Кровь и Судьба. Anamnesis morbi

Милана негромко сказала:

– Предлагаю это слово не применять, нас не поймут. Я так красиво, как вы, Федор Михайлович, объяснить не сумею, а слухи, что мы тут халтурим, пойдут. Не надо.

– Да, – согласился Гарин, – давайте поосторожнее со словами. Итак, мы берем за основу уже отработанные другими специалистами методики, набираем свой лечебный опыт. Я поезжу в библиотеку, поищу там, что публиковалось ранее по лечению с помощью крови, кроме известной всем аутогемотерапии8. Мне тут куратор набросал список разных авторов, так что копаться на годы хватит, заодно и в англоязычной литературе пороюсь. Осталось решить, как мы будем называться.

– Давайте, не мудря: «Отделение клинической трансфузиологии», – предложил Ворчун. – Вроде бы всё ясно. И с кровью связь, и с переливаниями, и с очищением.

– А какая еще может быть? – не понял Гарин. – Зачем это слово «клиническая»? Может быть просто тогда – отделение трансфузиологии?

– Еще бывает экспериментальная, но мы никакие эксперименты ставить не можем, мы не институт и научную работу официально проводить не имеем права. Всё экспериментальное касается лично нас, ибо это мы беремся за пока незнакомое дело, но пациентам нашим об этом знать не обязательно. Методики утверждены Минздравом, различными НИИ и кафедрами, так что наше дело— всё исполнять точно и без импровизаций. Чтобы не возникало претензий. Ясно?

– Согласен.

Совещание закончилось без голосования.

Теперь Гарину предстояло, учитывая его вторую или первую должность маркетолога, использовать свои возможности и начать рекламную кампанию созданного им отделения.

Он похвалил себя, что еще не подал заявление об отказе от этой должности. И даже придумал, как воспользоваться ею, чтобы Бланк сам решил отстранить Гарина от руководства рекламой и тем самым освободить от ненавистного поручения.

Марк по-прежнему подписывал счета, приносимые Гариным, по принципу чет/нечет. Через два месяца с первой претензией примчался гинеколог Хегай:

– У меня пациенток кот наплакал, одни аборты… А все газеты и журналы рекламируют только трансфу… —тьфу, не выговоришь— этих переливателей! Гарин, что, рамцы попутал? Про нас забыл? Или кроме его отделения других в ЭСХИЛЛе нет?

Марк его успокоил, мол, отделение новое и действительно нуждается в рекламе: дело малоизвестное, людям надо объяснять, что, зачем и почём.

Ревность – неразумное дитя гордости, как сказал Бомарше устами Фигаро[31]. Следом за гинекологом к Марку пошли хирурги, урологи. А главный хирург центра Вениамин Эммануилович Луцкер, лично приглашенный когда-то Бланком, так же лично обратился к шефу с жалобой на беспредел Гарина. Мол, тот узурпировал права на рекламу и кроме своей этой, как ее… транс… фу… тьфу, никого рекламировать не собирается.

Бланк вызвал к себе Марка и Гарина и орал так, что слышали через три этажа работники кафе. Он приказал Гарину подготовить дела по рекламе к сдаче:

– Я найду, кем тебя заменить! Тоже мне, развели тут протекцию… покрываете друг друга?! Я вам не дам центр под себя переделывать! Это моя клиника! И не вам решать, кого раскручивать, а кого нет!

Гарин стоял, наклонив голову, чтобы Бланк не видел его улыбки. Он рассчитывал именно на такую реакцию.

К этому времени поток пациентов у него вырос настолько, что ни закрыть, ни запретить лечебную работу без заметного ущерба для центра Бланк уже не мог. Бухгалтерия дала ему отчет, в котором доход «ОКТ» составлял ощутимый процент от общего месячного дохода.

На дворе начинался девяносто пятый год. В здании бывшего НИИ «Бог знает чего» оставалось всё меньше свободных площадей. Появились и кардиологи. А сосудистая хирургия получила выразительное название «Интервенциональная и сосудистая ангиорадиология». Марк все-таки поставил первую в центре ангиографическую установку и потребовал дать рекламу с привлечением кардиологических пациентов. Вторая появилась поже, когда первенец несколько раз вышел из строя.

