История Левино Алигьери. Новая встреча

Я предложил друзьям забрать корабль. Одному мне он был ни к чему. К тому же, я уже давно жаждал продолжить путешествие пешком. Они с радостью приняли предложение.

Утром мы попрощались. Прощание было недолгим, но пронизано дружеским теплом и привязанностью. Друзья отправились на запад, меня же ждал север материка. Я долго стоял на берегу, глядя им вслед. Они стояли на палубе, взявшись за руки, и смотрели на меня. Меня опять посетило знакомое чувство. Я вспомнил отца, так же, как и друзья сейчас, когда-то уходящего в плавание на встречу приключениям. Было грустно и одновременно трепетно. Теперь впереди меня ждало мое собственное приключение, не терпелось узнать, что оно принесет. Когда корабль скрылся за скалами, я пешком побрел вглубь материка.

Глава 2.

И вот я снова пришел домой, подобно блудному сыну, вернувшемуся в объятья матери.

Италия была в точности, как в моих воспоминаниях. Она была прекрасна и пахла чём-то родным. Я шел по скалам, лесам, полям, вбирая в себя все, на что падал взгляд. Так ноги привели меня в Амальтию.

С тех пор, как я покинул город, здесь не сильно что-либо изменилось. Те же дома, те же фасады, те же традиции, те же привычки. Казалось, даже люди были те же. Я представлял, что ещё чуть-чуть и за поворотом встречу синьора Ломбарди, ещё немного и отец выйдет мне на встречу, и мама… обнимет меня, заметив у ворот. Как давно это было… и как недавно…

Ноги сами собой привели меня к знакомым воротам. Они были такими, как я запомнил, только слегка покосились двери, провиснув под собственным весом, потускнели. Я погладил их древесную твердь, с удивлением обнаружив глубокие бороздки, словно морщинки на лице стариков. И так мне захотелось войти, увидеть, прикоснуться, почувствовать свои воспоминания, как вдруг я вспомнил, что ещё при мне Винченцо изменил многое в доме. Я колебался почти день, но ночью, когда все вокруг погрузилось в сон, не смог сдержаться.

Бесшумно и легко я перебрался через ограду, прошел заросшими тропками к пруду и замер у белой, обветшалой от времени беседки, которую отец построил для моей мамы. С нежностью я погладил каменную поверхность, обнял. Если бы я мог источать слезы, сейчас бы несколько из них скатились по каменному столбу беседки. Как тяжело было ощущать то, что все прошло и больше не вернуть счастливых мгновений. Все закончилось так быстро. Тогда я даже не понимал, что у меня было, так естественно было иметь это. Теперь же все изменилось, а я не изменился, застыв в своем бессмертии, не имея ни морщинки, ни единого признака взросления.

После беседки я направился к дому, но опасаясь быть обнаруженным, не решился забраться внутрь, позволив себе лишь заглянуть в окна. Интерьер практически не изменился с того дня, как я видел его последний раз, обновили лишь обивку мебели и некоторые детали окружения. Над лестницей, там, где когда-то висел портрет отца, выдворенный портретом матери Винченцо, теперь красовалось его собственное изображение. Без сомнения, это был мой брат, много старше и полнее, но взгляд принадлежал ему. Сохранив черты своей матери, он подобно ей с холодом взирал на собственность, завещанную потомкам. Теперь здесь жили его дети, и их дети ходили по дому, и матери детей управляли домом. А я? Что здесь осталось от меня?"– Ни-че-го!" – откликнулось во мне. Это был чужой дом, без намека на мое существование. Мне стало тошно смотреть внутрь, я отвернулся, оперившись затылком о стену. Мое время здесь прошло, нужно было идти дальше. Я почувствовал, что зря надеюсь увидеть свои следы в чужой жизни, ведь те, кто сейчас мирно спал в когда-то родных для меня стенах, даже не знают о моем существовании. Так я покинул родительский дом и больше никогда туда не возвращался.

Я шёл прочь по спящим улицам. Одиночество обнимало меня, душило в объятиях, подступая всё ближе к горлу, сжимаясь комом в животе, словно я вновь был человеком, живым и беззащитным. Я шёл по знакомым местам и не находил в них прежнего, родного тепла. Всё начало казаться мне чужим, далёким. Я был у дома семейства Ломбарди, которое провожало меня в последний путь. Был у фонтана, на краю которого сидел в последнюю ночь, прежде чем покинуть Италию. Я обошёл весь городок, но ничто не могло вернуть мне ощущение родного. Всё изменилось. И вдруг я понял, что здесь меня больше ничего не держит. Материальное выражение воспоминаний в виде вещей и зданий осталось далеко позади, а его следы затерли девяносто лет скитаний. Пора было двигаться дальше, сохраняя память о близких, родных до боли мне людях лишь в сердце.

