Эпос трикстеров – 1. Велес и проклятые боги

Альберт Герасимов

Эпос трикстеров – 1, или Подлинная история хартлендских богов

Глава 1. Шаман. Рождение бога

* * *

– Олысь появился как всегда неожиданно и совершенно бесшумно прямо из стены полуземлянки…

– Кто? – Юрка с удивлением вытаращил глаза на рассказчика.

– Олысь, – повторил дядя Коля с таким видом, будто только самый последний неуч может не знать, кто это такой.

Но неучей за дощатым столом под старой яблоней оказалось довольно много. Сидевшие на лавке напротив рассказчика юркины дружки – Серёга с Ванькой тут же хором выдали:

– Кто-кто?

– Да вы чего? – удивился дядя Коля. – Про олысей никогда не слышали?

– Не… – дружно замотали головами пацаны. – Не слышали…

– Дим, – обратился дядя Коля к Юркиному отцу, восседавшему на старом венском стуле с торца стола. – И ты никогда про олысей не слышал?

– Не… – ответил тот, прихлёбывая из жестяной кружки горячий душистый чай. – Не слышал. Ты, Николай Денисович, давай уж по-быстрому объясни нам неразумным, что за зверь такой этот олысь. И дальше продолжай. Ты мне уже лет пять эту историю обещаешь рассказать, а всё никак не сподобишься. Опасаюсь я, что как начнёшь про всяких олысей байки травить, так и сейчас не расскажешь…

Николай Денисович Власов, именно так звали рассказчика. Собравшиеся здесь знали его, как ветерана Великой Отечественной войны, бившегося с фашистами под Сталинградом и Курском, бравшим Ригу и Кёнигсберг. После демобилизации он немного поработал на заводе токарем, потом был каким-то начальником по снабжению, потом занялся торговлей… Ну, как занялся? Назначили директором на торговую базу. А там он дорос до начальника районного торга. Дело у него спорилось. Начальство хоть и морщилось от отсутствия чинопочитания, но ценило. Говорят, Власов ворочал миллионами и без взяток, наверное, не обходилось. Но сам он всегда жил скромно. Особенно после того, как в середине 60-х у него жена умерла. А, выйдя на пенсию, купил в деревне дом, по соседству с юркиной бабушкой. Через год на месте развалюшки стояла новая изба, построенная его собственными руками. За ней курятник с курами, «крольчатник» с кроликами, хлев с овцами и козами. Плюс в отдельном хлеву жили четыре свинки на откорм. Большое хозяйство.

Крепкий мужик Николай Денисович. И когда только за всем этим приглядывать успевает? Но последнее время стал жаловаться на здоровье. Мол, радикулит, подхваченный под Сталинградом, картошку сажать не даёт. Не поможете, соседи? Ну, как не помочь? Вот Дмитрий Юрьевич Аникин и подписал своего 15-летнего сына с дружками-одноклассниками на эту тимуровскую работёнку. А взамен потребовал, чтобы Николай Денисович рассказал о древних богах.

В академиях Власов не учился. В его активе было только военное училище, законченное 1940 году, но почему-то учёные из Москвы к нему за советами часто приезжали, то историки, то лингвисты. В 50-е годы, говорят, он пару раз он ездил в Новгород. Беседовал там с самим Артемием Арциховским, чья экспедиция нашла первые берестяные грамоты. А года четыре назад он вдрызг разругался с академиком Борисом Рыбаковым, доказывая, что не было никогда на Руси таких богов, как Лада и Лель. Разве что Макошь её возлюбленный в постели Ладой мог назвать, а та ему припевала: «Ой-лели-лель…» На это, по слухам, Рыбаков будто бы заявил, что богов вообще не существовало, а потому возлюбленных у Макоши в постели не было, и петь она им ничего не могла. А о божестве Ладе упоминания в хорватских песнях есть. В общем, плохо они расстались. Не постой характер был у Власова.

Но рассказчиком Николай Денисович был отличным. Даже если наврёт с три короба, всё равно слушать интересно. В результате три упитанных недоросля, не шибко напрягаясь, за два с половиной дня засадили восемь соток картофельного поля. Работали они субботу и воскресенье – 5 и 6 мая, да полдня среды, 9 мая. Сегодня День Победы. По окончанию работ не грех и выпить по сто граммов за Победу. Взрослым – водки, недорослям – лимонада. Ну, и закусь тут на столе немудрённая, но по-праздничному солидная: картошечка-пюре, огурчики-помидорчики маринованные да ломти жареной свинины. Вчера Николай Денисович пожертвовал одной из своих свинок. Да жалко ли в честь праздника? Там ещё три осталось… А при этакой снеди, как не быть беседе?