Бланк схватился за голову:

– У нас ведь нет морга! За три года самостоятельной работы умер только один пациент! А сейчас это может происходить каждый месяц. Это же убьет мой центр!..

На что Марк возразил:

– С моргом мы договоримся, Антон Семенович. Свой морг нам открывать не нужно. Это решаемая проблема. Рядом три клинических больницы с базами трех институтов, две кафедры патанатомии. Людям свойственно умирать. Иногда это происходит в больнице. Я понимаю, что вы в своей гастроэнтерологии и проктологии констатировать не привыкли, а я – кардиолог из БИТа, я посмертные эпикризы каждый день писал. Это обычное дело. Неприятное, да, но не экстраординарное. Главное в нашей работе – правильно оформлять историю болезни и помнить, что пишется она не для патолога, а для прокурора.

Бланк, много лет совмещавший должность завотделения с должностью «черного эксперта» [32] при ГУЗМе, очень боялся, что его центр начнут полоскать во всех госинстанциях. Каждую смерть станут разбирать под микроскопом, а он лично не вылезет из судов.

Всё оказалось совсем не так страшно. Да, людям свойственно иногда умирать безвременно, но без лечения в ЭСХИЛЛе они бы умирали чаще. На сотни удачных операций могла случиться неприятность под названием «диссе́кция»– разрыв сосуда во время расширения его баллоном. Если это происходило в сердце, больной умирал от инфаркта прямо на столе. Но диссе́кции случались не чаще одного раза в год, то есть на тысячу операций – одна. И всякий раз проводился тщательный разбор хода операции и качества обследования до нее, просчет риска. Но полностью этот риск исключить невозможно, что подтверждали и статьи из зарубежных журналов. Осложнения вероятны и неизбежны у малого процента пациентов с тяжелой ишемической болезнью сердца.

На авансцену вышел юрист, Гарин-старший, который положил перед Бланком и Бардиным шаблоны «информированного согласия пациента» и договора на оказание медицинских услуг. Эти два документа надежно «прикрывали зад» хозяина ЭСХИЛЛа от жаждущих до него добраться неприятелей. А чем лучше шли дела у Бланка, тем больше становилось этих недоброжелателей в медицинском мире России.

[26] Государственный план электрификации России, принят в 1920 году, реализован к 1935 году; всего было построено около 850 электростанций.

[27] МАПУ – Московское артиллерийское подготовительное училище. В этих училищах, как и в Суворовских, ученики оканчивали полную среднюю школу, 10 классов, на полном пансионе.

[28] Катастрофа 26 октября 1960 года унесла жизни 126 человек, в том числе командующего ракетными войсками стратегического назначения (РВСН) МитрофанаИвановича Неделина.

[29] СНО – студенческое научное общество.

[30] Причт – общее название служащих в приходе. Есть еще клир – рукоположенные, священнослужители.

[31] Бомарше П. «Безумный день, или Женитьба Фигаро».

[32] «Черными» называли независимых экспертов Комиссии исследования летальных исходов (КИЛИ), которые непредвзято и честно разбирали истории болезни умерших пациентов, давали объективное заключение о причине смерти больного и степени вины медиков. Кто эти эксперты, обычно не знал никто, кроме руководства ГУЗМа (Главное управление здравоохранения Москвы), и сами эксперты не должны были знать, работу кого из врачей они разбирают.

Глава 8. Война войной, а обед по распорядку

К появлению в ЭСХИЛЛе отделения переливания крови остальные сотрудники медцентра отнеслись вполне благожелательно. Возможности клиники значительно расширялись. Эпизод с рекламным перекосом не поссорил Гарина с другими врачами. Обычная, рабочая ситуация. Каждый гребет в свою сторону если есть возможность.

Намного больше отторжения вызвали появление сосудистой хирургии и перекос в сторону лечения кардиологических заболеваний. ЭСХИЛЛ, изначально ориентированный на бескровные операции и короткое время пребывания больных в стационаре, терял свою привлекательность.

Разрушался главный принцип – что все пациенты лежали в ЭСХИЛЛе от суток до трех. Теперь же время стационарного лечения порой растягивалось до недели. Но и этот срок сильно отличался от привычных для городских больництрех недель, обозначенных существовавшими стандартами.

Состоялось большое собрание врачей. Бланк дал слово Бардину, чтобы Марк обрисовал новую структуру медцентра.