Глава 3.

В первое время я жалел, что не отправился с Полем и Хельгой в плавание. Так я не в такой мере чувствовал бы одиночество. Мы с Полем условились, что когда их семья обоснуется, он напишет мне в три города, где мы раньше бывали, на почту до востребования. Так я буду знать, где искать их и смогу навестить, когда захочу. Пока же мне оставалось лишь скитаться по миру, в надежде найти свое предназначение.

Я прошел всю Италию насквозь. Ничто меня не торопило, не подгоняло. Я ел, когда хотел есть, любовался природой, останавливался в городах, что бы помыться и обновить одежду и обувь, но не находил себя, просто идя вперёд, куда глядели глаза. Так прошло несколько месяцев.

На дворе был декабрь, когда ноги привели меня в Ландонэ. Только что переплыв Ла-Манш, я ступил в город. Тот был не рад мне. Город встретил снегом с дождем, небо заволокла густая дымка, придавая серость домам. Люди казались несчастными, кутаясь от ветра в свои одежды как могли, но тепла им это не придавало.

В надежде укрыться от непогоды, я забрел в ближайшее здание, откуда лился свет, и по округе разносились громкие голоса. Это оказался бордель. К сожалению, это было единственное здание, привлекшее меня своей теплотой.

Я и раньше посещал бордели. Тогда я пытался забыть Луизу, я говорил. В этот раз я пытался позабыть о своей ненужности. Мне не приходилось питаться человеческой пищей уже много лет, но чтоб не привлекать внимание к себе, я заказал несколько блюд и вина. В этот момент ко мне подоспела компания. С уставшей улыбкой на лице к столику подплыла одна из девиц, развязной походкой приблизилась, голодным взглядом окинула стол. Я хорошо знал этот взгляд, угадывал желания. Она была пьяненькой и очень голодной. Я был щедр, позволив ей утолить свои потребности. Мы разговорились. С ней было приятно. Не мудрено, что я захотел продолжения. Она с радостью откликнулась на доброту. Было просто. Не нужны были ухаживания. Я это знал и раньше. Нужны были лишь деньги или еда. И того и другого у меня было вдоволь. С тех пор, как я "отказался" от еды, с графским наследством, приумноженным некоторыми банками за столько лет, нужды в средствах я не испытывал. К тому же, дорогие излишества, вроде породистых лошадей или отделанных золотом карет, меня не привлекали.

Девушка проводила меня в комнату. Места в ней было не много. Комната была затемнена и источала сильный запах пота, перемешанный с дешёвым табаком. Мы остались одни. Без предисловий она разделась и легла на кровать, как делали все шлюхи до нее. Я расстегнул штаны, обнажив лишь плоть, и лег на нее. Было приятно входить в нее, внутри было влажно и тепло, она прогибалась подо мной. Я любил ее долго. Едва я закончил, она сразу уснула без сил, влажная и теплая. Я оставил щедрые чаевые на столике у кровати и ушел.

С тех пор я приходил к ней каждый вечер. Я поселился в недорогой гостинице неподалеку. Днём обычно гулял по городу, иногда выбирался поохотиться в леса, окружающие его, а ночи проводил в борделе. Не знаю, почему я выбрал этот город в качестве остановки, но пока уехать не хотелось. Может, вместе с зимой, пришедшей в город, ветер также принес холод в мое сердце, и таким образом я лишь пытался отогреться.

С девицей было легко. Она не спрашивала о моем прошлом, о том, кто я есть сейчас, откуда забрел сюда. Я тоже не знал о ней ничего, мне было не интересно, не знал даже имени.

Она была не особо красива, обрезанные до лопаток русые волосы, не высокая, истощавшая от недоедания, с не четкими чертами лица. Но грудь ее… она напоминала мне аккуратную грудь Луизы, с маленькими милыми сосочками. И ещё во взгляде было что-то от миледи, особенно, когда девица звала меня в комнату.