– Так кто такой олысь-то? – не выдерживает затянувшейся паузы обычно флегматичный Ванька.

– Домовой это, – отвечает Николай Денисович. – Про народ коми слышали?

Все кивают, дескать, слышали. Ну, как не слышать? На дворе 1984 год стоит. Телевизор в каждой избе. Да и в школу все здесь присутствующие не зря ходили.

– Ну, вот у коми-зырян домовых олысями называют. Но только их домовые не похожи на домовёнка Кузьку, что в феврале в мультфильме показывали. Олысь – это такой меховой шар размером с футбольный мяч.

– Колобок что ли? – схохмил Дмитрий Юрьевич.

– Ну, пусть будет Колобок. Только меховой, – усмехнулся в ответ дядя Коля. – И вот представьте: вываливается такое счастье прямо из бревна полуземлянки на земляной пол. Хороший такой пол, утрамбованный, аккуратно засыпанный чистым речным песком. Лапки у Олыся маленькие, как у ежа, сделали пару лёгких шажков, остановились. Ручонкой за остреньким ушком почесал и уставился взглядом в спину шамана…

– А шаман-то там откуда взялся? – перебил рассказчика Юрка.

– Как это откуда? – изумился Николай Денисович. – Это ж и была полуземлянка шамана. Он там жил. Вот как раз в этот момент он сидел по-турецки на пятках у очага и разбирал небольшую горку мухоморов…

Пацаны фыркнули, а рассказчик невозмутимо продолжил.

– Шаман каким-то шестым чувством почуял появление домового и, оторвав взгляд от грибов, не поворачиваясь, произнёс:

– И чего тебе надо? Я тебя уже кормил. Утром кусок мяса в твой угол положил. Неужели съел?

Олысь смущённо кашлянул.

– Я это… Я ж не из-за еды. Не спокойно мне что-то, Косолапый…

– Это чё? Шамана так звали – Косолапый? – теперь уже вклинился в рассказ Серёга.

– Ну? А чё тебе не нравится? Обычное неолитическое имя, – пожал плечами дядя Коля. – Имена же поначалу кличками были. Дело в 2010 году до Рождества Христова происходит или, как у вас в учебниках пишут, до нашей эры. Я этого ещё не говорил? Ну, вот сказал. А Косолапым шамана, кстати, звали не из-за дефекта ног и не потому, что он на медведя походил. Лапы у него были нормальные, и габаритами он особо не отличался. А кличку получил ещё в детстве за то, что на медвежьих праздниках качественно изображал повадки и рычание хозяина леса. Так вот, домовой ему и говорит:

– Тяжко мне что-то, Косолапый. Не ходи сегодня на капище.

А шаман поворачивается и с возмущением отвечает:

– Ты дедок совсем рехнулся? Как я могу на такой праздник не идти? Кто без меня на оружие чары наложит? Сегодня равноденствие, месяц выдры наступает. Охота большая пойдёт. А если чары не наложить – до весны удачи не будет.

Олысь шмыгнул носиком и бурчит:

– Пусть вон старшой сын покамлает. У него неплохо получается…

– О-ох…

Косолапый вытащил из-под себя ногу и стал массировать ноющее колено…

Тут дядя Коля сам взялся за колено правой ноги и начал его массировать. При этом на его лице явно промелькнула гримаса боли:

– Ревматизм проклятый. Вот шаман с такой же мордой, как у меня, олысю и отвечает.

– Молод ещё парень для таких праздников. Способный, конечно, но у него ж всего двое карапузов. Жена беременна, но ведь ещё не родила! А по обычаю шаманом может быть только тот, у кого не меньше трёх сыновей. Ты же знаешь. Старейшины такого нарушения не одобрят…

– Чё? Правда что ли? Бывают такие обычаи? – удивился Серёга.

– Да, йожкин корень! Бывают! – возмутился дядя Коля. – Ты вон у коми-зырян спроси, кто у них шаманом может быть? Там вообще четверых сыновей нужно иметь, а девки – не в счёт! И вообще, вы будете меня слушать или каждое моё слово под сомнение ставить? Йожкин корень! Ну, скока можно?!

– Да я просто спросил… – виновато замычал Серёга.

– Николай Денисович, прости. Они больше не будут, – вмешался Дмитрий Юрьевич.