Марк доложил, что с девяносто второго года до конца девяносто четвертого при поддержке Минорехпрома ЭСХИЛЛ развернулся в многопрофильную клинику, в которой теперь есть все необходимые отделения, кроме нейрохирургии:

– С начала года начали работу отделения трансфузиологии и интервенционной радиологии. Все новые отделения будут придерживаться исходной концепции – бескровность и малые сроки стационарного лечения. Однако остаются свободными еще примерно пятьсот квадратных метров на шестом этаже. Предлагаю открыть там терапевтическое отделение примерно на сорок-пятьдесят коек, с одноместными и двухместными палатами, хорошим сервисом. Главная задача этого отделения будет определена всё той же концепцией краткости пребывания. Ложится необследованный пациент и получает все виды консультаций и обследований за два-три дня. Потому что, как вы, коллеги, знаете, многие виды исследований требуют серьезной подготовки, которую сам пациент домавыполнить обычно не может. Что скрывать, часто исследование колоноскопии приходится повторять из-за того, что человек недостаточно очистил кишку, да и само исследование лучше проводить если не под наркозом, то под легким усыплением – седацией. Гастроскопия оказывается невозможной из-за того, что беспечный человек решил, что перед процедурой будут не лишними чашечка кофе и гамбургер. А перед сдачей крови на анализы, требующие «тощака» – пустого голодного желудка – пациент завтракает. Это не всякий раз происходит, но случается довольно часто. И вообще, для большинства исследований материалы лучше брать у пациента сразу после пробуждения, утром, а не после двухчасовой поездки по городу.

Бланк на этом совещании заведующих отделениями добавил, что его знакомый артист чуть не получил диагноз «сахарный диабет», потому что за час до приезда в центр для сдачи крови на сахар… высасывал один леденец. И объяснить ему, что всякий раз повышенный сахар в анализе связан именно с этим, было невозможно. Только уложив его на ночь в палате, взяли утром кровь и получили верное значение: нормальный у него сахар крови!

– Диспансеризация, которую когда-то проводили в районных поликлиниках, – продолжил Бланк, – превратилась в формальность, люди считают, что она бесполезна. Центр ЭСХИЛЛ должен воспользоваться этой ситуацией и тем, кто понимает важность периодических обследований, предоставить такую возможность за вполне приемлемую цену.

Перспективы развития центра ЭСХИЛЛ на текущий и следующие годы были определены.

Проблема выскочила, откуда не ждали: у людей стали кончаться деньги, во-первых, а во-вторых, те, у кого денег стало больше, лечиться предпочитали за границей.

Бланк собрал всех, кто что-то понимал в рекламе, финансах и психологии новых русских. Мозговой штурм длился не больше часа. Потом Бланк и Гарин-старший провели анализ предложений.

Брать на операции бандитов после «стрелок», не сообщая органам об этом, Гарин-отец отсоветовал, предупредил: слишком опасно и для репутации центра, и вообще. С бандитами и со спецслужбами лучше не связываться. Это как коровье дерьмо, ступишь – еле отмоешься!

Надеяться на начавшуюся в Чечне войну тоже было бессмысленно, со всеми ранениями разбиралась военная медицина. Тревожило медиков центра и то, что стойки для эндоскопических операций уже начали собирать в России и были они раз в десять дешевле импортных. В Петербурге приступили к изготовлению не одноразового, а очень надежного металличенского инструментария для лапароскопических операций, а еще живое ЛОМО9 стал выпускать специальные видеотрубки – телескопы, не уступающие по качеству цейссовским.

Всё это возникало не благодаря действиям правительства Ельцина, а скорее вопреки. Ведь тому не было нужды развивать промышленность в России. Держался ламповый завод в Саранске и умирать не собирался, в отличие от московского, который первым в отрасли «поднял лапки», следом за подшипниковыми заводами. Механические заводы, производившие товары не для оборонки, закрывались тысячами, оборудование распродавалось на металлолом или ржавело.

Но в экстренном порядке создавались там и тут цеха по производству различных одноразовых изделий медицинского назначения: шприцев, катетров, капельниц…

Дома Жора сказал отцу, что ЭСХИЛЛ может держаться на плаву, пока его возможности уникальны, но так будет не всегда. Лет за пять городские больницы тоже поставят необходимое оборудование и еще за пять —научатся делать точно такие же операции, только уже бесплатно. До конца века медцентр доживет, а вот что будет дальше?