Я готов был любоваться ее грудью вечность, ласкать ее, вкушать соски. Девица так сладко постанывала, когда я прикасался к ним, водил пальцами вокруг. Поэтому она приспускала верх своей рубашки и давала мне посмотреть на них едва мы оставались одни. Потом я любил ее.

Спустя три месяца я стал замечать во взгляде распутницы не только благодарность. Он преобразился, излучая больше нежности и ожидания. Она и сама изменилась, стала привлекательней, уже не была такой тощей, казалась более здоровой, ведь я заботился о ней, кормил хорошо и давал много денег. Не могу сказать почему я приходил к ней, ведь не испытывал чувств, скорее утешался, стремясь убежать от одиночества. За это мне хотелось помочь и ей.

Мартовским вечером я вновь пришел к своей девице. Она ждала. Едва я вошёл в дверь, она сразу заметила это, поприветствовав нетерпеливой предвкушающей улыбкой. Мне это не понравилось, я не хотел ее привязанности. Разговор не клеился в тот вечер. Она же болтала без умолку, в надежде развлечь меня. Потом я сам отвел ее в комнату.

– Чего ты хочешь? – поинтересовался я, впервые спросив о ее желаниях.

– Тебя, – ответила она.

– Нет, чего ты хочешь от жизни? Ты хочешь покинуть это место?

– Мне некуда идти… – грусть промелькнула в глубине ее взгляда. – У меня есть только эти встречи. Я их хочу.

– Хочешь, я помогу тебе выбраться отсюда навсегда? – спросил я, лаская ее плечо пальцами.

– И женишься на мне? – ее глаза распахнулись, словно она сама не ожидала сказать такое.

Я молчал, разглядывая ее лицо.

– Прости, – тихо извинилась она. – Какая жена из проститутки? Само вырвалось, – произнесла она, пытаясь прикрыть свою неловкость улыбкой.

– Я хочу тебя, – сказал я, обнажая ее груди.

– Лизавета… имя мое Лизавета. Я хочу, что бы ты знал, – прошептала она.

Этими словами она задела что-то во мне, словно вытащив дремлющую боль на поверхность. Созвучие имени с Луизой вновь разбудило во мне часть чувств к миледи. Проснулась и злость за предательство, за то что до сих пор был зависим от нее. И вот теперь передо мной вновь стояла проститутка, только теперь я мог помочь ей. Ей это было не нужно. Она хотела то, чего я дать ей не мог.

И вдруг она взяла мою руку, раздвинула полы своей юбки и сунула мои пальцы во влажную глубину себя. В этот момент я потерял рассудок. Мои пальцы проникли глубже, я чувствовал ее. Она увлажнилась, приглашая войти в нее, набухла. Я резко кинул ее на постель. Она испуганно взглянула на меня. Я встал над ней, как господин и велел снять с меня брюки, раздеть.

В этот раз я любил ее грубо, даже жестко, без чувств, впервые абсолютно обнаженный целиком. Она стонала сильнее, временами вскрикивая от боли или желания. Я не разбирал. Переворачивая в разные позы, я вонзался в нее, словно заколачивая гвозди, и еще, и ещё усиливая темп, как тогда, в подвале, когда желал наказать миледи. В этом случае, в тот момент я этого ещё не осознал, я хотел наказать Лизавету за то, что она посмела привязаться ко мне, позволила себе желать большего. Подсознательно я не хотел, что бы меня любил кто-то, кроме миледи, и отталкивал даже мысль о том, что кто-то другой мне захочет предложить почувствовать нечто похожее на любовь.

В какой-то момент она вскрикнула: П

– Прекрати!

Я этого даже не заметил. Так погрузившись в свои мысли о миледи. Я вновь переживал близость с ней.

– Хватит! Остановись! – стонала девушка подо мной.

Я продолжал.

– Прекрати!

Я продолжал.

– Хва… – голос девушки становился слабее.

Я не унимался.

– Пре…

Спустя несколько минут она затихла, перестала постанывать, руки обмякли, упав. Запястья безжизненно свесились с кровати, ноги хаотично лежали на простыне. Я испугался, что в порыве своей боли, убил ее. Прислушался. Она едва дышала, глаза закрыты. Я приоткрыл одно веко, зрачок невидяще смотрел в потолок. Она была без сознания.

В этот момент до меня дошло, как легко я могу причинить боль другому… человеку, могу сломать, даже убить. Теперь я испугался собственному безумству.

