваны. Император дошел до того, что пригласил их посольство на праздник! Вы видели сами. Но этого мало! Атуан намерен сам ехать на восток, едва поправится!

– Но его величество не поправится, – возразила баронесса.

– Его врач сегодня говорил мне обратное.

– Врач ошибается, ваша святость, – сказал мужчина.

Жрец полыхнул гневом:

– Вы готовы ручаться головой?!

Мужчина втянул голову в плечи, баронесса приоткрыла рот – то ли сердито, то ли испуганно.

Верховный жрец продолжил спокойнее:

– Примирившись с еретиками, он объявит прощение колдунам, тем паче, что одного давно пригрел на груди. Атуан намерен разрушить власть Храма. Он давно к этому шел, теперь он решился. Проклятие нависло над Империей, оно близко – один неверный шаг, и тьма падет на землю. Я вижу ее, вижу черную тень…

Казалось, жрец забыл о слушателях. Баронесса глядела как зачарованная. Кар, замерший перед щелью, тоже.

– Змея растет здесь, в императорском доме, – произнес жрец и отер ладонью лоб. – Медлить больше нельзя. Если император не умрет, погибнет Империя.

– Моя племянница… – начала баронесса.

– Ваша племянница второй месяц пичкает императора ядом, а он только кашляет!

– Вы сами велели применить медленный яд! – казалось, баронессу ничуть не пугал гнев жреца. – Вы хотели, чтобы никто не заподозрил убийства!

– Теперь я повелеваю, – жрец говорил негромко, но голос бил, как удары молота. – Вы избавите страну от императора. Сделаете это быстро. И – никто не заподозрит убийства. Вы поняли?

Тяжелую паузу – Кар слышал только бешеные удары своего сердца – прервал голос мужчины:

– А почему?

– Что – почему?

– Ваша святость, почему бы не случиться убийству… Если найдется подходящий убийца?

Жрец вдруг успокоился. Опустился на скамью поодаль от баронессы. Кар увидел его заинтересованное лицо.

– Объяснитесь.

– Позвольте напомнить вам закон, – по голосу казалось, что незнакомец обсуждает всего лишь покупку лошади или выбор блюд к обеду. – Законом, как вы знаете, держится Империя. По смерти императора ему наследует первородный сын. В случае смерти сына, в отсутствие других детей престол переходит…

– К сестре-принцессе, – быстро вмешалась баронесса.

– Верно. К сестре-принцессе, которая, в свою очередь, обязана выбрать супруга из ближайших родичей императора. Таков закон Империи, утвержденный богом, дабы обеспечить близость императора к народу, исключить борьбу за трон…

– Довольно, мы знаем это, – прервал жрец. – Продолжайте вашу мысль.

– Мысль моя проста. Волею доброй императрицы Далии сестры-принцессы у нас нет, впервые за время существования императорского престола. Зато имеется брат-принц… змеиное отродье, как ваша святость изволили выразиться. В случае смерти наследника змееныш займет трон. И закон будет на его стороне.

Кару пришлось схватиться за дверь. К счастью, трое, увлеченные разговором, ничего не услышали.

– Это так, ваша святость? – спросила баронесса.

– Так, – тяжело уронил жрец. – Даже я не в силах изменить закон Империи.

– Так почему бы не использовать его, ваша святость?

– Понимаю, – восхищение в голосе баронессы смешалось с азартом.

Жрец медленно кивнул.

Мужчина продолжил:

– Все, что нам требуется – представить дело так, словно брат-принц убил императора и покушался на жизнь наследника. Но был вовремя схвачен. Таким образом ваша святость избавится от императора и от змееныша… И получит наследника, раздавленного смертью отца и предательством брата. Податливый материал для воспитания монарха, ревностного в служении богу…

Повисла тишина. Жрец размышлял, собеседники почтительно ждали.

Наконец Верховный жрец кивнул.

– Вы правы. Как ни ужасно, мы должны это сделать ради Империи. Когда вы предполагаете это осуществить?

– Да хоть бы и сегодня, ваша святость. Ваша племянница, баронесса…

Кар тихо шагнул назад. Он и так слишком долго слушал. Его трясло, как на сильном морозе. Как будто наступил на клубок змей, провалился в яму с нечистотами…

Не думая, что делает, схватил лампу и бросился вверх по ступеням. Пятно света скакало перед ним. Тошнота подступала, древние каменные стены наваливались, грозя раздавить…

Некстати вспомнилось – дворец строили еще при колдунах.

Лестница тянулась почти бесконечно. Дыша громче загнанного зверя, Кар вывалился на первый этаж. Бегом промчался по галерее.

У поворота остановился. Ночь. У дверей принца стража. Ворваться, крича о предательстве, поднять весь дворец? Кому быстрей поверят – Верховному жрецу или Кару, змеиному отродью?

Злобные речи уже пустили корни в его душе. Еще вчера Кар не колебался бы, отстаивая правду. Сейчас, развернувшись, он бросился к лестнице. Вверх, на четвертый этаж, потом боковым коридором пересечь башню – и снова вниз, к задним комнатам.

И вот он почти у цели, осталось несколько шагов. Здесь не горели светильники. Дрожащий огонек переносной лампы вырвал из темноты старинную фреску.

Потускневшее, полустертое изображение, Кар видел его сотни раз, но сейчас картина ожила перед глазами. По одеждам побежала рябь, как от ветра. Засверкали драгоценности на императорском одеянии, задрожали, готовые обрушиться, топоры палачей. Болью и гневом подернулись лица казнимых. Смуглые лица, черные волосы, высокие, как на подбор худые тела…

Глаза судей ожидающе уставились на Кара. Вот он, ненадолго избежавший казни. Вот оно, змеиное отродье…

Всхлипнув, Кар ударил ладонью стену между картин. Участок стены сдвинулся, открывая потайную дверь.

Главные покои всех башен имеют потайные выходы. Их устройство разное для каждой башни. Зачем это было нужно древним строителям, истинные люди не знают, но тайну выходов разведали давно, разведали – и приспособили к своим нуждам.

Скользнув в узкий коридор, Кар вернул дверь на место. Снаружи стена теперь выглядела целой, кто не знает – нипочем не догадается. Огонек лампы осветил короткий пустой коридор и дверь напротив. Дверь в спальню принца.

Тяжелый гобелен насквозь пропитался пылью. Кар привычно задержал дыхание, выбираясь к полумраку спальни наследника престола. Мало кто при дворе не знал, что в покои наследника ведет потайная дверь. Кар единственный видел ее. Кар, да еще император, сам в бытность наследником не раз ускользавший навстречу радостям ночи.

Откинув край гобелена, Кар оглядел спальню. Свечи не горели, в камине дотлевали угли. Кровать под узорчатым балдахином приготовлена ко сну – и нетронута. Спальня была пуста.

Кар тяжело привалился к стене. Он пропал. Он и впрямь проклятое отродье, не способное спасти ни себя, ни тех, кого любит. В чьих бы объятиях ни спал принц, к себе он вернется нескоро. Император Атуан погибнет от предательства, Кара обвинят и казнят. А принц, дважды убитый, станет игрушкой в руках жрецов.

Последняя мысль отдалась болью. Эриан. Друг, брат и господин. Умереть за него – счастье. Причинить ему боль – хуже смерти и мук.