Отец прислушался к этому мнению сына. Какая потом была беседа с Бланком, неизвестно, но Антон Семенович перестал мешать Марку разворачивать центр в мощную и при этом компактную больницу. Он ежемесячно летал в Лондон, Париж, в Америку. А в его речи всё чаще проскакивали фразы вроде: «Я для вас создал платную клинику, пользуйтесь этой возможностью» и «Мне ничего не надо, у меня всё есть».

Гарин из этих заявлений понял, что план Феврие удался. Это впечатление подтверждалось и тем, что Бланк сменил за два года три машины. Из«Волги» он пересел в БМВ 750, затем появилась «Ауди А8», а к осени девяносто пятого —«Мерседес» с шестилитровым мотором.

На вырученную к концу года прибыль от медцентра Бланк купил огромную квартиру на Тверской, в доме, где жила Алла Пугачева. Отец Гарина сообщил дома, что Антон Семенович прикупил участок на юго-западе от Москвы и там начинается строительство— как пошутил отец – « Родовой усадьбы Бланков» под Звенигородом.

Что удивило Жору, так это заявление отца, что и он решил приобрести себе с мамой отдельную квартиру, не на Тверской, конечно, но тоже в приличном районе Крылатское.

Жора не возражал, хотя оставаться в трехкомнатной квартире одному ему не хотелось. Привык к тому, что мама всегда дома и не надо думать о стирке, готовке и уборке.

Как-то вечером за ужином он спросил, что побудило отца к покупке еще одной квартиры:

– Тесно стало в этой, оставшейся от деда?

Отец ответил:

– Мы считаем, что ты завидный жених, и если решишь привести жену, то сделать это нужно в отдельную квартиру. А пока мы тебе оставим домработницу. Средств хватит, чтобы ты не зарос тут грязью. Формально она будет числится уборщицей у меня в конторе, а убираться у тебя тут.

Девяносто пятый год развивался бурно. Война в Чечне, предвыборный бурлящий котел – вот что представляла страна. Запрещенная после переворота в 93-м КПСС возродилась и набирала популярность уже как КПРФ. «Трон» под президентом Б. Н. Ельциным шатался, а чтобы тот все таки усидел на нем, в Кремле появились специалисты из США, в задачу которых входило поднять рейтинг президента, упавший ниже некуда. Полным ходом шло восстановление здания «Белого дома» в Красной Пресне, переданного теперь правительству.

В кабинете Бланка довольно часто появлялись люди из окружения первого президента России, советники, даже министры.

Гарин уже не мог слышать их разговоров. В освобожденной им задней комнатке Антон Семенович устроил небольшую кухню с кофе-машиной, холодильником и креслами для охраны, чтобы она не мозолила глаза посетителям в приемной. Что обсуждали люди из Кремля, хранилось в секрете.

Отдел рекламы и маркетинга переехал под крышу, занял три комнаты, и теперь там работали три девушки—маркетологи, еще одна – веб-дизайнер, и с ними профессиональный кинорежиссер, оказавшийся не у дел. Потому что нечего было снимать. «Мосфильм» сдал в прокат комедию «Ширли-мырли» и затих до поры. На кассетах продавались «Улицы разбитых фонарей» и разнообразные малобюджетные «Бизнесы по-русски» с тупым юмором.

Бланк приютил безработного режиссера на какое-то время, поручив ему снимать документальные ролики о медцентре и проталкивать их на телевиденье. В отделе появились отличное съемочное оборудование и скромные парни, наряженные в хирургическую форму, которые ходили по операционным и кабинетам и набирали видеоматериал для будущего монтажа. Девяносто седьмой год для ЭСХИЛЛа был юбилейным, десятым, и режиссер спешил создать еще и фильм к этому событию.