"Как я могу быть таким? Разве это я? Разве я такой? Что со мной сотворила миледи?"

Легонько похлопав девицу по лицу, я попытался вернуть ее в чувства. Она не отвечала. Я промокнул лицо водой, не помогло. Я ждал, пока она очнётся, но она не отвечала. Судорожно я бросился в аптеку. Та была уже закрыта, но мне удалось достучаться и убедить аптекаря продать мне хоть что-то, способное привести девицу в чувства. Поразительно, что можно сделать за деньги.

Я вернулся в бордель, заказал вина и вновь вернулся к кровати с Лизаветой. Аптекарь дал мне настойку, запах, которой не то, что человеку, даже мне был отвратен. Я сунул бутыль девице под нос, только тогда она впервые поморщившись, застонала, повернулась на бок и уснула. Дыхание было ещё слабое, но восстанавливалось. Я машинально потрогал ее лоб, бережно погладил по голове. Она была в порядке, если можно было так сказать. Я собрался уходить.

– Ты придёшь завтра? – услышал я за спиной охрипший едва различимый голос девицы.

Я не ответил.

– Я буду ждать, – вымученно произнесла она.

Я достал из кармана остаток денег, что был при мне. Этой суммы хватало, что бы купить небольшой домик и прожить скромно несколько месяцев.

– Начни жизнь заново, – с этими словами я вышел в дверь, не оглянувшись.

Напоследок, взяв ещё денег в банке, я заплатил хозяину борделя за свободу девицы, прислал к ней доктора на следующее утро и проследил за тем, что бы девица покинула бордель тем же днём. Спустя несколько дней она поселилась на окраине городка в скромном домишке. Больше я ее не видел. Считая свое дело сделанным, свою совесть спокойной, я покинул город.

Глава 4.

Итак, я снова скитался, на этот раз не задерживаясь надолго во встречных городках. Я шел на север, наблюдая, как плавно весна овладевает миром. Я прошел всю Англию насквозь, побывал в Шотландии. Поняв, что душа моя жаждет не этого, я сел на ближайший попутный корабль с намерением вернуться на материк.

Однажды, в английской таверне я слышал рассказ одного путешественника. Он рассказывал, как блуждал в горах. Его история так впечатлила меня, что я решил обязательно когда-нибудь проделать его путь. Мне не терпелось почувствовать свежесть горного ветра, вдохнуть ароматы цветов на возвышенности, взглянуть с высоты на заснеженные вершины, приблизится к небу. Альпы, вот куда теперь я держал путь.

Путешествуя пешком по Италии, я проходил недалеко от них, видел издали, но тогда горы меня не впечатлили. Наверно, я был слишком погружен в мысли об одиночестве. Теперь же моя душа требовала прекрасного, хотела не смотреть на картину, а быть частью ее.

Я сошел с корабля 21 мая 1974 года в предместье Парижана, пересёк Францию и, наконец, мои ноги шли по альпийским лужайкам. Я был так вдохновлён и свободен, что едва сдерживал крик. Хотелось бежать голыми ногами по мокрой траве, вдыхать свежесть горных вершин, перемешанную с ароматом полевых цветов. Теперь, находясь здесь, я смотрел на горы по-другому, и так хотелось обнять все вокруг, впустить в себя.

Один минус все же меня угнетал, мне не кому было рассказать о том, что я сейчас ощущал, не с кем было поделиться. Поэтому я стал писать. Я писал своему другу Полю, в надежде, отправить письма, когда узнаю о его местонахождении, что бы он тоже мог вдохнуть, что и я сейчас.

"Дорогой Поль!

Я, кажется, обрёл покой. Мои ноги привели меня в горы. Я в Альпах, ещё не обосновался, но мне хочется остаться здесь навсегда. Я влюбился и хочу, что бы ты тоже это увидел. Горы прекрасны! Я никогда не видел море из облаков. Это невероятное ощущение, когда сидишь на скалистом склоне, а оно невесомой дымкой наползает и отходит назад, плещется. Здесь я чувствую, что могу дотронуться до неба рукой. Я чувствую свободу, не могу надышаться ей. Ощущения настолько сильные, что временами мне кажется, я парю над землёй… и хочется кричать и бежать вдаль. Я никогда не видел таких цветов. Бескрайние сиреневые и лиловые поля лаванды, покрывающие прованские горы завораживают. И небо, такое бескрайнее, бесконечное небо. Ночью оно покрывается мириадами звезд. Это просто невероятно! Безумно прекрасное зрелище лежать на вершине, когда вокруг тебя ничего нет, только чёрное небо. Небо, сплошь усыпанное звездным свечением, словно тысячи светлячков замерли в воздухе. Мне никогда не было так легко, так спокойно. Я надеюсь, что когда-нибудь смогу показать тебе все это. Я решил обосноваться здесь и как только обустроюсь, напишу из ближайшего городка.