– Ладно, – махнул рукой рассказчик. – Вернёмся к олысю. Говорит он:

– Боязно мне чего-то, Косолапый. Я ж за тебя, как за сына переживаю. Чую, что-то неладное на празднике стрясётся. Не ходи туда.

– Эх, дедок… У меня ж тоже душа не на месте. Давеча вот во сне жёнушку свою покойную видел…

– Да ты что?! Ну, и как она? – заинтересовался домовой.

– Головой покачала и говорит: «Эх…». Не к добру всё это. По пустякам она меня никогда не тревожила. Но если к себе не звала, значит, смерть мне не грозит. А хуже смерти ничего не бывает… Впрочем мне и она не страшна. Я в этом мире уже всё сделал. Все дети пристроены. Младшенький женился. Можно и помирать.

– Ну, не скажи…– отвечает олысь. – Есть в мире вещи и похуже смерти. Уж мне-то поверь. Я в этих делах смыслю…

– Ты дух, тебе виднее. А мне ещё мухоморы для варева почистить надо. Старик Сыч, что за большой рекой живёт, рассказал, как из них варево для камлания сделать…

– Тю-у-у… Мухоморы… Мы завсегда коноплёй пользовались. Чем она тебе не угодила? – удивился олысь.

– А ты не знаешь? – подбоченился Косолапый. – Другие шаманы во время камланий по разным мирам путешествуют, в птиц и рыб обращаются. А я? Это я в деревне могу чего угодно говорить, но ты-то, дедок, правду знаешь! С тобой поговорить, дух убитого медведя заклясть, да лихорадку какую-нибудь слабенькую из больного выгнать. Вот и все мои шаманские способности на этом заканчиваются. Мне уж скоро стыдно будет людям в глаза глядеть…

– А ты зря переживаешь, – отозвался домовой. – Многие другие шаманы и этого-то не могут. Ты думаешь, так много людей запросто с олысем беседуют? Нет, дружок. В тебе очень сильная магия. У тебя большое будущее…

– Твоими бы устами…

– Батя-а-а! – донеслось с улицы.

Олысь исчез.

В открытую дверь заглянул крепкий парень лет пятнадцати, весьма похожий на шамана:

– Ну, ты долго ещё? Мы уже в священной роще собрались. Только тебя ждём. Не успеем же подготовиться! А к вечеру всё племя будет!

Шаман вздохнул, подавил в себе раздражение и мягким голосом ответил:

– Сейчас, сынок, сейчас. Только мухоморы соберу и иду. Вы там пока дровишки для костров разложите…

* * *

Представьте. Картина маслом. Посреди капища стоит на коленях шаман, глядя сквозь огонь жертвенного костра на высоченного деревянного идола.

Глаза остекленели. Веки не закрываются. У шамана, естественно, не у идола. Тело неестественно выгнулось. Специально выделанная голова лося с рогами, служившая шаману шапкой, съехала на затылок. Бубен и ритуальный костяной жезл с головой лосихи из рук выпали. Сами руки безвольно висят. И он думает: «М-да… Переборщил я с мухоморами. Не стоило на такой большой праздник новый рецепт пробовать. Варево из конопли было надёжнее».

– Ха-ха-ха! – загоготали слушатели.

– Вам – ха-ха, – улыбается дядя Коля. – А шаману надо ритуал продолжать. Вокруг всё племя собралось. Почти сотня охотников удивлённо глазеет, не понимая, почему шаман прервал молитву.

А он думает: «Тупицы безглазые! Неясыти сонные!»

Им бы видеть то, что видел он!

Ядовито-зелёный светящийся дым окутал идола. Морда истукана ехидно улыбалась, а руки… Вот это да! Откуда у этого бревна руки-то взялись? Не делали их ему древние мастера!

А руки были зелёные. Они возникли из того же дыма. И даже не руки, а лапы какие-то. Костистые, как у столетней старухи. Когтистые, как у медведя. И тянулись эти когти прямо к шаману.

«Вот проклятье! Чё те надо?» – злобно подумал шаман.

Чёрные глаза идола сверкнули огненным блеском:

«Душу отдай!» – заорал дядя Коля, изображая громоподобный глас идола.

Пацаны по другую сторону стола от неожиданности аж вздрогнули. А рассказчик нагнетал атмосферу:

– Никто на капище не услышал этих слов, кроме шамана. Но для него они прозвучали как гром. Неподвижное тело вздрогнуло. Сердце бешено забилось. Страх взрывом полыхнул в голове.

«Нет!!!» – завопила душа.