Отделение Гарина развивалось согласно плану Ворчуна. Тот взял на себя всю рутинную работу с пациентами и кровью, тогда как Жора целыми днями пропадал в медицинской библиотеке, прочитывая все статьи, которые касались процедур, связанных с очищением и модификацией крови. Попутно он приходил к осознанию, что иммунологию как предмет в институте на кафедрах биологии, физиологии и патологической физиологии им давали очень поверхностно. Но не по вине преподавателей, а из-за малоразвитости самой науки. Ведь институт иммунологии в СССР возник, как научное предприятие, только в начале 80-х из отдела иммунологии НИИ биофизики. До тех пор эта наука была как бы размазана между другими медицинскими направлениями: ревматологией, пульмонологией, кожными болезнями, аллергологией и трансплантологией. Будто лебедь, рак и щука из басни дедушки Крылова, разные ученые тянули иммунологию каждый только в свою сторону, создавая порой ошибочные теории и вырабатывая методики лечения, ведущие в тупик. Аллергологи, ревматологи, дерматологи трактовали иммунные болезни каждый в свою сторону и подбирали лечение по своим соображениям.

Чтобы не лезли в голову мысли о чеченской войне, Гарин заставлял себя размышлять о науке. Он помнил слова Ворчуна:«Мы не можем экспериментировать, все методики должны быть отработаны и утверждены, но мы-то новички в профессии, и для нас любой опыт – экспериментальный».

Возвращаясь из библиотеки в центр ЭСХИЛЛ, Гарин вдруг подумал:«А чего я так переживаю? Давно уже народ принял мудрость “Век живи, век учись…” В чем проблема?»

– Во второй части этой мудрости, – произнес он вслух, —«дураком помрешь».

Обычно вечером в пятницу Гарин отпускал Милануи рассказывал Ворчуну, что сумел накопать в библиотеке. Вместе они продумывали, чем стоит заняться, а что лучше пока отложить. Так, привезя статьи о применении очищения крови при невынашиании у беременных, Гарин сказал:

– Вот, это очень серьезно. Невынашивание беременности при АФС[33]. Это материал еще семидесятых. Их официально аспиранты для диссертаций не берут, считаются устаревшими. Абусалимова на этой методике стала доктором наук. Понимаешь? Плацентарная недостаточность и АФС. Это реальное спасение обреченных людей, шанс родить здоровых детей.

Жора знал, что сам перенес эту методику, чтобы родиться живым, но сообщать своим сотрудникам не захотел.

Ворчун покачал головой:

– Мой жизненный опыт подсказывает, что с беременными лучше не связываться. Родит – нормально, а если выбросит после наших процедур – мы будем виноваты. Никакие статьи профессора тебя не защитят. Давай пока заниматься привычными делами – трофическими язвами при варикозе, гнойными прыщами на коже, острыми аллергиями и экземами. Ну, еще пьяницы и наркоманы – придут, почистим. Поверь, этого вполне достаточно. Не связывайся с беременными! А еще, если ты заметил, то число абортов сейчас превышает число родов.

Гарин был с ним не согласен. Но и спорить не стал.

– Так, – в одну из пятниц выложил Жора, – в «Вестнике дерматологии» я нашел статью о применении пульс-терапии гормонами после курса плазмафереза в лечении пузырчатки.

Эту поистине страшную болезнь ни он, ни Ворчун брать не хотели. Это как болото: ступишь в трясину и не выберешься. Их методика давала временный эффект, и тянуть деньги с несчастных инвалидов им совесть не позволяла.

– Ну и что?– спросил Федор.

– А то, – обрадованно объяснил Жора, —что если на второй неделе после окончания курса плазмафереза ввести однократно большую дозу преднизолона, лимфоциты не выбрасывают антитела. И наступает ремиссия, если верить статье, от восьми месяцев до года. Ты понимаешь?

– Хочешь все-таки взять пузырчатых, волчанку и склеродермию?

– Не знаю еще. Но вот он, шанс реально помогать. Год нормального самочувствия для таких людей— это маленькая жизнь, – процитировал Гарин песенку Олега Митяева.

И не угомонился. Он раскопал в архиве журнала Plasma therapy статьи, посвященные лечению АФС, причем иностранные авторы опять же ссылались на работы Аиды Абусалимовой. Жора не пожалел денег, снял ксерокопии и привез их Ворчуну, переведя и подчеркнув ключевые места в статье со статистикой результатов. Больше всего порадовал результат, что женщины без страха беременели и рожали и второй раз, и третий. Это был аргумент.