Навечно твой друг,

Левино".

К письму я приложил веточку сплющенной лаванды, сложил листок и убрал в сумку.

С тех пор, как я впервые увидел сиреневые поля, лаванда стала моим любимым цветком. Впервые я бродил среди необычно-сказочных кустов, трогал нежные соцветья, вдыхал аромат. Я был так очарован, словно попал в сказку, таким нереальным мне казалось зрелище. А когда сгустились сумерки, все вокруг стало отдавать синевой. Зрелище лишь усилило мое впечатление. Я любовался этой синевой несколько дней подряд. Просто сидел, подобно статуе и смотрел на колышущиеся колосья этих цветов. Именно из-за них я решил задержаться в Провансе. С этого времени я всегда носил при себе веточки лаванды, что бы иметь возможность вдыхать аромат и любоваться застывшими цветами.

Я провел в горах близ Прованса все лето, пока цвела лаванда. В сентябре решил отправиться на северо-восток вдоль горного хребта. Мне не терпелось изучить горы, увидеть, как меняется природа, как утро сменяет день, как за ним опускается вечер, а затем приходит ночь, и все повторяется снова. Здесь время не имело своей власти, я не замечал его, лишь бесконечная смена картин напоминала мне о том, что оно всё-таки есть.

Глава 5.

Я шел в снегах, поднимаясь по серо-синим вершинам все выше. Здесь воздух был настолько разряжен, что дышать было бы довольно сложно. Благо, я в этом не нуждался. Здесь не было никого, только небо и я. В этот период своей жизни я много думал: о прошлом, о себе, о своем будущем, о своем предназначении. Я решил, что у меня обязательно должно быть предназначение, если никто сверху не может послать мне знак, что бы помочь найти его, то я сам выберу предназначение для себя. Ещё в первое время после моего перерождения, я задумался о помощи таким, как я по сущности. Теперь я подумывал об этом всерьез.

Мои размышления перетекали от одной мысли к другой, плавно перерождаясь из одной идеи в другую, разрастаясь и преображаясь.

В конце концов, я решил создать нечто подобное академии наук, где такие, как я будут делиться опытом, совершенствовать умения, вести беседы о великом, заниматься разными науками и искусством. Мне хотелось оставить что-то в вечности, что-то, что принесет пользу не только таким как я, а всему миру.

Я путешествовал несколько месяцев, следуя в основном вдоль горного хребта, редко обходил препятствия и спускался в долины лишь для того, что бы поесть, ведь в горах крайне редко попадались животные. И чем ближе я поднимался к вершине, тем меньше их становилось. Мне было интересно карабкаться вверх, это было легко, я не чувствовал усталости.

Однажды в горах среди трёх горных вершин на пологой возвышенности я натолкнулся на озеро. Зеркальной поверхностью отражая облака, с рваными краями с одной стороны и плавным берегом с другой, оно углубилось в скалистую породу. Абсолютно прозрачное оно манило кристально-серебристой поверхностью. Я и раньше встречал озера. Располагаясь на разных высотах, они привлекали своей красотой. Над некоторыми из них поднимался пар, такие озера я любил больше, на других по кромке образовывался ледок. Синие, зеленоватые, серые, но абсолютно прекрасные, они привлекали меня своей необычностью и красотой, как зеркала среди серых камней, иногда окутанных снегами.

В такие моменты я всегда останавливался, что бы насладиться видом, часто купался. За долгое время, я так привык к одиночеству, что такое состояние стало для меня естественным. Вот почему, натолкнувшись на это озеро, я ещё больше воодушевился. Не терпелось прикоснуться к его поверхности, изучить его дно и, может быть, окунуться.