«Поздно», – злорадно прошипел идол. Зелёные когти вцепились в сердце смертного. Горячая волна обожгла грудь. Мир перевернулся и погас, как пламя свечи…

* * *

Четыре столетия стоял идол посреди капища одного небольшого племени народа морт. Четыре века вокруг него молились люди. Молились истово и не очень. С глубочайшей верой и почти без неё. Но каждый из них давал этому пятиметровому сосновому изваянию частичку своей энергии. Иногда шаманы приносили ему человеческие жертвы. И он жадно впитывал в себя вопли и страдания несчастных, выпивая до дна их душу… Порой сюда приносили смертельно больных. Люди надеялись, что божество поможет им излечиться. Напрасно. Божество давно уже потеряло связь со своим изображением. Идол жил сам по себе. И эти больные мало отличались от жертв.

Постепенно идол накапливал силу. И вот пришёл день, когда её стало достаточно. Нужна была последняя капля. Но эта капля должна быть особенной. Это должен быть медиум. Посредник. Шаман!

* * *

Он нёсся с безумной скоростью. Словно щепка по горной реке. Словно орёл, падающий на зайца. Да. Он летел. Летел навстречу Свету. Там была цель. Он знал, что можно слиться с этим Светом. И это будет блаженство. Эта мощь, это спокойствие, это сознание того, что ты часть чего-то Великого – всё завораживало.

– Ты хочешь Света?

– Да.

Ответ был естественен. Он даже не подумал, кто его спрашивал. Он вообще не думал. Он ЖАЖДАЛ.

– Ты не достоин! – прозвучало бесстрастно, как приговор суда.

Движение прекратилось.

– Как?!! – это всё, что он мог выжать из себя. Он был ошеломлён. Его не пускали к Свету!

– А вот так. Твой индивидуальный кармический индекс превышает максимум, предельно допустимый для интеграции с трансцендентной сущностью, – прозвенел насмешливый голос.

Косолапый не понял ни слова.

Захлопали огромные крылья, закрывая перед ним Свет.

– Вернись ко мне… – это шипение слышалось сзади.

Он оглянулся вниз. Там копошилось что-то тёмное. Из этого живого мрака к нему тянулись многочисленные руки.

Он содрогнулся:

– Нет!

– Я сделаю тебя великим…

– Нет!!

– Я сделаю тебя могучим…

– Не-е-е-е-т!!!

– Поздно!

Руки рванулись к нему. Схватили со всех сторон и потащили вниз.

– Ты будешь богом, – как бы в утешение прошелестел шипящий голос.

Мир перевернулся и погас, как пламя свечи…

* * *

«Хэ! Где это я?»

Священная роща вокруг. Внизу жертвенный костёр, в центре которого булькал большой глиняный кувшин с мухоморовым варевом. Почти сотня замерших охотников. На лицах – гримасы ужаса.

«А это что за мешок там за костром? Похож на человека. Упаси меня Калтащ! Да это же я!»

Сердце рухнуло вниз.

Сердце? Да, не было у него никакого сердца!

«Спокойно. Возьми себя в руки!»

В руки? Чушь! Не было у него рук. И ног не было.

Вообще ничего не было. Был только думающий сгусток энергии, который, похоже, никто не хотел замечать.

Вся сотня охотников тупо стояла и беспомощно глазела на мертвое тело шамана.

– Ну, и чего вы, недотёпы, рты разинули? Нет бы, человеку помочь!

Голос прозвучал над капищем как раскат грома. Мужики вздрогнули и дружно повернули головы к истукану.

– Ну, чего пялитесь, идиоты! Долго еще так стоять будете?

Двое самых старых охотников схватились за сердце и тихо сползли на землю.

– Ворса! Ворса с лесу припрыгал! Колдуны проклятье нагнали! – истерично завопил какой-то юнец, тыча пальцем в голову идола.

В его словах был смысл. Только что на глазах у всех помер шаман, испортив праздник осеннего равноденствия и открытие сезона большой охоты. Знак дурной. Шаман не успел благословить оружие. И умер как-то не по-человечески. Будто кто-то душу из него вынул. А теперь этот странный голос, исходящий от идола. Конечно, устами идола мог разговаривать бог. Но почему тогда чёрное облако закрывало голову истукана? Небось, это злобный леший-ворса, насланный вражьими колдунами пытается, причинить вред покровителю племени.

Серёга открыл было рот, чтобы спросить, кто такой ворса, но вовремя осознал, что дядя Коля уже дал подсказку. Да это же леший того народа! И Серёга рот закрыл, не издав при этом ни звука.