– Хорошо, – сделал последнюю попытку отмотаться от беременных Ворчун, – как ты себе представляешь приглашение таких женщин? Если АФС уже определен, их курируют специалисты и вряд ли отдадут нам. Пичкают их лекарствами и этим оправдывают проблемы с развитием у детей, если тем вообще повезет родиться.

– Надо ехать и лично разговаривать с врачами. Лучше с такими же, как мы: платными.

– Резонно, – согласился Ворчун поставил чайник. —Но знаешь, наши «интервенты» ездят по поликлиникам и оставляют врачам направления к себе. Каждый больной, принесший нашим спецам такую бумажку, заносит в кассу пятьдесят тысяч – пять из которых достаются направившему врачу. А что ты думаешь о нас? Можем мы такую схему применить?

– Весовые категории разные, – покачал головой Гарин. – У нас весь курс лечебный меньше раза в два. Что мы можем вернуть? Пятьсот рублей? Да и не стоит забывать, что у людей, ходящих в обычную поликлинику, денег нет. Мы с тобой и так часть больныхлечим по благотворительной программе. Пока Бардин и Бланк не знают.

Целый месяц они лечили ветерана войны с огромными трофическими язвами на голенях. Язвы закрыли благодаря хорошей памяти Гарина, который припомнил рассказ Васильева: криопреципитат плазмы содержит тромбоциты, а фактор роста из них— особое вещество, ускоряющее заживление ран10.

Врачи делали деду два раза в неделю плазмаферез и из полученной плазмы готовили вещество для перевязок. Вещество это напоминало яичный белок. С двух контейнеров плазмы —как раз две порции для двух язв.

Через две недели язвы начали стремительно заживать. Края их стягивались, и дед, глядя на свои ноги в зеркало, плакал. Он уже и не надеялся, что когда-нибудь это случится.

Ветерана Ворчун и Гарин взяли в качестве эксперимента, предупредив, что если не получится заживить его дырки, денег не возьмут.

Когда же ветеран принес конверт с деньгами, врачи вернули ему плату со словами: «С Днем Победы, отец»!

Это действительно был день их общей победы. Ветеран расплакался, обнял врачей и ушел. Без костылей.

Гарин и Ворчун при поддержке Миланы решили между собой, что, начиная новое направление и набирая опыт, не имеют права брать деньги в случае неудачи. Поэтому, расписывая курс процедур, рассчитывая на человеческую порядочность и желание пациентов в будущем обращаться за помощью снова, они предлагали оплачивать лечение в конце курса. Риск? В некоторой степени, да. Но для руководства такие аргументы были вполне убедительными.

Также Федор и Жора решили, что ветеранов войны и медработников станут лечить бесплатно, объявляя им об этом по завершении курса процедур.

Кроме лечебной работы у Гарина была еще одна, не менее серьезная – переливание крови и ее компонентов. И если всё, что касалось лечения, он оставил Ворчуну, то тема совместимости и несовместимости крови стала исключительно заботой Жоры.

Как он ни старался, как ни зарекался, тайны крови и их раскрытие поневоле стали делом его жизни на ближайшие годы. Всё, что удавалось раскопать и систематизировать, он собирал в папку, так и подписанную: «Тайны крови».

Первым Жора обозначил вопрос о том, зачем нужны группы крови. Не врачам нужны, а организму человека. Ни в одной монографии, посвященной крови и переливанию, он не мог найти ответа на этот вопрос. И подсознательно чувствовал: если найдет его, то станет понятным что-то очень важное для определения смысла жизни.

[33] АФС, антифосфолипидный синдром, – поражающее многие органы аутоиммунное заболевание, при котором резко возрастают риски образования тромбов. При АФС начинают вырабатываться антитела, разрушающие мембраны собственных клеток. Часто атакуются клетки внутренней выстилки (интимы) сосудов, из-за чего и усиливается свертывание крови. Во время беременности это часто приводит к внутриутробной гибели плода и выкидышу на поздних сроках.

Глава 9. С кровью шутки плохи

Гарин думал, используя блокнот. Превращал мысли в визуальные метки, записывал свои вопросы, какими бы глупыми они ни казались на первый взгляд.

В обществе стало набирать обороты движение похудения с привязкой диеты к группе крови. Создавалось впечатление, будто диетологи что-то знают. Какая связь пищевых продуктов и ихусвоения с тем, какая группа крови у едока?