Не чувствуя особых перепадов температуры, я все же мог определить температуру веществ, к которым прикасался, и уж точно мог определить холодные они или содержат тепло. Это озеро казалось ледяным. Ещё издали я почувствовал холодок, овеваемый его поверхностью. Это озеро было другое. Сверкая своими кристальными водами, оно как будто светилось, хотя в такую яркую погоду, не удивительно, что мне так казалось. Я снял сапоги и окунул пальцы ног в кристальные воды и тут же отпрыгнул. Поначалу мне почудилось, что вода была настолько ледяной, что обжигала, но это оказалось не совсем так. Я посмотрел на свои ноги и обнаружил тут же появившиеся на моих пальцах мелкие пузыри, как от ожогов. Это настораживало. Не зная в сущности порога боли, я не мог предположить такого явления у существ, подобных мне. Пальцы сильно жгло. Я отошёл от поверхности подальше. Озеро мне сразу разонравилось. Тая в себе неведомую опасность, теперь оно начало пугать. Идиллия дня обратилась пугающей.

Я растерялся, не зная как быть. Подсознание подсказывало, что мне следовало бы убраться отсюда подальше, но неведомый интерес заставлял остаться. Я достал пробирку из рюкзака и длинный пинцет. С тех пор, как я начал интересоваться наукой, несколько стеклянных колб и пробирок чистых и с разными целебными жидкостями всегда хранилось в моем рюкзаке. Аккуратно зажав пробирку пинцетом, я приблизился к воде и, зачерпнув немного жидкости из озера, глухо заткнул ее пробкой. Мне захотелось изучить эту кристальную кислоту позже. Я решил, что это кислота.

Единственный минус в путешествиях по горам – негде было обустроить лабораторию, поэтому несколько наиболее интересных образцов я собирал с целью изучить позже, когда смогу. Я мечтал, что в здании, которое я решил возвести, непременно будет отличная лаборатория.

Я достал карту, которую зарисовывал по мере своего путешествия и поставил на ней отметку об озере с кислотой. С этого момента я стал осторожно относиться к источникам воды.

Глава 6.

Мне пришлось спуститься в долину для того, чтобы поесть. Охота доставляла удовольствие. Я летел сквозь вековые ели, ласкаемый их пушистыми лапами, овиваемый их ароматом, подобно коршуну, сорвавшемуся с небес. И вот, сытый и довольный я сидел на камне, издали разглядывая небольшую деревушку Брюлин внизу, расположенную близ города Базелина. Сверху небольшие фахверковые домики напоминали сказочные. Я словно смотрел в книгу, в которой жили люди, занятые каждый своим делом. Они не могли видеть меня, и я спокойно мог разглядывать их часами.

В то время, в Базелине были сильные гонения всякой нечисти и ведьм, поэтому обнажить свое пристрастие к наукам, я не мог. Благо, я больше не принадлежал человеческому миру. На удалении, на высоте, не достижимой простым смертным, я мог организовать свою лабораторию для алхимических экспериментов. Единственное, о чем я пока не имел представление, это строительство. Именно поэтому, я решил задержаться в долине и, может быть, посетить несколько городов для изучения этого вопроса тщательнее.

Горы были идеальным местом для исполнения моей задумки. Они были полны всего, что могло только понадобиться: лиственниц и дуба, горных пород и глины; туда не так легко было добраться, обеспечивая покой таким, как я.

Я сидел на камне несколько часов, изучая конструкции деревенского поселения. Самому мне казалось, что я даже задремал, хотя физически это было невозможно. Солнце опустилось довольно низко, окружение расслабилось в предвкушении заката. В какой-то момент в глаза мне сверкнул отблеск солнца. Я моргнул, в недоумении, а когда открыл глаза, то взгляд мой уловил блеск волос, позолоченных заходящим солнцем. Лица девушки я видеть не мог, она стояла спиной. Она прошла по двору и тут же скрылась в одном из строений, по виду напоминающем коровник. Я ждал, пока она выйдет, но так и не дождался. С этим и покинул поселение, вернувшись обратно на гору.

На следующее утро я отправился в Базелин. Не терпелось изучить процесс строительства. Проходя через деревню, в лицо мне снова бросился золотистый блеск, подобно солнечному зайчику засвечивая глаза. Она снова стояла спиной, что пробудило больший, чем в первый раз, интерес во мне. Напротив нее стоял молодой человек, лет двадцати, рослый, с русыми курчавящимися волосами, которые без конца спадали на глаза, и ему приходилось их оправлять. Хотя, я предположил, что ему это даже нравилось.