– Полынью его! – заорал старший сын шамана. – Её ни один ворса не перенесёт!

– Вы чё, мужики? Из ума выжили? – попытался образумить охотников новоявленный дух. Он пока ещё не понял, в кого он превратился. Может быть, и в ворсу. Как на него подействует полынь, он тоже не знал. Но почему-то проверять не хотелось.

– Зубы заговаривает! – констатировал доделистый сынуля, развязывая, вытащенный из шаманской торбы кулёк с порошком полыни. – Ща я его, мохноухого!

Странное облачко взмыло в воздух.

В тот же миг деревянный идол почернел и рассыпался в прах. Облачко пронеслось через капище и скрылось среди деревьев священной рощи.

* * *

Оно летело, куда глаза глядят. Впрочем, глаз-то у него как раз и не было. Поэтому приходилось просто лететь в одном направлении, время от времени огибая стволы деревьев. Покойный шаман был полностью погружён в свои размышления. То, что с ним произошло, слегка походило на полёт души через разные миры во время камлания. По крайней мере, так об этом рассказывали другие шаманы. Раньше он не очень доверял таким сказкам. Сам ничего подобного не испытывал. От конопляного варева, конечно, бывали разные видения, но настоящими путешествиями их не назовёшь. Приходилось обманывать доверчивых соплеменников, втюхивая им самую первосортную бредятину. Угрызения совести по этому поводу шаман испытывал не часто. И только, когда оставался наедине с собой. В процессе действа такого никогда не бывало. Он получал некоторое удовольствие от этой игры с публикой. Появлялся азарт, который подавлял остальные движения души. Но, оставаясь в одиночестве, Косолапый всё чаще ловил себя на мысли, что всё это как-то нехорошо. С другой стороны ему уже безразлично стало и племя, и те, кто был когда-то его семьёй, и даже собственная жизнь. Хотя, напади сейчас на племя какие-нибудь лютые вороги, Косолапый, не задумываясь бы, жизнь свою отдал за родню и общину. Пожертвовать собой ради своих – дело святое.

Да и почему бы не пожертвовать этой жизнью, если она такая серая и беспробудная?

Эти мысли появлялись последнее время всё чаще. Всего пару месяцев назад справил свадьбу младший сын шамана и ушёл жить в собственные специально построенные по такому случаю «хоромы». Вообще-то такое отселение молодых в те времена не было принято. Но Косолапый-то был шаманом. И негоже молодице из другой семьи знать его домашние секреты. «Хоромы», конечно, были всего лишь полуземлянкой. Но охотники неолита более качественного жилья и представить себе не могли.

А шаман с тех пор остался в своём доме один. И всё чаще накатывали на него волны хандры и апатии. Эту вязкую серость скрашивало лишь общение с мудрым олысем. Домовой понимал его, как никто другой.

* * *

Прожитая жизнь картинками мелькала перед внутренним зрением непонятного сгустка энергии.

…Бабушка. Поздний вечер. За стенами дома воет лютым зверем зимняя вьюга. А внутри полуземлянки тепло. В очаге жарко пылают дрова. Почти вся деревня собралась в просторной комнате. Крытыми переходами-коридорами пришли они сюда из своих полуземлянок послушать сказания бабушки о бессмертных богах и подвигах древних героев.

Косолапому тогда было года четыре. И никто его Косолапым ещё не называл. Да и имени-то у него настоящего не было. Зато были мать и отец, дедушка и бабушка. Вот он сидит на коленях у мамы, жуёт ломтик мороженого сала и сквозь огонь смотрит на бабушку. Она лучшая сказительница в деревне, а, может быть, и во всём племени!

Бабушка рассказывает, как добрый и справедливый верхний дух Ен (самый главный из всех богов) вместе со своим зловредным братцем Омолем творили окружающий нас мир. Какие прекрасные творения создавал Ен! И как же старался Омоль всё это извратить, изуродовать или хотя бы испачкать!

– Зачем он так поступал? – словно гром с неба звучит в тишине дома тихий вопрос соседского мальчишки.

Это вне всяких правил. Прерывать повествование сказительницы никто не имеет права. Все осуждающе смотрят на нарушителя. Косолапый даже зажмурился, ожидая последствий. Но бабушка не злится. Она спокойно, будто так и было задумано, отвечает подростку:

– Зависть, солнышки мои. Самое страшное чувство в мире – зависть. От неё все беды нашего мира!

И, как ни в чём не бывало, продолжает свой рассказ.

Круглое лицо бабушки, подсвеченное языками пламени то радуется, то тоскует, то изумляется. И ты уже видишь перед собой не её, а грозного Ена, его жену, пришедшую с Восхода, богиню-мать Калтащ-экву или их прекрасную маленькую дочку Йому.

* * *

Многие сверстники Косолапого были сильнее и «круче» его. Но у него были живой ум, хорошая память и довольно весёлый нрав. То, чего не мог добиться силой, добивался дружелюбием, метким словом, а порою и хитростью. Он не был вожаком, но с его мнением считались все сверстники. Ещё в детстве у него обнаружились магические способности. Стезя шамана манила его. Отец потихоньку вводил его в мир духов и магии.

…Отец.

Косолапый был уже почти подростком. Тогда он увязался за отцом лесовать. Они жили две недели вдвоём в лесной хижине, охотились на мелкую дичь и собирали целебные травы. В тот день они проверяли силки. На поясе у отца висела пара пойманных зайцев. В руке – крепкое копьё. За ним гордо шагал Косолапый. На поясе у него тоже висела добыча – довольно крупная белка, а в руке копьё чуть меньше отцовского, но такое же крепкое.

Случайно они спугнули молодую косулю. Она, видимо, только что родила детёныша и не пришла ещё в себя. Обезумевшая от страха мать бросила новорожденного телёнка и отбежала на расстояние броска копья от опасных гостей. Она стояла там и огромными чёрными глазами следила за пришельцами, очень надеясь, что те уйдут восвояси. Телёнку же в это время было не до испуга матери. Он только что поднялся на ноги. Широко расставив свои голенастые конечности, покачиваясь из стороны в сторону телёнок, опустив вниз голову, смотрел в землю.

– Добыча! – обрадовался Косолапый и поднял своё копьё, намереваясь забить несчастного телёнка.

– Постой, – рука отца остановила занесённое для удара оружие.

Косолапый поднял на него полные удивления глаза:

– Почему?

– А для чего? У нас уже есть еда на вечер и на утро, – тихо проговорил отец, показывая на висящих на поясе зайцев. – Домой мы его мясо не успеем принести – испортится. Да и мяса в нём мало. Пусть живёт. Растёт до будущей охоты. Не убивай без особой необходимости. Не надо.

Они свернули с тропы, спеша обойти телёнка стороной. Издали им было видно, как осторожная косуля постепенно приближается к своему малышу…

…А через год случилось самое страшное в жизни Косолапого.

Солнце было в зените, когда в деревню прибежал запыхавшийся Кречет. Соседский мальчишка лет пятнадцати. Он со старшим братом ещё затемно ушёл вниз по реке в соседнее селение. Старейшины дали им какое-то поручение. Но поручение это выполнить они не смогли.

Кречет прибежал назад один. Задыхаясь он заорал на всю деревню, что стряслась беда. Народ сбежался на этот крик и стали выяснять, что же всё-таки произошло.

– Беда, – говорил он. – Какие-то одетые во всё чёрное люди напали на соседей. Мы подошли к деревне на восходе солнца и из леса увидели, что несколько домов горит, а по деревне ходят странные чёрные люди. Соловей оставил меня в лесу, а сам пошёл узнать в чём дело. Зря он это сделал. Я говорил ему, что это опасно. А он твердил, что только так можно что-то узнать. Они схватили его и тут же зарубили топором. Я видел как он упал мёртвым. И я побежал сюда. Соловей говорил, что если чёрные – это враги, то надо предупредить нашу деревню. Я видел, что они собрались и отправились сюда по дальней дороге вброд. А я бросился вплавь через реку. Они скоро будут здесь. Я ведь правильно сделал?

Кречет поднял умоляющий взгляд на отца Косолапого. Тот кивнул и положил руку на плечо подростка:

– Ты правильно сделал. Жизнь общины важнее жизни одного человека.

А дальше отец стал распоряжаться, как вождь. Старейшины только кивали в знак согласия. Три пары самых молодых ребят отправились предупредить о беде соседние селения. Остальные – на скорую руку собирать пожитки. Надо было всем спешно покинуть деревню и спрятаться на болотах и в лесах в охотничьих избушках.

Ушли все, кроме отца. Прощаясь, он обнял и поцеловал жену, пристально поглядел в глаза старшего сына. Брата Косолапого звали Зубром. 17 лет – взрослый охотник. Отец был уверен, что он не подведёт.